Две минуты и три часа (1/1)

Поначалу ты будешь думать о человеке две минуты, а потом забудешь о нём на три часа. Но как только привыкнешь к нему и начнёшь полагаться на него, знаешь, что произойдёт? Ты будешь думать о нём все три часа, а потом забудешь о нём только на две минуты.? ?Парфюм?Я ни капли не удивилась тому, что, проснувшись, не обнаружила рядом Сонрока. О том, что он тут вообще был и произошедшее ночью мне не приснилось, свидетельствовал терпкий запах его одеколона, которым пропахла моя подушка. Я лежала так какое-то время, вдыхая его и думая о том, что это второй раз в жизни, когда чей-то запах меня успокаивает. Первым был аромат маминых рук, его почему-то я помнила очень чётко: у неё был какой-то особенный крем, я не помню ни названия, ни упаковки, которым она всегда мазала свои руки. Но я помню запах и то, как я моментально успокаивалась, когда ощущала его. Это чуть ли не единственное более или менее чёткое воспоминание о ней.Я нехотя встала и, заметив, что дверь в мою комнату открыта, вышла. Сонрока около неё не оказалось. Я напрягла слух и услышала, как кто-то возится на кухне. Медленно спустилась, чувствуя, что он там, и ощущая, как по-идиотски быстро забилось моё сердце. Это была вторая ночь, в которой он вернул меня из моего кошмара?— в тепло, к себе. Но в этот раз он всё время был со мной, он обнимал меня так, как будто во сне меня кто-то мог у него отнять. И когда я об этом думала, моя душа начинала гореть, и вот это безумно мне не нравилось.Я просто должна была быть благодарна ему за эту помощь, за то, что, несмотря на то, что в его договоре это едва ли было прописано, он не остался равнодушным к моей душевной боли, к моей трагедии. Наоборот, в каком-то смысле он меня спас от самой себя. И мне нужно было сказать ему ?спасибо?, потому что это был искренний, тёплый жест?— то, что один человек может дать другому, когда ему плохо, ведь людям нужны люди.Но моё глупое сердце было не просто ему благодарно. Оно болезненно дёргалось от воспоминаний о том, какие у Сонрока были тёплые, надёжные, сильные руки, о том, как в его объятиях было совершенно не страшно. От воспоминаний о том, как в музее, несмотря на какофонию странных чувств и ощущений, его руки казались самым безопасным местом в мире. Я знала это уже тогда. И сейчас, когда ситуация в каком-то смысле повторилась, моя истоптанная душа тянулась к нему как безумная. Это было неправильно.Как я ни пыталась себя успокоить, у меня ничего не вышло, и на кухню я спустилась с всё так же бешено бьющимся где-то в горле сердцем. Мне было интересно, что Сонрок мне скажет, скажет ли вообще, как посмотрит, как себя поведёт. Мне было интересно, какое он придавал значение тому, что сделал. Считал ли он это своей работой. Стал бы снова говорить мне, что просто исполняет свои обязанности, если бы я его поблагодарила.Когда я вошла, то застала Сонрока за приготовлением чая. И это меня так удивило, что слова приветствия тупо застряли в горле.—?Проснулись? —?спросил он, не оборачиваясь, зная, что это я, хотя вошла я бесшумно и он меня не видел. —?В университет не собираетесь?Я почему-то продолжала молчать, и в итоге он повернулся. Осмотрел меня с ног до головы, словно пытаясь понять, в чём причина того, что я не отвечаю.—?Да, проснулась,?— запоздало кивнула ему я, отчего-то испытывая страшную неловкость. Даже чувствовала, как горят уши. Господи, какой ужас. —?А вы что делаете?Сонрок, на удивление, не стал смотреть на меня взглядом ?Не видно, что ли??, но, когда отвечал мне, было в его голосе что-то странное, как будто он… оправдывался? Скрывал что-то? Не знаю.—?Чая захотелось. Будете?Я кивнула, с любопытством следя за тем, как он разлил зелёный чай по чашкам и одну из них протянул мне. Делал он всё это как-то неуклюже, что ли, как будто никогда таким не занимался. Но я не подала виду, потому что мои ощущения скорее всего были просто плодом моего нездорового воображения.