Человек в огне (1/1)

Я очень плохо помнила то, как мы вообще добрались до больницы, как нас там приняли и как меня в итоге усадили в коридоре ждать окончания операции. Я тряслась всем телом и не могла успокоиться, ненавидя себя за глупый наивный поступок. За то, как бросилась к Сонроку и подвергла его опасности. За то, сколько людей там, наверное, умерло из-за меня и моей неспособности трезво мыслить. Я потерянно наблюдала за тем, как машины скорой приезжают одна за другой, привозя раненых, и не знала, что мне делать.Когда из одной из них вышел Богом, целый и невредимый, я едва не бросилась к нему и не начала извиняться, но по моему взгляду он и так всё понял?— качнул головой, будто бы говоря, что я ни в чём не виновата. Вот только я всё равно ощущала вину, всё равно ненавидела себя за слабость, всё равно переживала. Ни слова Ханбина, ни его слова не могли меня утешить или убедить в обратном. Они даже в моей голове надолго не задерживались, потому что всё моё существо зациклилось на неправильности моего поступка. И на том, что в грёбаной операционной лежит Сонрок с как минимум пятью пулями внутри. Из-за одной глупой меня.Мы молча наблюдали за тем, как из операционной то и дело выбегают медсёстры?— за кровью для переливания.—?Какая группа крови у Сонрока? —?спросила я Богома, начав переживать, что на него не хватит запасов в больнице.—?Третья положительная.Мне захотелось выть, потому что у меня-то была четвёртая отрицательная. Я даже тут не могла ему помочь. Вообще, чёрт возьми, никак, а от ожидания подкашивались ноги, тряслись руки, и всё внутри стягивало. Сегодня я ненавидела себя за всё?— за то, что у меня эмоции всегда берут верх над разумом, за то, что когда-то решила, будто бы я могу вытащить Вонхо из наркотической ямы, за то, что у меня чёртова неправильная кровь, от которой сейчас никакого толку.Я не верила в бога, но в ту секунду готова была поверить в кого угодно, только бы вышел врач и сказал, что всё хорошо. Меня лихорадило изнутри и снаружи, но никто так и не смог убедить меня тоже обратиться к врачу за помощью: у меня на руках и на щеке была пара царапин, что, в общем-то, было сущей ерундой. Лихорадило меня вовсе не поэтому, и все это знали. И мне было так глубоко плевать, кто и что подумает о том, как я переживаю о своём телохранителе.Потому что Сонрок никогда и не был для меня просто телохранителем. Он был моим островком безопасности. Местом, где никто не мог и даже не имел права меня достать. Той самой горой, за которой я могла спрятаться хоть от всего мира. И какая-то часть меня поняла это сразу?— как только стало ясно, что из Стокгольмского дыма и пепла меня вытащили те же руки, что позже выдёргивали из кошмаров.Я не знала точно, сколько прошло часов, когда врач наконец вышел, но мне казалось, что прошли не часы, а даже сутки, за которые я успела несколько раз умереть.—?Опасность позади, жизненно важные органы не задеты, но крови он потерял много,?— сказал врач с уставшими добрыми глазами, и вот это вот добро в его взгляде, этот свет и тепло… они меня как будто чуть-чуть успокоили. —?Я бы рекомендовал не заходить к нему сейчас, потому что ему всё-таки необходим покой, но, знаете, он очень просил меня передать некой Лисе, что её он хочет видеть. Полагаю, что это именно вы,?— чуть улыбнулся мне мужчина, а у меня внутри всё рухнуло с огромной высоты от ?что её он хочет видеть?.—?Он в сознании? —?пролепетала я, полагающая, что после такого и после долгой операции Сонрок должен спать.—?Ещё нет,?— ответил мне врач. —?Прося меня передать вам это маленькое послание, он едва держал глаза открытыми. Выдержка у него, может, и замечательная, но… он ведь всего лишь человек, а не робот. Мы перевезём его в палату, и вы сможете его навестить. Не переживайте, всё будет хорошо, он у вас сильный.?У вас?. ?Он у вас сильный?.Врач даже не подозревал, что делал со мной этими словами, а я была морально избита всем случившимся. Ханбин усадил меня обратно?— теперь уже ждать, когда Сонрока перевезут в палату. А мне было тошно снова чего-то ждать. Я просто хотела увидеть его, снова коснуться ладонью груди, чтобы ощутить биение его сердца, самостоятельно убедиться в том, что он жив и что он, как и сказал, будет жить до тех пор, пока я не буду в полной безопасности.Когда приехали Джису и Бобби, которые, судя по всему, узнали о случившемся из новостей, я ощутила вину ещё и за то, что, сидя тут несколько часов, даже не написала им ничего. Хотя, если честно, я даже не знала, где мой телефон, уцелел ли он вообще. Джису, едва найдя меня глазами, тут же кинулась ко мне и крепко обняла?— прижала к себе как маленького ребёнка и погладила по волосам.—?Ты жива,?— шепнула она мне на ухо, и чувство вины стало невыносимым. Я была ужасным другом и не заслуживала Джису от слова ?совсем?. И не знаю, за какие такие заслуги она всё ещё была рядом со мной и терпела мою отвратительную натуру.—?Прости, пожалуйста,?— сказала ей я, крепко обняв в ответ и уловив запах её духов. Вспомнились наши с ней давние ночёвки друг у друга и то, что вся моя комната потом всегда пахла её духами. И моё одиночество ощущалось не так остро.—?Главное, что ты в порядке,?— сказала она, отстранившись и начав меня осматривать. Ким Джису была моей семьёй с самой первой секунды нашего знакомства, а мне понадобилось столько лет, чтобы осознать это в полной мере. —?А Сонрок?