Глава 6 (3) (2/2)

— А где же фраза, что я придурок? — Он снова был пацаном, единственной проблемой которого было разве что, чтобы родители не вернулись раньше положенного. Подав наверх бёдрами, он упёрся в Софию и лукаво улыбнулся. Отпустить все переживания было слишком трудно, но, позволив себе быть собой, вспомнив, что София принимала его таким, какой он есть, стало легче.

Софи рассмеялась, тихо и мелодично, уловив смену настроения Ивара. Улыбка, игравшая на её губах, стала хитрее, а сама она — на восемь лет моложе. Софи поёрзала бёдрами в дразнящем движении, сильнее прижавшись к Ивару, и впилась губами в его губы, но в этот раз поцелуй был горячее и требовательнее.

Лодброк отдал ей все права на себя, на свою жизнь, на остатки души. И ни капли не сомневался в своём решении.

— Может, ты… — Ивар, вернувшись в реальность, сглотнул. Когда он просил о чём-то девушку? Только требовал. Лодброк доверял Софии. Но не был уверен, что выдержит сам, что справится.

— Хорошо. — Тихий доверчивый голос. Ноги по бокам от его бёдер, пальцы, нежно поглаживающие его кожу. Она направила его — интимность этого момента зашкаливала так, что перехватило дыхание, — и опустилась медленно, плавно, тягуче — до конца. Кусая губы, только чтобы не застонать. Выгнулась в спине и плавно качнулась.

Тяжёлый вдох, но кислорода всё равно не хватало. София — такая влажная, горячая — доводила до безумия. Она скользила на нём так гладко, словно, как в избитом штампе, была создана именно для него. Пальцы прошлись по её рёбрам, всё же немного надавливая, опустились на ягодицы. Хотелось до боли сжать их, задать свой темп, но Ивар резко убрал руки, зашипев от досады. Подавшись вперёд, Лодброк обвёл языком вокруг торчавшего соска, оставил влажную дорожку из поцелуев между грудей Борромео, но вновь отстранился.

Софи нашла руки Ивара и переплела их пальцы, найдя в них опору. Сдерживать стоны было всё труднее, и иногда они срывались с губ: тихие, но чувственные, полные откровенного наслаждения, подарить которое мог только любимый мужчина. Борромео не торопилась наращивать свой ритм, желая растянуть эти мгновения как можно дольше и потом оставить их в памяти. Волосы падали на лицо, липли ко взмокшему лбу, но чтобы их убрать, пришлось бы отпустить руку Ивара, а Софи просто физически не смогла бы сейчас этого сделать. Почувствовав, как поднималась горячая волна внизу живота, Софи склонилась к лицу Ивара, почти касаясь его, а с её губ всё чаще срывались рваные стоны.

Мокрый, он едва удержался, чтобы не оттянуть её нижнюю губу, проведя вместо этого по ней языком, ощутив солёный вкус. София сжала его внутри себя, что Ивар не сдержал глухого рычания. От накатывающего удовольствия по телу распространялся пожар.

— Чёрт, таблетки? — Только сейчас Лодброк понял, насколько ему снесло голову. Он придержал Софию за бёдра, замедляя её ритм.

— Таблетки, — ответила Софи едва ли не севшим голосом и опустилась на Ивара, всё ещё ощущая его внутри. Быстрый стук сердца, лёгкая дрожь… Ей так не хотелось отпускать этот момент. София спрятала лицо, уткнувшись в шею Ивара. Осознание того, что утром всё вернётся на свои места, заставляло её крепче прижаться к нему.

Ивар прижался щекой к Софии, придерживая её бёдра. Быстрые толчки, приглушённое грудное рычание, мягкие поцелуи в плечо, сбитое напрочь дыхание. Борромео вынула из Лодброка всю его душу, залатала и вернула обратно. Она болела, отказывалась уживаться вновь среди всего безумия и мрака, но это было всего лишь дело времени.