—?Спасибо вам,?— сказала я, уже сидя за столом и обводя пальцем края чашки. —?И простите за беспокойство. Я знаю, что в таком состоянии неконтролируема. Наверное, я здорово вас напугала?— что вчера, что в тот день.Я старалась звучать как-нибудь менее робко, но не получалось. Тем не менее Сонрок, видимо, предпочёл притвориться, что я говорю своим обычным голосом и тоном.—?Кошмары и приступы?— это не то, что можно контролировать,?— ответил он, задумчиво разглядывая содержимое своей чашки, как будто размышлял, пить или не пить. —?И вам не стоит извиняться за это. Никогда. Ни перед кем.Его ?никогда? и ?ни перед кем? выбили мне воздух из лёгких. Я последние годы только и делала, что извинялась перед людьми за приступы тревожности, панические атаки, нервные срывы и кошмары. И никто ни разу не сказал мне, что моей вины в них нет, а соответственно, и прощения просить не нужно. Никто, кроме Сонрока. Который сказал это тоном, не терпящим возражений. Так, словно это истина в последней инстанции. Какой она, собственно, и была, просто меня ею не баловали.—?Люди всегда пугаются, и я чувствую себя виноватой,?— пояснила я. —?Они ведь не каждый день с таким сталкиваются.—?Это не значит, что вам нужно просить перед кем-то прощения за то, что благодаря какому-то ублюдку ваше эмоциональное состояние нестабильно.Мне хотелось сказать ему, что не все люди знают о моей трагедии, но я чувствовала, что у него и на это найдётся ответ. Успокаивающий меня. И даже имеющий место быть, потому что головой я понимала: если я в этом как-то и виновата, то только тем, что доверяла человеку, которого называла другом. Скольких из нас обманывают друзья? Скольким из них мы безоговорочно доверяем? Вот и я о том же.Из-за того, что Сонрок был таким непривычно мягким со мной и как будто поддерживающим, мне было неловко. Я знала, что никакого иного смысла он в свои слова не вкладывает: говорит то, что сказал бы любой здравомыслящий человек. И тем не менее мне от этого становилось тепло и странно одновременно.Это было что-то новенькое.—?Всё равно спасибо вам,?— сказала я, отпив чая. Получилось у него, кстати, очень неплохо. Не так, как у госпожи О, конечно. Как у неё, ни у кого не получалось.Сонрок мне кивнул, как бы принимая мою благодарность, и я была невероятно рада этому. Потому что знала, что если бы он сказал, что это его работа, то я бы непременно расстроилась. Почему, даже думать не хотелось.Перед самым выходом, когда я была уже готова и заглянула на кухню за упаковкой любимого печенья, взгляд зацепился за наши с Сонроком чашки на столе, которые я решила быстро вымыть. Моя была пуста, в то время как Сонрок к своей даже не притронулся.***По пути в университет я набрала сообщение папиному секретарю с просьбой выслать мне личное дело Сонрока. Да, вряд ли там есть какая-то интересная информация, но пусть будет. И вряд ли секретарь Мин мне в ней откажет. Он, конечно, сразу поставит отца в известность, но я по этому поводу особенно и не переживала. В конце концов я не делала ничего незаконного.Сонрок вёл себя как обычно. Будто ни нашего с ним утреннего разговора, ни вчерашней ночи не было. Может, он и не сказал мне, что это его работа, но, очевидно, воспринимал всё это именно так. В то время как внутри меня всё было не согласно с этим. Хотя бы потому, что в моём понимании телохранители так себя не ведут?— их должно заботить только то, что их клиент физически цел и невредим. До их души им дела не бывает. А я упорно чувствовала, что Сонроку было дело до моей души. Так же, как мне было дело до его плачущего сердца.О том, что я всё-таки попросила у папиного секретаря личное дело Сонрока, я рассказала Джису и Бобби, который на перерыве заглянул к нам. Мы снова сидели во внутреннем дворике и обедали. Бобби учился с нами в одном университете, но на другой специальности, да ещё и заочно. Потому и появлялся тут раз в сто лет.