Я очень не хотела перед ней плакать, потому что знала, что мои слёзы сделают ей больно. После всего я просто не имела права заставлять её переживать обо мне ещё больше. Поэтому я мысленно сосчитала до трёх и проговорила ровным, спокойным голосом:—?Всё хорошо. Вернее, всё уже хорошо. Врач сказал, что переживать не о чем.Джису, конечно, не поверила моему голосу и сжала мои пальцы в своих руках, но я приняла чёткое решение, что перед ней плакать точно не буду. Перед кем угодно, только не перед ней. Я понимала, что кто-кто, а она не поведётся на моё спокойствие и не поверит, что я до её прихода ни слезинки не проронила. Или не пророню позже. По словам Бобби, я была самой главной плаксой в мире. И, наверное, если даже самая главная плакса держится изо всех сил, чтобы не затопить больницу, что-то с ней очень сильно не так.Я храбрилась, и выглядело это наверняка до безумия жалко, но Джису, как и всегда, проявила чудеса такта. В итоге она заставила меня обработать пару нелепых царапин, о которых я бы определённо забыла, если бы не она, а ещё вынудила съесть целую тарелку супа в больничной столовой. Я и слова не сказала ей поперёк, понимая, как для неё важно в такой момент быть рядом со мной и показать мне, что я не одна, ведь я редко позволяю ей помогать мне. Как я уже сказала, я ужасный друг.Время уже давно перевалило за полночь, когда Бобби предложил отвезти меня домой.—?Я не поеду,?— сказала я таким решительным тоном, что Богом повернулся в нашу сторону, явно намереваясь присоединиться к моим друзьям.—?Лиса, тебе нужно поспать и прийти в себя,?— проговорила Джису. —?И лучше это сделать дома.Мой дом здесь. Лежит сейчас в палате и спит.—?Я не поеду, пока не поговорю с Сонроком,?— мои слова слышали не только Бобби с Джису, но и Ханбин с Богомом. По выражениям их лиц было сложно определить, насколько их удивило сказанное мною.—?Может, он ещё не пришёл в себя,?— мягко заметил Бобби.—?Я подожду.—?Лиса, вы сейчас зря упрямитесь,?— подал голос Ханбин. —?Вы за сегодня пережили слишком много и тоже нуждаетесь в полном покое.—?Господин Шин не одобрит, если вы сейчас останетесь здесь,?— наконец заговорил Богом, но мне было что ему возразить.—?Он сказал, что хочет меня видеть, и я отсюда никуда не сдвинусь.Бобби рядом только тяжело вздохнул, прекрасно зная, что если я упёрлась, то никому меня не переубедить. И никто и впрямь не сможет сдвинуть меня с места.—?Хочешь, чтобы мы остались? —?только спросил он, признав поражение.—?Нет,?— качнула головой я. —?Я в порядке, вы же видите. И здесь есть, где поспать. Езжайте лучше домой.—?Ты уверена, что не хочешь, чтобы мы остались? —?спросила Джису, но я уже всё решила. Мне определённо не хотелось, чтобы она видела, как я буду рыдать у палаты Сонрока, свернувшись на полу калачиком. А именно это я и собиралась делать.—?Уверена.Джису в этот раз очень долго обнимала меня на прощание, и я прекрасно понимала, почему: сегодня была слишком уж велика вероятность того, что мы больше никогда не увидимся. И от этой мысли мне самой стало плохо?— впервые за всё это время я подумала о том, что вся эта история могла случиться ещё в Стокгольме. Но не случилась. Не случилась благодаря одному и тому же человеку. Впервые за всё это время я подумала о том, что было бы с моими друзьями, если бы они меня потеряли. И мне снова захотелось плакать, но с некоторых пор я держу обещания, данные себе, поэтому только шепнула Джису слова благодарности, чмокнула в щёку и отпустила домой.А потом вернулась к палате, села на стулья рядом, прижавшись ухом к стене, и сидела так до тех пор, пока дежурный врач с медсестрой, пришедшие проверить состояние Сонрока, не сказали, что я могу войти. Изнутри я была избита собственной ненавистью и беспомощностью и безумно хотела плакать, но не при Ханбине, Богоме и ещё куче ребят из команды, которые однозначно стояли по всей больнице. Пока я ждала пробуждения Сонрока, успела даже подумать о том, что единственными людьми, испугавшимися за меня в этой кошмарной ситуации, были люди, которые не являлись моей семьёй по крови. Отец не то что не пришёл. Он даже не позвонил. И почему-то именно сейчас тот факт, что он никогда не интересовался моей жизнью так, как мне было необходимо, ударил по рёбрам, вызвав острую жгучую боль. Рядом со мной сейчас стоял даже Ханбин, хотя он не был моим телохранителем и даже не состоял в команде Сонрока. Он мог (и имел полное на это право) уехать домой, но был тут, всего в метре от меня, и обеспокоенно разглядывал, готовый в любую секунду подставить мне своё плечо, если у меня начнётся истерика.А отца не было. И я готова была поставить собственную жизнь на то, что он не приедет.—?Он вас ждёт,?— сказала мне медсестра, вежливо улыбнувшись, и я подорвалась с места, едва услышав её слова.С моих губ чуть не сорвался полный боли и ужаса вой, когда я увидела Сонрока: в окружении многочисленных аппаратов со всевозможными трубками он смотрелся не просто странно. Он смотрелся даже не просто неуместно, а… Так, что у меня готовы были отказать все жизненно важные органы. Я не знаю, что за сила вообще удержала меня на ногах и позволила медленно дойти до его койки и сесть рядом. И не знаю, какая сила схватила меня за горло, запретив плакать. Сонрок как-то криво улыбнулся, словно бы даже не зная, что сказать. А вот мне… во мне было столько слов, что они царапали нёбо.—?Вы же сказали, что не умираете за деньги,?— пробормотала я хриплым дрожащим голосом, сжав ладони в кулаки и пытаясь не трястись. Зато у меня тряслась душа, и, кажется, Сонрок видел меня насквозь?— меня и мою растрёпанную, избитую душу.