Глава 27. Предатель (1/1)

—?Ужас! —?прошептал трагическим шепотом Флориан, выудив из недр приобретений Елены розовое нечто за корешок. За такое богохульное отношение к книгам он бы точно заслужил щелчок по лбу от Атанасии, но мальчик сидел от нее слишком далеко. Пролистав книгу, Флориан глазами пробегал по отрывкам, и под конец запульнул книжку в Атанасию так, словно она была ядовита:—?О-о! Ужас! —?повторил Флориан еще раз, пятерней забравшись в свои светлые локоны.—??Прекрасная принцесса?,?— прочитала название Атанасия, и тут же щеки ее вспыхнули алым закатом, а Флориан, заметив смущение девочки, состроил такую испуганную мину, будто на месте безобидной Ати появилось невиданное ранее чудовище,?— Фло, не смотри на меня так! Мне вот нравится Принцесса Джейн! Она милая и добрая!—?И … И сюжет интересный…! —?словно в оправдание пролепетала Елена, охраняя честь своих любимых книжек.—?Не подходите ко мне, женщины! Как вы читаете эти ванильные бредни?! Да мозг превратится в сахар, если будете такое читать! —?смеялся Флориан, тыча пальцем в девочек, на манер своей же тетушки.—?И твоя сестра читает! —?уличающе отметила Атанасия, а Елена подняла, словно меч ?Невесту герцога?, суя ее под нос Флориану. Мальчик нырнул в закрома девичьих романов, рассматривая многочисленные части коллекции Елены, все больше ужасаясь. Так они с Еленой развлекали себя в пути, предлагая Флориану заведомо девичьи книжки ?на оценку?. Атанасию такие творения не пугали, напротив, она бы многое хотела и сама прочитать…Да, дома ее пичкали историческими романами, трактатами, объемными энциклопедиями, и учебниками… но в глубине души осталась девочка, пьянеющая от строк очередной ?ванильной ерунды?. Правда, она начала замечать медленное угасание своего интереса к подобному чтиво. Раньше, в Рубиновом дворце, такие книжки она читала сутки напролет, заполняя пустоту в груди. Теперь же она вдруг поняла, что сладкие ванильные девочки ей уже не кажутся такими трогательными и прекрасными. Разумеется, после разговоров с отцом о политике в целом, власти в частности, ответственности правителей, выгодных политических браках?— из которых по долгу?— большинство, а по любви?— меньше одного процента,?— довольно реалистичные мысли поглощали сознание медленно, но неотвратимо.Это зерна, заложенные Саарой, Октавианом, и отцом, постепенно прорастали. Вот и Атанасия начала подходить к выбору ?книжки на ночь? более едко и избирательно. Да и любовных романов в обширной библиотеке усадьбы было не так уж много, и приходилось бегать за такими богатствами к Лилиан и Кэролайн. Та же Гарриет больше любила детективы. Но до сих пор у Атанасии осталась странная теплота к тем книгам, на которых она выросла. Словно к приемным родителям, что взращивали в ней воздушные замки и мечтания. Но постепенно это чувство эволюционировало в нечто совершенно другое, хоть Атанасия и не могла понять во что…?—??Я стала дочкой короля?, ?Я стала третьей принцессой?, ?Я ваша дочь?, ?Мой отец?— император?… —?Флориан уже раскладывал книги по стопочкам?— невесты герцогов в одну, дочери тиранов-императоров-королей во вторую, академии и гаремы в третью… —?О, темный дьявольский слуга! Это уже что-то! А то расплодились всякие дочери, невесты тиранов надоели уже…Флориан поднялся с сиденья, вскочив на одну из многочисленных коробок с покупками, и откинув светлые пряди назад, вдруг принялся изображать невероятно карикатурного… Адама.—?Ты не такая как все. Ты растопила мое ледяное сердце от вечного забвения… —?начал зачитывать он какую-то строчку гнусавым голосом церковного священника, пытаясь перекричать нисколько не вежливый смех Атанасии и Елены,?