9. "И это пройдет" (2/2)

Бесполезно влезать в шкуру "старой себя". Эта шкура безнадежно мала. Раньше мысли Саи были беззаботными бабочками — она за ними не следила, жила, не осознавая себя, по течению. Но вот ей дали истинную реальность, мысли приобрели более глубокий, осознанный характер. Скажи она о них хотя бы Каори, та бы могла стушеваться или испугаться их. И ей почему-то хотелось заговорить. Довериться. “Мне некому это доверить, кроме одного Хаджи. Но только потому, что он — часть моего мира. А ты нет. Ты в этом не виновата. И эта боль от осознания того, что я никогда не верну свою легкость, не твоя вина, Каори”. В какой-то момент, когда девушка говорила, Сая вдруг кинула на свою подругу спокойный, серьезный взгляд. Кажется, излишне серьезный, и Каори сконфуженно замолчала. Потом глаза Саи внезапно потемнели, и она резко дёрнулась в сторону какого-то шороха с таким каменным лицом, что Каори удивилась окончательно. А позади Саи оказался всего-лишь ребенок, который собирался поставить ногу на последнюю ступеньку, но, увидев лицо Саи, испугался и замер. Сая моргнула и расслабила напрягшиеся плечи. Ребенка позвали, и тот рад был улизнуть из-под инквизиторского взгляда незнакомки.

"Докатилась, — проворчала про себя Сая, — пугаю детишек". Она отметила, что и одета как раз во всё чёрное. Повернулась к Каори с какой-то сумрачной усмешкой. — Прости. Это нервы. Не обращай внимания.

— Ну, с кем не бывает, — улыбнулась Каори. — Расслабляться надо уметь. Это я тебе еще в школе говорила. Помнишь то дыхательное упражнение, про которое я тебе рассказала? Я в журнале читала…

— Я просто окончательно поняла, что никогда уже не стану прежней, — проронила Сая словно бы помимо воли. — Город совершенно не изменился, а я не смогу смотреть на него прежними глазами. Это солнце, эти пляжи и даже ты — ничего не меняется.

— Ну и что? — сказала Каори, пожимая плечами. — Меняешься ты или нет, главное, в глубине души не изменять самой себе, оставаться собой. Тогда любое изменение только на пользу. — Легко сказать, — произнесла Сая, сдвинув брови. — Слова — вообще, легкая и опасная штука, как бесцветный газ, который может стать и ядом в любой момент. Никто конкретно не знает, что такое “оставаться собой”. И если влезть в это дело основательно, можно тронуться умом. Это вроде попытки машины осознать себя. Примерно так я себя чувствую. Всё, чего я реально хочу — быть сильнее. Не морально или как-то там духовно, а физически. Просто быть сильнее, чтобы никто больше никогда не пострадал по моей вине или рядом со мной. Точка. Никаких психологических дилемм. Я должна быть сильной, — она сказала последнюю фразу слишком резко, хотя и вроде бы тихо. — Когда я приехала обратно и увидела, что ничего не поменялось, я как-то на контрасте быстро поняла, что мир не простит мне моей слабости. Даже самой маленькой. Это тяжело осознавать, но необходимо. Каори, разумеется, слабо понимала, о чём конкретно говорит Сая. Но этот ее мрачный взгляд, внезапно сжавшиеся губы сделали Саю старше лет на десять сразу. Чем бы ни занималась она, пока ее не было на Окинаве, это нечто серьезное. "Может, спортивные тренировки или вроде того", — говорила себе Каори, не желая признаваться, что у нее есть мысли менее оптимистичные на сей счет. Она ничего не могла сказать Сае в утешение. Всё, что она могла сделать — крепко обнять. Она так и поступила, надеясь, что это вернет Сае ее нормальное выражение лица — легкомысленное, слегка удивленное. И Сая действительно удивилась, когда Каори её обняла. Главным образом она поразилась хрупкости ее тонкого тела. “Человеческая жизнь очень неустойчивая штука…”. — Послушай, — сказала Каори, — я понятия не имею, что у тебя стряслось. Но я всегда готова буду помочь тебе, если ты только захочешь мне всё рассказать. Как никак, а я до сих пор была твоей единственной нормальной подругой, помнишь? “Она не понимает, что есть шрамы, которые я не смогу залечить одним хорошим днем. Я только что ненадолго вернулась с войны”. — Спасибо, Каори, — улыбнулась Сая. — Знаешь, как раз сегодня у меня заслуженный отдых. И ты мне кое о чём напомнила… В общем, можешь пойти со мной кое-куда? — Веди меня, — весело развела руками она. Проходя мимо Кая и Рика, ожидавшие девушек внизу смотровой площадки, Сая очень серьезно и внимательно посмотрела на Кая, который ее взгляд не понял. Отдых для Саи бы заключался в прогулке по любимым местам в одиночестве, в сне до обеда. Встреча с Каори была ее очередной маленькой битвой. И, если так, то нужно пойти еще на одну. — В школу? Что тебе нужно в школе? — удивился Кай, когда Сая сообщила, куда она направляется. — У меня осталось одно незаконченное дело. И Кай вызвался с ней. — Смотри-ка. Тут всё равно закрыто, — произнес он, указывая на замок на воротах, за решеткой которых было видно совершенно пустой, залитый солнцем школьный двор.

