Глава 6 (3) (1/2)

— Соф, — Ивар свёл брови, наконец посмотрев на Борромео, — я не знаю, что нужно сказать. Но мне дороги мои дети. И каким бы я придурком не был, я их люблю. Не так, как они заслуживают. Не так, как должен любить отец. Может, это вообще и не назвать любовью. — Ивар пожал плечами. — Я не знаю. Но что нам делать дальше? — Этот вопрос мучил Ивара ещё с появления мысли отправиться в мотель. И сейчас, переварив часть случившегося, он понял, насколько загнал себя в угол.

— Конечно, ты любишь своих детей. — Софи блуждала взглядом по лицу Ивара, подмечая каждую чёрточку, каждый уголок, глубину серых глаз, в которых таилось столько всего. — Утром я поняла, что не могу находиться одна в огромном доме. Взяла детей, приехала сюда. Я не знаю, что делать, Ивар, не знаю.

— У тебя есть Винс. Он хоть тот ещё упрямый мудак, самодур и склонен к изощрённым наказаниям, но отойдёт довольно скоро, и он любит тебя. Как и ты, уверен, любишь его. Тебе не о чем думать. И уж тем более не следует думать обо мне. Как бы мне этого ни хотелось. — Ивар вздохнул и провёл ладонью по лицу, будто это стёрло бы все дурные мысли. — Да. — Нужно было на этом немного разрядить обстановку. — Я ляпнул Ангеле, что она должна бояться меня, а не пытаться держать в узде, пугая идиотом-папашей. — Лодброк отбил ритм по шлему и усмехнулся.

Не думать о нём? Когда-то у Борромео это хорошо получалось. Но Ивар прав, она любит Винса, а он — её. И всё должно остаться в прошлом.

— Ивар. — Софи покачала головой и усмехнулась. Подобные слова её почему-то не удивили. — Помирись с Ангелой. Даже не ради себя — ради детей. Кира видит и понимает намного больше, чем может показаться на первый взгляд. И малыш Вилли тоже всё чувствует.

— Легко сказать, когда наши отношения выстроены на угрозах раскрыть моё отношение к тебе Винсенту. — Ивар усмехнулся. Ему хотелось всё рассказать Софии, чтобы она поняла его, но это казалось ему слабостью. Да и тянуть к Борромео его стало бы только сильнее. Ради детей… Ради детей ему нужно было вновь вернуть то отчуждение, что было между ними. Или из-за страха, что даже София не будет его любить? — Она считала, что ты можешь переспать со мной из жалости в период апокалипсиса. Но, как мы оба знаем, это случилось, потому что мне невозможно было противиться. — Ивар откинулся на спинку дивана. Маска типичного мудака и подонка всегда находилась рядом. Нужно было разрушить вновь ненормальное влечение, из-за которого даже сидящего сейчас здесь Лодброка бросало в жар при каждом взгляде на губы Борромео, на её вздымающуюся грудь. То, как элегантно она двигалась… Ивар невольно залюбовался, но тут же одёрнул себя. Пусть он и не жалел о случившемся, но ведь повторения можно было попробовать избежать?

— Она угрожала тебе этим, серьезно? — Уголки губ Соф дёрнулись вверх. Услышанное и позабавило, и возмутило одновременно. — Какая чушь. — Но вдруг вспомнилось, как в баре алкоголь развязал Ангеле язык и какие обвинения тогда слышала Софи. Она помрачнела, отгоняя воспоминания, звучавшие голосом Энн. Но, подняв глаза, столкнулась с Лодброком взглядом, и между ними будто пронёсся разряд тока. Её собственное тело среагировало мгновенно, и Софи ощутила, как кровь приливает к щекам. А она-то думала, что давно уже переросла это умение. Предлагая Ивару остаться в её доме на ночь, Софи хотела поддержать его, дать ему возможность поговорить по душам. Очевидно, это было ошибкой. — Завтра поговорю с Винсом. Может, не будет против, если я увезу детей в Италию, отдохнуть на пару недель. Я могу взять и Киру с Вилли тоже.