— … когда мои клыки вонзились в твою нежную шейку, я почувствовал твою сладкую кровь на языке. Твой запах остался в моих легких, и мне так захотелось испить тебя до основания, как бокал хорошего вина… Эй, хватит смеяться, я же для вас стараюсь!Флориан обиженно поглядел на уже лежащую на коленях Гарриет Атанасию, держащуюся за живот. Елена отчаянно зажимала себе рот рукой, лишь бы не повторить подвиг Атанасии.—?Ад… Адам убьет… тебя… —?издавала последний предсмертный хрип Атанасия, стараясь не начать вновь хохотать.—?Но на него же похоже! Елена назвала его одиноким волком…! О, о, а вот это лучше! Ау-у! —?Флориан изобразил оборотня, расстопырив пальцы, и состроив лицо побрутальнее. Атанасия представила бедного Адама, заросшего шерстью, в унисон с Бруно и Камелот воющего на полную луну… Она спрятала лицо в руках, это был конец остаткам ее сдержанности.Вдруг, карета резко остановилась, от чего Флориан покачнулся и упал прямо на руки Елены, что придержала братика. Атанасию за плечи удержала шустрая Гарриет, но коробки с покупками ждало нещадное столкновение со стеной.—?Там же мои книги! Неужели нельзя аккуратнее? —?вскричала Елена рассержено, стукнув кулачком по стенке кареты. Но вместо голоса кучера, ответом ей стало молчание.—?Дарий, если мы опоздаем, Берта будет ругаться! —?заметил Флориан, с зачатками беспокойства. Сонное течение времени вдруг сменилось бешеным стуком пульса в висках.—?Что-то не так, —?сказал вмиг посерьезневший Персиваль, осмотрев детей своих господ и леди Адель. —?Я выйду переговорю с кучером. Возможно препятствие на дороге. В любом случае, оставайтесь здесь.—?Я присмотрю за ними,?— спокойно кивнула Гарриет, немного обеспокоенная внезапной остановкой.Когда Персиваль их покинул, настала гробовая тишина. Адам и Дюк находились в другой карете, что ехала чуть впереди, на случай внезапной опасности. Поэтому Атанасия не переживала. Она уже давно поняла, что господин Анастасиус доверяет Адаму, а значит и она должна верить в его силы и способность всех защитить. Раздался треск, хруст, и вместе с диким грохотом что-то массивное приземлилось на дорогу, заставив содрогнуться саму землю, отрезав путь. Все пассажиры кареты застыли, когда воздух прорезал звук?— вопль. Во всю мощь легких, протяжно и долго, так, что волосы на голове встали дыбом.***Бледно-белый пар окутывал окружающее пространство погребальным саваном. Она постоянно держала под локоть саму себя, словно заставляя преодолевать шаг за шагом, удерживая от падения. В мимо проплывающем оконном стекле она увидела свое отражение, впервые трезво узрев и могильную бледность, и густые черные лохмы, и внушительные пропасти меж ребер. Сквозь пелену жара, дурманящих настоек, духоту комнаты, прорвался свежий леденящий воздух. Момент прозрения так мимолетен, словно всплывший на поверхность, из-под толщи тяжелых вод. Отяжелев, остатки легли комом в легких и горле,?— так что не выхаркать,?— заставляя вены на висках шумно стучать резкими точками, в такт сердцу, как молотом по наковальне. Мысли-стервятники налетели, выклевывая те последние остатки благоразумия и страха, что она хранила в себе. Больше бояться она не могла. Не имела права.—?Пусти меня…! —?повторяла она в ладонь мужа, повиснув, будто святая мученица, готовая кинуться под ноги своему палачу.—?Ее не казнят, Сиси! Прошу тебя, молю тебя! —?Венедикт сжал в объятиях дрожащее тельце леди Сесиль, понимая, что если сейчас он отпустит ее, то все будет кончено. Для нее, и для них. Император не пощадит отчаянную женщину, что дрожала, как тоненький цветок на безжалостном ветру. Поэтому голосом разума, он пытался добиться ее понимания, добиться ее страха за себя, а не за обреченную принцессу Корнелию,?