Излившись внутрь Софии, Лодброк закрыл глаза, шепча её имя. Всё походило на плохо знакомый фильм, который вроде как приближался к финалу, но верить в это не хотелось. Заключив лицо Софии в ладони, Ивар приподнялся, желая видеть её глаза.

— Люблю только тебя. И ничего не хочу с этим делать. — Хриплый голос проник в само сознание, разнёсся по венам и достиг самого сердца.

— Я люблю тебя. — Слова Ивара наполняли Софию теплом, согревая изнутри, и её глаза светились, сияли — в них было столько счастья, маленького глупого счастья. Хотелось смеяться, петь, танцевать, бежать босиком по траве. И хотелось так лежать с ним целую вечность, чтобы следующий день никогда не наступил.

Улыбка Ивара — такая спокойная и нежная, совсем позабытая — не сходила с лица. Если не знать Лодброка, то можно было бы решить, что он смутился. Осторожный поцелуй в кончик носа, и Ивар не удержался, чтобы не щёлкнуть зубами, отстранившись. С Борромео всегда было так же легко раньше. И от этих мыслей Лодброк нахмурился. Но за время без неё он понял, что следовало наслаждаться каждым моментом жизни, приносящим хоть какие позитивные чувства.

— По-хорошему, не мешал бы душ. — Ивар пробежался пальцами по телу Софии, до куда доставал. — Я весь сырой. — Будь он в другом месте, и не подумал бы о таком. Ему всегда нравилось наслаждаться таким теплом до последнего. — Представляю, если сейчас в таком виде разбужу детей. Нет. Не хочу представлять. — С глухим шлепком он накрыл глаза ладонью.

— Они все в гостевой. Точнее теперь это детская. — Софи погладила его ладонь, закрывшую лицо, и поднялась, садясь на край дивана. — Сходи в душевую в моей спальне. — И едва удержалась от озвучивания мысли сходить туда вместе с ним. Она думала, ощущение единства исчезнет, стоит отпрянуть от Ивара, но нет, эти угольки всё ещё тлели в груди.

— Я мигом. — Быстро чмокнув в уголок рта Софию, Ивар метнулся в душ. Он очень нуждался в этом холодном потоке воды, чтобы хоть немного привести в норму мысли, но никак не мог перестать просто улыбаться. Вернувшись буквально на цыпочках, на всякий случай, с намотанным на бёдра полотенцем, Лодброк притянул Борромео к себе, устроил подбородок на её плече, прижимаясь холодным после освежающего душа напряжённым телом. Казалось, что именно так всё должно было сложиться в их жизни. И никаких разводов, ссор, ни Винсента, ни Ангелы…

— Мне тоже туда надо, — тихо произнесла Софи с улыбкой, но не пошевелилась и не предприняла попытки встать. Она точно знала: каждую минуту запечатает в памяти. Утром начнётся привычная жизнь, всё вернётся на свои места, но эта ночь принадлежит только им двоим. — Я быстро, — шепнула она ему на ухо, оставляя на холодной коже лёгкий поцелуй. Софи вернулась через десять минут в уютной домашней одежде, с влажными волосами, принося с собой едва уловимый цветочный аромат, и снова скользнула в руки Лодброка.

— Ты слишком долго. Наказать бы тебя за это. — Ивар провёл языком по ушку Софии, нежно прикусив. Он не торопился одеваться, оставшись в джинсах. Будто в одежде он вновь вернулся бы в ту «чужую» жизнь. — Но прощу, если посидишь со мной на крыльце и дашь добро на сигарету.

— Хорошо. — Причин для возражений не было, да и если бы и были — возражать не хотелось. Софи снова держала Ивара за руку, если бы только можно было никогда не отпускать его… Если бы только всё было иначе. Ночной воздух приносил умиротворяющую свежесть, но мысли не свежели, они так и оставались неправильными, недопустимыми, но в них было столько теплого уюта и покоя.

Молча закурив, Ивар прижал к себе одной рукой Софию, прикрыв глаза, как самый довольный кот на всей планете.