Его волосы, до этого всегда аккуратно уложенные, сейчас были в полном беспорядке. Он выглядел болезненно бледным и потерянным. Даже родинка Обманщица как будто поблекла.Он медлил с ответом, как будто для того, чтобы выдавить хоть звук, ему нужно было очень много сил. А я чувствовала, как с каждой секундой теряю призрачное самообладание.—?Я умирал не за деньги, Лиса, — сказал он, едва заметно улыбнувшись. Не дёрнув уголком губ. По-настоящему мне улыбнувшись. —?Я умирал за тебя.И все те причины, по которым я сегодня едва не разрыдалась, взяли и померкли на фоне этих слов. Потеряли все свои цвета и значения. А эта его фраза ударила меня по всем болевым точкам, по всем моим идиотским слабостям, по моему болеющему этим человеком сердцу. По этой моей избитой душе, которая заставила тело трястись вместе с ней. И я всё-таки расплакалась?— прикрывая лицо руками, словно не хотела, чтобы он видел вот эту жалкую меня. Вот эту идиотку, рассыпавшуюся из-за его четырёх слов. Расклеившуюся на части из-за того, как это было сказано. Как будто в этом разваливающемся мире значение имела только я. Только то, что меня этот обвал коснуться не должен.—?Боже, Лиса, ну я ведь совсем этого не стою.Стоишь. Больше, чем кто бы то ни было. Больше, чем все те люди до тебя, с улыбкой разбившие мне сердце и приправившие всё это словами: ?Нет ничего, чего нельзя было бы пережить?. Они были так сильно не правы, ты даже не представляешь. Потому что, если бы ты сегодня умер из-за… за меня, я бы этого не пережила, и это не просто красивые слова. И, судя по тому, с какой непередаваемой болью ты на меня смотришь, ты это знаешь.До тебя я даже не думала, что так бывает: что сердцу может быть настолько тесно в тугом кольце не переставающих гореть рёбер. Так тесно, что хочется вырвать его к чертям, чтобы не болело.—?Лиса, пожалуйста,?— шепнул он надломленным голосом, и я правда попыталась обратно собрать себя в кучу, но ни черта у меня не вышло. Более того, когда Сонрок протянул ко мне свою бледную руку и сжал мои пальцы, упорно прикрывающие лицо, я начала рыдать ещё отчаяннее и громче. —?Со мной всё хорошо, ты же видишь. Залатали, скоро буду совсем как новенький.Он успокаивал меня как маленького ребёнка, но если детей можно было подкупить чем-то, то меня?— вряд ли. Я вообще начинала ещё сильнее плакать, если меня пытались привести в чувство. Казалось бы, когда утешают, должно становиться лучше, а со мной всё работало ровно наоборот?— я ещё больше падала в яму своей боли.Всхлипывая и заикаясь, думая лишь о болезненном холоде его руки, крепко держащей меня за мокрые из-за слёз пальцы, я начала говорить?— бессвязный поток слов лился и лился из моего рта, как будто они устали там сидеть и им срочно нужно было найти выход. Я сбивчиво говорила о том, какая же я идиотка, что так слепо к нему кинулась, поставив под угрозу столько жизней, как мне за это стыдно, как я испугалась, когда поняла, что они пришли не за мной, а за ним, как мне бесконечно неловко из-за этого и из-за того, что я постоянно заставляю людей вокруг себя волноваться?— его, Джису, Бобби, Ханбина, да даже Богома, судя по всему. И как всё это внутри меня болит?— все эти чувства, царапающие и без того избитые органы. И как это жестоко и несправедливо?— то, что моей семьи тут нет. Я не знаю, где и чем живёт моя мама, а отцу даже сейчас нет до меня дела. Как и не было в Стокгольме, а потом тут, когда случилась вся эта тошнотворная, вставшая костью в горле история с Вонхо.На этом имени я споткнулась и замолчала, разом вспомнив, что с ним стало. По тому, как дрогнула рука Сонрока, я поняла, что он ждал того, что я сейчас выдерну пальцы, снова начну говорить что-то о моральных принципах, о том, как мне рядом с ним страшно. Но я не смогла. Потому что мне не было страшно. И всё же какой-то части внутри меня всё ещё нужно было время, чтобы принять эту ситуацию до конца.—?Я знаю, как выгляжу в твоих глазах, Лиса,?— проговорил Сонрок, когда молчание затянулось и нависло над нами, словно грозовая туча. —?Но я по-прежнему не жалею.—?На самом деле я должна сказать вам спасибо,?— усмехнулась я. —?Потому что вы избавили меня от страха быть найденной этими людьми. Избавили меня от страха, что когда-нибудь они завершат начатое. Но мне всё ещё тяжело смириться с той жестокостью, с который вы их убили.—?А по-твоему, они заслуживали чего-то иного? —?по тому, как напряглась его челюсть, мне стало понятно, что в нём до сих пор сидела ненависть к ним. Сжигающая всё на своём пути ярость.—?Почему вы выдавили им глаза? —?вряд ли я вообще должна была поднимать эту тему сейчас, но так получилось, и мне теперь нужны были ответы на мои вопросы.—?Я верю в то, что смерть?— это не конец,?— ответил Сонрок. —?А, возможно, начало чего-то нового. И если это так и загробная жизнь существует, то мне бы очень не хотелось, чтобы они смогли найти вас там.Коротко и понятно. Достаточно для того, чтобы поменять мне органы местами. Я не должна была так реагировать, но реагировала. Спрашивать, почему он их кастрировал, было бы глупостью, потому что картинка наконец сложилась. Сонрок не просто убил их, а убедился в том, что они не смогут достать меня в другом мире, если он, как и было только что сказано, вообще существует. Я толком не определилась, верила ли в это. Сейчас скорее было важно то, что Сонрок допускает такую возможность.—?То есть вы частично верите в то, что жизнь после смерти есть?—?Скорее мне бы хотелось в это верить, Лиса.