27 (1/2)

Глава 26- Ири, не отвлекайся, записывай условие.

- Ран, пощади! У меня пальцы болят, и спина затекла. Ты не учитель, ты – чудовище! В конвенции о правах написано, что обучение не может длиться больше двух часов без перерыва... Я кушааааать хочууууууу! - Ири жалобно ныл и подкупающе морщил носик, испробовав все представляющиеся возможными средства от откровенных выклянчиваний до попыток изобразить обиду, рассориться и снова начать ныть и уговаривать, предлагая откупиться.

Он даже пытался удрать, пользуясь тем, что Мистраль отвернулся, ровно для того, чтобы через несколько минут въехать в кабинет, переброшенным через плечо громадного лакея с каменной рожей...

Мистраль Грандин учёл абсолютно всё, перекрыв кислород, перерезав все ходы к отступлению.

Альфонсо и Эргет лазали ночью под окнами и посылали Ири передачки с записочками, которые Ар поднимал и спускал на верёвочке, ибо всё остальное оказалось строжайше запрещено. Посетителей разворачивали на пороге. Имело ли смысл рассказывать, каких усилий друзьям стоило ночью пробраться в сад для того, чтобы спешно удирать через забор от догов, которых сторож спустил с цепи, приняв студентов за воров.

Мистраль старательно не замечал происходящего, усиленно апробируясь в роли домашнего тирана. Просто покидать помещение и отворачиваться ему приходилось всё чаще и чаще, ловя себя на мысли, что скоро он совершенно разучится по-светски вежливо смеяться, потому что большую часть времени дико, непристойно ржал, совершенно невоспитанно, словно конь.

- Вставайте студиозы, все по местам! Последний наш час наступаааает! Врагу не сдаётся наш гордый собрааааат... - забравшись на стол, Ири горланил песню, устроив решительный бунт, скандируя, - Нет – Мистралю! Нет – учёбе!

Из тетрадки он сделал плакат, на котором жирными буквами было написано: "Хочу каникулы!!!"

На первый раз Грандин учёл его требования и, стащив прыгающего бунтаря с трибуны, действительно устроил каникулы. Долгие, длинные, большие, глубокие такие каникулы. Сначала на столе, потом на полу, затем на диване, потом каникулы продлились в спальне, продолжились в ванной и завершились в библиотеке, куда Ар практически приполз на четвереньках, слёзно умоляя о пощаде, согласный учиться, учиться, и ещё раз учиться, как заповедовал Великий Мистраль. Великий Мистраль, мученически задыхаясь от давимого внутри хохота, милостиво обещал подумать, посмотреть на поведение, учесть успехи и старательность ученика.

Вооружившись указкой и похлопывая ей себя по ладони, дабы нагнать ещё больше страха неминучего, Грандин рассекал по кабинету, меряя периметр пространства, и менторским тоном объяснял тему дифференциальных уравнений, аккуратно выписывая формулы на доске.

Математика давалась Ару сложнее всего, он её страстно ненавидел. Если остальные предметы проходили быстро, легко и с энтузиазмом, то всё, что касалось этой науки, превращалось в увлекательную тягомотину. Увлекательную – со стороны Мистраля, ибо учеником являлся Ар. Тягомотину – со стороны Ири, ибо эту тягомотину он ненавидел, и "тягомотина – это тягомотина!!!! Какой математикой её не обзови. Тя - го - мо - ти - на"

- Ран, я устал... Правда устал, - Ири смотрел умоляющими большущими глазами, способными растрогать самоё чёрствое каменное сердце, но на железную выдержку Грандина его нытьё не производило никакого эффекта, чего, впрочем, нельзя было сказать обо всех остальных органах. И дабы не провоцировать самого себя на очередные каникулы (находиться рядом с Аром и не приставать – представлялось задачкой повышенной сложности), Мистраль сделал то, что от него совершенно не ожидалось: развернулся и уставился на Ири аналогичным взглядом в ответ, изображая такого "умоляющего, несчастного лапу", что Ар не выдержал и, всхлипывая, с хохотом рухнул на тетрадь.

После чего, сдув невидимую пылинку с указки, Грандин вновь превратился в железного монстра и продолжил урок с видом полного морального превосходства над слабенькими силами противника, которому не оставалось ничего иного, как со вздохом приняться за писанину, изображая замученного ученика.