—?Всё-таки решила покопаться? —?хмыкнул он, разворачивая бутерброд, заботливо сделанный матерью. Бобби был грозой младшекурсников (и не только), его даже некоторые преподаватели побаивались?— грубая внешность и тяжёлый взгляд вкупе с репутацией ?плохого парня? делали своё дело. Никто, кроме нас с Джису и парочки близких друзей, даже не подозревал о том, что Бобби жить не может без маминой еды. В кафе и рестораны с ним идти было чистым самоубийством.—?Ну да,?— пожала плечами я.—?Что ты надеешься там найти? Скелеты в шкафу из таких документов не вылезают,?— хохотнул он.—?А я и не их ищу. Просто зацепку какую-нибудь. Что-нибудь, что может помочь в дальнейших поисках. По правде говоря, я сама не знаю, что надеюсь о нём найти.—?Скажи мне лучше вот что: с чего такой интерес-то к нему? —?вопрос Бобби был без подтекста, это было очевидно. Джису я не говорила о том, как нелепо у меня сердце в пятки уходит из-за того, что Сонрок иногда делает. О том, как он меня из кошмара вытащил, я тоже не рассказывала. Моя реакция на него и мой интерес казались даже мне нездоровыми.—?Ну ты же знаешь про теракт,?— попыталась выкрутиться я.—?Ага,?— кивнул Бобби. —?Я всё это помню, но тебе не кажется, что ты что-то надумала себе о том Сонроке, который тебя вытащил? А вот этот, который тебя в суд тащит, сильно от него отличается?—?Я думала, ты был ?за? какое-никакое, но наказание для Вонхо,?— задумчиво проговорила Джису, одновременно поправляя ярлык, выглядывающий из-под футболки Бобби. Жест был совершенно обычный, но я улыбнулась, подумав о том, как привычно Джису это сделала.—?Так я и сейчас ?за?,?— хмыкнул Бобби. —?Просто Лиса ведь была не в восторге от этой идеи. В моём представлении ты уже мысленно его раз сто убила, а ты им интересуешься, вынюхиваешь что-то.Конечно, у них с Джису пазл не собирался?— я же многие детали опускала. Ключевые детали.—?Мне кажется,?— начала я,?— что Сонрок не желает мне зла. Даже не знаю, как вам объяснить, но… Ладно,?— вздохнула я, понимая, что надо рассказать хотя бы что-нибудь в общих чертах. Разумеется, если бы я сказала, что тема закрыта, никто настаивать бы не стал. Но они правда переживали. —?У меня перед допросом случился приступ, что-то вроде нервного срыва.—?Боже, опять? —?вырвалось у Джису. Она была свидетельницей моего приступа всего один раз, когда я не выходила на связь и она приехала меня навестить. Я её жутко напугала тогда.—?В общем, так получилось, что Сонрок увидел меня в этом состоянии. И думаю, это на него как-то повлияло. Он пообещал мне, что допрос будет один.—?Иными словами, он застал тебя в тот момент, когда ты была безумно уязвима. Конечно же, сказанное им нашло в тебе отклик.—?Это плохо? —?удивилась Джису.—?Нет,?— качнул головой Бобби, раздумывая. —?Ничего плохого в этом нет. Но и хорошего, как по мне, мало.—?Почему? —?спросила я.—?А то ты себя не знаешь,?— ласково улыбнулся Бобби. —?Не в обиду тебе, но ты очень быстро привязываешься к людям, особенно к тем, кто не отворачивается от тебя при виде твоих болячек. Тебе много не нужно для этого?— достаточно тёплых слов, которые тебя успокоят. Уверен, Сонрок сказал тебе не только это и, возможно, вытащил тебя из твоего личного ада не один раз. Уверен, что говорил он при этом что-то хорошее. Естественно, вся твоя ранимая натура к нему потянулась. И это не плохо. Но и не хорошо. Ты когда привязываешься, тебе больно потом отпускать людей. А поскольку Сонрок твой телохранитель, наступит день, когда он уйдёт, когда в нём уже не будет нужды как в твоём защитнике. Конечно же, ты это переживёшь, как и пережила ещё кучу всего. Но если ты впустишь его в своё сердце, он, уходя, непременно заберёт у тебя его часть,?— от слов Бобби внутри очень неприятно тянуло, потому что всё это дерьмо я понимала своей глупой головой, но не хотела озвучивать ни мысленно, ни вслух. —?