Глава 5. Дракон и святой Георгий (1/1)

На Гарриет была все та же форма, с пышной юбкой, и белоснежные гольфы на стройных ножках. Она была очень красивой, на вкус Атанасии: молочная кожа, правильные благородные черты, и поразительные алые глаза, что ночью горели, будто рубины. Кольцо на цепочке, что девушка носила вместо кулона. В лохматом пучке желтая ленточка, что очень трогательно переплеталась с темно-рыжеватыми локонами?— коньячно-медовыми, как жидкость в бокале у господина Анастасиуса. Гарриет сосредоточенно намыливала спину Ати, чем заставляла ту?— красную от жары и смущения,?— чувствовать себя немного неуютно.Носочки Ати не доставали до пола, и от нервов она болтала ножками?— туда сюда,?— всматриваясь в зеркало, что было широко, немного запотевшим от жары, и обрамлено серебром рамы. Ванная комната была достаточно внушительной?— из мрамора светло-бежевого цвета, просторная, в тон ее же спальни. А еще в уголке ютилась бронзовая статуэтка русалки, что застыла на камне, меж рифов и скал, вознесся бледные ладони к высокому потолку. На каждой полочке свои гели, крема, мыла, масла, шампуни. Все было расставлено аккуратно, в своем особенном порядке, а на баночках не менее аккуратные заметки?— что же это за вид душистого мыла? В уголке нашли обиталище сухие вещи: махровые полотенца, тапочки, белоснежная сорочка, расшитый золотом пеньюар?— все из мягкой ткани, и пахнет свежестью недавней стирки. Гарриет проводила губкой по ее телу?— по узеньким плечикам, шее,?— чуть приподнимая тяжелые, от воды, золотистые волосы. Из ковша поливала ее теплой водой. Осторожно, чтобы не попало в глаза. Кожа становилась невероятно мягкой, и прикасаться к ней было приятно, когда служанка растерла увлажняющее масло по телу госпожи.Гарриет показывала ей всевозможные стеклянные флакончики и баночки, позволяя с трепетом принюхаться к каждому запаху. Пузыри мерно летали меж пара, и уже горячей ванны, лопаясь над головами девушек. Атанасия, что чувствовала себя до этого неуютно, тут же расслабилась, когда Гарриет расчихалась из-за запаха морозной смородины, а затем до ушей покраснела, когда дольше положенного сама же внюхивалась в аромат манго и банана. Это было забавно, и Атанасия до того вошла во вкус, чувствуя себя талантливым дегустатором гелей и шампуней, что кончиком язычка лизнула кокосовое мыло. Затем она долго отплевывалась, мрачно думая про себя: ?Зачем же делать гели такими приятными на запах, если есть их нельзя??. Волосы Атанасии Гарриет тщательно промыла, прядь за прядью, ласково, массирующими движениями. В прядках запутался маленький цветочек сирени.В зеркале Атанасия увидела свое отражение: завороженное, а глаза сияли на фоне бледной кожи драгоценными камнями, переливаясь. Глаза?— то единственное, что любила в себе. То, что соединяло их с отцом?— так она считала в детстве, по долгу пытаясь увидеть в зеркале не свое отражение, а лик отца. Как бы он посмотрел на нее? Она пыталась понять и подолгу могла имитировать взгляд, представляя, что же скажет отец при встрече. Эти сладкие грезы бывало становились для нее отдушиной после очередной несправедливости или гадкой колкости, от которой хотелось плакать, забившись в угол…Это тщедушное слабое тельце в зеркале вводило ее в уныние. Атанасия ненавидела свое тело. Под впечатлением от сказок и картинок принцесс,?— женственные, утонченные,?— сама она казалась себе неотесанной, неуклюжей, недостаточно красивой, чтобы стоять когда-нибудь на дебюте рядом с отцом. Принцессы яркие, добрые, смелые. А она ведь принцесса? Но почему же такая невзрачная, тусклая, до того зажатая, что иногда и слова молвить не могла, хотя хотела. Слова будто застревали в глотке, а легкие сдавливало. Сама себе она казалась бледной тенью, и от сравнений себя с великолепными образами становилось только горше.Как-то раз она увидела красивую картинку принцессы Арабэль, из очередной сказки: осиная талия, мягкий каштан волос, такая простая, но изящная по-своему. Светлоглазая, яркая… Но Атанасия все так же много горбилась и смотрела в пол?