— Нам ведь стоит всё обсудить, так? — Лодброк повёл плечами, будто пытаясь сбросить с себя ненужные проблемы.

— Наверное, да… — Как бы ни хотелось остаться навсегда в этой ночи, время было беспощадно. И Ивар прав, им нужно было всё обсудить. Но что, как… Как отпустить того, кого любишь? Софи не знала, но сердце наполнялось тяжестью, и, прячась от этого ощущения, она сильнее прижалась к Ивару. У неё всегда были правильные слова и решения, чёткое понимание, что делать. Но сейчас… сейчас Софи всего этого не хотела.

— Будем честны. — Ивар затянулся и выдохнул дым в сторону. — Ты не уйдёшь от Винсента. — Слова вырвались с болью, почти убийственно, но Лодброк не мог позволить себе показать, как ему сложно. Не мог показать, как разрывался между тем, что правильно, и тем, чего желал сильнее всего.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты был не прав… — Даже представить страшно, что было бы, узнай Винс о них. Особенно после случившегося днём, когда они и так ходили по краю, нарушив его приказ. — То, что есть между нами, будет нашей тайной.

— В этом и проблема. — Осторожный поцелуй в висок. — Между нами не должно быть никакой тайны. Или всё открыто, или ничего. — Лодброк тяжело вздохнул и откинул в сторону окурок. — Блять. — Нехотя поднявшись, Ивар подобрал его и сжал пальцами. — Соф, — взъерошив влажные волосы, Ивар опустил голову в ладони, — ты вытаскиваешь из меня то, что без тебя мне совершенно не нужно. Я становлюсь уязвимее. Без тебя я… вынужден быть другим. А если мы будем… — Кулак Ивара опустился на его же колено. — Мне не нужно всё это. Если я буду один. Понимаешь? — Он поднял влажные глаза на Борромео.

«Или всё открыто, или ничего…» — слова эхом отдались в мыслях Софии. Не слова — приговор. Она согласилась бы на тайну, редкие встречи с оглядкой, согласилась бы на всё.

— Ивар, послушай меня. — Софи встретилась с Иваром взглядом, и в глазах предательски защипало. — Утром ты вернёшься в свою квартиру и в свою жизнь. Я буду ждать, когда Пауло простит меня. У нас нет другого выбора. Но я ничего не забуду. Я буду хранить это здесь. — Дрожащие ладони прижали его ладонь туда, где билось её сердце. — Я люблю тебя, и это никто и ничто не в силах изменить.

— К чёрту! Это так несправедливо! — взревел Ивар, вскакивая на ноги. Гравий жалостно скрипел под его ногами, как скрипели разрывающиеся нити, которыми Софи совсем недавно сшила его душу воедино. — Я пытался помириться с Ангелой. Пытался. Но всё пошло крахом. Потом побег Киры… Я мчался за ней, радуясь, как идиот, что вновь увижу тебя. Но пытался показать, какой я монстр. Пытался оттолкнуть тебя. Ведь зачем я тебе? Я не понимал. И за всё это грёбаное время я счастлив. Действительно, мать твою, счастлив!

Его голос, такой родной, резал по сердцу не хуже ножа. Ноги не слушались Борромео, колени дрогнули, и Софи опустилась, почти упала на тёплое дерево своего крыльца.

— Тебе лучше наладить с ней отношения. — Собственный голос стал чужим и таким неживым, Софи не узнавала его, как не осознавала и смысла слов, которые произносила.

— А есть выбор? — Лодброк замер. — Правильно. — И он вновь стоял перед Софией на коленях. — Я готов снова и снова валяться, молить… Всё, что угодно, только чтобы быть рядом. И ненавижу все эти «но», что появляются сразу после этих слов. Я вынужден быть тем, кто я есть теперь. И прошу, не надо больше пытаться разглядеть во мне свет. Мне он не нужен без тебя. Совсем не нужен. — Однако, в противовес своим словам, Ивар спрятал голову на коленях Софии. — Только позволь мне быть рядом. — Пусть разрывало на две части. Пусть нестерпимо болело. Но он не мог теперь отказаться от крошечного шанса видеть Софию и чувствовать себя живым.