Я не говорю тебе, как поступать и что делать в этой ситуации. Но если совсем честно, то по твоим рассказам понятно, что у твоего телохранителя есть своя история. Как и у любого человека. И история тяжёлая. Если вдруг когда-нибудь он её тебе доверит или же ты сама о ней узнаешь, уже будучи к нему сильно привязанной, то взвалишь на себя чужое бремя. Ты не умеешь по-другому, и вот это уже плохо. Тебе бы себя вытащить, а не из-за других страдать.Бобби был до омерзения прав и всегда видел меня насквозь.—?И что ты предлагаешь? —?спросила я. Джису молчала, ожидая его ответа и поддерживающе сжимая мои холодные от волнения пальцы.—?Ничего,?— усмехнулся Бобби. —?Я всего лишь сказал, что думаю. Может быть, на самом деле твой интерес оборвётся, когда ты ничего не найдёшь. Сам Сонрок не выглядит человеком, который тебе любезно на все вопросы ответит, а при таком раскладе ты его историю никогда не узнаешь. Тогда и нести тебе ничего не придётся. Помучаешься немного, и отпустит, как только поймёшь, что тебя не впускают. Но, конечно, есть и другой вариант развития событий?— может, тебя и пустят. А может, выкопаешь правду о нём сама. Не знаю. Я бы, может, и посоветовал тебе остановиться на этом этапе, потому что думаю, что ещё не поздно. Но, во-первых, я не раздаю тебе советы, потому что сам в каком-то смысле ничем не лучше тебя. А во-вторых, если всё время переживать о том, чем всё кончится, когда ничего ещё толком не началось, можно или умом двинуться, или так толком и не пожить. И, в-третьих и самых главных, я верю в то, что каждый человек появляется в нашей жизни не просто так: значит, надо не мешать ему делать то, зачем он пришёл. Можешь назвать это судьбой.Мне нравилась эта черта в Бобби?— умение взять и разложить всё по полочкам. Он словно на подсознательном уровне ощущал, что меня грызёт, и всегда приходил на помощь с правильными словами. В каком-то смысле, несмотря на то, что он это отрицал, он дал мне совет. Но сделал это завуалированно, причём всем своим видом показал, что, как бы я ни решила поступить дальше, они с Джису всегда будут на моей стороне. Это было их главное отличие от Вонхо?— Вонхо никогда не выбирал выражений и в данной ситуации однозначно сказал бы, что мне нужно подыскать себе другого телохранителя.Но Вонхо тут не было и больше не будет. И я испытывала по этому поводу облегчение. Он и мои обидчики наконец будут наказаны. Допросами меня больше мучать не будут, а значит, и моё моральное состояние должно будет стабилизироваться. Но к психотерапевту всё же стоило сходить.—?Кстати, ещё кое-что?— если хочешь, я того следователя быстро манерам научу,?— Бобби был бы не Бобби, если бы этого не сказал.—?Не стоит,?— рассмеялась я,?— я уже опустила его сама.—?Таким типам надо не угрожать, а чётко показывать, что с ними бывает, когда у них рот в говне,?— хмыкнул Бобби. —?Нет так нет, понял.—?Секретарь Мин ещё не ответил? —?спросила Джису, ловко меняя тему.—?Нет.—?Он наверняка всё отцу твоему донёс уже и ждёт указаний,?— фыркнул Бобби. Мой отец ему категорически не нравился. На вопрос ?почему?? Бобби всегда отвечал одинаково: ?Без обид, но я прям нутром чую, что он то ещё гнильё. А меня чутьё редко подводит?.—?Ну и ладно,?— пожала плечами я.—?Я бы на твоём месте не сильно надеялась на это личное дело,?— сказала Джису, доедая свой обед. —?Если там что-то и будет такое, то от тебя скроют.—?Думаешь?—?Ну если там есть что-то, чего тебе знать не полагается, то наверняка,?— кивнула она. —?Но опять же?— чтобы узнать что-нибудь, надо связываться с его предыдущими клиентами. Уж они-то должны что-то о нём знать. Хотя тоже маловероятно, если он был с ними такой же, как с тобой.Мне вспомнилась та женщина, которую мы встретили на улице и с которой Сонрок не хотел говорить, потому что был со мной. Как же её звали?..—?Есть кое-кто, но боюсь, её может уже и не быть в стране,?— сказала я и напомнила друзьям об этой женщине.—?Да и если бы была, как бы ты её нашла? —?спросил Бобби. —?