— Хоть раз в жизни, отрекись от своей подруги… Или она утянет нас на дно. Нас и наше дитя.Он прижал ладонь к животу Сесиль, пытаясь вернуть ей благоразумие, и та задохнулась от боли. Не телесной, но боли души. Ее парализовало, и разорвало на куски. Она ничего не могла сделать для Корнелии. Сесиль дернулась, будто от пощечины, когда ей привиделось осознание собственного бессилия. Собственного малодушия, и дикого страха, на уровне инстинкта, за жизнь в своем чреве, что может быть вырвана руками Императора, не знающего жалости.А Корнелия была одна. Ее оставили совершенно одну, дожидаться приговора, и надеяться лишь на то, что брат не окажется жесток к своей сестре.—?Брат, я…—?Закрой рот, жалкая женщина,?— Клод говорил веско и мрачно. Тронный зал, пестрящий великолепием, погрязал в тягостном молчании. Молчании жалком, убогом, отвратительном в своей жестокости, и тягучем, словно зыбучий песок. На коленях стояла та самая девочка, что когда-то махалась вместе с ним деревянным мечом, и таскала у наложницы-матери украшения. Что дарила ему вышивки на удачу. Что когда-то молила его о спасении от тирана-отца. Что когда-то, возможно в другом мире, была ему любимой младшей сестрой, а сейчас обратилась ее отвратительным подобием.—?Братик… —?повторяла Корнелия, задыхаясь от рыданий. Говорила она глубоким, грудным голосом. Не своим голосом. Он и не хотел видеть в ней ту самую жизнерадостную девочку. —?Сиси…Сесиль сжала подол платья, и опустила голову. Муж прикрывал ее собой, словно живой щит. А она слышала жаркий шепот своей единственной лучшей подруги, и ничего не могла сделать. Ничего не могла и не хотела, и была не в состоянии, ведь жизнь внутри нее могла пострадать. Ведь мог пострадать ее муж, могли пострадать леди Валери, что всегда была к ней так добра, Берта, и так потерявшая всех своих сыновей…?Не оставляй меня??— молил ее взгляд, и Сесиль сжала губы, лишь бы не завыть от боли. Она бы хотела зашить себе губы нитками, лишь бы всхлипы не вылезали, страшными отродьями, из ее горла.—?Сиси, я… я никогда бы… Сиси… —?отдаленно слышала леди Сесиль, и слезы бежали по бледным щекам, пока Венедикт сбивчиво отрицал теплую дружбу жены и стоящей на коленях принцессы.—?Я отсылаю тебя из дворца. Только из уважения к тому, что ты понесешь дитя старинной династии, я позволю тебе жить. Ты родишь, как и все женщины, и никогда более не откроешь свой грязный рот.Вина придавила ее будто тяжелым надгробием, тело отяжелело. Но где же все? Почему же свечи, ранее так животрепещущие, потухли? Почему ее вдруг пробрало до костей могильным холодом, а слабые мышцы свело в судороге…?***—?Вот дерьмо! —?вскричал Персиваль, и панические нотки в его голосе сменились яростной сталью,?— Боже, упасите боги… упасите боги! Дарий…!Звук его голоса оборвался, а когда Атанасия, втянула в легкие горечь льда, вперемешку с запахом крови, неприятные тарантулы страха пробежались по ее коже. Она успела выглянуть в окно, и заметить еще не остывшее тело их кучера. В огромных заледеневших глазах отражались прелестные снежинки. Мелкой пылью снег оседал на все еще изумрудных листьях, цветах, что сворачивались, словно скукоженные листья, плохо реагирующие на мороз, а кристальная изморозь мерцала на продрогшей земле, окропленной алым. Атанасия вспомнила слова Октавиана, о том, что: ?Дороги в такое время становятся ненадежными, и следы ты не оставляешь?. В снегу, будто на изуродованном парадизе?— царстве забвения,?— все было потеряно в пространстве, ставшее бело-алой пустотой, источая угрозу.