Глава 3. Храм ритуальных орудий (1/1)

Холод облизывал ее лицо, босые пятки и узенькие плечики. Ночнушка тут же надулась, словно белоснежный воздушный шар, но Ати сбила подол ладонями. Было холодно, но недостаточно, чтобы тут же вернуться в дом, и спрятаться под теплым пуховым одеялом. Атанасия босиком шлепала за Господином Крампусом, чьи волосы во тьме отливали светом, а в топазовых гранях глаз мерцали лучистые лунные отблески. Весь его образ был таким: черты до боли правильные; движения как у сонного хищника, со скрытой угрозой; улыбка?вовсе не теплая или хоть сколько-нибудь дружелюбная, а скорее улыбка-намек, что кукловод здесь?— он. Атанасия рядом с Господином Крампусом была уж слишком доверчива и сейчас держалась за рукав его темного камзола так трогательно, будто в пальчиках сжимала ладонь матери.Красное яблоко луны освещало дорожку куда-то в даль, вымощенную темным кирпичом. Кругом деревья хвойной породы: секвойи, сосны, ели. Можжевельники покачивались размеренно, в такт дуновениям. На темном мареве ночного неба рассыпанными бриллиантами мерцали невероятно-яркие звезды, похожие на осколки разбитого стекла.Атанасия немного приоткрыла рот, таращась во все стороны, с ноткой испуганного любопытства. Впервые за долгое время она вдохнула морозный воздух ночи, от которого почти закружилась голова. Легкие не могли насытиться, и она могла разве только вдыхать и вдыхать. И смотреть по сторонам. Нарочито запущенный сад, с путаными тропками, виноградными лозами на непреодолимой ограде изгороди, которая скрывала поместье от глаз всего мира. Она даже подумала впервые за долгое время о Лили, о Рубиновом дворце и о папе… В безумии болезни она бы не помнила даже собственного имени, но сейчас ее мысли были чисты, хоть от этого и становилось больнее.Кругом стояла оглушительная тишина, лишь цикады плакали в темноте. И больше ничего. Будто они идут в ?нигде?, бредя в ?никуда?, среди ?чертово-ничего?. Возможно, детское воображение рисовало все куда более насыщенно, чем то было на самом деле, но сейчас перед глазами Ати словно расстилались таинственные земли Лимба. Опасные и таинственные.Лозы с острыми шипами намертво оплели внушительные строения арок. Средь изумруда листвы распустились дымчато-синие бутоны, чьи невероятно тонкие лепестки казались такими хрупкими, все еще храня на себе жемчужины капель недавно минувшего дождя. Насыщенная лазурь переливалась в лунном свете, захватывая дух, а ароматно-свежее дуновение пьянило. Атанасия пальчиком робко прикоснулась к этому хрупкому великолепию, чувствуя мягкий бархат лепестков под пальцами, пока Анастасий тихо наблюдал за ее детским восторгом. Эмоции детей такие чистые, и сейчас ребенок удивлялся таким обыденным, для Анастасия, вещам. Двигаясь все дальше, они шли, будто потерянные путники, среди расплывшихся в тумане ночи образов, пустыни черного сумрака.Анастасий почувствовал то, как девочка прижалась к его руке, когда деревья, похожие на черных всадников, склонили к ним ветви, пугая ребенка разлапистыми кляксами черных теней и скрежетущим завыванием. Атанасия поежилась, жмурясь от минутного страха, сжавшего сердце. Мужчина, что был рядом, был единственным утесом безопасности во всем этом фальшивом и страшном мирке. Анастасий посмотрел на нее странно, явно задумавшись о чем-то непостижимом ребенку:—?Ну-ну, не стоит бояться. Это всего-навсего ветки,?— кивнул он в сторону, а затем сорвал маленький цветочек, на который так вожделенно смотрела девочка минутой ранее. Зажал стебелек меж пальцев, оценив сию красоту, и протянул девочке. Атанасия немного расстроилась из-за такого святотатства, но все-таки была рада маленькому подарку. Жесту внимания. Правда, цветок теперь быстро завянет. Ати было жаль это прекрасное чудо с хрупкими ювелирными лепестками.