- Вот уморишь ты меня, Ран, и сам потом жалеть будешь. Подумаешь, отдохнуть попросился!Мистраль сглотнул. Любуясь склонившимся к тетради чётким профилем Ара, обиженно бубнившего себе под нос, он, не переставая, терзал себя вопросом:

Осознаёт ли Ири собственную власть над ним? И существует ли такая вещь, в которой он смог бы отказать ему, если бы Ири попросил по-настоящему?

Но сейчас, подыгрывая, выбранному амплуа, Ран высокомерно вздёрнул бровь и смерил любовника уничтожающим взглядом:- Отдохнуть? И не мечтай, позорное недоразумение! Ты не встанешь с этого кресла до тех пор, пока не освоишь материал.

- Но я освооооииил... - Ири превзошёл себя, пытаясь похныкивать, и Мистралю стоило огромного труда сохранить невозмутимость.

Несмотря на видимые протесты, эта игра забавляла обоих. А учитывая, что актёрскими способностями они оказались одарены в полной мере, спектаклю не хватало только зрителей. К счастью и полному согласию, в зрителях этот спектакль не нуждался: оба актёра были безнадёжно влюблёны в игру друг друга.

- Хорошо, - старательно хмуря брови, кивнул Ран.

Губы против воли расползались в разные стороны в совершенно дурашливой ухмылке. Невозможный мальчишка!

Даже доводя Грандина до кипения, Ар одновременно умудрялся рассмешить, и временами Мистраль находился в полнейшей растерянности, не уверенный, что именно преобладает в его реакции: смех или злость.

Занозой Ири, аналогично, оказался преизрядной, талант не пропьёшь, так сказать. Теперь все эти шуточки Ара открывались Мистралю с новой стороны.

Наблюдая за усердствующим любовником, Грандин приходил к неутешительному для себя выводу, какого дурака свалял, объявив войну там, где изначально не было вражды, выискивая недоброжелательность в чужом дружелюбии, не понимая, что это не Ири закрыт от него, но он сам не желает простить. А вот теперь они вместе, и ничего иного в жизни больше не хотелось – только быть с ним, вот так, по-глупому, беспечно сумасбродствуя, не ища ответов на вопросы, просто отдыхая душой.

Эгоистично и глупо ожидать, что так будет всегда.

Рано или поздно Ири придётся повзрослеть и сделать свой жизненный выбор, но очень хотелось надеяться... Да что там говорить, Мистраль свято был уверен в том, что им не суждено расстаться. Будущее Ири виделось ему достаточно чётко – исключительно рядом с собой.

- Проверим. Записывай...

Сложись судьба Мистраля иначе, он мог бы стать блестящим преподавателем. Правда, преподавателем абсолютно неумолимым и впадающим в крайности относительно единственного ученика.

Ири бросал на Грандина жалобные взгляды, надеясь получить снисхождение, но какое там! Мистраль с такой суровостью и пылом взялся за обучение, что Ар с тоской вспоминал славные денёчки в Академии. В тайне от Грандина он завёл календарик и зачёркивал чёрным оставшиеся до освобождения дни.

Правда, бывали моменты, когда ему совсем не хотелось освобождения. Например, когда Мистраль, подходя со спины, массировал плечи или обнимал, целуя в ухо, бархатистым тоном сообщая о том, что позволяя столь желанному ученику пропадать за учебниками, он мучается гораздо сильнее.

Один раз, издеваясь, Грандин заставил его повторять формулы во время секса, не давая кончить, пока Ири не ответит урок. После чего Ар целый день не разговаривал с ним, смертельно обидевшись и не собираясь прощать. Понимая, что бастион не сдастся, а штурмом крепость брать не хочется, Мистраль, издав душераздирающий комичный вопль и дурачась, встал на колени, призывая небеса в свидетели, обещая покончить самоубийством, если безжалостное чудовище не простит. Когда он скорбно начал общаться с собственным членом, сообщив, что им не повезло, жизнь кончена, и пора практиковать воздержание, уйти в монастырь... женский и погрузиться в священный целибат, ибо никто не любит, стараний не ценит, не даёт...

Ири, рыдая, сполз со стула, загибаясь от хохота и не в силах разогнуться, чем Мистраль моментально воспользовался, стеная и охая, с видом кающегося грешника и устроил показательный акт примирения, вымогая отпущение грехов. Сначала – искупления грехов, потом – очистки совести, а морали у него отродясь не водилось, как и нравственности, как и стыда, и... Ири это ужасно нравилось.