— Она нашла моё слабое место и умело действовала. — Ивар откинул шлем на пол и улёгся на диване. Слова об отъезде были успешно проигнорированы. — Не хочешь ещё разок из жалости? Обещаю, буду тихим и осторожным. — Изобразив закрытый замок возле рта, Лодброк похлопал себя чуть выше колен.

Слабое место… Значит, она, Софи, была его слабым место. Эта мысль так неправильно, недопустимо согрела душу Борромео, что хотелось спрятаться в дальний угол, обернуться волком и завыть на луну.

— Всё это не было из жалости, — ответила она, качнув головой.

— Да брось! Или всё было настолько плохо? — Ивар повернул голову к Софии и облизнул зубы. — Конечно. Зачем нам такая банальщина. Иди, я покажу тебе действительно стоящие вещи. Можешь даже после этого почесать меня за ушком. — Он утрировал все слова Ангелы, сыпавшиеся в его адрес. — Пожалуйста. Я буду хорошим пёсиком, правда.

«Всё ещё хочешь, чтобы я остался на ночь? Считаешь, что во мне осталось то немногое, что ты когда-то приняла за свет?»

Софи откинулась назад, вытянув руки по спинке и устроив на них подбородок. Губы тронула грустная улыбка. Она понимала, что толкало Ивара на эти слова, понимала слишком хорошо. Отвечать ничего не хотелось, и София лишь смотрела на него сверху вниз.

— А чего так? — Ивар приподнялся, неторопливо и лениво приближаясь. — Может, — облизнул губы, — я должен как-то иначе заслужить, хозяйка?

— Прекрати. — Синие глаза предупреждающе сузились, а тонкие пальцы опустились на его губы, намекая, что лучше не продолжать. — Я не Ангела и не одна из твоих подружек. Не играй со мной в эти игры, Ивар.

Изобразив удивление, Лодброк сжал запястье Софии и прижался губами к пульсирующей жилке, будто подстраивая свой ритм сердца под её, перенимая его.

— Я что-то не так сделал? Мало для жалости? — В глазах, устремлённых на Борромео, наигранная преданность смешалась с тягостным отказом какой-либо веры в собственную значимость самого себя. — Я научусь, только не уходи. — Эту фразу Лодброк поспешил испортить, проведя языком по тонкой коже. Ведь крохотная часть Ивара буквально молила о нежности.

Софи прикрыла глаза, ощущая теплое прикосновение к коже — это прикосновение стирало её благоразумие, только-только собранное обратно по кусочкам. Сердце билось в груди, стучало так громко, готово было выпрыгнуть из груди. Прямо в шершавые мозолистые и по-мужски красивые широкие ладони Ивара Лодброка.

— Ивар. — Предупреждение скатилось до жалкой мольбы не переходить черту, которую всё внутри неё сейчас очень хотело перейти. Она знала, что за игру он ведёт, нарочно. Нужно было отдёрнуть руку, накричать, вернуть всё на свои места. Но даже маленькое прикосновение туманило разум, даже так, даже перед ним она устоять не могла.

Лодброку требовалась вся его выдержка, чтобы не сорваться вот так просто. И что самое больное — Софи стоило только поманить его сейчас пальчиком или прогнать, он плюнул бы на всё и сделал ровно так, как она хотела.

— Ну же, прикажи. — Ивар стиснул зубы, едва сказав это. Не прерывая зрительный контакт, он опустился на пол, припал губами к коленям Борромео, периодически выводя влажные узоры языком на её коже, поднимаясь выше.

Софи вздрогнула. Пальцы впились в ткань дивана, как попытка сохранить остатки разума. Кто-то из них должен был прекратить это. Очевидно, не она. У неё — такой сильной, идеально владеющей собой — просто не нашлось ни одного грамма этой хвалёной силы. Она не могла противостоять ему, когда он оказался у её ног, когда его язык скользил влажной дорожкой по её бедрам… Тихий стон сорвался с её губ, а всё тело уже горело в жажде ласки, и предательская влага между ног выдавала её с потрохами. Она так сильно хотела его, что было больно даже дышать.