— Если ты этого хочешь. — И снова её пальцы погружались в его волосы, поглаживая мягкими нежными движениями. — Я не хочу терять тебя, не хочу, чтобы ты становился чужим. Я никогда не могла оттолкнуть тебя… И ты всегда найдешь поддержу в моём лице… Я, — говорить было трудно, слёзы душили, — я буду рядом, даже если буду далеко.

— Знаешь, я мечтал уснуть рядом с тобой. — Ивар поднял глаза и растерянно улыбнулся. Он готов был вывернуть себя наизнанку перед Софией. — Не смейся. Это так.

— Эту мечту легко осуществить. — Борромео и не думала смеяться, смешного ничего здесь не было. Наоборот, было грустно, потому что эта мечта была последним, что они могли вместе осуществить.

— И только посмей пискнуть. — Ивар сощурился и закусил губу. Несмотря на все волнения он собирался насладиться свободой по полной. Подхватив Софию, он закинул её на плечо и вошёл в дом.

Софи только тихо рассмеялась, и снова невероятная легкость наполнила её. Софи ощущала себя девчонкой-девчонкой. Чувство, которое она уже и позабыла за маской сдержанности воспитанной леди, которая так прочно въелась в её кожу. Но с Иваром исчезали все маски.

Ладонь Лодброка мягко, но ощутимо опустилась на ягодицу Софии.

— Будешь шуметь, укушу там, где никто не увидит. А я буду знать, что ты каждый раз трогаешь себя и вспоминаешь обо мне. Представь, как это будет злить меня и возбуждать. — С каждым словом голос Ивара садился, почти скатываясь в утробное рычание. Он не спрашивал, куда идти. Точно знал, что в её спальню. Последнее пристанище их столь лёгкого и чем-то юношеского настроения.

— Только попробуй! — дерзко предупредила Софи, но щёки заалели, и приятная дрожь возбуждения прошлась по коже. Воображение, затронутое его словами, его низким голосом, рисовало картины… Чёрт, она уже хотела, чтобы он выполнил свою угрозу.

— О, поверь, про укусы, боль я знаю всё. Но ты… — Ивар опустил Софию на кровать, нависнув сверху. — Ты можешь полюбить такое. А я этого не могу допустить. Иначе утонем вместе. — Поглаживания стали медленнее, требовательнее, но Ивар не торопился. — Ты должна остаться светом, Соф. Ради меня. — Вздрогнув от своих же слов, Ивар остановился.

— Этого не будет. — Софи мягко улыбнулась, глядя ему в глаза — в самую душу. — Никакой боли. — Она обняла его лицо ладонями, но тут же опустила одну вниз по его горячей коже туда, где было его сердце. Она ощущала, как оно билось в его грудной клетке — как будто в её руках. Оно рвалось к ней, как под гипнозом. — Твой свет здесь. Он был здесь всё это время и уже никуда не исчезнет. Твоя любовь ко мне — вот твой свет.

— Он только для тебя, мелкая, — согласился наконец Ивар. Признать эту свою сторону было слишком трудно, но вот так, наблюдая, как сияло лицо Софии, Лодброк сам себе казался настоящим героем, способным на всё. Лишь бы она так же смотрела на него. — Я никогда не подведу тебя. — Уткнувшись взмокшим лбом в шею Софии, Ивар дышал ровно и спокойно. Даже зная, что стоило рассвету пронзить небо, их невесомое счастье завершится, Лодброк не жалел об этом времени, проведённом с Софией.

— Я знаю, — тихо отозвалась Софи. Она обнимала его, гладила по затылку и плечам, понимая, что в последний раз, и от этой мысли болело сердце. Если бы только было можно что-то изменить… Но все обстоятельства были против них, а они вдвоём — против всего мира. Софи не хотела засыпать, хотела запомнить каждое мгновение — Ивар в её объятиях, но организму требовался отдых после долгого дня, и вскоре сон пересилил её.