— привычка, что тянулась с самого детства. Сжаться, быть незаметной, найти укрытие в своем маленьком мирке, подальше от взглядов. Как же Атанасию пугали эти пронзительные взгляды девушек-горничных, которые, казалось, преследовали ее, когда господин Кролик умер. Больше ее никто не мог защитить от горького мира вокруг?— маленький мир, но для Атанасии дворец был всем. Ей виделось осуждение. Ей виделось презрение. Ее могли ударить по спине, когда она вновь путалась под ногами, но уже не маленькой игривой птичкой, а девочкой-приведением. Кто знает, так ли смотрели на нее на самом деле иль воспаленное воображение рисовало картинки само…? Это была почти паранойя, от которой было не уйти. Ведь от самой себя не убежать, и приходилось только губы кусать, да, в особенно мрачные дни, занавешивать зеркала полотенцами. Зеркала ей не нравились, потому что убивали ее мечты.Привстав на носочки, Гарриет таки смогла дотянуться до баночки, которую до этого момента явно не открывали. На ее ладони это странное средство: густое, и пахло свежо, будто шишки ели, а на цвет?— белее снега. Атанасии этот запах хвойного леса понравился куда больше, чем ?клубника и сирень? или ?соленое море и кокос?. Гарриет вылила почти пол баночки в воду, от которой исходил приятный душный пар. Служанка немного покраснела от жара, вспотела от мягкой влаги.Когда белые пятнышки растворились меж пузырьков, вода забурлила, вспенилась розоватым мягким одеялом?— на вид нечто среднее между большой сладкой ватой и летними облаками. Вся комната тут же потонула в восхитительном малиново-лесном забвении, из-за чего Атанасия тут же почувствовала себя той же самой русалкой, как эта статуэтка, что плавает меж пены и пара…Все прекратилось достаточно быстро, но Атанасия осталась под впечатлением. Пена, нежной массой, чуть ли не опадала за бортики, объемными пузырями. Атанасия брела, как в приятном сне, а по телу ее стекала теплая влага. Она вся раскраснелась и смотрела на пену, как на некое чудо, прекрасное и невероятное. Гарриет помогла ей погрузиться в объятия вод, по самый подбородок. Атанасия несмело посмеялась, когда увидела семейство утят, что покоряло горячие воды ванны. Плескалась, но аккуратно, чтобы вода не полилась с краев бортиков, ведь Гарриет тогда придется убирать, а она вовсе не хотела доставлять девушке лишней работы. Ей все еще было стыдно за тот случай с миской супа, так что временами она и в глаза девушке нормально посмотреть не могла без жгучего стыда за себя. Хотя, именно ощущения стыда и бессилия были вечными спутниками жизни Атанасии. Она нырнула под воду, ощущая эту прекрасную тишину вод. Спокойствие. Безопасность… Мысли о Храме Ритуальных Орудий заставили ее вынырнуть, дико таращась по сторонам.Неделю назад, после прогулки с Анастасиусом, Гарриет точно так же отмывала ее от грязи и очень долго шоркала губкой по пяткам, чтобы отскрести остатки сырой земли сада. Гарриет была очень недовольна вылазкой в храм, но при встрече с господином и словом не высказала своего неудовольствия, только смотрела в пол. Слуги вообще не спорили с ним,?— как заметила Атанасия,?— и не высказывали своего мнения. Ходили по поместью тихо, будто их и вовсе нет,?— в противовес шумному топоту ранним утром в Рубиновом дворце, от которого, казалось, даже стекла трясутся,?— а временами так и вовсе ощущались скорее предметами мебели, чем живыми людьми. Атанасия подозревала, что в поместье есть отдельное помещение для прислуги, или даже отдельные коридоры. Все те немногие люди, коих она встречала, выглядели презентабельнее некуда: одеты в черные или грифельно-серые костюмы, с собранными волосами и благородными чертами лица. У женщин были такие же пышные юбки до колен, как у Гарриет, белоснежные гольфы. У мужчин под черными жакетами виднелись аккуратные рубашки. Иногда Атанасия вздрагивала, когда внезапно видела силуэты слуг у стен в коридорах. Почти не дышали, почти не смотрели. Но приказы исполняли так быстро и качественно, что удивительно.