Сая молчала. Она вспомнила, что именно тут тщетно пыталась понять, откуда ей так болезненно знаком тревожный гул мотора бомбардировщиков. Словно не услышав Кая, ничего не говоря, она начала ловко и уверенно перелезать через забор. Ее не смущали ни удивленные взгляды, ни тот факт, что она была в короткой юбке. Когда она приземлилась, то тотчас помчалась к спортивной площадке, и Каори догадалась, какое незаконченное дело ждёт Саю. — Чего стоим? За ней, — скомандовала она, начиная с таким же непринужденным видом преодолевать забор.

Когда они догнали Саю, та уже, неспеша разминалась на площадке, отмечая, что она уже нисколько не волнуется перед прыжком. Человеку нужно познать настоящую опасность для того, чтобы понять, что бытовые страхи, испытанные ранее — всего-лишь суета сует. “На кольце царя Соломона, которое ему было даровано в утешение, мудрец написал: и это пройдет. Я снова стою здесь и уже не испытываю страха. Я подниму свой меч… и не стану бояться чудовища, потому что я сильнее. Я быстрее. И я не позволю никому погубить то, что мне дорого. А потом… Потом пройдет и всё это — страхи, боль, отчаяние, война. Война тоже пройдет”. Сая печально улыбнулась. — Она, что, прыгать собралась? — тихо спросил Кай Каори. Та кивнула и ответила: — В последний раз перед соревнованиями она тренировалась и побила рекорд школы. Но при прыжке всё равно задела перекладину ногой — слишком волновалась… — Каори запнулась, вспомнив, что на соревнования Сая так и не попала.

— Ты собираешься в юбке прыгать? — осторожно уточнил Кай, разглядывая спокойное и непривычно серьёзное лицо Саи.

— Ага. — Ну, знаешь ли… “Я бы и голой прыгнула. Стыдливость теперь немного не моё качество натуры. Я переодевалась прямо в джунглях, около машины. И мне помогал Хаджи. И это было перед битвой у особняка. Нет, Кай, меня не волнует короткая юбка”. — Лови, — Сая кинула ему свой пиджак, а сама, попрыгав и удостоверившись, что кроссовки сидят, как надо, пошла разбегаться.

Кай снял с головы пиджак, на которую тот успешно приземлился, и с удивлением посмотрел вслед сестре. “Хочет поставить точку”, — понял он.

“Всё это прошло. И то, что будет, тоже пройдет. Я знаю это”, — думала Сая. Она разбежалась, подпрыгнула и одним плавным, хорошо заученным движением преодолела перекладину на высоте двух с лишним метров. Когда она упала на мат, то всё еще смотрела в небо с тем же выражением лица, что и прежде. Она ничего не испытывала, кроме спокойной уверенности в собственных силах. Она преодолела препятствие без тени сомнения и страха, потому что по сравнению с тем, что будет — это не препятствие…

— Ну, всё! С таким результатом можно смело на олимпийские игры! — ликовала Каори.