Было совершенно очевидно, что смерть забрала у него очень важных людей и что-то внутри него, что-то крохотное, очень надеялось на встречу в другом месте. Я вспомнила, что его родителей больше не было в живых. А ещё я до сих пор не знала, почему они с женой развелись. И не знала, какая история скрывается за рисунком, висевшим на стене его дома. Я очень многого на самом деле не знала. Но мне стало невыносимо больно от мысли, что вот этот человек, вот эта железобетонная скала, по кому-то настолько скучает, что готов поверить в существование такой вещи, как загробный мир.Будет ли он когда-нибудь так скучать по мне?К горлу снова подкатил ком, но я решила, что с нас на сегодня достаточно моих слёз и бессвязных рассказов. Нужно было умыться холодной водой, успокоить беснующееся в груди сердце, а потом провести в его палате столько времени, сколько уйдёт на его восстановление. Даже если он будет против.Сказав, что мне нужно в уборную, я нехотя отпустила его руку, в которую, оказывается, успела намертво вцепиться, и вышла из палаты. Едва оказавшись за её пределами, я столкнулась взглядом с Бобби, стоящим напротив и держащим в руках пакет со сменными вещами, скорее всего, позаимствованными из шкафа Джису. Видимо, он ни на секунду мне не поверил, раз вернулся. Видимо, его здорово напрягло, что самая главная плакса в мире не проронила ни слезинки. Видимо, я была очень плохой актрисой.Бобби был одет во что-то домашнее?— какие-то старые спортивные штаны, в которых обычно спал дома у Джису, и толстовку, которая выглядела поновее, но всё равно не так, чтобы в ней можно было пойти на улицу. И сложилось впечатление, что он выбрался из-под тёплого одеяла, спешно побросал одежду в пакет и примчался ко мне. И таким он был родным в эту секунду, таким заботливым и обеспокоенным, что сердце защемило. И снова стало бесконечно стыдно.—?Ну ты как, м? —?спросил он, когда мы отошли от палаты, а я смотрела в его глаза, впервые за довольно долгое время взволнованно ищущие на моём лице подтверждение того, что я в порядке, и к горлу снова подкатил этот чёртов опостылевший ком.—?Я такая идиотка,?— просипела я и снова разрыдалась. Ноги меня не держали, и я начала оседать на пол. Наверняка бы упала, если бы руки Бобби не подхватили меня и не усадили на стул. Сам он сел рядом и прижал меня к себе как дитя. От него пахло духами Джису, и я поняла, что была права: он не смог заснуть и приехал ко мне сейчас, уверенный в том, что мне нужна поддержка. Я плакала, цепляясь за его толстовку, и бормотала:?— Боже, Чживон,?— я позвала его по имени, как уже давно не делала. Бобби, придуманное Джису много лет назад, намертво к нему прицепилось, и иногда мы даже забывали, что его зовут не менее красиво,?— если бы… если бы он там умер, честное слово, я бы просто легла рядом и тоже умерла там.—?Нельзя так любить, Лиса,?— шепнул он мне в волосы, но по его тону было понятно, что он всё понимает. И, более того, любит Джису именно так?— вот этой больной, избивающей изнутри любовью. Любовью, которая больше похожа на трагедию. И если бы с Джису что-то случилось, он бы тоже не раздумывая лёг рядом с ней и умер бы. Мы оба это знали. И знали, что так нельзя любить. Но вот такие мы были. Неправильные, наверное.—?Я не знаю, что с этим делать, Чживон,?— я продолжала захлёбываться рыданиями, а его плечо стремительно намокало из-за моих бесконечных слёз. —?Он сказал мне, что умер бы за меня.—?И как ты только жива осталась после этой фразы, плакса моя? —?по его голосу было слышно, что он улыбается. Но улыбается очень грустно?— с полным пониманием того, что со мной на самом деле сделали слова Сонрока.Мне так много хотелось сказать ему в эту минуту. Например, то, что даже после всех тех сердедробительных вещей, которые я услышала сегодня от Сонрока, моё сердце не успокоилось. Ведь эти слова, пусть и сказанные с какой-то болючей нежностью, не были гарантом того, что мои грёбаные чувства были взаимны. Может, Сонрок и был ко мне привязан, но не так, как мне того хотелось. И это придавливало меня к земле гробовой плитой.Как оказалось, мне не нужно было всё это озвучивать?— Бобби слишком хорошо меня понимал. Уверенными движениями он поглаживал мою спину и подрагивающие плечи, и через какое-то время я всё-таки успокоилась. Рядом с ним было тепло и спокойно. Но он не мог решить мои проблемы, только отвлечь меня от них и от чувства, что мир вокруг рушится. Но уже за это я была ему благодарна. Потому что без его поддержки я бы вряд ли справилась со всеми этими чувствами.—?Я понимаю, что ничего не изменю сейчас тем, что скажу, и всё же,?— заговорил он, пристально посмотрев мне в глаза. Даже шрам у него над бровью как будто был серьёзен. —?Ты утонешь в этой любви, Лиса. Захлебнёшься ею. Её в тебе так много, что даже страшно. И не каждый может её принять?— вот такую, огромную, болючую. Мне бы очень хотелось, чтобы Сонрок смог, но это покажет только время. И… может, ты меня возненавидишь после этого типа совета, однако я должен тебе это сказать. Если он даст тебе понять, что его чувства к тебе вовсе не такие, не держи его рядом с собой. Потому что это путь в никуда.—?Я знаю,?— кивнула я, с удивлением обнаружив, что лимит слёз на сегодня исчерпан. —?Но не уверена, что найду в себе силы на то, чтобы идти дальше без него. Я… даже рассматривать такой вариант не хочу.—?Понимаю,?— кивнул Бобби, задумчиво уставившись в мраморный пол под ногами. —?