Представить, что надменный и гордый Мистраль способен опуститься до подобных плебейских шуток, было решительно невозможно. Но, оказывается, за ледяной маской прятался очаровательный задира и легкомысленный шалопай, ничем не уступающий Ару, а в некоторых выходках запросто способный обставить его на полголовы.

Сделав это открытие и совершенно растаяв, Ири простил, как прощал всегда, не в силах противиться власти чужого обаяния, любя всем сердцем. И, в отличие от рассудка, оно оказалось гораздо более честным.Они не просто жили вместе, но словно открывали друг друга заново. День да днём, с любопытством заглядывая в книгу чужой души и понимая, что там содержится огромное множество самых разнообразных страниц, ценных, по-особому трогательных, хрупких. Порвать или испортить их казалось решительно невозможным. И не могло возникнуть в мире вещи, что развела бы их по сторонам сейчас, теперь, когда они стали настолько близки, сойдясь, прорастая общими корнями.Но в то же время, ощущая рождающееся единение, иногда Грандин со страхом замечал, что Ири – уступающий, сдающийся и проигрывающий Ири – каждый раз оказывается впереди. На лёгких полшага. На маленькие миллиметры незаметной воздушной лёгкости. Беспечный, быстрый, непостоянный, меняющийся...Это открытие вызывало внутри Мистраля безотчётную тревогу, мечущуюся панику, понимание, что для Ара всё слишком легко, и однажды этот золотистый мотылёк сочтёт, что нет никакого смысла продолжать освещать сумрачную темноту Мистраля, и упорхнёт, расправив крылья, в погоне за новыми впечатлениями, а Грандин не сможет удержать. Ничем и никак, потому что они слишком разные...

В такие моменты ему безотчётно хотелось сжать ладонь, задушить. Но единственное, что он понимал, что никогда не станет удерживать, разожмёт пальцы и позволит лететь, но и не простит после никогда. И лучше бы Ири умереть, чем попадаться ему на глаза, потому что Мистраль отчаянно возненавидит его, не в силах забыть боль, которую это причинит. Всё прежние ссоры станут цветочками на фоне ягодок.

Нет, Ири никогда не покинет... Не предаст его.

Однажды, когда их отношения уже будут продолжаться достаточно долго, Грандин найдёт в себе мужество, чтобы с полной ответственностью сказать то, в чём не мог признаться даже себе, не желая произносить нескольких слов...

Ири, я люблю тебя. Почему я не способен сказать тебе об этом? Словно, произнеся эти слова, навсегда попаду в твою власть, солнечный мальчик, и лишусь самого себя, признав, что без тебя... не могу жить? Нет, Ири, я могу без тебя. Просто я не хочу, понимаешь?

Ири и в голову не приходило, какие пугающие мысли иногда посещают Мистраля, достаточно было и своих собственных по этому поводу.

Каждый день, закрывая глаза для того, чтобы открыть их, видя перед собой сияющий взгляд (Мистраль всегда просыпался раньше), Ар словно играл в волшебную игру под названием "чудо". Ему казалось, что это – сон. И однажды настанет ужасная реальность, он проснётся – и всё исчезнет... Грандин уйдёт, как только Ири надоест ему, перестанет представлять интерес, практическую ценность.

В такие моменты Ар понимал, что готов отдать жизнь ради того, чтобы прожить её в этой бесконечной иллюзии.

Мистраль любит его? Мистраль рядом с ним? Великолепный Грандин Мистраль, мечта...

Но почему же никогда Грандин не произносит этих слов, как если бы они являлись негласным запретом. Почему каждый день, топя Ири в признаниях своей нежности, никогда не скажет вслух? Всего лишь три слова, неужели их так сложно и невозможно произнести? Ран, почему ты молчишь? Кто я для тебя, Ран... КТО Я ДЛЯ ТЕБЯ? Зачем усложнять?

Ири, улыбаясь беспечно и радостно смеясь, не позволял ни единой тени сомнения отразиться на лице, но внутри словно замолкал временами, с тоской рассматривая эти широкие плечи, длинные волосы, мягкие ладони, пытаясь вобрать в себя и запомнить каждую чёрточку.