Анастасиус в детстве отрывал крылья у бабочек, а еще давил цветы, поэтому даже сейчас он,?— бдительно следящий за общей эстетикой сада, и работой слуг,?— не мог понять эту трепетную девочку. У Атанасии взгляд был чистый, и сама она, совсем как этот цветок?— хрустальная и хрупкая. Легко сломается, расколется, завянет. Оставь он ее в Рубиновом дворце?— она бы завяла, как цветы умирают зимой от жестоких ветров. Анастасий не строил иллюзий на счет девочки и прекрасно понимал ее возможное будущее.Хотя, кто знает? В конце концов уж лучше завянуть с Клодом в образе лилейно-белой жертвы, чем пасть в ад, запачкавшись?— это было бы правильно. Но когда Анастасиус беспокоился о морали и божественном предназначении невинной жертвы? Пока фигуру можно использовать, партия будет продолжаться. Его интересовало лишь то, что девочка сможет дать ему, для пользы дела. А она… оказалась непростой, во всех смыслах.Согласившись спуститься с ним в ад, Атанасия словно оборвала окончательно все те нити, что вели к Рубиновому дворцу. На ее чертах пролегла усталость и некая обреченность, когда надежды рухнули от одного только взгляда Клода. И вот сейчас Анастасиус вел ее за руку, сжав немного хрупкое запястье. Ведет по тропинке из мутных снов, чтобы повести ее в окончательное запределье земель, далеких от райского Эдема. Шершавые сосновые стволы, внушительные ливанские кедры склонили к ним ветви. Под ногами, после кирпичной кладки, появилась высохшая трава, листья и цветы. Мрачный лес расступался постепенно, будто чувствуя приближение Анастасия, и теперь Ати видела мрачный величественный монумент старинного храма.Анастасий отворил перед ней тяжелые дубовые двери, и она тут же ощутила кожей сырой воздух. Каменные статуи все таких же ангелов, что ростом с самого Анастасиуса, а в пустых глазницах мучеников небесных нет совершенно ничего. Каждая черточка, каждое перышко?— все такое живое, словно в любой момент изваяния могут ожить да воспарить в небо. Острые шпили напомнили Ати сказки о неких королевствах и головах предателей на пиках.Кровавое озеро черной Баронессы, в чьих водах было так много отрубленных голов, что девушки-прачки после стирки приносили белье красное, почерневшее от тяжести ее грехов…Грубые каменные стены, высокие окна, на чьей мозаике выгравированы жуткие сцены из священного писания. Возможно, днем они играли в свету аквамариновых красок. Фрески из цветного стекла, что аж глаза слепят своим великолепием. Атанасия поражалась всему.Поистине странные цветы в вазах, будто их окунули в кровь: соцветия алые, с расплывчатыми морскими пятнами, как и листья, и стебли. Душный аромат мандаринов и вина. Окна закрыты тяжелыми пыльными шторами, и вдруг, поежившись, Атанасия поняла, что в храме они вовсе не одни. Легкое шуршание мантий, свет свечей, игра теней?— люди здесь тоже есть. Анастасий вел ее по темному залу, мрак которого не одолеть даже медовому соцветию свечей. И в сердце сего действа?— ритуальные орудия. Засохшая кровь у жутких икон, ржавые цепи и великолепный кинжал, на рукоятке которого мерцают декоративные розы. Кровавые узоры на мраморе, в эффектных плетях темных магических пентаграмм.Тишина плотная, как глубинные воды. Ати не могла отвести взгляда от деревянных скамеек, полок с книгами. Книги были явно старые, в толстых переплетах. А обложки, холодящие нутро, будто бы из чьей-то содранной кожи. Человеческой кожи. Ати так и не решилась прикоснуться к ним, поэтому, замявшись, она поплелась в сторону фресок под чуть насмешливым взглядом Анастасия.На черных полотнах истории, о которых детям уж точно лучше не знать: женщина на погребальном костре, и плоть ее горит?— жаром обугленного мяса так и веет с картины; в судорогах бьется распятый на кресте?