Сая приподнялась с мата и совершенно серьезно, без капли печали выговорила: — Мне не светят никакие олимпийские игры. Никогда. — К чертям олимпийские игры, — махнула рукой Каори. Сая слабо улыбнулась в ответ: — Это точно…*** Я возник в жизни Саи обратно на закате, как символ того, что этот день закончился, и скоро вновь придется драться. Постарался не обращать на себя внимания, хотя, возможно, вышло зловеще. Все они вместе с Каори устроили пикник прямо на пляже и жарили мясо на костре. Я появился, сел на ступеньках и стал смотреть на закат. Меня, как обычно, не замечали. Такие разрядки помогали Сае помнить, что она любит этот мир и людей, как может. Это ее мотиватор для дальнейшей борьбы. Она морщится от фейерверков, потому что они напоминают ей взрывы, но Сая улыбается. Ей хочется просто лежать на песке, расслабившись, и смотреть в небо, но сейчас это невозможно, когда ей стольким нужно уделить внимание и показать — всё в порядке, я нормальная и я с вами. Вечером, когда всё закончится, она найдет минутку, чтобы посидеть рядом со мной, прикрыв глаза. Это будет ее передышкой от эмоций. Потом она вернется. Ей нравился вечер, и она действительно отдыхала, не притворялась. Просто теперь этот отдых отчего-то слегка выматывал ее. Из всех людей на пляже первым меня заметил Рик. Вообще-то он увидел, как я приближаюсь, но предпочел тактично сделать вид, что меня нет. Наконец, он подумал, что можно уже ко мне подойти. — Попробуй, это вкусно! — сказал Рик. Я ничего не ответил, только покачал головой. В сознании этого человека я оставался простым виолончелистом, который иногда использует чехол для своего инструмента не по назначению. Например, в качестве тяжелого холодного оружия или наковальни. — Спускайся к нам, — Рик кивнул в сторону шумной компании ребят. Похоже, его ничуть не смутило моё молчание. — Вместе веселее. К тому же… Сая будет очень рада тебя видеть. Пока что за всё время она тщательно избегала встречаться со мной глазами. Она не могла мне лгать и знала, что я прочитаю в ее лице желание заплакать. И вполне возможно, что она действительно заплачет от переизбытка чувств. Или убежит. — Сомневаюсь, что она будет рада меня видеть. — Не попробуешь — не узнаешь, — пожал плечами Рик. Я невольно посмотрел на Саю, которая перемазалась томатной пастой. Выглядела она забавно и даже по-детски мило. Каори, смеясь, вытирала салфеткой размазавшуюся пасту. Человеческие игры в дружбу на один день, да?

— Я… лучше здесь побуду, — тихо, но твердо пробормотал я, наконец.

Возможно, мальчик и стал бы уговаривать меня спуститься на пляж, но его позвали смотреть фейерверк. Оставив тарелку на каменных перилах, отделяющих побережье и дорогу, он шустро побежал вниз. Я задумчиво посмотрел на еду, вспоминая, что это вообще такое, и снова устремил взгляд на закат.

Небо — по сути, единственное место, за которым мне никогда не было скучно наблюдать. Какая-то странная тоска внезапно ошпарила сердце горячей плетью, внутри сжался тяжелый ком, и я вспомнил, что когда-то, кажется, умел летать. Непроизвольно тронул свою спину, проверяя, не выпустил ли я ненароком черные, перепончатые крылья, но всё оказалось в норме. Я любил свои крылья, хотя и не признавался в этом никому и порой — самому себе. Большинство рукокрылов использует перепончатые крылья для огромных прыжков. Только я умел полноценно и маневренно летать. Крылья были очень большие, жесткие и крепкие. Они поднимали моё тело, точно оно ничего не весит…

— Ты не любишь веселиться? — услышал я ее тихий голос.

"Когда она успела подойти? Зачем?” — Забыл, как это делается. Не хочу мешать. На самом деле, никогда толком не умел. На балах у Джоуля я испытывал смертную скуку. — Ты не помешаешь. Пойдем со мной? Будем зажигать бенгальские огни. — Ты же не любишь их. — Откуда ты знаешь? — усмехнулась она, а потом махнула рукой: — Глупый вопрос. Тем не менее, эти огоньки — символ… или вроде того. Перестань, ты слишком много думаешь. Пошли. “Слишком много думаю? В каком смысле — слишком много? Так бывает?” Похоже, моё искреннее недоумение отразилось на лице, и она рассмеялась: — Ты сейчас забавный. — Сколько бокалов шампанского ты выпила? — Достаточно, чтобы говорить глупости, а на утро делать вид, что я их не помню. — Жаль, что я знаю, как устроен твой мозг и как на него действует алкоголь… — Всегда ты всё портишь! Просто подыграй мне, — цокнула Сая. — Я хочу тебе рассказать о том, что меня осенило тогда в лицее… после разговора с Минь. Ох, я ужасно по ней скучаю! Она такая милая. В общем, так получилось, что она помогла мне кое что понять. Только не смейся. И не злись. И, вообще, возможно… тебе придется отвернуться. Хотя нет, это будет вызывать во мне чувство отчужденности, словно ты на меня обиделся…

