Глава 4 (3) (2/2)

— Мне не нужно копаться в тебе. — Борромео улыбнулась, глядя, как он прятал глаза под очками, но улыбка вышла полная грусти и тоски. — Мне достаточно просто посмотреть на тебя. Мы с тобой так долго делали вид, что нас ничего не связывает. Но я помню слишком многое. А знаешь, что помню лучше всего? Как шесть лет назад, в больнице после неудачного покушения Джонни Болтона, ты не отходил от меня ни на шаг. Тогда ты сказал мне, что будешь рядом. А сейчас рядом буду я. Даже если ты сделаешь это. Я буду бороться за твою душу. — Ещё одна черта, которую она перешла. Но почему сейчас это не волновало?

Ладонь опустилась на стол сильнее желаемого, но тут же Ивар рассмеялся. Глухо и прерывисто.

— Нет души, мелкая. Разодрана и сожжена. — Лодброк отвернулся, наблюдая, как засуетились мужчины в чёрных костюмах возле выхода из соседнего дома. Сигарета тут же легла в губы Ивара. Он щёлкнул зажигалкой, но только чтобы вновь её потушить.

— Не правда, — слетел ответ с дрожавших губ, и одинокие слезинки скатились по щекам Софии. Она больше не смотрела на Ивара, взгляд был прикован к крыльцу соседнего дома, где вот-вот должен был появиться Ридель. — Это неправда. Иначе почему ты прячешь глаза?

— Ультрафиолет. Говорят, нужно защищать сетчатку. Боюсь ослепнуть.

Напряжение достигло почти что своего апогея. Ивар нервно дёрнул головой и взглянул на часы. Ещё каких-то несколько минут, и самый обычный сигнал закуренной сигареты и требование счёта дадут отмашку снайперу работать. Всё было просчитано до мелочей. Кроме того, что увяжется София и вывернет наизнанку его чёртову душу. Ведь осталась-таки и рвалась сейчас, металась, загнанная в тёмную клетку, обмотанная цепями ненависти и одиночества.

— Складно врёшь. — Горькая усмешка тронула побледневшие губы Борромео. Её рука потянулась к его руке, мягко касаясь дрожавшими пальцами. — Мы с тобой всегда были вдвоём против всех. Даже когда любили других. Посмотри на меня. Неужели ты не видишь? Твоя жизнь — моя, так ты сказал мне однажды. А моя жизнь — твоя. И я знаю, Ивар, ты кто угодно, но не убийца. Ты не отнимешь жизнь у невиновного человека. Сними очки, посмотри мне в глаза и скажи, что это не так. Но не лги мне, я всегда знаю, когда ты лжешь.

— Да дьявол тебя дери! — хрипло, сдавленно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Зажигалка невзначай выпала из ловких и цепких пальцев Ивара. Как только он наклонился за ней, неловкий взмах головой и очки слетели с лица. Лодброк выдал ещё несколько крепких слов. Поднимаясь, он швырнул очки на стол, но зацепил ручку графина, и всё его содержимое вылилось на его рубашку. Ткань, быстро намокнув, прилипла к телу. — Довольна?! — надрывно рявкнул Ивар, пытаясь как можно быстрее вытереть с себя сладкую и липкую жидкость, но легче плюнуть, чем вычистить такое чистой бумагой. Ивар плюнул и рухнул на стул, опустив голову и устроив ладони на затылке. — Ненавижу. Чёрт. Ненавижу. — Он не осознал до конца, что именно только что сделал, но тело трясло, будто на морозе его окатили ледяной водой. — Ненавижу настолько, что убиваешь меня. — Зубы скрипели, как при сильнейшей боли, разрывающей на клочья.

Софи откинулась на спинку уличного стула, стирая испарину со лба и липнувшие к коже светлые пряди. Чуть поодаль за спиной Лодброка в лимузин садился Кристоф Ридель вместе со своей женой и тремя детьми. Она верила и не верила одновременно. Ивар в самом деле сделал это. Вернее, не сделал. Нарушил приказ — из-за неё. Он её услышал.