Во время того своего купания Атанасия краснела и смущалась, да и вела себя более скованно?— привыкла, что из ванны в прошлом ее быстро гоняли. Так что даже сейчас полностью расслабиться и уйти в блаженную негу она не могла, будто на подсознании ощущая дискомфорт от заботы и спокойствия. Наверное, купайся она здесь сутками, Гарриет все так же терпеливо ждала бы ее, стоя в дверях, но даже на этот раз Ати не продержалась и получаса. Гарриет насухо вытерла ее полотенцем и завернула в теплый халат, который приятно грел кожу. Атанасия вновь увидела себя в зеркале, пока Гарриет проводила полотенцем по ее влажным волосам, и случайно столкнулась со взглядом служанки.—?Вы прелесть, госпожа,?— сказала девушка, и улыбка ее, скромная, была чище воды в руднике. Проведя полотенцем по локонам Атанасии, она отложила его к другому грязному белью, которое выстирает уже сегодня вечером, или отдаст прачкам. Атанасия сглотнула и нерешительно подала голос:—?Нескладная, скорее,?— она просто повторила слова Мэг, но Гарриет нахмурилась. Атанасия вспомнила то, что обычно люди жалуются, только когда хотят внимания. Горничные часто ругали ее за то, что своими капризами она мешает им и ведет себя как законченная ?капризная принцесска?. Так что Ати и испугалась, что Гарриет (которая была Ати уже симпатична как личность) тоже не будет обращаться с ней так ласково, стоит ей только узнать…—?Те девушки были пленницами дворца,?— начала Гарриет, смотря куда-то в сторону,?— видели в госпоже Атанасии лишь вещь и срывали на вас свою же собственную злость бессилия. Потому что дети ответить не могут, а тем женщинам только и оставалось, что сетовать на судьбу, но работать, сжав зубы. Даже будь вы красивее всех на свете, они все равно нашли бы в вас изъян, потому что не хотели смотреть на вас по-другому. Поймите, что… взрослые люди не всегда полноценны, и не всегда их словам стоит доверять.—?Я просто… Была недостаточно хорошей… А ты очень красивая, Гарриет,?— Атанасия удивленно посмотрела на девушку. Гарриет немного грустно улыбнулась, погладив Атанасию по голове;—?Дело вовсе не в красоте, хоть она и важна. Даже имея красоту, есть что-то более важное. Стержень. Харизма. Умение найти в себе что-то уникальное, некую ?изюминку?, и нести себя с гордостью этому миру. Мир довольно жесток, госпожа Атанасия. Он давит тех, кто не может ничего ему противопоставить. —?Гарриет аккуратно взяла ладошку Атанасии в свою, присев перед ней на колено. Ати увидела полоску шрама, что уходила куда-то вниз, к спине… кто же так поступил с такой милой девушкой? —?Господин хотел сказать вам это, когда говорил о спуске в ад. Вы удивитесь, если узнаете, как же на самом деле полон Ад. Рай глух к золотым иконам, богатствам церковной казны. Глух к пожертвованиям на новые дворцы, часовни… Рай видит только страдание истинное, но не ради церквей и капелл, а ради имени Его. У невинной жертвы шансов обелиться больше, чем у всех богатых священников вместе взятых, ведь возомнили они себя теми, кто право имеет говорить от имени Его. Теперь вы… понимаете, юная госпожа Атанасия? Жизнь не черная и не белая. Жизнь просто есть, и печальные судьбы, на подобии вашей, тоже просто есть. Никто не страдает, когда плохо вам. Но вы могли остаться невинной в этой истории. Господин дал вам шанс не очернять свое имя. Ведь этот самый стержень?— грех. Эгоизм, лицемерие, гордыня. У всех, кто обладает силой, есть и грех. Великолепные художники, поэты, писатели?— все они гордецы. Даже у прекрасной принцессы, что прекрасна в своей доброте, есть порок эгоизма. Но вы не такая, Госпожа Атанасия. Но ваша история…—?У невинных не бывает счастливого конца,?— сказала с горечью Атанасия, внезапно прижавшись к Гарриет и обняв ее крепко-крепко. Кольцо коснулось холодным обручем нежной щеки. Девушка удивленно обняла Атанасию в ответ, поглаживая по спине. Гарриет прикрыла глаза, словно молясь. Просто молясь, чтобы Бог в лице господина дал этому ребенку шанс.