— Договорились. Я выслушаю глупости, а утром буду так занят, что забуду про них. — Нет, по правилам игры ты должен их помнить, но молчать. — Тогда я чертовски давно играю в эту игру… — Что? — тихо встрепенулась она. — Что? — поднял брови я. — Ты сказал, что давно играешь в эту игру. О чём ты? Что ты помнишь? Я молчал. — О, перестань! Я уже была свидетельницей того, что ты умеешь произносить больше трех слов кряду… Ты не немой. — Тебя зовут. Собираются зажигать огни. Она покраснела и выругалась, но потащила меня за собой. Я отложил в сторону чехол, пиджак и решил ей не сопротивляться. Похоже, моему присутствию никто и не удивился. Устав от такого количества эмоций, Сая села на теплый, нагретый солнцем песок и стала смотреть на воду. Какие бы глупости не намеревалась говорить, она скажет их не мне. Я ушел после того, как закончили зажигать огни. Боковым зрением я видел, как к ней подошел Кай. Он уже давно хотел поговорить с ней. Этот вечер стал его последней надеждой достучаться до сестры, показать ей кое-что… Показать ей то, ради чего он устроил ей встречу с Каори и этот пикник. Основная мысль заключалась вот в чём: — Сая, ты ведь можешь остаться здесь насовсем. Она молчала, глядя в воду и иногда бросая туда камешки. — Даю слово, я сумею защитить вас с Риком, — добавил он. “Ты не сможешь меня защитить. Ты сможешь только отвлекать или брать на себя удар… Но я не хочу для тебя такой участи”. Вслух она сказала негромко: — Извини… Рановато мне еще возвращаться домой, — а потом добавила тверже: — Я сама так решила. У меня есть дело, которое необходимо закончить. — Ты уверена, что это твое дело? Она посмотрела на него и выговорила: — Это совершенно точно мой выбор и моё дело. Тогда он понял, что все его доводы и старания ничего не значат. Опечалившись, Кай опустил голову. — Знаешь, у меня к тебе есть просьба. Она эгоистична, но… ты поймешь, — неожиданно нарушила взаимную тишину Сая. — Будь всегда со мной. Кай изумленно посмотрел на неё, его сердце начало биться где-то в ушах. Показалось, что шампанское ударило в голову запоздало и как-то слишком сильно. — Что? — тихо и растерянно переспросил он. Сая не замечала этого смятения.

— Если ты не будешь со мной, то я не смогу остаться собой в жестоком бою. Ты знаешь, как привести меня в чувство. “Ах, вот она о чём”, — подумал Кай, но немного воспрял духом, потому что ему нравилось думать, что он имеет некую уникальную связь с Саей. Что он нужен ей сильнее и больше всех. Даже больше виолончелиста, который Кая ужасно раздражал. — Даю слово — я буду рядом. И… я никуда от тебя не денусь, куда бы ты там не исчезла. Я всё равно тебя найду, — он помолчал, подыскивая слова, а потом тихо спросил: — Веришь? — Да, — печально улыбнулась Сая. — Конечно, верю. Потом ее позвали, и Кай некоторое время смотрел ей вслед напряженным и задумчивым взглядом. Мне не хотелось, чтобы она видела мое лицо, мои глаза, и я сел играть на виолончели, склонив голову, прячась в сумерках. Те слова, что сказал Кай, значили практически признание, хотя, возможно, он сам этого не понял. Я начал играть изящную и быструю, легкую мелодию на своей виолончели.