И даже знаю, насколько бесполезен мой совет, потому что ты настолько глубоко в него упала, что выплыть будет трудно. Но мне давно-давно никто таких советов не давал, хотя мне они определённо пригодились бы.Я кивнула, помня о том, что у Чживона за плечами была своя не менее болезненная история, из которой он выбрался только благодаря Джису.—?В общем, не раскисай только, ладно? И не надумывай себе всякого. Сейчас всё хорошо, пусть это ?хорошо? на соплях держится,?— хохотнул Бобби. —?Прорвёмся.—?Прорвёмся,?— слабо улыбнулась я.Когда Бобби уехал, я переоделась в туалете в одежду, конечно же, вытащенную из шкафа Джису: она пахла её духами и кремом для тела. Словно бы вмиг ощутив себя дома, я немного расслабилась и подумала, что Бобби прав. Всё хорошо, пока мы все живы. А остальное, я очень надеялась, как-нибудь наладится, хотя в это и слабо верилось. Вернувшись в палату Сонрока, я обнаружила его спящим и, естественно, не придумала ничего лучше, чем сесть рядом, положив голову на койку рядом с ним. Накрыть его ладонь своей я не решилась.Никогда не видела его спящим, и это вообще казалось чем-то удивительным. Сонрок говорил мне как-то, чтобы я не переживала?— он спит, когда у него получается. Было очевидно, что сегодняшний день его ужасно вымотал. Как и меня: я даже не заметила, как провалилась в сон, к счастью, не нарушаемый кошмарами и чудовищами прошлого. А проснулась от того, что пальцы Сонрока аккуратно убирают с моего лица пряди волос, щекочущие кожу. Сердце, конечно же, полетело вниз, словно бы упав с огромной высоты, а потом всё внутри замерло. Растворилось вот в этом моменте?— в осторожных движениях Сонрока, в заботе, сквозившей в них, в моём нежелании, чтобы это закончилось. Но, увы, убрав пряди с моего лица, Сонрок замер и не двигался, как будто боялся нарушить мой сон, даже не подозревая, что я уже давно не сплю.Полежав так ещё немного, я почувствовала, как от неудобной позы затекает шея, и потихоньку встала, искренне надеясь, что в этот раз мои чёртовы актёрские способности меня не подведут. По крайней мере, когда я поднялась и посмотрела на Сонрока заспанным взглядом, по нему нельзя было сказать, что он переживал о том, что я не спала около десяти минут назад.—?Почему ты осталась? —?спросил он вместо приветствия.Вопрос был предсказуемый и глупый.—?Ну вы же тут.—?Тебе надо было поехать домой, Лиса, и по-человечески поспать. Здесь не слишком безопасно для тебя.—?Я думала, что вы?— моя безопасная территория, вы же мой телохранитель,?— услышав эти мои слова, Сонрок изменился в лице: в его глазах появилось что-то вроде надежды.—?А я думал, что я в отставке,?— пошутил он.Я не удержалась и улыбнулась.—?Я хочу, чтобы вы вернулись.—?Вот так просто? И больше не будешь прогонять? —?Сонрок едва заметно улыбался, пытаясь придать своим словам шутливый тон, но я слышала в его голосе невысказанное ?Я тоже хочу вернуться?. Вряд ли он вообще когда-нибудь сказал бы мне такое.—?Нет.Может, мы бы ещё поговорили на эту тему, и я бы услышала от него что-нибудь ещё, подтверждающее тот факт, что ему не понравилось быть вдали от меня, если бы дверь в палату не открылась так резко, что я вздрогнула всем телом.—?Что это за херня, Шин, мать твою, Сонрок?! —?в комнату вошла высокая светловолосая девушка в бордовой мини-юбке, такого же цвета кожанке и длинных, достающих до колен, лакированных сапогах. Она стащила с лица очки, и первым делом я подумала о том, что она очень, попросту незаконно красивая. За её спиной маячил виновато смотрящий на Сонрока Богом, как будто бы говорящий, что пытался её остановить. По тому, как она говорила на английском, мне сразу стало понятно, что она из Швеции?— акцент выдавал её с головой.—?Господи, Ингрид,?— рассмеялся Сонрок, глядя на неё с такой неподдельной, искренней нежностью, что я, увы, мгновенно почувствовала себя чужой. Я не знала, кем ему приходилась эта женщина, но чётко понимала, что мне сейчас лучше уйти. —?Ты серьёзно приехала?—?Ты не выходил на связь более двадцати четырёх часов, засранец, естественно, я приехала!Я всё больше чувствовала себя лишней, поэтому, придумав какую-то нелепую отмазку, я тут же вышла и, уже закрывая за собой дверь, заметила, как Сонрок на меня смотрел. То ли расстроенно, то ли виновато. Я не разобрала, да и не очень-то хотелось. Во мне проснулась идиотская ревность к этой очень красивой эффектной женщине, рядом с которой я абсолютно терялась?— ненакрашенная, растрёпанная и в неприметной одежде.И мне абсолютно не понравилось то, что я вообще испытывала эти чувства.Умывшись в туалете и более-менее приведя себя в порядок, я вместе с Ханбином, выглядевшим ужасно невыспавшимся, и Богомом спустилась в столовую. Мне не то чтобы хотелось есть. Просто Джису написала и попросила, чтобы я поела хоть что-нибудь, иначе она приедет со своей едой и заставит меня съесть всё. Приехал, правда, в итоге Бобби, похоже, забивший на сегодняшние пары.—?Я сказал Джису, чтобы сходила в универ,?— объяснил он, сидя со мной и Ханбином за столом. Богом вежливо отказался, сказав, что не голоден, а вот Ханбин с радостью согласился со мной позавтракать. Когда я проворчала, что уж он-то мог поехать домой, он ответил: ?Да вы что… вы тут в таком состоянии, а я должен был уехать? Даже не думайте?. —?Всё-таки у вас сессия на носу.—?А она прислала тебя, чтобы ты заставил меня поесть, если я пропущу завтрак?—?Я вызвался добровольцем,?— хмыкнул Бобби, а сидящий рядом Ханбин прыснул от смеха. —?Я, кстати, Бобби,?— запоздало представился он, протянув моему водителю руку.—?Ханбин. Рад знакомству.