— с ладоней стекают алые струи, он испражняется себе под ноги; мать распарывает живот новорожденному… Атанасия моргает часто-часто, медленно отходя назад. Вдруг почувствовала руки на своих плечах, и вкрадчивый голос мгновенно проник в самое подсознание:—?Настойчивый голос у нас в голове,?— холодные глаза Анастасия напомнили Ати о жестокости мира сего,?— Он напоминает нам о том, что мы смертны, что каждый из нас наделен душой, расстаться с которой мы так отчаянно боимся… Хоть именно она и заставляет нас чувствовать себя несчастней всех смертных созданий. Боль и горе обостряют наше ощущение своей самости. Однажды ребенок вдруг осознает, что он?— обособленное от всего мира существо, что никто не страдает, когда страдает он, что его боль принадлежит лишь ему одному. Эго делает нас крайне несчастными. Вспомни Эрний…—?Фурии! —?Темные фигуры статуй скалились, но Ати смогла дать им определение. Темный камзол господина, его бархатный голос. И тайна, о которой он говорил ей, тихим шепотом. Голос, о котором и говорил Анастасиус?— это вовсе не мистическое эго, а его собственный глас. Атанасия чувствовала то, как же аккуратно слова вплетались в ее сознание, вереницей, чарующим клубком.—?Они доводили людей до безумия тем, что заставляли внутренний голос звучать слишком ярко, вытесняя рассудок. Люди становились настолько самими собой, что не могли этого вынести. Избавиться от эго нельзя. Любовь? —?Он хмыкает, проводя пальцем по волосам Атанасии. Вот она?— плод истинной любви. Да разве дало ей это хоть что-нибудь, кроме несчастья? —??Любовь— властитель жестокий и страшный?. Один забывает себя ради другого, но при этом становится жалким рабом своенравнейшего из богов. ?Без любви не понять?? Ха, из-за любви люди видят то, чего и вовсе нет.Женское тело под его пальцами прекрасно. Родинка придавала ей чарующий шарм, а шелковистые каштановые волосы?— как кофе. Горький кофе, горький, как и она сама на вкус. Засосы расцветали на ее шее алыми цветами, ярко-алые губы шептали признания, а он позволял ее ловким ладоням мягко оглаживать свое тело.Ее жар вовсе не перебивал холод его эмоций и ироничной ухмылки?— такой опасной, что будь она кинжалом, то убила бы эту милую женщину мгновенно. Ему нравилось зарываться носом в ее волосы, нравилась ее родинка, ее грудь, которую сейчас он сжимает беспощадными руками, и нравилась ее чарующая покладистость. Но, не меняясь в лице, сейчас он мог бы просто сломать ей шею или с трепетом выдрать пучок этих прекрасных шелковистых волос, что пахнут горьким-горьким шоколадом. Он мог бы откусить мясной кусок от ее тонкой шейки и заставить биться в бесчеловечной муке, хрипя и задыхаясь. Просто потому что захотелось. Это ?просто? далось бы ему легко, как минутная прихоть. Но Пенелопа была все еще горячей, и тело ее горячее, и вся она так полна страсти, что прерывать ее старания он вовсе не хотел.Она опять шепчет что-то о любви. Но ему это было вовсе без надобности. Хотя, ведь ее спектакль с ?любовью? ему даже по вкусу сейчас, во тьме комнаты, на воздушных простынях, среди дыма сигар и дыма свечей. Ему нравилось дурить эту отчаянную расчетливую леди, что готова ублажать его в постели ради призрака будущего счастья. Меркантильная и грязная, но играющая в добродетель. Похоже заигравшаяся так, что аж сама поверила в свою игру.А еще ему нравилось чувствовать молчаливую смерть брата, что наблюдал за ними, как ревнивая глупая вуайеристка. У брата разве что губа чуть дергается, а холодная маска стала еще холодней. О, Клод был разбит. Раздавлен. У-н-и-ч-т-о-ж-е-н.У мисс Джудит дыхание перехватило от тени жениха в дверях, а Анастасиус же просто заставил ее развратно стонать одним своим резким движением внутрь. Сжимал ее бедра так, что на утро явно появятся оттенки темных синяков?