И ведь это, конечно, очень глупо и смешно, когда по-девчачьи хочется сказать:

Ран, мы же с тобой не расстанемся, правда? Никогда-никогда?!

Ар молчал, не задавая подобных вопросов, ухмылялся, не позволяя властному любовнику сесть себе на шею, и остроумно отшучивался по поводу всевозможных тем, которые иногда, непреднамеренно, оба затрагивали, отчаянно желая пролить свет на интересующий обоих вопрос, но в тоже время, оставаясь в тени.

В одном Мистраль действительно был прав: легкокрылый мотылёк Ири соображал временами гораздо быстрее, чем он. Пока Грандин осваивался в роли преподавателя, ученик решил опробовать крепость чужого желания на прочность.

Мысль о том, что он способен искушать Мистраля, не раз и не два находила подтверждение на практике, и сейчас в свете беспросветной учёбы, которой терроризировал его Мист, придала Ири дополнительного энтузиазма. Идея соблазнить Грандина, чтобы он сам плюнул на все свои принципы, прочно созрела в светловолосой голове, более того показалась настолько заманчивой, что Ар, не откладывая в долгий ящик, с жаром взялся за её осуществление.

Крепость Мистраля простояла недолго.

Сначала Ири расстегнул воротник, сообщив, что в библиотеке слишком жарко, а затем, строя из себя полнейшую невинность, старательно провёл атаку по всем фронтам, используя нечестные приёмы и нарушая правила. То соблазнительно потягиваясь и облизывая губы, то совершенно задумавшись, начинал посасывать кончик пера, не забывая при этом случайно демонстрировать разные части тела в выгодных позициях, и напоследок совершенно случайно опрокинул стакан воды на моментально ставшую прозрачной шёлковую рубаху, чтобы добить воображение учителя наверняка.

В итоге, Грандин, издав отчаянный стон, знаменующий собой падение обороны, с рычанием выдернул допросившегося любовника из-за стола и, повалив на ковёр, накинулся сумасшедшим ураганом, решительно срывая одежду и не заботясь такими мелочами, как запертые двери и возможность появления свидетелей.

Через несколько часов феерического секса, который полностью лишил как ученика, так и учителя сил продолжать педагогический процесс, Мистраль был вынужден сдаться и признать поражение, согласившись продлить каникулы на некоторый срок. Ири, быстро прикинувший, что помереть от секса гораздо приятнее, чем от учёбы, приложил все усилия, чтобы сроки отдыха продлились как можно дольше. С учётом того, что Грандин никогда не играл в одни ворота, спокойно занимая любую предложенную позицию, осилить марафон представлялось вполне возможным. Не просто выдержать, но и заездить некоторых слишком уверенных в себе особ, заставив их если не молить о пощаде, то сильно так переосмыслить оценку собственных сил.

Полная капитуляция произошла на третий день, когда абсолютно вымотанные участники просветительской деятельности изрядно поднаторели в практических занятиях, имеющих весьма отдалённое отношение к науке, и совершенно никакого отношения не имеющих к процессу успешного обучения в Академии.

*******

Через несколько дней дерзко ухмыляющийся Ар, напоминающий сто тысяч солнц, сияющих разом, жизнерадостно восседал на своём обычном месте у окна и, выразительно улыбаясь, строил глазки весьма недовольному и безнадёжно старающемуся разозлиться Мистралю.

Проигрывать даже в мелочах Грандин категорически не любил, пусть эти мелочи и были донельзя приятными, так же, как и сам способ поражения.

Но, чёрт возьми... – Грандину очень хотелось закрыть лицо руками, уткнуться носом в парту и от души расхохотаться, признавая, что этот "белобрысый гад, отрава, оторва, язва и прочее - свет души Мистраля" его обставил. – Обставил в постели, чёрт подери! – и собственная немилосердно саднящая и, вместе с тем, приятно ноющая задница являлась откровенным тому свидетельством.

Впрочем, сжалившись над чужим самолюбием или взявшись за ум, Ири довольно быстро наверстал упущенное, и мессир Бренеж, уже подумывающий над тем, а не намекнуть ли ученикам о том, что помимо личных взаимоотношений, пора бы заниматься учёбой, был вынужден признать, что они неплохо умудряются совмещать обе эти несовместимые области.Глава 27За подобными занятиями время пролетало удивительно незаметно.