— Вода. Надо водой. — Голос предал Борромео и охрип, когда она поднялась на ноги и встала за спиной Лодброка, опустив ладонь на крепкое плечо, и его дрожь передалась и ей.

— Прекрати. — Ивар резко подался вперёд. Уличное кафе — совсем не место для таких проявлений слабости. — Просто прекрати. — Лодброк нахмурился и, нацепив очки, попросил счёт у защебетавших вокруг него сотрудниц. Он не двигался. Все его мышцы словно превратились в камень. Перед Винсом ему ещё предстояло ответить, но сейчас… Что теперь ему было делать с полученной информацией, вбившей внушительный гвоздь в его ладно выстроенную броню?

— Ты сделал всё правильно. — Ни единого колебания, ни намёка на сомнение, отменное владение собой. Софи вернула себе себя прежнюю. — Перед Винсом я отвечу. — Или прежней ей уже никогда не стать?

— Не смей! — Ивар вскочил на ноги, наплевав на все взгляды, устремлённые на них. Дрожащими и непослушными пальцами он достал несколько купюр — явно больше необходимого — и, оставив их под блюдцем с нетронутым пирожным, потянул Софию за руку на выход. — Никогда не смей закрывать меня собой! — рычал Ивар. Мышцы лица дрожали, по нему проскакивали сотни переживаний.

Ноги дрожали и едва слушались, и Софи едва поспевала за Лодброком, но она и не подумала предпринять попытку вырвать руку. Сейчас она не сделала бы этого ни за что на свете.

— Я делала это не раз. И сделаю снова. Потому что только у меня хватит на это сил.

— Слышишь, сильная, — голос Ивара гремел, казалось, на всю улицу, — не смей задвигать меня! Я в стороне стоять не буду! — Дойдя до джипа, Лодброк подтолкнул Софию к машине, но в ту же секунду не позволил открыть дверь, захлопнув её. Его руки впечатались в металл по обе стороны головы Борромео. — Довольна? Довольна властью надо мной? — Ивара метало из стороны в сторону, как дикого зверя, впервые почувствовавшего свободу, но слишком долго находившегося в закрытом вольере. — Отняв одну руку, он провёл тыльной стороной ладони по её щеке и тут же зашипел и скривился.

— Я и не прошу тебя стоять в стороне. — Тяжёлое дыхание едва не сбивало голос. Границы и грани стирались. — Но когда ты будешь отвечать за это, я буду стоять рядом с тобой. Это у тебя власть надо мной, Ивар, — её пальцы осторожно коснулись его лица, словно боясь обжечься, — даже у него нет такой власти, как у тебя. — Эти слова были такими неправильными, такими предательскими, но… это была правда. Правда, которую София так отчаянно не хотела признавать.

Вспыхнувший огонь в глазах Лодброка готов был спалить их обоих. И Борромео снова делала это. Снова своим аккуратным ноготком залезала в затянувшуюся и позабытую рану.

— Чего ты хочешь? Чего хочешь от меня? — Прерываясь на вдох, задал вопрос Ивар. Закрыв глаза, он замер в ожидании. За что она так, когда он только выстраивал свою жизнь, снова пыталась растормошить в нём что-то? Зачем он ей вообще сдался?

— Я хочу невозможного. — Руки отпрянули от его лица, словно Софи совершила преступление и теперь опомнилась, и безжизненно рухнули вниз. Нужно было что-то сделать, велеть ему уйти или броситься прочь самой. Но вместо этого она подалась вперёд, пряча лицо на его груди — вдыхая сладкий аромат лимонада, чувствуя, как гулко билось его сердце. Она взошла на эшафот и теперь опускала голову на плаху, зная, что за нарушенную клятву придётся ответить, но страха не было. Оно того стоило.

— Ты сумасшедшая, — почти взмолился Ивар. Он медлил, прежде чем плотно заключить Софию в объятия. Всё ещё были свежи угрозы Ангелы, видевшей их возле «Игуаны». — Самоуверенная и рисковая. Глупая. — Голова шла кругом. Впервые приказ Винсента был нарушен Иваром так безжалостно нагло. В этот раз Лодброк не вернул себе спокойствие рядом с Борромео. Не вернул здравый смысл и не избавился от уничтожающей его агрессии. Он просто нуждался в гораздо большем, чем объятия. — Зачем ты упорно видишь во мне таком что-то светлое? Зачем? — Лодброк сжался, не желая вновь рассыпаться, но он не мог не спросить об этом. Он отталкивал Софию, а она вновь и вновь возвращалась даже с ещё большей уверенностью.