Ты же ни имени не знаешь, ничего. И внешность особо не помнишь, наверное.—?В личном деле может быть указано предыдущее место работы. Возможно, даже не одно.—?Ну вот получишь его, тогда и поговорим,?— ответил Бобби. —?А пока не забивай себе голову раньше времени. Тебе хорошо бы расслабиться, ты, видимо, даже не подозреваешь, что морально ты ноль без палочки.Я усмехнулась и согласно кивнула. Чувствовала я себя не хорошо, но и не плохо. Отдых однозначно был нужен, потому что тревожность не до конца меня покинула, я это чувствовала?— она ещё плескалась внутри. И тем не менее я не могла до конца выключить голову: мой интерес к Сонроку рос в геометрической прогрессии, а вместе с интересом кое-что ещё?— то, чему я пока не спешила давать названия, потому что сама не понимала, что это. И потому что самую капельку мне было страшно.***Бобби с Джису уехали смотреть квартиру, в которую хотели переехать и наконец начать жить вместе, а я подумала о том, что неплохо было бы вернуться домой и почитать что-нибудь расслабляющее. Или, например, порисовать. В детстве и в средних классах я этим постоянно занималась?— под кроватью лежали коробки с моими старыми рисунками. Я не рисую с тех пор, как папа сказал, что таким на жизнь не заработаешь. Тогда мы ещё не были так богаты, и папа пытался привить мне вот это качество: заниматься только тем, что может принести доход. Поэтому я и пошла учиться на маркетолога. Сейчас я вполне могла бы продолжить рисовать, зная, что благодаря папиному имени я могу заработать на этом деньги. Но мне вот так не надо было?— я рисовала потому, что так хотела моя душа. И продавать свои рисунки я не планировала. Во-первых, их и не назовёшь полноценными картинами. А во-вторых, они были довольно личными, и показывала я их только тем, кому доверяла.Все мои рисунки так или иначе были связаны с мамой?— вернее, с тем немногим, что я о ней помнила, с друзьями, с Вонхо. В одной из коробок у меня лежало порядка пятидесяти рисунков, на которых так или иначе он был запечатлён. Об этом не знала даже Джису, хотя уверена, что она подозревала, что я его рисую. Вот рисунки, на которых была она или Бобби, а иногда они оба, я ей показывала и, более того, какие-то даже подарила. Ещё она видела те, на которых была изображена мама: всегда со спины или в профиль, но размыто. Потому что помнила я её только так.Когда я приехала домой, то сразу же достала все свои коробки. Все, кроме коробки Вонхо. Я не смогла её выкинуть, не смогла сжечь эти рисунки. Когда я на них смотрела, меня бросало в такую агонию, что становилось страшно. Поэтому я предпочитала её не трогать, надеясь, что когда-нибудь наступит день, когда я найду в себе силы от них избавиться.По дороге домой не произошло вообще ничего. Сонрок был таким же, как и всегда. Закрытым, молчаливым. По нему даже нельзя было сказать, что именно он ночью прижимал меня к себе и успокаивал. По нему вообще нельзя было ничего сказать. Снова. И моё ощущение, что он воспринимал происходящее только как работу и никак иначе, крепло. И от этого почему-то было горько.Может быть, потому, что я весь день, весь этот чёртов идиотский день, думала о нём. Мысли о Сонроке вытесняли другие, более тяжёлые, более неприятные.Я снова проверила телефон и заметила, что секретарь Мин мне ответил: пообещал отправить мне файл по почте, когда доберётся до ноутбука, а это будет поздно вечером. Кивнув самой себе, я спустилась вниз, к госпоже О?— захотелось её вкусного чая. Сонрок последовал за мной, но вынужден был остановиться у лестницы, так как ему позвонили. Он ответил за звонок, но контроль над ситуацией не терял.—?Госпожа О, сделаете мне чай? —?спросила я и уселась за стол. Госпожа О в это время готовила что-то, судя по запаху, невероятно вкусное.—?Конечно, Лиса,?— я улыбнулась, услышав, как она назвала меня по имени. Я жутко не любила, когда папины работники называли меня госпожой. Особенно если у меня с этими работниками складывались тёплые отношения. —?