Что-то билось о стенки кареты, вдруг нарастал шум, словно звуки расстроенной скрипки, и тут же смолкал?— будто смычок отрывали от струн. Грубая ругань, незнакомые голоса, а иногда?— тяжкая тишина. Такие минуты были особенно ужасны в своей неизвестности. Совершенно один, Персиваль охранял их всех, и Атанасия не понимала, почему же рядом нет Дюка и Адама??В этом году зима все-таки наступила??— отрешенно, как в кошмарном сне, подумала Атанасия. Сон, который… она уже где-то видела? И не просто где-то… драгоценное воспоминание леди Сесиль…Побледнев, девочка обернулась к Флориану и Елене.Внутри Флориана будто всковырнули, как корку запекшейся крови с едва затянутой раны, нечто до ноющего личное. Он сидел восковой куклой, безжизненно смотря в пространство, и не замечая ничего, но понимая все. Память осела в его глазах пеплом, фильтром накладываясь на события текущие, словно сквозь трещину в разбитых песочных часах судьбы. Он вернулся назад, как странник в старый пыльный дом, где ожидали его картинки-наброски полузабытых воспоминаний, предшествующих крови. Елена осталась дома, от того, что поругалась с Самсоном, из-за сущей мелочи. Отец и тетушка уезжая в столицу, обещали привести в подарок экзотические кисло-сладкие кешью. А брат, во время дороги, говорил в основном о том, как дома соберет новую модель корабля. Фло хранил память, осевшую на гранях разума черными упитанными мухами, в замороженном состоянии. Тяжкий груз молчания?— на самом деле мелочь, за право не видеть ужаса в глазах Елены. Равноценный обмен, за право сохранить ее драгоценные воспоминания…***—?Принцесса Корнелия не пережила эту ночь. Бедный ребенок остался без матери…Известие о смерти Корнелии подкосило ее. Словно надежду,?— уже давно вязкую, липкую, словно желе или слизь,?— выгрызли из груди. Вина наливалась соком, мешая ей спать, бодрствовать, и просто существовать, напоминая о себе в трепещущем огоньке сознания. Саму жизнь у нее отобрала вина, расстилая перед ней тень безжалостной грязной истории?— собственной истории. Осколки мечтаний выковыривать из плоти было больно. Когда Корнелию отдали замуж за того, кого она ненавидела всей душой, когда она молила брата о помощи, но тот ничего не сделал для сестры, и когда она, отчаявшись, готова была сделать что угодно, лишь бы… Что с ней сделали эти чудовища…? С ее маленькой доброй Корни, что так любила братьев? Что так любила ее, Сесиль? Все они уничтожили ее, использовав, словно разменную монету, ее бесценную Корни. Они прошлись по ней, а когда она, отчаявшись, пала, ее же любимый братик добил ее. Словно она не значила ничего.Она молила о помощи, и Сесиль знала, что была в силах хотя бы попытаться ее спасти. Протянуть руку, и вытащить на поверхность, к яркому солнечному свету. Что и по сей день они могли быть вместе, быть счастливы…?Это я… я убила ее?,?— Сесиль искала виноватых, но больше всех на свете винила себя. Ведь именно она должна была спасти Корнелию от ее отца, мужа и братьев. Но она поставила свою жизнь выше. Но она забыла о том, что было действительно важно… и заплатила за это сполна.***—?Мама… —?прошептала девочка, и для Флориана этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать колючую дрожь, пробежавшую по венам. В зеленых глазах Елены он увидел отражение Самсона, и скорбные складки, и ужас в его зрачках. Прикрыв рот рукой, он подавил рвотный рефлекс. Знакомый ночной кошмар ожил, но расцвел новыми красками, в новой декорации.?Нет, нет, нет… Этого быть не может… Это не может повториться вновь…??—?повторял он про себя, вновь и вновь, будто это может отвадить беду.—?Вот он, наследничек Ирейнов.—?Хороший мальчик, правильно, сиди тихо.