***Атанасия читала книги, маясь со скуки весь вечер. Несколько раз она выглядывала в коридор, но никого не находила. Гарриет была занята стиркой, а господин Анастасиус всю неделю пропадал то в своем рабочем кабинете, то где-то за пределами усадьбы. Последние несколько дней он почти безвылазно сидел над документами, а Атанасия,?— все еще немного в смятении от представления в Храме Ритуальных Орудий,?— и не думала его беспокоить.Гарриет сказала, что Господин занимается ее ?усыновлением?, но Атанасия не поняла, в чем заключается это самое усыновление, если он просто взял ее на руки да увел в неизвестном направлении. Тем более, что отец уж точно не знал о существовании вполне живого старшего брата. Тогда что же, ради бога, происходит? Гарриет обещала, что скоро у Господина появится на нее время, и он займется ее образованием. Но слова пока оставались словами, а реальными были прогулки с Гарриет по саду два раза в день, чай с лимоном по вечерам и любопытные книги, которые принесли Ати по приказу господина. Атанасия много думала о Лили и часто по ночам не могла уснуть, гадая, как же она там…? Она хотела поговорить с господином на счет Лили, но очень не хотела его беспокоить.Теплый вечер почти догорал, отдаваясь во владения ночи. Атанасия лежала под одеялом, подперев щеку ладонью да листала старинную книгу в дорогом переплете. Книги будто произведения искусства?— прекрасные, необычные, невообразимо дорогие. Атанасия до такой степени боялась их запачкать, что сперва несколькими глотками разделывалась с чаем и только затем садилась за чтение. Книги эти читали явно не раз и не два, но все они были в идеальном состоянии. Господин Анастасиус явно относился к ним с особой осторожностью, но не побоялся доверить такое богатство ей… Это порадовало и испугало Ати, ведь она очень боялась сделать что-то не так. Понять что-то не так. Случайно порвать страницу или,?— не дай бог,?— пролить чай на книгу.Мыслями она была далеко, ровно до того момента, пока не услышала странный звук… Протяжный, будто… сопящий? Со священным ужасом она медленно отложила книгу в сторону, на подушки, и замерла, вслушиваясь в полную тишину, нарушаемую странными звуками, что доносились из-за шторки.Свет озарил силуэт, и Атанасия подскочила на месте, ломанувшись куда глаза глядят. В неразборчивом ужасе и смятении. Она сама не поняла, как оказалась в комнате господина Анастасиуса, куда зарекалась не ходить, до того как сам хозяин поместья не позовет ее. Но вот, она была здесь. Тряслась, пыталась отдышаться. Может все это?— ее воображение, и в комнате на самом деле ничего нет? Может сейчас господин Анастасий посмеется над ней и отругает за то, что она посмела потревожить его без серьезной причины? Но уйти она уже не могла.Анастасиус сидел за дубовым рабочим столом, окружив себя идеальными зарисовками чертежей, новыми картами,?— на которых расставлял шахматные фигуры, словно на игровой доске,?— а еще стопками старинных книг. То и дело открывал древний переплёт, что-то подмечая, а что-то и перечеркивая. В глазах драгоценный огонек страсти, истинной, неприкрытой вежливой улыбкой безразличия. На пожелтевших листах рунические символы?— завитки сложных линий, сплетения и вычурнутые симфонии. Атанасия застыла в дверях трепеща, будто осина.—?Ночь добрая, девочка. Присядь,?— господин Анастасиус даже мельком не оторвался от записной книжки, лишь ладонью указывая ей, куда же приземлиться. Атанасия уже успела привыкнуть к особенности ?дядюшки? (назвать его дядей у нее просто язык не поворачивался): когда он работал, то всецело уходил в дело с головой, и проблемы сего мира становились для него незначительными. Отвлекаться он бы не стал.Она часто думала, что в тот раз, когда она выдала ему свое предположение насчет его личности, он… хотел, чтобы она научилась держать карты при себе? Информация?— меч, терпение?— щит. Господину Анастасиусу нравилось, когда она замечала что-то необычное, когда она подмечала детали, когда показывала, что умеет мыслить. Он уважал в людях то, что отличало их от животных?