Часть 6. Раддарио. (2/2)

...Мальчик лет двенадцати.

Они предстают в разных образах. Разная одежда и время, возможно, даже разные миры, но определенно одни и те же люди.

Лицо старика начинает меняться: морщины становятся менее заметными, губы обретают цвет, волосы темнеют.

– Его имя Александр Лайтвуд, – тихий голос Шелби не разрушает картину, а лишь дополняет ее. Мягко касается кожи Персефоны и вызывает мурашки, такие же, как и те, что появились от происходящего вокруг.

...Какое-то странное место, странные люди, которые сливаются в одно расплывчатое пятно, и лишь один четкий силуэт – юноша азиатской внешности с желтыми кошачьими глазами.

Его очень много. Именно этот юноша мелькает на всех воспоминаниях, которые отражаются в Лете.

Старик – уже совсем не старик, а парень лет двадцати – касается гладкой поверхности воды кончиками пальцев:

– Я снова иду к тебе, Магнус, – он погружается в реку с головой, и вода начинает бурлить. Когда она успокаивается, от умершего остается лишь яркий сгусток энергии.

Персефона зажмуривает глаза от этого света, и ей кажется, что она слышит смех, пока чистая душа скрывается за поворотом.

Шелби подходит ближе и стирает слезы с ее щек.

– Если ты останешься с нами, то увидишь его снова. Он здесь частый гость… Смертный, полюбивший бессмертного. Умерев в первый раз, он вступил в воды Леты, не задумываясь. Аид не предполагал тогда, что эта любовь настолько сильна, что душа, забывшая свою прошлую жизнь, вновь найдет путь к избраннику, но они смогли. И так раз за разом. Время идет, века сменяются, Алек Лайтвуд снова оказывается в Лете, рождается заново и ищет путь к Магнусу Бейну, своему возлюбленному. А тот находит новые миры, в которых жив его Алек, и оживляет его воспоминания.

Разве Шелби не говорила, что она здесь недавно? Персефона хочет спросить об этом, но изо рта вырываются совсем другие слова:

– Это грустно. Его бессмертный любовник вынужден терять избранника снова и снова.

– Это прекрасно, Алекс, – Шелби улыбается и нежно гладит Персефону по щеке. – Ты представляешь себе силу этой любви?

– Нет…

Она никогда не любила. Влюблялась часто, пользовалась любовью мужчин, но считала, что боги не подвержены настолько сильным чувствам.

Персефона поднимает дрожащую ладонь и кладет ее поверх ладони Шелби. Прикосновение пьянит сильнее амброзии.

*** – Мама, ты говорила с ним?

Деметра отражается в мутной поверхности шара-оракула.

– Зевс не изменит своего решения, дорогая, – в глазах матери искреннее сожаление. – Присмотрись к Аиду. О нем ходит много слухов, но лишь потому, что он нелюдим. Тебе ли не знать, что боги не всегда такие, какими их считают? Твое сердце свободно, и оно такое большое, что сможет впустить в себя любовь к древнему существу, которому очень нужен твой свет, Александра.

Александра. Детское прозвище, которым наградила ее мать, кажется родным и очень теплым. С тех пор только она и называла ее так, и только в те моменты, когда они были наедине.

И теперь Шелби.

Персефона хмурится. Эта маленькая девочка-призрак оказалась такой великой, что напрочь снесла все правильное и привычное. Всего лишь за неделю она смогла оживить давно уснувшую весну…

Быть богиней весны и быть самой весной – разные вещи. Кажется, Персефона понимает сейчас, как это – ощущать весну внутри.

Только неизбежно то, что это скоро прекратится.

Видимо, что-то отражается на ее лице, потому что Деметра удивленно прищуривается:

– Твое сердце несвободно, ведь так?

– Я не знаю, как так вышло. Это недостойно дочери богини-матери. Просто ее доброта и свет поражают, а когда она смеется, я думаю о ярком солнце. Это сильнее меня.

Персефона ожидает гнева, но Деметра не злится. Вместо этого она мягко улыбается:

– Это называется любовью. Но… – глаза хитро прищуриваются. – Дочь моя, тебе стоит узнать, что ты не одна.

Лицо матери пропадает из Оракула, а Персефона резко оборачивается.

– Шелби, я…

Ей не дают договорить. Шелби оказывается рядом с ней в мгновение ока и приподнимается на цыпочках, чтобы дотянуться до губ. Она целует нежно, но в то же время страстно. Прижимается всем телом и не дает отстраниться, сжимая руки на плечах.

А Персефона и не хочет, чтобы это прекращалось. Она наклоняется ниже, сама подается под ласки и обхватывает тонкую талию руками, вынуждая хрупкого призрака прогнуться в пояснице и прижаться ближе.

Ей приходится собрать в кулак всю силу воли, чтобы отстраниться:

– Стой, Аид же…

Персефоне снова не дают договорить и прижимают к губам руку.

– Ничего не говори, Александра, – Шелби тяжело дышит и почему-то смущается. – Я хотела сказать тебе в первый день, но ты была так зла на своего отца и так не хотела видеть своего жениха… Ты ведь знаешь, что у богов несколько личин?

Персефона осторожно кивает, безуспешно пытаясь понять, куда клонит Шелби.

– Олимпийцы не пользуются этим, но повелитель царства мертвых – совсем другое дело. Аид должен быть разным хотя бы для того, чтобы не потерять себя. Для своих врагов и грешников он предстает одним, но его истинное обличие, то, в котором его видят друзья, светлые души умерших и самые близкие люди – совсем другое.

Если бы сама Земля обрушилась, а Олимпийцы попадали бы со своих высоких тронов, удивление Персефоны было бы меньше. Она недоверчиво вглядывается в лицо своей… служанки? Невесты?

– Аид? – голос подводит впервые за все ее долгое существование.

– Шелби, – богиня царства мертвых улыбается. – Я просто хотела, чтобы ты увидела меня настоящую.