Улыбку, от уха до уха, он запомнил. И глаза, в которых не было ничего человеческого. И запах перегара, с металлом крови.—?Ты не там, Флориан,?— Елена сжала дрожащие пальцы брата, согревая озябшие ладони. Посиневшие губы дрожали, хоть она и пыталась говорить твердо. Напрасно, он ведь знал, что она боится до глубинного ужаса. —?Все будет… будет хорошо… Там Персиваль, а он сильный…Прошедшее застыло вековой коркой льда давно. Но Елена не оставляла надежды пробиться. Зимой все погружается в глубокий сон, попрятавшись в своих потаенных норах, и Флориан тоже заснул, чувствуя, что руки его греют знакомые мягкие ладони, так похожие на ладони матери. Но он не мог спать вечно.—?Прости, прости меня… —?с прерывистыми рыданиями шептал Фло. Вдруг это его последний шанс. Он не вынесет, точно не вынесет, осуждения старшего брата…—?Самсон никогда не злился на тебя…! —?попыталась было ответить Елена, но… поняла, что Флориан имел в виду что-то совершенно другое.—?… я не мог… я не мог сказать…Его беспомощный, потерянный взгляд сотряс все существо Елены, будто ее стукнули по голове чем-то тяжелым. Только сейчас на нее обрушилось подозрение. Еще не сказанное в слух, но понятное, как простая теорема из книжки. Будто надвижение страшного, необратимого. А Флориану, что пусто смотрел на руки Елены, сейчас хотелось только одного?— проснуться от очередного кошмара наяву.—?… мама, она…***Сесиль, кусая губы, чувствовала приближение неотвратимого. Незримого. Черные тени сгущались, а тьма шла по пятам, грозя раздавить. Она понимала, что если упадет, то уже не встанет. Но она не могла упасть, просто не могла, ведь не сказала правду. Не обнажила изнанку души, во имя спасения своих детей, от тех хищников, которые бродят с ними рядом. Девочка?— не дочь ее Сиси. А этот страшный человек… этот ужасный человек…—?Флориан… —?шептала она, припав к стене. Нечто струилось по ее окоченевшим ногам, сжимая, будто огромной змеей. Ее скрутило, и запнувшись о подол своего же ночного платья, она сбила колени в кровь. Оно приближалось, оно затягивало. Будто по иронии судьбы, никого не было вокруг, чтобы помочь, чтобы протянуть руку, и дать шанс подняться…?Прости, прости, Флориан. Прости, умоляю, прости… Корнелия…?Не способная выбраться из собственных глубин разума, она плыла в бездне воспоминаний, продолжая цепляться за пульсирующие: ?Должна сказать?, и ?Моя вина?. Прозрачный лед, заточивший в себе корки кровавой истории, треснул. И она тоже треснула, расползаясь по швам.***Раздался хруст ломаемых позвонков. Гарриет, как только дверь с грохотом отворилась, выхватила из-под набедренного чехла длинный кинжал. Первого вошедшего, не ожидавшего подобного сюрприза со стороны ?охраняемых? она повалила легко, просто вспоров глотку. Неизвестный упал плашмя, будто памятник самому себе, и тогда Гарриет, обычно тихая и деликатная, со зверством прошипела:—?Только попробуйте тронуть мою госпожу.Благородный трепет волнами прокатился по дрожащему телу Ати. Холод пронизывал сами кости, вены. Ступни она не чувствовала, будто те вросли в землю. Ледяная кровь вспыхнула, и вновь остыла. Атанасия увидела перед собой вовсе не Гарриет, а жестокого ангела, что вознес карающую десницу над головами грязных грешников.Снег оседал на черных волосах, отровками белизны, на щеках, лице, и густых ресницах. Колючий снег, острее лезвия, будто резал, подобно бумаге, тонкую кожу холодными прикосновениями. Опавшие полусгнившие яблоки под ее ногами горели кровавыми плодами, и с громким чавканьем небольшие каблучки девушки размазывали их по снегу, окрашивая заледеневшую корку в красный. Пепельные хлопья цеплялись за темные одежды Гарриет.