По земле семимильными шагами летела легкомысленная, удивительно тёплая и солнечная в этом году весна. Попрощавшись с робким мартом, на сцену спустился насыщенный апрель, прогревая воздух и прогоняя из него остатки зимней сырости, подсушивая мостовые от вчерашних луж и приглаживая траву уверенными пальцами, яркими глазками жёлтых первоцветов и разлапистых донных крапивок, во множестве выбрасывающих белые цветы. В садах расцветали медовые звёзды нарциссов и мохнатых гиацинтов, гордо красовались тюльпаны, среди которых поднимались нежные цикламены и яркие крокусы.

За окном вовсю горланили птицы. Набухая пушистыми почками, светилась на солнце прозрачная, готовая распуститься листва, насыщая пространство свежим ароматом клейкого сока. Настроение царило самое что ни на есть радужное, и даже масса новых обязанностей, появившихся у Мистраля помимо учёбы, не могла его омрачить.

Почти всё свободное время он теперь вынужден был пропадать в обществе министра Рандо, и, несмотря на то, что расставание представлялось вещью болезненной, Ири относился к этому с пониманием.

То, что Грандин Мистраль займёт весьма и весьма высокий пост, ни для кого не являлось тайной.

Собственно, это положение дел и было одной из главных причин, почему при обучении в Академии Ран получал неслыханные вольности.

Что касается Ири, было непонятно: думает ли он о карьере политика, и думает ли он о карьере вообще?

Несколько раз в Академию приезжал левый министр Лан. Но, судя по тому, сколь недовольно встретил его появление Рандо, инспектирующий Академию гораздо чаще своего извечного оппонента, ловить ему здесь было нечего. И Лан, сунувшись пару раз под видом проверки, подозрительно быстро ретировался, так и не определившись, есть ли среди студентов тот, кого он хотел бы увидеть в качестве своего возможного протеже, или придётся подождать, в надежде на появление достойного. Последнее было бы весьма неудачно, так как соперник уже назначил подходящую смену, и, судя по отзывам, затмить Грандина Мистраля попросту невозможно, как и представить кого-то, равного ему, исключительно в пику противнику.

Увы, борьба за влияние между министрами давно носила характер личной вражды, во время которой соперники всячески пытались уесть и перещеголять друг друга всеми способами. Напоминая не почтенных солидных стариков, а легко поддающихся на провокации мальчишек, чем частенько страдают взрослые люди, ради своих интересов подчас ставя в ущерб многое остальное. И в этой схватке Лан безнадёжно проигрывал своему коллеге.

Дело, которое левый министр пытался раскрыть, удалось расстроить с помощью интриг и подложных документов. Не последнюю роль в этом играл Мистраль, имеющий огромное количество нужных связей и использовавший всё своё влияние, чтобы запустить в оборот некоторую дезинформацию, которая, содержа в себе частично ложь и правду, дошла до ушей короля, вызвав явное неудовольствие. Дела левого министра обстояли донельзя плачевно в связи со случившимся финансовым скандалом, в котором в итоге обвинили исключительно его, и, хотя веских доказательств и аргументов отыскать не удалось, это бросило изрядную тень на его репутацию. Так что весной Лану, отчаянно пытающемуся удержаться на плаву, было абсолютно не до поиска подходящей кандидатуры преемника, что, несомненно, входило в круг его обязанностей.

Грандин, посвящая Ири в некоторые ходившие "по миру" сплетни, не раз позволял себе иронизировать по данному поводу, впрочем, мудро умалчивая детали и подробности.

Кровать представлялась Мистралю территорией исключительно личных взаимоотношений, и он никогда не позволял себе разбалтывать государственные тайны и секреты даже человеку, которому, не задумываясь, доверил бы собственную жизнь.

Всё, что касалось работы и любых отношений вне их с Аром тесного мирка, являлось для Грандина табу. Ири глубоко уважал любовника за подобный подход, понимая, что Мистраль сдержал своё слово, и ничто постороннее, не связанное с ними двоими, никогда не пересечёт порога спальни.

Но, одновременно, молчание обижало Ири. Он не испытывал желания вторгаться в чужие закулисные тайны, но ему хотелось большего доверия, возможности осознавать свою сопричастность к внутреннему миру Мистраля, обсуждать общие темы, интересоваться происходящим, высказывать собственное видение и отношение, потому что подобные точки соприкосновения делают людей ближе.