— Потому что всё это в тебе есть, — тихо ответила Софи, опуская ладони на грудь Ивара. Мышцы напряглись под её руками. — Но ты не хочешь замечать, предпочитая делать вид, что ничего этого нет. Но знаешь, на самом деле мне всё равно. Даже если бы был один только мрак… Я бы шагнула в темноту, не раздумывая. — Руки скользнули по его телу к спине, чтобы заключить его в объятия, и время замерло.

— Глупая. Глупая принцесса. — Ивар покачал головой и, отстранившись, открыл дверь. Сам же занял своё водительское. Он знал город и его окрестности, как свои пальцы: рестораны, бары, гостиницы, конференц-залы, музеи, закоулки…

Джип нёсся по трассе, но словно и не двигался вовсе. Какое-то эфемерное время окутало их. Только остановившись возле небольшого, но аккуратного придорожного мотеля, Ивар припарковал джип так, чтобы он не бросался в глаза с дороги — привычка. Немного подождав, Лодброк наконец покинул салон и, обойдя автомобиль, открыл дверь Софи.

Ивар ни о чем не спрашивал, и Борромео ничего не говорила, не задавала лишних вопросов. Она ступила аккуратными туфлями на серый асфальт как будто в другом мире, другой реальности, где не существовало никого, кроме них. Выдуманные имена, понимающие взгляды администратора на ресепшене — сколько она их таких видела — тёмная лестница, да маленький номер с широкой кроватью и задрапированным плотными шторами окном. Всё это — кино, выдумка, сон. Софи смотрела на Ивара, выбираясь из высоких туфель, выцепив заколку из волос и позволяя им рассыпаться каскадом, коснувшись пальцами первых пуговиц на белоснежной блузке. Желание скрутилось в тугой ком внизу живота и сотнями иголок впивалось в дрожавшее тело. Она хотела его. Теряя рассудок, наплевав на весь мир, на последствия. Сейчас не существовало ничего. Только Ивар.

Лодброк неторопливо и даже аккуратно расстегнул пуговицы на своей рубашке и положил её на стул, не отводя взгляд от Софии. Туда же отправились джинсы и носки. Чёткие и даже до обиды привычные действия. София была так близко. Но от этого сильнее хотелось выставить её за дверь в последней попытке защитить от самого себя. Невыносимое чувство. Но София не уходила и даже не боялась. Ивар шагнул к ней и поправил волосы. Сперва осторожно, а затем уже вдохнул запах её тела, уткнувшись носом в шею.

— Идём. — Ивар вновь взял Борромео за руку и потянул к кровати.

Она блуждала глазами по его телу, подмечая изменения, новые шрамы и рисунки, но так и оставалась стоять на месте, пока Ивар не протянул руку. Вложив ладонь в его ладонь, Софи оказалась на мягкой перине, последовав за ним, как ведомая. Она потянулась к его телу, мягко касаясь руками, губами, считывая каждое изменение. Не было сомнений или ощущения ошибки, лишь огромная правильность. Как будто так и должно было быть.

— Уверена? — всё же спросил Ивар, закрывая глаза всякий раз, когда София касалась его. Его бросало из жара в холод. И он явно не отдавал полного отчёта своим действиям. Правильно или нет — для него перестало существовать уже давно. Единственное, что всё ещё держало контроль над обезумевшим рассудком, — сама София. Она лежала под ним, как в первый раз. Только вот Лодброк не мог выделить ничего конкретного из воспоминаний. Будто кто-то сорвал рубильник, выплеснув все эмоции и чувства разом. Но, смешавшись, они исчезли. Остались только потребности и распирающая боль в груди, предупреждающая о чём-то.

Лодброк спросил Софию, но уже стянул с себя боксеры, откинув их в сторону. Его ладонь плавно выводила по её животу круги.