Когда случается ужасное, фокус внимания словно растворяется в пучине хаоса, выбрасывая из глубин совершенно странные, потаенные мысли. В голове у Атанасии, при одном взгляде на Гарриет, всплыл отрывок из ?Илиады?, когда Одиссей, одинокий, отрезанный от друзей, остался совершенно один в окружении врагов:Кто на боях благороден душой, без сомнения долженХрабро стоять, поражают его или он поражаетАтанасия ошибалась, когда подумала, что у Гарриет нет никакой ауры, подобной Адаму. Ее аура цвела диким шиповником, а в рубиновых глазах отражался весь гнев этого мира. Будто жизнь и смерть, Гарриет и Адам отличались друг от друга, но были одинаковы, в моменты кризиса. Адам от искренней ненависти, Гарриет от желания… спасти?Елена обняла Флориана, закрыв глаза и ему и себе. А Атанасия, держась за края рамы, смотрела, не отводя взгляд. Не дыша. Даже сердце сжалось от опасного сладко-мерзкого чувства, клубившегося в ней, и выходимого с воздухом. Она не могла пошевелиться: ни одним пальчиком, плечом, или пульсирующей мышцей. То-ли от страха, то-ли от восхищения.Когда Адам и Дюк наконец сумели пробиться сквозь искусственную ограду, нужную вероятно для того, чтобы отделить эскорт от наследников Ирейн и Адель ди Андерсон, все уже было кончено. Нападающие разбежались, а кто-то так и остался бездыханно лежать в свете одинокой бледной луны.***Она видела черные очертания, что слились с ней. Что входили в нее, сминая органы и выворачивая душу. Немой крик сорвался с губ, и тут же ее голос сорвало. Но перед глазами были лишь ее мальчики, которых она тоже не смогла защитить. И Флориан, которого она без всякой жалости предала. И Елена, которую она обманула, от своего же малодушия.Один будет жить, другой сдохнет. Выбирай, кому жить.Она ведь даже в бреду не смогла бы забыть. Ведь как не меняй воспоминания, Флориан никогда не забудет о том, что мать выбрала не его.—?Самсон. Не убивайте Самсона.Самсон?— наследник, обученный с младенчества. Как мать дома Ирейн она была обязана выбрать Самсона. Ведь он?— старший герцогский сын. Но те наемники поступили наоборот. Чтобы Флориан никогда не забыл.Когда она назвала имя Самсона, у Флориана в глазах застыло неверие и ужас. Тень понимания, ожидания собственной смерти… Глаза у него были большие-большие, словно у маленького олененка.Мир рушится. Небо пылает. И льется кровь. Кровь, которой обливается ее сердце.***В том числе и Персиваль, что защищал своих леди и лорда до самого конца, исполняя долг. Как тряпичная кукла, израненный, изнуренный, но спокойный. Ведь он стоял до последней капли крови, ведь лорд и леди Ирейн живы?— а значит и он жил не зря. И его предки тоже жили не зря, ведь династия Ирейн и дальше будет существовать на этой земле. Когда Дюк увидел его, то не сумел сдержать вопль яростной боли. У Атанасии внутри все защемило, когда Дюк упал на колени перед своим старым другом, пытаясь забинтовать резаную рану на месте сердца, остановить кровотечение… Да только это было бесполезно. Уже слишком поздно.Гарриет отрешенно возвышалась над мертвецами, а ветер трепал ее непокорные волосы. Вымазанная в чужой крови, она хранила выражение горечи и сожаления. Будто Ахилл, в праведном гневе, или Клитемнестра, что вознесла кинжал над Агамемноном. Или Дидона на погребальном костре.?Ужасающе??— пришло на ум Атанасии, но она мотнула головой, поправив себя,?— ?Прекрасное в ужасающем…?***?Прости, Флориан… Прости, Корни… Простите…??— прошептала леди Сесиль одними губами. Черные болезненно-фиалковые всполохи растеклись причудливыми побегами алого растения.—?