— ум. И Атанасия не хотела, чтобы Господин разочаровался в ней. Он называл ее умным ребенком, намекая на то, что она должна быть еще более сообразительна, должна научиться играть.Но зачем? Атанасия помнила книжки, в которых она искала образ папы: сверкающие, прекрасные, будто порталы в мир снов маленькой девочки. Помнила те книги, в которых она могла ?встречаться? с отцом. И помнила прекрасные образы картин, где Великий Император освобождает страну от жестокого тирана. Анастасиус был таким же антагонистом, как и дедушка Атанасии, и все свое детство она восхищалась отцом именно поэтому. Он?— освободитель. Он?— спаситель. Всех спас, и когда-нибудь ее тоже спасет… Да, она верила в это, но сейчас понимала, что, возможно, тот папа, которого она представляла, так и остался частью ее иллюзий? Мысли, где она ожидала своего спасения от мифического ?доброго папы? были довольно эгоистичны и глупы. Но земля к земле, а иллюзии к иллюзиям. Кролик был из хлопка и ткани. А папа настоящий был из льда и отвращения…А господин Анастасиус? Атанасия не могла понять, кто он на самом деле, ведь каждый его жест, особенно после жутких сцен в Храме Ритуальных Орудий, она воспринимала очередным ходом в странной игре. Игре, в которой она не знала правил, не знала игроков и в которой сама была не более чем фигурой. Будто слепой котенок. Но Анастасиус словно сам выдавал ей козыри, позволял делать скромные попытки к своим собственным маленьким ходам?— шаг за шагом, неуверенно, осторожно. Атанасия не понимала, зачем, не понимала, для чего, но отчего-то просто хотела и дальше быть ?направляемой?. Он вел ее за руку, меж туманного мира, при этом оставаясь существом непостижимым, полным страшных тайн, от которых бежал мороз по коже.Но он обратил на нее внимание и аккуратно направлял ее, указывая иногда, в какую же сторону нужно посмотреть, чтобы найти нечто странное. Возможно, в мире, что раньше был разделен строго черным и белым, наконец появились промежуточные тона серого кардинала. Господин Анастасиус указывал и наблюдал, в темноте посмеиваясь. Атанасия же должна была терпеливо раскручивать клубок за клубком, храня в уме то, что на самом деле подкидывает он ей нечто незначительное и что сколько бы она не старалась хоть что-то понять, кукловодом все равно оставался он.Атанасия осторожно села на кровать темного дерева с балдахином. Вся комната разительно отличалась от ее опочивальни. Покои Атанасии были светлыми, с невероятно мягким ковром, люстрой с висюльками, живыми цветами на подоконнике, а окна выходили на внутренний двор. Закат, догорая, часто играл красным маревом по ковру, картинам с лесным пейзажем… Здесь же на черном бархате одеяла вырисовывался узор из золотых цветов, все было пропитано роскошью, и минималистичностью. Словно существовали эти покои вовсе не для отдыха. В основном то, что чувствовалось здесь повсеместно?— это книги, полки с ветхими переплетами, свитками и чертежами. Да, все было уставлено книгами, но вовсе не в ?сумбурном беспорядке творческой личности?. Все было аккуратно, и даже мельчайшее нарушение общей гармонии?— не более чем все та же прихоть Анастасиуса.То, что Анастасий уважал, словно примером показывая Атанасии?— сосредоточенность и терпение. Он должен закончить то, что начал, а Атанасия была должна подождать. Выждать. Затаиться в ожидании подходящего момента… Он же тоже выжидает? Но почему такой умный и сильный господин Крампус выжидает? И почему он жив, хотя в книжках было сказано, что он, вообще-то, очень и очень плохой и давно умер от рук ее папы.Атанасия вспоминала его слова, о терпении из страха и терпении из намерения… раньше она терпела, но, как показал господин Анастасиус, терпела она из собственной слабости. Ей было некуда идти, она ничего не могла сделать. Лишь плакать в детстве и опускать голову, молча, стеснительно, когда стала старше. Она ждала папу и жила иллюзией из… своей слабости. Слабости.Атанасия сжала простыню от прилива отвращения к самой себе. Она была принцессой и, читая сказки о принцессах, наверняка взяла себе схожую модель поведения?