Разделяя это желание, Мистраль держал невидимую дистанцию, с горечью понимая, что пилит сук, на котором сидит. Он не мог изменить ситуацию, и дело было не в профессиональной этике или доверии – он просто не желал посвящать Ири в ту часть своей жизни, знание о которой могло стать опасным для него. Кроме непосредственной угрозы, существовало и множество других вещей. Если Ири поймёт, чем на самом деле занимается Мистраль, и в каких неприятных вещах он замешан, возможно, его отношение к любовнику изменится. Грандин не мог этого допустить, не говоря о том, что Ару просто не стоило окунаться во всю эту грязь. Как это часто бывает между любящими, желание уберечь приводит к непониманию, воспринимаясь недоверием, отказом в признании чужой силы, выглядит проявлением холодности... Прекрасно понимая и в глубине души страдая от мысли, что, возможно, однажды Ири аналогично пожелает закрыться от него и иметь право на личную жизнь, отказав Мистралю в доступе, Грандин, тем не менее, не собирался менять это отношение.

С удовольствием отдавая Ару всё свободное время, занимаясь с ним учёбой и посвящая в бесчисленное множество нюансов, Мистраль молчал как рыба относительно всего, что происходило в свете, политике и о делах двора.

Некоторыми допустимыми моментами, он, конечно, позволял себе делиться – тем, что становилось пищей для сплетен в салонах, передавалось из уст в уста и не воспринималось особым секретом. Собственно, всё это Ири мог прекрасно узнать и сам при желании, но Грандин всегда считался мастером светской болтовни, умея преподнести информацию под таким соусом, как если бы это действительно было значимым. Подобная манипуляция, конечно, выглядела не очень честной, но если она помогала сближению и установлению доверия, Ран не стеснялся использовать любые уловки, выглядевшие не обманом, а разумной мерой профилактики. Разумеется, Мистраль был прекрасно осведомлён, что из сплетен является истиной, а что – всего лишь вымыслом досужих языков.Идея упразднить одно из министерств давно зрела в голове короля, в последнее время принимая довольно выраженную форму. И Мистраль, не без злорадства в голосе, рассказывал Ири о том, что абсолютно точно знает, кто именно в скором времени лишится своего поста. Хорошо, если не головы. Двоевластие мучительно и губительно для страны, и отказ от одного из кабинетов поможет централизизовать бразды правления, что не может не принести свои плоды впоследствии. В качестве примера Мистраль приводил множество нелепых законов, изданных в тот момент, когда Рандо и Лан не могли согласовать собственную внутреннюю политику, но умели склонить короля принять решение в собственную пользу.

Сейчас, из-за назревающих в государстве финансовых и военных реформ, время на общение с Ири удавалось выкраивать всё реже и реже. Грандин с отчаянием понимал, что случилось то, что он всеми силами оттягивал – пришла пора погрузиться в работу с головой, а это значило неизбежную разлуку, и пусть пока сроки их расставаний казались короткими, покидая дом, Мистраль не испытывал уверенности в том, что, вернувшись, застанет Ара на месте.

Это было мучительно – боязнь потерять его. Существуют вещи, которые от нас не зависят, а способностью контролировать события на расстоянии Мистраль не обладал. Приходилось учиться верить и доверять.

Вступив в реку отношений, они предпочли замять и обойти эту проблему, надеясь, что она никогда не всплывёт. Но она никуда не делась, не исчезла и по-прежнему грызла изнутри, живя на самом краешке подсознания.

Вторую неделю мотаясь в разъездах с Рандо, Грандин, снедаемый беспокойством и тревогой, размышлял о том, чем занимается и как живёт без него неугомонный возлюбленный.

Конечно, беспокоиться не имело смысла. Ири не ребёнок и в состоянии позаботиться о себе сам. К тому же, Мистраль с тщательной щепетильностью подготовил отъезд и создал все условия для того, чтобы оградить Ара от неприятностей.

Реам не без его участия оказался переведён в параллельный класс и отправлен в провинцию на весеннюю практику. Грандин был почти спокоен на этот счёт, справедливо полагая, что Андреасу хватит ума не высовываться из той вполне благопристойной дыры, куда он угодил благодаря собственной опрометчивости. Мистраль не прощал пощёчин. Даже самых безобидных. И вот уже несколько месяцев, встречая Реама в коридоре, он безразлично проходил мимо, равнодушно не замечая умоляющих глаз и отчаянных попыток заговорить.