— краска греха, предательства и страсти. Стон вышел уж слишком неуместным, как смех на похоронах. Брат сорвался с места, громко хлопнула дверь, а смятение Пенелопы сменилась почти торжеством. Она таяла под будущим Императором, верила что все уже схвачено?— его семя в ней, а это ее шанс на беззаботную жизнь…Да только она не понимала, что Анастасиусу не нужны привязанности, и он вовсе не ?соблазненный ею дикий зверь, которого лаской она приручила?. Маленькая глупая Пенелопа очень старалась и верила, что растопить сердце Анастасия?— наследника! —?у нее вышло просто невероятно быстро. Ее триумф был так прекрасен, ведь у Анастасия вызывал только смех и, может, нотку жалости. А она ведь верила. Она хотела подчинить любовью его, но была жестоко обманута, ведь он?— не его же младший брат, который верил ее красивым словам, улыбкам, взмахам пушистых ресниц. Анастасиус сейчас не плясал с ней в жаре любви, а скорее просто грязно трахал, даря этой глупой женщине наркотик надежды. И больше ничего…—?В ?Поэтике? Аристотель говорит,?— Анастасий даже чуть усмехается. Пенелопа?— прекрасная женщина, и красота ее была острой, пленительной,?— что вещи, отталкивающие сами по себе, например трупы, способны восхищать зрителя, когда они запечатлены в произведениях искусства. Как суть магии, девочка. Она ужасна настолько, что заставляет других трепетать.—?Смерть?— мать красоты,?—?спокойно замечает человек, что прячется в тени. Адам не показал лицо, по непонятным причинам. Он лишь принес господину вино, подменяя Гарриет.—?Что же тогда красота? —?Вопрос риторический. Но отвечает, неожиданно, Ати, что молчала все это время:—?Трагедия. —?На одном дыхании выдала Атанасия, завороженно смотря на грешников с картин, чьи глаза выклевывали черные огромные птицы. Белок выскоблен. На когтях кровь, на клювах тоже кровь. Острые, как бритва. Птицы человеческое мясо отдирали, пока грешники кричали.Анастасий довольно кивнул, принимая бокал из рук Адама. Эта девочка даже голосок подала. Испуганная певчая птичка. Бабочка, которой крылья оторвать ничего не стоит. И ведь летит сама в лапы адского огня.?— Красота истинная всегда вводит в дрожь, Атанасия. Она заставляет содрогаться. Поймешь это, поймешь и суть магии.—?Господин, девочка не поймет. Суть магии можно принять лишь после многолетнего изучения. —?Тихо пробормотал Адам, безразлично смотря в сторону.—?Посмотрим,?— спокойно ответил Анастасиус.Атанасия брела медленно, опустившись на корточки и рассматривая магический круг, который привел ее в ужас и восторг?— целый спектр чувств. Идеальные линии, четкие. Загадочные и таящие в себе смысл недостижимый для тех, кто не был посвящен в некую тайну. Нет ни единого лишнего пятнышка, точки, переплетения. Все такое идеально-точное, что не верится, и на ум приходит только одна мысль: ?Мог ли что-то подобное нарисовать человек??. Нет, не мог.Тенью Анастасий остановился за ее спиной, и Ати почувствовала его подавляющее присутствие. Черный король, которому вовсе не нужна корона из проклятого металла, чтобы все знали его положение. Ати с любопытством посмотрела на него, все так же сидя на корточках:—?Господин Крампус, это… для кого? —?голос у Ати немного дрожал, но заметила она на удивление верно. Цепи, лезвие, и все внутри круга. Все это предназначалось лишь для того, чтобы кого-то сдержать, а затем… Ритуальные кинжалы, воск, булавы. Трагедия и ужас?— суть магии. Это и есть… суть? Анастасиус пил кровавую жидкость из стеклянного изящного бокала. Вино, но с виду?— кровь. И наконец ответил, слизнув красноватые пятна с губ:—?Для тебя.Пара слов, и раскат грома разорвал тишину на части. Атанасия сглотнула, чувствуя капельку пота, что пробежала по виску.