— ждать кого-то, кто решит спасти. Атанасия даже на миг усомниться не могла в том, что отец окажется не мифическим прекрасным принцем, а обычным человеком, которому она будет просто не нужна. Вот так, просто. Ведь когда-то он уже оставил ее. Но Атанасия верила, ждала и даже после этого презрения в день своих обрушенных надежд продолжала бы ждать. Господин Анастасиус в тот день держал ее фигуру в руках, явно решая, отправить ли ее щелчком пальцев с игровой доски, просто оставив все на самотек. Анастасиус?— игрок. Атанасия кусала губы, задумчиво, ведь если бы не его мимолетная прихоть, она бы и дальше продолжала ждать из слабости. Но жизнь?— не сказка, а дебют?— не более чем красивая фикция, из света и фанфар. И она?— принцесса, но принцесса не та, которую отец был бы счастлив спасти.В мечтах она представала на балу с красивым юношей, что аккуратно держал бы ее под руку. В мечтах она мило улыбалась, а еще была женственна и красива. В мечтах она была добра и очаровательна, чем быстро растапливала сердце холодного императора. Она?— центр маленького мира, она?— невинный цветок, с изящной диадемой на голове. Эгоизм в чистом виде. Слабость. Атанасия чуть не плакала, а ведь, действительно, вся ее доброта?— слабость. И ждала она из слабости, с немой просьбой спасти. Чтобы папа пришел и спас.И все это?— мысли новые, мучительные. Болезненные. Такие реалистичные, аж самой тошно. Эти мысли не появились из ниоткуда и не смогут уйти в никуда. Все это?— семена, что посеял в ее сознании господин Анастасиус. А Гарриет этим утром только наполнила их питательной влагой. Мысли цвели, разрастались, оплетая каждый уголок души и тела, заставляя Атанасию дрожать от их невыносимости. А если бы он ничего не сказал? Просто прошел мимо? Тогда она бы и дальше бежала и бежала, пока не столкнулась бы с тем же осознанием? Или бы осталась… белой-белой? Жертвой? Атанасия все более отчетливо ощущала себя марионеткой на ниточках, под взглядом публики, в лице одного единственного человека. А ему было интересно?— прорастут ли семена сомнений? Сломается ли рай блаженности жертвы под гнетом осознания своей же никчемной истомы…?Атанасия ждала действительно долго и даже начала клевать носом. Голова очутилась на мягкой подушке, от которой пахло странно, но приятно. Запах более терпкий, более… мужской. Но Атанасии он нравился, и именно он успокаивал ее во тьме ночной… Под мягкий скрежет пера по пергаменту она засыпала, смотря на стенку мутными глазами. Все подернулось завесой сна.Под ногами была поляна так пестрящая цветами и зеленью, а впереди бесконечные леса. Цветастый круговорот. Атанасия шлепала босиком, зная, что рядом с ней бежит кто-то ушастый, мягкий и невероятно умный. Они переглядывались компанейски, тихо хихикая, наблюдая, как бабочки кружат в зарослях, как разгорается день. У кролика лапки мягкие, игрушечные. А еще у Кролика глаза чернеют, хоть раньше и были они голубыми пуговицами, что Лили пришивала со всем старанием. И рана на брюхе зашита белыми нитками. Атанасия понимает, что сейчас Кролик пойдет дальше?— туда, где цветет сирень и где бабочки порхают круглый год. Но ей туда нельзя. Ее просто не пустят, из-за цепи на ножке, что оплела ее нежную кожу, впившись железными гвоздями. Она оставляла кровавые следы на траве, пытаясь кролика догнать. Но он бежал, бежал… бежал…?Святой Георгий и дракон?. Она увидела лик святого воина на полотне картины, что висела прямо напротив. Ранее она не привлекла ее внимание, из-за странных дум, что полностью завладели ее мыслями. Картину Ати видела в книжке с картинками, что читала ей Лили перед сном. Там были и другие творения, но запомнила она именно сцену победы над драконом.…во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, устремился на коне своём на змея и поразил змея копьём…Там тоже была принцесса, которую должны были принести в жертву дракону. Но та взмолилась о помощи, и Георгий спас ее так же, как во снах Атанасии отец спасал ее от чудовища?