Мистраль был молод и самонадеян. К тому же Ири Ар полностью завладел его рассудком, и, хотя отношения длились всего четыре месяца, Ран с безошибочным внутренним чутьём понимал, что в данном случае длительность времени мало что изменит.

Он был болен Аром. Болен настолько, что эта болезнь и для него самого выглядела неизлечимой. Он и не желал исцеления. Любовь превратилась в потребность особого волнительного состояния. Мысли, эмоции, чувства, настроение – он жил в одном мире, но внезапно перед ним распахнулся совершенно другой, настоящий. И на фоне этого настоящего всё остальное казалось безыскусной подделкой, серостью, бессмыслицей, унынием череды каждодневного существования, когда он жил и не понимал, что цель и смысл жизни человека сводится не к достижению вершин, а к потребности, элементарной, банальной, личностной потребности ощущать себя счастливым. А всё остальное – это уже так, косвенное приложение для внутреннего удовлетворения этой необходимой составляющей гармонии.

Рандо хмурился и недовольно ворчал. Знал он или не знал об увлечении своего племянника – дядя мудро не высказывал осведомлённости на этот счёт, но внезапная мечтательная рассеянность Мистраля, пришедшая на смену привычной собранности и методичности, чрезвычайно раздражала министра. Впрочем, Грандин Мистраль обладал изрядной долей профессионализма и не давал повода для сомнений в собственной безупречности.

Представляя племянника королю, Рандо не без гордости отметил, что молодой монарх оказался совершенно очарован образованностью и манерами юноши и его несомненно блестящим умом.

На содержание Академии была перечислена внушительная сумма, и герен Блезир, так же как и Бренеж, ждали возвращения Мистраля с распростёртыми объятиями. Ученик всегда представляет собой лицо учителя, поднимая планку учебного заведения на невероятную высоту. Особенным же поводом для гордости становятся ученики, умеющие не забывать о благодарности. Мистраль умел не забывать в той мере, в которой рассчитывал выгодно использовать эту память в будущем.

К тому же, сейчас ему самому не терпелось вернуться, и он, раздражая дядю суетливостью, никак не мог дождаться дня, когда Рандо сочтёт возможным обходиться без него.

Он писал страстные письма Ири по несколько раз на дню, отправляя их с курьерами, но понимал, что почта работает настолько отвратительно, что когда их доставят, он, вероятнее всего, успеет вернуться сам. И вряд ли у него возникнет желание присутствовать при чтении собственных сентиментальных од, где не было сказано "люблю", но было сказано так много, что это заменяло любые откровения.

Когда невозможно сделать признание – оно скользит между строк, и любая самая бессмысленная нелепость и обыденность имеет свой собственный глубинный смысл, заставляя получателя перечитывать их раз за разом. Вряд ли Ар станет гадать о содержимом его писем, как и вообще забивать голову по поводу содержания. Но доверяя ему самое сокровенное – себя, Мистраль знал одно: Ири сохранит, не позволяя даже тени насмешки омрачить то, что было доверено и отдано ему настолько трепетно.

На столицу, между тем, обрушились недельные дожди, основательно размыв дороги, и рассматривая из окна залитый потоками воды мир, Мистраль бессильно кусал губы, посылая стихии мысленные проклятия. Ему так не терпелось вернуться, а вот, словно в насмешку, даже природа посылает всевозможные препятствия, не говоря о бесконечных бюрократических проволочках.Глава 28

Тем временем, пользуясь отсутствием "нежелательных лиц", в Академию неожиданно нагрянул высокочтимый герен Лан.

Не то что бы ему были рады – щедрые пожертвования, привилегии и прочие блага от людей, находящихся на вершине своего успеха, быстро забываются, стоит лишь меценату оказаться внизу, – но отказать официально не могли.

Когда левый министр изволил присутствовать на уроках, ни у кого не вызвало удивления, что его внимание привлёк Ири.

Собственно, как бы ни скрипел зубами директор по этому поводу, информация о блестящем ученике, сумевшем затмить популярность несокрушимого Мистраля Грандина, не могла сохраниться в тайне.