…кто знает слишком много, долго не живет. Тебе ли этого не знать, Сиси? Так умри же, предатель. Все предатели умирают так. Корнелия возрадуется твоей жертве, в царстве теней.***—?Папа! —?вскричала Атанасия, и Анастасиус подхватил ее жестом легким и естественным. Она дрожала, и все ее существо хотело просто расплакаться на плече своего покровителя. Но не могла. Священное пламя восхищения и ужаса горело в ней, особенно, стоило ей кинуть взгляд на Гарриет, которую Адам укутал в свой плащ, и теперь стирал кровь с ее рук. Елену и Флориана она упустила из виду, а когда вспомнила, от тех уже и след простыл, в круговороте мельтешащих слуг. Атанасия мельком видела, что Берта унесла Елену на руках.Герцог Ирейн был страшен в гневе. Он на месте задушил одного из пойманных, когда тот выдавил короткое признание: ?Оплаченное покушение на жизни наследников Ирейн…?. Леди Валери сохранила трезвость ума, хоть было видно, что она готова тут же, на месте, приговорить их всех к казни через повешение. Все-таки нападение на отпрысков аристократов?— ужасное преступление, караемое смертью. Но нужно было разузнать мотивы, а так же самого заказчика подобного злодеяния. Кому это было выгодно? Кто спланировал акцию? При чем акцию продуманную до мелочей: отрезать эскорт от основного экипажа, взять лучших рыцарей дома большинством, и зарезать оставшихся без всякой защиты детишек. Ровно та же схема, какой воспользовались несколько лет назад, выловив экипаж леди Сесиль и наследника Самсона.—?…но на этот раз злоумышленников подвела их же лень. —?Внесла вердикт леди Валери,?— В прошлый раз это была строго запланированная акция, приведенная в исполнение поэтапно. Здесь же они попытались провернуть тот же трюк, но ошиблись. Идеально обученных рыцарей дома оказалось больше, с проблемой, возникшей на дороге, они тоже разобрались довольно быстро. А также помощь эскорта ди Андерсонов…—?Что здесь делает Юдифь? —?спросила Атанасия, осматривая людей, что имели на своих одеяниях нашивку с особенным гербом: перекрещенные ключ и кинжал, благородно-золотые.Юфи переминалась с ноги на ногу, внешне оставаясь мертвенно-спокойной, до кончиков кудрей оттенка бело-лилового. Она ходила по следам высокого крупного, будто скала, мужчины, чья белизна волос уже покрылась сединой, а бородка курчавилась. Изредка он поворачивался к Юдифь, что-то проговаривая в слух, и тогда девочка водя белым пером, что-то торопливо скребла изумрудными чернилами по свитку пергамента.—?Инквизиция займется делом. Все виновные будут казнены, но сперва подвергнуты допросу. Его Величество уже уведомлен о происшествии, и дал Имперской Инквизиции право на карательные меры,?— строго отрапортовал мужчина. Юдифь, стоящая за его спиной, с самым серьезным личиком, внимательно слушала.—?Действующий Инквизитор,?— сказал Анастасиус, заправив золотые кудри Ати ей за плечо, и с интересом рассматривая Юфи,?— Вот как выглядит эта девочка, подающая надежды…—?Юфи? —?удивилась Атанасия.—?Говорят, возможно она сменит своего отца на посту Инквизитора. Ее называют ?Железной леди? и ?Юным дарованием?. Способная девочка.Атанасия и подумать не могла, что близкая подруга Эви окажется такой нетривиальной личностью. Она обязательно расспросила бы о ней еще, но сейчас ее волновало совершенно другое. Она была слишком взбудоражена, чтобы принимать информацию к сведению и подвергать анализу.—?Но это еще не все… Леди Сесиль нашли в далеке от своей комнаты. Очередной приступ она не пережила. —?Закончила леди, сорвавшись на хрип.Атанасия крепче обняла отца. Чугунная усталость наконец настигла ее, вынудив провалиться в объятия беспокойного сна. Только сейчас, в руках приемного отца, она наконец почувствовала себя в безопасности.