Вы утром сами пытались заварить, как я поняла?—?Нет,?— качнула головой я. —?Господину Шину захотелось чая, он и заварил.—?Что? —?госпожа О повернулась в мою сторону с таким видом, словно я сказала, что на Землю прилетели инопланетяне с Марса. —?Господину Шину захотелось чая?—?Ну… да,?— сказала я уже менее уверенно.—?Но он не пьёт чай. Особенно зелёный. Да ещё и с таким количеством сахара, с каким его обычно пьёте вы,?— улыбнулась она.—?Так он и не… —?и тут я сама себя оборвала на полуслове.Вот именно, Лиса, вот именно. Он его и не выпил, ты же сама утром видела, что в его чашке чая не убавилось ни на каплю. Он заварил его для тебя, а себе налил, чтобы создать видимость того, что это для него. Вот только не просчитал, что ты станешь мыть чашки или поговоришь с госпожой О.Господи. Я повернулась в сторону Сонрока, который непринуждённо разговаривал по телефону, одновременно следя за улицей. В голове не укладывалось, что этот человек, который весь день вёл себя привычным образом, утром заварил для меня чай. Да ещё и сделал это так, чтобы я этого не поняла. Этот его жест заботы разлился в груди таким обжигающим теплом, что захотелось плакать. Это тоже часть вашего трудового договора, господин Шин?—?Вам мятный? —?уточнила госпожа О, вернув меня к реальности.Я утвердительно промычала что-то в ответ, но поворачиваться не спешила?— смотрела во все глаза на Сонрока, продолжающего что-то обсуждать по телефону. В какой-то момент, ощутив, видимо, мой взгляд на себе, он повернулся и едва заметно кивнул мне, как бы спрашивая: ?Что-то случилось?? Я медленно качнула головой и отвернулась, всё ещё пытаясь осознать произошедшее.Он. Заварил. Мне. Чай.***Наверное, было совершенно неудивительно, что после этого, когда я взяла альбом и начала рисовать, всё произошло как-то само собой, даже, наверное, не совсем осознанно, потому что я не могла перестать думать о Сонроке, таким образом выразившем, что ему было дело до моей истоптанной души. И в конце концов он нарисовался у меня сам?— стоящий ко мне полубоком, неуклюже заваривающий чай.И когда я это поняла, то подумала о том, что Бобби был прав как никто другой: не могла я не тянуться к человеку, который не отвернулся от моих болячек. Не могла.Когда я закончила рисовать, было уже около полуночи. Я отложила рисунок в сторону, стараясь не думать о том, как так получилось, и взяла в руки телефон: Джису с Бобби скинули в общий чат фотографии квартиры?— сказали, что выглядит она уютно, но слишком далеко от метро, поэтому будут думать. Я решила ответить попозже, потому что как раз в эту минуту мне пришлось письмо от секретаря Мина, и я кинулась к ноутбуку, чтобы открыть файл там.Стало вдруг так до ужаса волнительно, что даже ладони вспотели. Я уж молчу о сердце, словно сорвавшемся с цепи. Мелко дрожащими пальцами я ввела пароль и открыла письмо: файл был на одну страницу. На ней была обычная фотография, какие обычно используются для документов и разного рода пропусков: Сонроку на ней, правда, было как будто чуть меньше лет.Я начала внимательно читать информацию о нём. Родился в Сокчо в ноябре 1982 года. Значит, на данный момент ему было тридцать семь лет. Даже больше, чем я думала. Школу он окончил здесь, в Сеуле, поступил в военный университет и на третьем курсе был переведён в Швецию?— на ту же специальность. Окончив там университет, снова вернулся в Корею. Дослужился до звания подполковника и ушёл в отставку, после чего в возрасте двадцати восьми лет снова уехал в Швецию и уже там начал работать телохранителем. И вот буквально два года назад вернулся сюда.Были перечислены компании, в которых он проработал: их было три. Ни имён клиентов, ничего?— как и предполагалось. Только названия компаний и их контактные данные. Со вздохом я прокрутила документ вниз. В личных качествах было указано следующее: ?