Лан был не он первым и не он последним, кто посещал Академию с целью полюбоваться на выдающегося выпускника, сына именитого родителя, и попытаться переманить мальчика под своё крылышко, рисуя перспективное будущее, обещая немыслимые выгоды и головокружительный успех. Иного от Ири Ара не ожидалось. И его наивные мысли о том, что люди покупаются на внешний блеск, находили в данном случае своё подтверждение. Не только на внешность, но также на титул, положение и те выгодные связи, которые он представлял собой по умолчанию.

Несмотря на то, что большая часть капиталов его семьи находилась за границей, здесь, в Артемии, во владении Аров имелся не только родовой замок, но также обширные земли, шахты, приносящие огромные доходы рудники, виноградники и собственный завод по производству вин, дела которого вели доверенные люди отца. Семье Ар принадлежали судостроительные верфи и многое другое, что делало фигуру её наследника на политической и экономической аренах не просто влиятельной – внушительной. Ири Ар представлялся лакомым куском для всех желающих от него отщипнуть. Именно по этой причине Мистраль ревностно охранял и берёг любовника, стараясь отсекать любое постороннее влияние, справедливо считая, что личность подобного масштаба не сможет вечно оставаться в тени. Рано или поздно придётся занять подходящее себе место, а, следовательно, со своей стороны Грандин должен сделать всё возможное, чтобы это место находилось рядом с ним. Потому что выпускать Ири из-под своего контроля опрометчиво. Пойдя на поводу эмоций и рассорившись с Аром, он поступил очень глупо, за что не раз корил себя впоследствии, но, к сожалению, не предпринял ни единой попытки что-либо изменить. Ибо с человеком, которого ненавидишь, трудно дружить, а Ири Ар обладал способностью лишать Грандина рассудка по любому поводу.

Но если раньше возможность сотрудничества казалась безумием, то теперь это не представлялось сложным. Собственно, Мистраль и не собирался усложнять.

Стоило ли говорить, что именно по причине их связи, размышляя о будущем, Ири аккуратно отклонял чужие предложения, но...

Возможно, случившееся далее было бы неизбежно в любом случае.

Говорят, не только противоположности сходятся, но, чаще всего, подобное притягивает к себе подобное. Те социальные идеи и реформы, которые Лан проповедовал в массы, не могли не найти горячий отклик в душе юноши, с ранних лет увлечённого мыслями о равноправии и справедливости в обществе. Оказалось странным понимать, что Грандин Мистраль, регулярно беседуя с Ири на темы политики и хмурясь по поводу тех откровений, которые выдавал любовник, счёл это ересью недостойной внимания. Свято уверенный в том, что пообщавшись в нужных кругах и досконально изучив внутреннюю кухню, Ири рано или поздно поймёт мифичность и несостоятельность собственных заблуждений, Грандин Мистраль совершенно проигнорировал эту часть личности Ара.

То, что Ири Ар выдвигал в качестве своих основных целей, могло обойтись для страны слишком дорогой ценой. По мнению Рана, Ири не мог этого не понимать. Как и того, что поддерживая идеи Мистраля, идя с ним рядом, рука об руку, со временем он бы сумел претворить в жизнь многие из них в той форме, в которой это было допустимо и возможно осуществить. Облегчить жизнь простонародья, сохраняя позиции аристократии, расширить избирательное право, внеся средние сословия, создать выборный парламент, ограничивающий власть короля, издать свод законов, обязательных для всех. Сохраняя монархию, Мистраль полагал нужным принять конституцию, в то время как Ири считал, что равноправие возможно лишь одним способом – свержением самой системы существующей власти. И шутливо одёргивая любовника, намекая на то, что за такие речи хорошенькую шейку ждёт топор палача, Мистраль на самом деле не считал его речи серьёзными, в той мере, чтобы по-настоящему обеспокоиться.

Ири всегда представлялся вольнодумцем, полным утопических идей. Мистралю просто не приходило в голову понять, ЧТО он проигнорировал, за мягкой дипломатичностью и умением уступать не увидев сути, основы, стержня характера Ара.

И совершенно зря.Глава 29- Господин Ар, Ваши способности говорят сами за себя, неужели вы допускаете возможность положить их на что-то меньшее, чем то, чего они, без сомнения, заслуживают?! - министр Лан предпочитал не терять времени даром и брать быка за рога, используя малейший представившийся шанс, а иначе он бы не стал министром, получив этот пост в обход многих, не менее достойных, но менее энергичных и сообразительных.