— Я уверена. — Так странно, но дрожь и тепло расползались по телу вместе. Все чувства вдруг стали выше земного: выше клятв, выше брачных уз. Словно быть с Иваром, чувствуя каждой клеточкой кожи, — самая естественная вещь на земле. Софи провела ладонями по его рукам и плечам, будто осязая силу, что в них заключалась, и сомкнула пальцы на затылке Ивара, приблизив его лицо к себе. — Ивар. — Она попробовала на вкус его имя, как впервые — четыре буквы, такой родной звук. Коснулась губами уголков губ, лба, щек… Целовала его лицо мягко, неторопливо, нежно. Как путник, который долго бродил по пустыне, а потом в оазисе нашёл графин с водой и боялся жадно его испить, прикладываясь маленькими глотками, растягивая удовольствие.

Чуть не взвыв от того, как каждое касание огненным шрамом запечатлялось на коже, Лодброк задыхался. Он ничего не слышал, оглушённый треском рушившихся собственных преград. Ничего не видел — его глаза застлала пелена опасных и столь различных чувств. В нём переплелось всё, что когда-либо было. Тьма медленно пожирала свет, или это свет боролся за своё право существования?

Становилось жутко от того, что все действия Ивара были как отточенные за эти года. Отточенные изменой, его гневом, желанием быть хуже, чем он есть. Но Лодброк всё же целовал лицо Софии, борясь с самим собой. Борясь с треснутым, липким голоском, твердившим, что Борромео для него теперь будет одна из… Тряхнув головой, он откинул мысли впиться зубами в её плечо. Нет. Она не такая же, как он — лучше. Но… Из-за этого «но» он отстранился, чтобы натянуть презерватив и вновь вернуться к Софии.

Опустив голову на грудь Софии, прижавшись к ней, он одним движением, одним толчком, сдвинув преграды, оказался в ней и замер. Ивар задыхался, хватая ртом воздух. Пути назад больше не было. Да и была бы теперь жизнь после скинутых оков? Из клетки-то его никто не выпустил, позволив только ходить по кругу в каком-то ожидании.

Тихий стон сорвался с губ Борромео, и словно кто-то выкачал весь воздух из лёгких, но тут же вернул его обратно. Её ноги стиснули его бедра, руки легки на его шею, спину… Не отпускать. Никому больше его не отдать. Софи вскинула бёдра навстречу Ивару, дрожи больше не было. Только тепло, такое тепло, что оно топило её изнутри. Пальцы легли на его короткие волосы, перебирая их, нежно поглаживая. Софи хотела отдать ему свое тепло, и оно проникало через каждую клеточку кожи. Он всегда был особенный. И всегда был её.

Как бы ни хотел, Ивар боялся смотреть на Софию, боялся увидеть, что всё это мимолётное — порыв под натиском эмоционального взрыва, что накрыл их обоих.

— Соф. — Ивар так хотел сказать что-то простое, личное… Что не мог выдержать её нежности, не мог втиснуть в свою голову понимание, что он этого достоин. Его движения были рваными, прерывистыми. Ивар постоянно сбивался, но не выпускал Борромео.

Софи цеплялась за его спину — нежно, но крепко, — а в голове была только одна мысль: ближе, ещё ближе. Раствориться в нём, стать с ним единым целым, одним организмом. Её тело улавливало каждое изменение, не стремясь задавать свой собственный ритм, но стремясь следовать за ним, куда бы ни привела эта дорога. Она улетала прочь от реальности, всё дальше и дальше.

— Тише, ничего не говори, всё хорошо.

Совпадение, или их тела действительно улавливали друг друга, но ощущая, как менялись движения Ивара, Борромео чувствовала и волны, что становились сильнее внутри неё.

Уткнувшись носом в шею Софии, Ивар мягко и едва ощутимо касался пересохшими губами её кожи. Внизу живота затянуло, и Лодброк хрипло и сдавленно прорычал что-то совсем невнятное. Дёрнувшись ещё несколько раз быстрее, он наконец выдохнул, но так и не смог заставить себя оторвать лицо от шеи Борромео. Её пальцы сильнее впились в каменные плечи. Ивар так и не отпускал Софию, вдавливая в матрас, и она лишь крепче обняла его.