— страшного-страшного Анастасиуса, который представлялся пятилетней Атанасии драконом… Щеки Ати заалели. Она боялась, что у нее на лице все отразилось, и Господин Анастасиус будет непременно оскорблен такими крамольными фантазиями. Ведь он не чудовище. Он носит камзол, или пальто из твида, а еще пьет чай как аристократ со старых картин, и улыбка его?— улыбка, вежливее которой на свете нет.Она решила убедиться, заполошно привстав и выглянув суетливо из-за черного балдахина, и не находя человека, что ранее был погружен в свои, разумеется, невероятно важные дела. Тихий вздох, шорох, и нечто тяжелое опустилось на Атанасию, придавливая ее к простыням. Рука. Она едва не закричала от страха, но тут же… увидела не менее ошарашенный взгляд Господина Анастасиуса напротив. Так и смотрели они друг на друга, словно два удивленных филина в ночной темени. Глаза их мерцали опасно?— пронзительным холодом. Анастасиус спал до этого момента, пока маленькая подопечная не подпрыгнула на месте, селя суету в спокойное дыхание ночи…Картина смотрелась устрашающе, без мерцания свечей. Ати всматривалась в знакомые линии, фигуры, совсем не удивляясь. После Храма Ритуальных Орудий ее было уже почти ничем не удивить. Она так считала. Но Анастасиус интерпретировал ее интерес по-другому:—?Это напоминание. —?Ответил тихо господин Анастасиус, хриплым ото сна голосом. Атанасия заметила глубокий рваный шрам на его груди, шириной с большой палец. Уже побелевший, но оставшийся на его теле несовершенством, что портило великолепие картины его тела. Пиджак и рубашка покоились на тумбочке. Атанасии не стало неловко, скорее, ей вновь интересно?— что же это за след?—?О скором возмездии? —?Предполагает Атанасия, решив впечатлить господина своими познаниями. Анастасиус хмыкнул и легонько погладил ее по голове, словно в награду. Атанасия покраснела, но обрадовалась, ведь смогла впечатлить господина.—?Скорее, об опасности излишней самоуверенности.***Анастасий скептически оглядел своего ближайшего соратника, когда вытряхнул сие чудо из-за шторки. Адам все еще был сонным, потрясенным, да и сон стоя, кажется, пришелся ему не по вкусу. Но он обладал поразительной способностью спать где угодно, когда угодно, не смотря на окружающие раздражители. Анастасиус подозревал, что на него так влияют препараты, поэтому и словом не высказал свое неудовольствие, как сделал бы в любом другом слусае. Адам был вполне умным, в отличие от других слуг не трясся перед хозяином ?тварью дрожащей?. За время своей работы полностью выучил оттенки настроений Анастасия, а также то, когда же лучше молчать, а когда можно и вставить свое мнение, не боясь за это отправиться на плаху.—?Хотел бы попросить тебя охранять мою подопечную… за дверью,?— Анастасиус едва не смеялся. Девочка на утро, заполошно размахивая руками, рассказала ему жуткую историю о ?Приведении Рубинового дворца?, что преследует тех, кто покинул его. Но, к слову, бледный мрачный Адам временами напоминал аристократа-утопленника, или призрака оперы.—?Господин, Гарриет провела с ней воспитательную беседу. Вам не кажется, что она уж слишком… непрофессиональна в последнее время? —?Адам вежливо поклонился, откинув капюшон мантии. Черные волосы были длиннее, чем положено, хоть Гарриет совсем недавно и стригла его.—?Атанасия ребенок. Именно поэтому с ней Гарриет, а не кто-то на подобии тебя. —?Анастасиус скрестил руки на груди, почти зевая. —?Милая племянница и так боится каждого шороха, еще тебя под боком ей не хватало.—?Излишняя эмоциональность может кончится для Гарриет… —?Адам раздраженно зарылся пятерней в свои волосы,?— Прошу прощения, Господин. Но я прошу не давать Гарриет шанса.—?Не забывайся. Гарриет еще больший ребенок. Почти лучшее отродье своего родителя. —?Анастасиус подобрал с простыней книгу да оставил ее на полке. В голове раздалось раздраженное шипение, но он усилием воли подавил всплеск,?— В случае чего…Они помолчали.—?Надеюсь до этого не дойдет. —?Адам зевнул, да вновь скрылся в тени, изображая немого стража, когда в коридоре послышались шажки Атанасии.