“Только мне наплевать. Мне всё равно, насколько он хорош. Всё равно, каким шевалье он способен стать. В данном случае я не беру в рассчет желания Саи. Я никому ее не отдам. Он способен дать Сае новую жизнь в то время, как общение со мной будет будить в ней лишь мрачные призраки прошлого. Только он никогда не примет ее целиком такой, какая она есть, и попытается переделать под свой мир с бейсболом, пикниками и ресторанчиком. Это всё мило и, наверное, очень тепло. Это необходимо для отдыха. И я был бы не против, если бы Сая сама этого желала. Но всё, чего она хочет — закончить войну. И успокоиться. Ей хочется лишь покоя на пепелище и крови. Поэтому Кай никогда не получит ее”. Не знаю, каких именно глупостей Сая собиралась наговорить, но я их так и не услышал. Не думаю, впрочем, что она могла бы сказать мне что-то такое, что я бы и так не знал. Я люблю ее, но это не значит, что для меня она непредсказуема. Заснули они прямо у костра на берегу. Вскоре побережье погрузилось во мрак. Тени — мои друзья — сооружали вокруг меня густое сумеречное пространство, в котором ямог дышать, мог быть собой и не надевать масок. Я замер и облегченно прикрыл глаза. Слух разборчиво разгадывал оттенки переливов шума моря, ветра, шороха песка и листвы деревьев. Я ждал утра, потому что любое утро всегда того стоит. У рукокрылов иное ощущение времени. С помощью внимания и в зависимости от ситуации, мы можем различить, как в замедленной съемке двигаются крылья летящей мухи и снижение уровня озера за месяц, как за минуту. Но это только при усиленных тренировках, которыми я занимался сознательно. Не знаю, шел ли на подобные тренировки Амшель. Полагаю, да. Я наслаждался красками зарождающейся зари и встречал у дороги первые проезжающие машины, играя этим чувством времени, наблюдая за дрожащим в пространстве ветром.

Где-то за холмом кто-то пел, сонные лица водителей с выражением смирения смотрели на дорогу, чайки летели куда-то за горизонт, придорожный гравий шуршал под ногами... Осколки мира плясали во времени. Осколки того мира, за жизнь которого борется и Сая и я, и эти смелые люди из Красного Щита, и все те, кто просто любит этот мир таким, каков он есть, несмотря на то, что жить в нём бывает порой довольно паршиво. Чуть только начало вставать солнце, Кай и Сая стали просыпаться. Я не пошевелился. Только отметил, что готов двигаться дальше. Девушка наскоро привела себя в порядок и сладко потянулась. Вечер всё-таки прошёл, оставшись в прошлом вместе со всеми горестями и радостными моментами жизни.

Утро встречало нас низкими облаками и безмолвной, беспомощной печалью. Вскоре Кай тихонько разбудил Рика, и вся тройка уже собралась уходить, благо, машина Дэвида и Льюиса ожидала всех у обочины. Даже я не заметил, как она появилась. Лишь Сая задержалась, чтобы посмотреть напоследок на спящую рядом Каори. Сжав кулаки и скорбно нахмурив брови, Сая хотела уже уйти, но услышала, как подруга позвала её по имени.

— Успехов тебе, — улыбнулась Каори, поднимаясь с пледа. Сая не оборачивалась, разрываясь между двумя борющимися в ней побуждениями — обнять ее и убежать. — Ты молодец, — проронила Каори, отчаянно стараясь скрыть в голосе слезы. — Я о твоём прошлом прыжке через перекладину. Что бы там ни было, ты всё равно лучше всех! Удачи тебе… и… помни меня. Сглотнув ком в горле, Сая кивнула: — Да. Пока. Уж я точно не забуду ее. И ее и всех тех, кто когда-то говорил вслед Сае слова “не забывай”. Я помню их имена. Я писал о них в своих дневниках. И эти люди живы в моей памяти. Сая шла к машине, выглядя спокойной со спины, но лицо ее исказила гримаса боли. И слёзы, которые она упорно не хотела показывать, всё-таки грозили пролиться из её глаз, когда она слышала, что Каори не выдержала и опустилась в песок, сотрясаемая тихим плачем. Вернуться прямо сейчас было бы слабостью — тяжёлое прощание в слезах ничего бы им не дало. Сая шла, чувствуя, что слезы готовы вырваться, но внезапно рассердилась на себя, зажмурилась… а когда открыла глаза, они были почти сухими. Когда солнце встало над нашими головами и тучи разошлись, мы были уже на корабле, что снова увозил нас из города, который Сая привыкла считать своим домом. Она стояла на корме корабля и не отрывала внимания от скалы, на которой виднелась чёрная точка. Я знал, что там стоит Каори, смотрящая на удаляющийся корабль. Быть может, это знала и Сая.