— Прости. — Во рту всё пересохло, отчего голос Ивара едва можно было различить. Он хотел извиниться за всё: за свою несдержанность; невозможность дать что-то большее, чем следовало; за все страдания; за все предстоящие переживания, которые повлечёт его выбор.

Медленно Лодброк перекатился на спину и крепко зажмурился. Ведь открой он глаза, рядом окажется совсем не София, а какая-нибудь очередная девчонка, что повелась на его хорошую игру и образ плохого парня. Накрыв влажный лоб ладонью, Ивар выдохнул. До рваной боли в лёгких хотелось курить.

Софи приподнялась на кровати и подтянула ноги к животу. Она смотрела на Ивара, на замысловатые линии татуировки, значения которой не знала… Ощущение его тела ушло, и стало как-то зябко и даже холодно.

— Я тебя прощаю. — Хотелось сказать, что ему не за что просить прощения, но он захотел так сказать, так чувствовал, и Софи приняла это. — И ты меня прости. — «За всё, что я делала» не прозвучало, но повисло в воздухе. — Но мне не жаль. — Сожаления не было, как и страха перед будущим.

— Мне тоже. Совсем. — А ведь скорее всего должен сожалеть. Должен был терзаться, что только что переспал со своей бывшей, с женой и матерью детей совсем другого человека. Ивар ухмыльнулся. Вероятно, ниже падать уже некуда. Когда-то Лодброк бы с ума сходил от такой близости, но сейчас в нём будто началась великая перестройка всего сознания. Нудная, медленная, болезненная. Он должен был обнять Софию, наслаждаться запахом её волос, впиваться в губы и… Ивар открыл глаза, пытаясь осознать очередную мысль, он боялся причинить боль Софии, затащить в свою тьму, в свой мир, недостойный её. Ведь он уже забыл, как это — быть нежным с женщиной. Стало тяжело дышать настолько, что Лодброк инстинктивно стукнул себя по груди кулаком, пытаясь разбить звенящий распирающий огненный шар.

Софи дёрнулась вперёд скорее инстинктивно, поддаваясь желанию защитить Ивара, что всегда жило внутри неё, поймала его кулак в свои ладони — один его против двух её — и сжала, не давая совершиться ещё одному движению. Её пальцы поглаживали его, крепко сжатые, передавая ту нежность, что она ощущала.

Ивар резко прижал к себе Борромео, настолько внезапно, крепко, что даже сам немного испугался. Это всё же была она — его Соф. Дыхание успокоилось, и Ивар отстранился, возвращая собранность.

— Нужно в душ и ехать. — Проведя дрожащей рукой по влажным волосам, Ивар сел на край кровати. Всё должно было быть совсем не так.

— Ивар? — Софи присела рядом, спустив ноги на пол, её ладонь легка так близко к его руке, что они едва соприкасались, но это «едва» всё же было между ними, создавая иллюзию личного пространства. — Что ты хочешь ему сказать? — Произнести имя мужа, отца её детей, оказалось выше сил, что ей отвели, и это имя повисло в воздухе, так и не прозвучав.

— Всё, как есть, — уверенно произнёс Лодброк. — Почти. — Поднявшись, он быстро оправился, зайдя в ванную комнату, и вернулся. Опустившись на пол рядом с кроватью, Ивар устроил голову на коленях Софии. — Он не узнает об этом. Никто не узнает. — Губы едва касались её кожи.

— Никто не узнает, — повторила София, привычно вплетая пальцы в его волосы. И дело было вовсе не в благоразумии, это чувство ещё не проснулось в ней. Нет, это был момент только для них двоих, то, что касалось их двоих.

Софи привела себя в порядок под прохладными струями душа, но мысли и чувства всё никак не хотели собираться в кучу. Её радар сломался, перепрограммировался и направился только на одного человека. Она не знала, как говорить с Винсом, как вести себя и смотреть ему в глаза, но чувство вины не появилось и в дороге, и даже перед высокими воротами.