Когда внутри всё разрывалось и, переворачиваясь, соединялось, Ивар молил лишь, чтобы София остановила его. Прекратила эту игру, остановить которую он сам уже не мог. Лодброка уничтожала мысль, что он и впрямь, ощущая возбуждение и желание Софии, вновь и вновь был готов падать к её ногам. И сколько бы он ни вырывался, её хрупкие руки слишком крепко сжимали кожаный ремень, обвязанный вокруг его шеи. Приди в голову Борромео избавиться от надоевшего питомца, ей хватило бы затянуть этот ремень потуже, и Ивар бы всё так же преданно смотрел бы ей в глаза, не предпринимая попытки вырваться. Лодброк злился, рычал, но его желания абсолютно были схожи с тем, чего хотела София. И он отчаянно не желал верить, что Борромео не пользовалась своей властью так, как он это понимал. Она любила его любым. Оставалось только самому Ивару принять этот факт. Но он отбивался от этого, придумывая всё новые и новые способы оттолкнуть от себя Софию. Всех.

— Ты так хочешь. — Лодброк уткнулся лбом в живот Софии, сдерживая дрожь, сдерживая желание завыть от возбуждения, сдавленной обиды. — И тебе нравится. — Его крепкие ладони упёрлись во внутреннюю часть её бёдер и развели их в стороны. Кожа на голове взмокла от попавшего под контроль инстинкта быть сверху. Сильный, по животному мощный Ивар замер, ожидая слов Софии.

— Я не могу противиться тебе. — Губы дрогнули, собственный голос казался чужим, узнаваемым с таким трудом. — Это выше меня. — Разве так бывает, чтобы в одном человеке умещалась такая разная любовь? Любовь Пауло делала её сильнее, жестче, наделяла властью. Ивар был слабостью Софии, но он вспарывал её грудную клетку без анестезии, и боль эта уносила прямиком в рай. Она любила его. До сих пор. Всегда. Руки Софи дрожали, когда она приподняла его голову за подбородок, чтобы увидеть глаза. Она понимала, что Ивар, возможно, прочтёт всё в её собственных. Но скрывать эту любовь, разрывающую изнутри на части, больше не было сил.

— Что ж ты так рано сдаёшься? Не интересно стало, как только я принял свою роль? — Ивар дёрнул головой, высвобождаясь и пряча потемневшие глаза. Его пальцы крепче сжали бёдра Софии, но он тут же ослабил хватку, дрогнув, будто сделал что-то слишком непозволительное и страшное. — Ты… — он оставил поцелуй на её животе, приподняв одежду, — управляешь мной. — Очередной влажный поцелуй, и Лодброк, оказавшись совсем близко, что не позволяло Борромео свести ноги, переместил ладонь на её талию. — Успешная дрессура. — Он сходил с ума уже не только от противоречий, но и от испепеляющего адского желания очередной близости с Софией. Всё было хорошо, только когда она была рядом. И этот покой опьянял в таких больших дозах.

— Как и ты — мной. — Рваное тяжёлое дыхание и нехватка кислорода сбивали голос. — Неужели ты не видишь? — Над верхней губой выступили капельки пота, и Софи собрала их языком. Воздух в комнате накалился, слишком высокая температура, слишком горячие губы, что спускались ниже и ниже, заставляя её дрожать от желания. Кожа под его руками горела и плавилась, а кровь в её жилах превратилась в огненную лаву. — Ивар… — она прикусила губу, чтобы погасить тихий стон, — пожалуйста…