Между ними завязалась какая-то беседа, за которой я не особенно следила, потому что не могла на ней сконцентрироваться. Физически я сидела тут, рядом с мальчиками, и пыталась доесть тарелку супа, которого было слишком много, но морально осталась там?— в палате, где совершенно очевидно была лишней. Мне неимоверно хотелось знать, кто эта женщина, так бесцеремонно ворвавшаяся к Сонроку и вызвавшая на его лице такую искреннюю улыбку. За всё это время мне он так улыбался от силы пару жалких раз, в которые моё сердце непременно падало в пятки. Меня жгла изнутри дурацкая ревность, и ничего хорошего в этом не было. Разумеется, никто ничего не обязан был мне объяснять, и, наверное, вот это-то и было обиднее всего.Когда я всё-таки домучила суп и принялась за рис, который Бобби с Ханбином едва ли не одновременно подтолкнули ко мне, к нашему столику подошла та самая женщина, около сорока минут назад зашедшая к Сонроку в палату.—?Лалиса, верно? —?спросила она, обращаясь ко мне, и я растерянно кивнула. —?Если вы сможете уделить мне пару минут своего времени, я буду вам бесконечно благодарна.Её просьба была предельно вежливой, как будто бы даже дежурной, но по глазам было видно, что ей очень нужно со мной поговорить. Я могла только догадываться о причинах и, конечно, согласилась. Оставив мальчиков в столовой, я последовала за ней, чувствуя, как они озадаченно смотрят нам вслед, а за мной едва слышно идёт Богом. Когда мы оказались на улице и сели на скамейке в небольшом саду у больницы, Богом встал так, чтобы до него не доносились наши голоса, но чтобы в случае чего он мог быстро среагировать.—?Меня зовут Ингрид,?— заговорила женщина, закинув ногу на ногу и достав из сумочки сигареты и зажигалку. На территории больницы было запрещено курить, но ей было совершенно наплевать. Она зажгла сигарету и с наслаждением затянулась, выпустив струю дыма в сторону и тут же рассеяв её изящными длинными пальцами, усеянными тонкими колечками. —?Мы с Сонроком когда-то работали вместе.Стоит ли говорить о том, что внутри всё немного успокоилось? Ты безнадёжная дура, Лиса.—?У меня к вам просьба,?— продолжила Ингрид, покачивая ногой. —?Этот разговор должен остаться нашим с вами секретом. Сонрок не обрадуется, если узнает, что я говорила с вами о нём, но я как его давний друг считаю это своим долгом.—?Конечно,?— почти сразу же ответила я, мгновенно напрягшись и пытаясь понять, насколько я вообще готова к тому, что сейчас услышу.Немного помолчав и сделав пару затяжек, Ингрид прочистила горло и вздохнула.—?Простите, Лалиса, истории такого рода очень сложно рассказывать. И у меня на это довольно сомнительное право. Но я чувствую, что вам такое можно доверить, а интуиция меня редко подводит,?— она улыбнулась мне, и что-то в её улыбке было отчаянное, печальное. Я терпеливо ждала, пока она соберётся с мыслями и силами. Судя по немного подрагивающей сигарете меж её пальцев, для неё это тоже было сложно. Сердце билось так сильно, словно с цепи сорвалось. —?Мы познакомились с Сонроком в Швеции в 2003 году, когда его перевели к нам в университет. И как-то сразу нашли общий язык. Вернее, не совсем. Сначала я наговорила ему гадостей, потому что он припарковал свой байк на моём месте на стоянке у универа, а вечером того же дня я на этом байке прокатилась. Если честно, это было лучшее время,?— сказала Ингрид. —?Мы были молоды, беззаботны, даже счастливы. И сердца у нас были целые.Последнее предложение отдавало такой горечью, что у меня внутри всё завыло.—?Потом Сонрок вернулся обратно в Корею, здорово там преуспел?— ушёл в отставку, получив звание подполковника. Но, видимо, ему не очень там нравилось, потому что через пять лет он приехал в Швецию. Мы, конечно, всё ещё поддерживали связь. Я к тому времени уже несколько лет работала телохранителем. И так получилось, что, когда Сонрок вернулся, дочери моей клиентки тоже понадобился телохранитель. Тогда мы посчитали это огромной удачей.По тому, как она хмыкнула, я поняла, что всё оказалось совсем не так удачно. Я слушала её очень внимательно, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Глотала каждое её слово, потому что она была человеком, знающим Сонрока полжизни.—?Софи было семь, и она была очаровательным ребёнком. Но Сонрока как телохранителя не воспринимала. Скорее как новую большую игрушку. Даже называла его Мишкой. Потому что большой,?— улыбнулась Ингрид, потушив сигарету и достав новую. —?И очень хотела с ним подружиться. Он долго сопротивлялся, ворча, что нанимался не в друзья, но устоять против Софи было невозможно. Она была вся такая… непосредственная, искренняя, словом, чудесная. Животных любила больше, чем людей, но для Сонрока сделала огромное исключение, и вскоре он ей сдался. Да и как можно было не сдаться ребёнку, задаривающему тебя своими поделками и цветами? У Сонрока не было шансов. К тому же они тогда с женой очень хотели ребёнка, но у них ничего не получалось. Да, Сонрок к тому времени уже был женат и приехал в Стокгольм с женой и родителями, — пояснила Ингрид. —?Софи запала ему в душу. Он привязался к ней как своей. И она его очень любила. Даже игрушку, с которой спала и которую везде с собой таскала, переименовала?— назвала в его честь. И слушала с ним сказки на корейском, которые крутили по радио. Она ничегошеньки не понимала, ей просто нравилось слушать странную незнакомую речь, но Сонрок всё ей переводил. Часто делал с ней домашнее задание. Водил гулять, помогал ей готовиться к танцевальным конкурсам. Я бы сказала, был ей отцом больше, чем её биологический отец.