Ответственный, внимательный, хладнокровный?. Довольно исчерпывающе, если честно. И очень в его духе.В графе ?Семья? было написано, что оба родителя, жившие в Швеции с 2008 года, скончались два года назад, старший брат всё ещё живёт здесь. А четыре года назад Сонрок развёлся с женой Ли Йерин, детей у них не было. Я совершенно не удивилась тому, что он когда-то был женат, но по какой-то неизвестной мне причине словно расслабилась, узнав, что он разведён. Не акцентируя внимание на этой глупости, я двинулась дальше и обнаружила, что на этом его личное дело закончилось.Дало мне оно не так уж и много. И всё же я поблагодарила секретаря Мина за помощь и открыла инстаграм. В последнее время я им не особенно часто пользовалась, несмотря на то, что аккаунт был закрытый и подписано там на меня было не так много людей. Стараясь не думать о том, каким бредом я занимаюсь, я вбила в поиск имя Сонрока, но этот запрос мне ничего не выдал. Тогда я написала в поисковой строке имя его бывшей жены, и вот тут мне повезло больше?— выскочило несколько аккаунтов, но только один из них принадлежал ей. И тем не менее он оказался заброшен?— последняя публикация на нём датировалась 2015 годом.Но фотографии всё же были?— преимущественно фотографии Сонрока, за редким исключением на них была его бывшая жена. Ли Йерин была женщиной красивой и довольно низкой?— даже на каблуках на свадебных фотографиях была на две с половиной головы ниже Сонрока, за счёт чего они смотрелись очень мило. По немногочисленным публикациям стало понятно, что её инстаграм на то время, что они встречались и были женаты, был полностью посвящён Сонроку. Вот Сонрок играет на гитаре, вот он гладит чью-то собаку на улице, вот читает книгу, сидя по-турецки, вот уплетает за обе щеки разноцветную сахарную вату. На тех фотографиях, по которым было видно, что он знал, что его снимают, Сонрок улыбался?— очень ярко, очень красиво. Так, как никогда не улыбнулся бы мне.Я почувствовала, как в носу защипало, и подумала о том, что нужно завязывать с этим делом: посмотрела, и хватит. Убедилась в том, что он умеет улыбаться, что может даже через фото излучать неимоверное тепло, и достаточно тебе. Но сказать себе это было проще, чем сделать. Особенно когда я начала внимательно рассматривать их совместные фотографии?— на каждой, без исключения, они выглядели безумно счастливыми, аж дух от них таких захватывало. Казалось странным, что вот эти люди могли развестись. Потому что выглядели они самой гармоничной парой в мире. И об этом им в комментариях писали все.Я собиралась закрыть приложение и больше никогда в этот аккаунт не возвращаться, но зацепилась взглядом за одну из фотографий, которая почему-то ударила меня сильнее, чем остальные. На ней Сонрок и Йерин стояли в компании друзей, фотографировал их явно кто-то посторонний: судя по всему, ветер в этот момент был ужасный. Потому что все девушки на фото пытались привести волосы в порядок, и только Йерин стояла и лучезарно улыбалась прямо в камеру, потому что стоящий за её спиной Сонрок заботливо и аккуратно держал ей кудри, чтобы они не рассыпались по её лицу и не испортили фотографию.Во мне аж что-то заныло от этой нежности, неистово заболело от этого жеста. И я почувствовала себя так, словно подглядывала за ними, за чужой жизнью. Я поспешно вышла из инстаграма, а затем и файл на ноутбуке закрыла. Я узнала и увидела несколько больше, чем планировала. Вопросов у меня стало ещё больше, но все они пока сидели внутри тихо, потому что их перебивала какая-то непонятная мне тоска, от которой внутри неприятно тянуло.Время было позднее, и я решила, что лучше лечь, что нужно переспать вот эти странные чувства и ощущения, что утром непременно будет легче, ведь голова прояснится. Не то что сейчас. Но, встав из-за стола, я обнаружила на тумбочке незакрытый альбом с рисунком, на котором Сонрок заваривал мне чай.Заснуть у меня так и не получилось.