— Нет, девочка, — как-то неправильно выделив последнее слово, рыкнул Ивар. Получив просьбу, воздвигнутую в ранг приказа, он не стал дожидаться реакции Софии, тут же начав выполнение. В Лодброке было слишком много злости и боли, он жил ими и даже извращённо наслаждался. Но сейчас Ивар в прямом смысле сражался с самим собой, только бы не причинить Борромео боль, не вынудить разделить её с ним. Выуживать из себя нежность было сродни испытанию на прочность. Лишь иногда, оторвавшись от массирующих и всасывающих движений, он слабо прикусывал кожу, но тут же жмурился и спешил покрыть поцелуями этот участок, будто вымаливая прощение. Ивар пытался убедить себя, что столь несвойственным ему положением наказывал себя, но распирающий огонь в животе сбивал с мыслей. Отчего-то удовольствия он получал не меньше. И уж точно пыткой назвать это он не мог. Когда наконец дыхание Софии участилось, а её ноги сильнее сжали широкие плечи Ивара, большой палец ускорил процесс, действуя круговыми движениями, слегка надавливая.

Софи цеплялась то за ткань дивана, то вплетала пальцы в короткие волосы Ивара — нет, не пытаясь перехватить контроль, этого она не хотела. Шумное тяжелое дыхание было призвано не дать стонам вырваться наружу, но всё же они слетали с покрасневших от прикусываний губ. Горячая волна, что накрыла тело Софии, принесла расслабление, но не утолила жажду. Софи скользнула на прохладный пол, оказавшись рядом с Лодброком на коленях. Её глаза лихорадочно блестели, губы пересохли, и язык увлажнил их мимолётным движением. Борромео подалась вперёд, мягко касаясь губ Ивара, а её руки нашли края его футболки и потянули вверх, задевая горячую кожу.

— Не нужно. Не сейчас. — Ивар быстро закачал головой из стороны в сторону и закрыл глаза. Что она вообще творила? Что творила с ним? Сошедший с ума пульс отзывался шумом в ушах, и хотелось всё послать на четыре стороны. — Ведь дети, — вспомнил Ивар в момент, когда уже его пальцы пытались справиться с ширинкой. Нет. Лишь бы она не сказала ничего против…

— Они давно спят. — Это её голос, её слова? Разве могла она говорить такое? Но слова прозвучали, а губы коснулись линии его ключиц, повторили замысловатые линии татуировки, что едва виднелась в темноте. Только чёрные линии, будто краска проникла в сами вены. Это завораживало. Мягкие пальцы Софии гладили его спину, заключив в объятия, которые не собирались размыкаться. С Борромео творилось какое-то безумие, голос разума давно спал, но она так хотела Ивара, так скучала, что отступить назад уже не могла.

— Скажи, ты суккуб? Астарта? — Ивар нервно улыбнулся. Совсем не этого он ожидал от Борромео. — Благочестивая София грешит. — Лодброк медлил, пытаясь осознать, что вообще творилось сейчас с его разумом и здравым смыслом. Но запахи тела Борромео, её вкус, действия — вся она — сводили с ума. Только вот Ивар совсем не знал, как должен был теперь обращаться с ней, что следовало делать. Он не хотел причинять ей боль, но и иначе он уже не мог. Тот нежный, внимательный Ивар исчез в больничной церкви, уступив место человеку, наполненному извращёнными желаниями.

— Я сумасшедшая, очевидно. — Софи улыбнулась и коснулась уголка губ Ивара в невесомом поцелуе, а потом отступила, чтобы снять домашнее платье, а вслед за ним и тонкое белье. Она плавно прошлась до двери — убедиться, что та закрыта, — позволяя разглядеть свой силуэт в смешанном тускловатом свете луны и фонаря. А потом избавила от одежды и самого Лодброка. — Идём. — Крепко сжав его за руку, Софи увлекла Ивара на диван — не слишком широкий для них двоих — подтолкнув, чтобы он лег, и она сама оказалась рядом. Их тела соприкасались, и тепло сплеталось воедино. Софи приподнялась на руках и коснулась подбородка Ивара, прокладывая дорожку влажных поцелуев, и в каждом прикосновении таилась неспешная нежность. Днём они походили на двух школьников, которые спешили до прихода родителей. Сейчас — впереди была вся ночь.