Я никак не могла отделаться от мысли, что Ингрид говорит о Софи в прошедшем времени. —?В общем, был ей не просто телохранителем, а отцом, братом и другом. И так все три года, что мы там работали. А потом в Стокгольме участились случаи киднеппинга,?— её голос дрогнул. —?И, к сожалению, семью Софи, которая была довольно богата, это не миновало. Софи похитили 25 ноября 2011 года средь бела дня. Похищение было тщательно спланировано?— от перекрытых продажными копами улиц до стоящих на крыше зданий снайперов. Сонрока доставили в больницу с тремя огнестрельными ранениями. Он потерял столько крови, что мы думали, не выживет. Буквально вернулся с того света и первым делом спросил, что с Софи. А с Софи… думаю, она была уже мертва к тому времени.Я ощутила, как у меня внутри всё рушится и обваливается, а руки начинают нещадно трястись. Четвёртая сигарета, которую Ингрид пыталась зажечь дрожащими пальцами, так и маячила у меня перед глазами.—?Детей обычно возвращали, когда деньги выплачивались,?— сказала она, отчаянно пытаясь унять дрожь в голосе. —?Но отец Софи здорово накосячил. Дела у него тогда шли не очень, и десять миллионов евро ощутимо ударили бы по его карману. Он выполнил почти все условия похитителей. Почти, потому что мешки с деньгами были наполовину забиты фальшивкой. Я не знаю, чем этот кретин думал, Лалиса,?— горько усмехнулась Ингрид,?— но, поверьте мне, ему за это вернулось в троекратном объёме. Когда похитители поняли, что их обвели вокруг пальца, то… —?она вдруг всхлипнула, и этого от этой эффектной, уверенной в себе женщины я ожидала меньше всего. —?Они изнасиловали девочку. Всячески измывались над ней, не забывая снимать всё это на видео и отправлять родителям. Когда отец Софи начал клясться, что в этот раз пришлёт всю сумму и даже больше, было уже поздно. Слишком поздно, Лалиса. Через какое-то время мы узнали, что девочку убили и растаскали на органы.Я почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу, и вцепилась в спинку скамейки, надеясь, что мне послышалось.—?В назидание всем, кто решит обдурить их.—?А полиция? —?не выдержала я.—?А полиция крышевала всю эту группировку, Лалиса. В Стокгольме тогда просто мрак творился. Похуже, чем в Латинской Америке. Когда Сонрок всё это узнал, то потерял себя. Раз и навсегда, как мне тогда казалось. Он стал одержим идеей наказать всех, кто прямо или косвенно имел отношение к этому похищению. Он собирался убить каждого, кто был причастен. И начал он с отца Софи. Буквально вложил пистолет ему в руки и заставил распрощаться с жизнью. Сонрок горел, Лалиса, изнутри и снаружи. Сгорал от боли, ненависти и гнева. И на своём длинном разрушительном пути сжигал всё дотла. Он не собирался никого прощать, сказав, что прощение этим гадам дарует Бог, а он лишь ускорит их встречу.Мне казалось, что эта правда, голая, грязная, жестокая правда придавливает меня к земле, закапывает меня в неё заживо, а у меня совсем нет сил сопротивляться.—?Он никого не слушал. Не долечил свои раны и шёл на эту войну, буквально истекая кровью. И он убил их всех, Лалиса. Не пощадил никого. Ни одну вшивую тварь. И убил их так жестоко, что вся Швеция была в ужасе. Вся, включая меня, его родителей и его жену. Никто не смог бы доказать, что с этой чёртовой группировкой разделался Сонрок, потому что он работал чище, чем кто бы то ни было. Не оставлял никаких следов, но почерк, конечно, был один?— кастрированные тела с выдавленными глазами. На то, чтобы убить их всех, ушло очень много времени. Его пытались поймать, и не раз, но подозрений было мало для того, чтобы посадить. Алиби ему обеспечивали я и кое-какие полицейские, ещё не продавшиеся за деньги. Сомнительное, правда, было алиби, но презумпция невиновности работала на нас. В общем… я не буду отнимать у вас ещё больше времени и в красках рассказывать, как всё это было. Скажу, что цена у этой мести была слишком высокая. От него ушла жена, не сумевшая смириться с этой стороной Сонрока, от него отвернулись родители. Вся его жизнь, такая идеальная на первый взгляд, развалилась на части 25 ноября 2011 года, и с тех пор, Лалиса, он горит.Мне снова хотелось безудержно рыдать или выть так, чтобы слышал весь мир. Теперь я знала, почему от него ушла жена, знала, что за рисунок висит у него дома на стене, знала, с кем бы ему хотелось ещё раз встретиться, но от этого мне не стало легче. Мне стало так плохо, что все внутренности стянуло.—?Он потерял слишком много тогда. И потеря самого себя, как мне кажется, была самой главной. Пока он вершил самосуд, какая-то часть его души верила в то, что девочка жива. Или очень хотела верить. Потому что, когда Сонрок разделался со всеми и понял, что Софи правда нет, что она мертва, его как будто ударило с новой силой. И он никак не мог прийти в себя. Совсем перестал спать, в его организм не поступало ничего, кроме крепкой выпивки. Как-то ночью, когда со всей этой истории прошло где-то полтора года, он позвонил мне и спросил, давал ли когда-нибудь у меня пистолет осечку. Я спросонья толком не понимала, что ему нужно, а когда проснулась до конца, спросила его, по чему он стрелял. Сонрок быстро попрощался и отключился. Ответ был настолько очевиден, что меня остаток ночи трясло, а утром я поехала к нему убедиться в том, что он в порядке.Я слишком поздно поняла, что у меня по щекам текут слёзы. Тогда, когда Ингрид, наконец посмотрев на меня, порылась в сумочке и достала упаковку бумажных носовых платков.