— Соф, я не… — Ивар стиснул зубы, позволяя Борромео вести свою игру, ведь сам он совершенно ничего не понимал. Его словно заново — поцелуй за поцелуем — учили любить. Любить нежно, без причинения вреда. Любить всем сердцем, которое каким-то чудом ещё не остановилось, периодически замирая. Лодброк то и дело отнимал руки от Софии, осознавая, что начинал сжимать сильнее, но продолжил принимать ласки, ставшие для него уже убийственными. С каждым её поцелуем его кожа плавилась, он вздрагивал, боролся с желанием подмять Софию под себя, впиться в её шею, оставить след от ладони на ягодицах… Но только рычал, как волк, привыкший к определённому человеку, но всё ещё сопротивлявшийся этой самой привычке.

— Позволь мне… — Не то просьба, не то утверждение сладким шёпотом на ухо, обжигая горячим дыханием кожу, и губы Борромео снова принялись исследовать тело Лодброка, словно это была их цель: покрыть любовью и нежностью каждую клеточку, не упуская ничего. Чувствуя, как его тело реагирует на её прикосновения, Софи сама вздрагивала. Она хотела своей нежностью — которой было так много для него — собрать его по кусочкам, собрать воедино, чтобы он стал собой. Обнажённые тела были так близко, и между ними не было ни одной видимой преграды. Их сердца гулко стучали, казалось даже, в унисон. Мягкие губы следовали всё ниже и ниже по кубикам напряжённого пресса, ставшего камнем.

Ивар задержал дыхание. В другой ситуации он бы и не думал — намотал бы на кулак волосы, вогнал бы до предела во влажный и горячий ротик. Но от Софи он не хотел этого. Не так. С сомнением он посмотрел на Борромео, приподнявшись. Его обнажённая перед ней и истерзанная, едва светившаяся душа отразилась в её глазах.

— Я хочу тебя, но не уверен, что могу… — Ивар выдохнул, пытаясь вернуть контроль над собой. Волнение — не лучший помощник в сексе.

Софи выпрямилась и скользнула в его объятия, принося успокоение кольцом своих рук. Исходящее от него волнение передалось и ей, словно они не были когда-то женаты, словно не оказались сегодняшним же днём в пригородном мотеле — всё это было как будто не с ними — а встретились в первый раз, дрожа от волнения.

— Всё хорошо, — нежно шептала она, чуть касаясь губами мочки его уха. — Я доверяю тебе, верю. — Этими словами она вверяла ему себя. Хотя нет, она давно уже это сделала.

Тысячи разрядов пробили тело Лодброка. Она верила ему? Как она могла верить ему, если он сам не до конца верил, что способен ещё на нечто, кроме разрушения? Но доверие Софии, возможно, было настолько сильным, что Ивар невольно потянулся к её губам. Дрожащий и осторожный поцелуй. Пальцы неторопливо повторяли всё ещё незабытые линии тела Борромео. Ивар усмехнулся своим мыслям, за которыми прятал трепет.

— А ведь она была права, — хрипло и с улыбкой произнёс Лодброк. То ли пытаясь прервать пытку, боясь не выдержать, то ли просто успокоить себя.

Просто так лежать рядом с ним, утопать в его объятиях… О таком София и не мечтала, не представляла возможным уже много лет, фактически вырвав Ивара Лобдрока из своего сердца. Но он просто пустил там корни, и на месте срубленного дерева вырос новый росток.

— О чём ты? — Софи приподняла голову, чтобы видеть его лицо.

— Ты была в каждой моей грёбаной фантазии. Всё время. — Остановившись, Ивар осторожно провёл пальцами по волосам Софии, приподнимая их, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не рассмеяться от собственного дурацкого признания. Кто ещё был способен сморозить такое посреди самых нежных ласк за всю его жизнь? Только один человек. И он сейчас наслаждался и умирал от каждого движения Софии.

Широкая улыбка осветила лицо Борромео. В этом признании было столько личного… Последние оплоты крепостей рушились между ними. Софи было всё равно, что будет потом. Реальность обрушится на них огромным небосводом, но это будет только завтра.

— Я никогда не забывала тебя. Так и не смогла.