—?Я пыталась его вытаскивать. Уговаривала посетить психотерапевта. Сделать хоть что-нибудь, только бы он уже сошёл с этого пути саморазрушения. Даже на работу его устраивала, но он недолго держался. Разваливался у меня на глазах на части, а я ничего не могла сделать. В 2016 у него был период, когда мне казалось, что он возвращается к жизни. Продержался на одной работе больше полугода, пил в разы меньше, чем до этого. И как-то сходил в музей на эксклюзивную выставку картин Сальвадора Дали. Помню, как он написал мне об этом утром, и я так обрадовалась, что его что-то интересует, а спустя пару часов узнала, что музей взорвали террористы.Мне казалось, что я слышу, как в крышку моего гроба вбиваются гвозди, и этот звук разъедает меня изнутри.—?Его не было в списках погибших или раненых. Вообще ни в каких списках не было, и я тогда понеслась к нему домой. Нашла его сидящим на полу, в пыли, грязи и крови. Он повторял, как заведённый, одно и то же: ?Она так хотела жить, что я не смог?. Сонрок собирался там умереть, Лалиса. Он услышал, как вы зовёте на помощь, лёжа недалеко от вас и наполовину придавленный колонной. И что-то было в вашем голосе и в ваших мольбах, что он сделал нечеловеческое усилие и встал. И вытащил вас оттуда. Он рассказывал мне, как, валяясь там в эпицентре катастрофы, радовался, что не пришлось кончать с собой самому. Что можно сдохнуть от чужой руки, потому что своя подвела.Бумажные платки неумолимо заканчивались, а я не могла перестать рыдать. Было ощущение, что кто-то внутри меня включил грёбаную мясорубку, и она измельчает все мои органы, пережёвывая их и выплёвывая в искажённом отвратительном виде.—?Вы спасли его тогда, Лалиса,?— голос Ингрид уже не дрожал. —?Конечно, ему всё ещё нужно было время на моральную реабилитацию. Прошло четыре года, но я знаю, что вся та история почти десятилетней давности всё ещё не отболела у него. И не думаю, что когда-нибудь отболит. Но почему-то мне кажется, что рядом с вами он о ней забывает хотя бы на короткое время,?— внутри меня всё замерло в ожидании слов, которые разнесут мою психику в ничто. —?Сонрок и до вас успел поработать телохранителем у ещё кучи людей, но чтобы вот так слепо бросаться под пули ради клиентов?— никогда. Он взял за принцип не дружить с теми, кого защищает, чётко разделить работу и личное. Но с вами что-то пошло не так. Полагаю, потому что благодаря вам он вообще всё ещё жив. Между вами особая связь, уверена, вы это чувствуете.Я, может, и чувствовала, но когда такое говорит человек, знающий Сонрока полжизни, бывший с ним в лучшие и в худшие времена, всё это воспринимается иначе. Сердце болезненно сжимается от одной мысли, что наблюдения Ингрид, в отличие от моих собственных, куда более правдивые и точные. И я начинаю захлёбываться в своих чувствах.—?Уже очень много лет, когда Сонрок долго не выходит на связь, я начинаю переживать, потому что воображение услужливо подкидывает самые страшные сцены. У нас с ним договорённость?— если от него двадцать четыре часа нет никаких вестей, я вылетаю в Корею. Понятное дело, что, почитав новости о перестрелке в центре Сеула, жертвой которой стали вы, его клиентка, я прилетела первым рейсом.—?Он рассказывал вам, чьим телохранителем стал?—?Я узнала это раньше него,?— усмехнулась Ингрид. —?Я, можно сказать, не очень честно сыграла. До вас он не поладил с клиентом и какое-то время сидел без работы. Чуть ли не на стенку лез. Даже я задействовала все свои связи, пытаясь хоть что-нибудь приемлемое для него найти. И тут вдруг узнаю, что ваш отец отчаянно ищет телохранителя: вы их столько успели сменить, что он начал отправлять запросы даже в международные компании. В общем, я тут же покопалась в вашем личном деле, поняла, кто вы, и отправила Сонрока к вашему отцу.—?Но зачем?—?Собственно, затем же, зачем я вообще рассказала вам всю эту историю. Мы в ответе за тех, кого приручили, Лалиса.Кто кого приручил в этой ситуации.—?Если я всё же не права и вы считаете, что между вами с Сонроком нет никакой особой связи, то можете притвориться, будто бы этого разговора никогда не было,?— подытожила Ингрид. —?Если же я всё-таки права… с моей стороны опять же не очень хорошо вообще так нагло просить вас приглядывать за Сонроком, когда должно быть наоборот, но я уверена: он выполняет свою работу безупречно. И всё же мне бы очень хотелось, чтобы в этом огромном, очень жестоком к нему мире был ещё кто-то, кроме меня, кому не всё равно. Сонрок очень изголодался по обычному человеческому теплу.Когда она ушла, я ещё целый час не могла сдвинуться с места, пригвождённая к этой скамейке и пытающаяся переварить рассказанное Ингрид. Получалось очень плохо. Вернее, вообще не получалось, потому что вся эта история болела у меня так невозможно сильно, что я не знала, как мне сейчас вернуться в палату к Сонроку и держать лицо. Как мне вести себя с ним дальше, если теперь я знала, почему плакало его сердце. Если я сама чуть не стала ещё одной причиной этого плача. Я вообще не представляла, что мне ему говорить, как не показать ему, что всё знаю. Я была уверена?— если увижу его таким болезненно бледным в этой палате, то расплачусь, а этого никак нельзя было допустить. Ведь я не смогла бы ничего объяснить, а с обещания, данного Ингрид, прошло всего-ничего.Я сидела в саду и думала о том, что Человек в огне и Девочка с покалеченными родинками проделали огромный путь друг к другу, но этого, увы, было всё ещё недостаточно.