9. "И это пройдет" (1/2)

За всё время моих путешествий у меня, как я уже говорил, не было друзей. Зато возникали Случайные Собеседники. Человек, который едет с тобой в купе, например. Как-то раз таксист мне рассказывал, как он однажды встретил пуму. — Чуть не обделался! Говорил, улыбаясь, жестикулируя, но не забывая рулить. Чаще всего люди мне выговаривались, а я слушал. Какая-то женщина (уже не помню ее имени) мне сказала: — Знаешь, закон подлости? Бывает, она встречает кого-то замечательного, он ей нравится, но только он ее именно любит. И она знает это. Пользуется этим. А потом он уходит, вроде бы, совсем. И лишь без него она осознает, что была дурой. Но когда он к ней возвращается, ничего не меняется. Просто… за сердце, которое тебе отдали, не интересно бороться. Я сказал ей, что она глупая и путает любовь с неудачной актерской игрой. — А что, по-твоему, жизнь большинства людей? Неудачная игра. Она недавно вышла замуж по расчету — вот, что я о ней помню. И еще, кажется, была пьяна. Я задумался об этом, потому что дело тоже происходило на пароме ночью. На палубе, куда незнакомку вынесло покурить. — Серьезно. Нет ничего хуже, чем покой и стабильность. Если женщине нужна война, она будет ее искать везде. И полюбит именно того, с кем ее ждет война. Я рассмеялся. — Что смешного? — мрачно и безапелляционно спросила она. — Иногда война и любовь смешиваются настолько сильно, что одно без другого воспринимать очень трудно. — А это уже болезнь. Когда она это сказала, я рассмеялся еще сильнее. Просто потому, что порой мне и правда кажется, что все мы спятили. Я, например, точно. Может, Сая хотела поговорить со мной о том, что она убивала людей, а я стрелял в детей. Может, о том, что она едва не убила меня. Или о том, как ей больно думать, в каком состоянии ее видел Кай… Но она не говорила. Едва мы с ней оказались на корабле, она всё время начала проводить с братьями, а со мной общалась только на тему тренировок. То романтичное, нежное безумие, которое охватило ее в лицее, кажется, безнадежно выветрилось, потому что произошедшее гусеничным танком проехалось по этим чувствам. Во всяком случае, так было первые две ночи. Сая оставалась рядом с Каем и Риком, но только если помимо них всех в каюте был Льюис, Дэвид или Джулия. Потом она предпочитала проводить время в одиночестве, кажется, не находя себе места.

Долго носить что либо в своей голове она никогда не умела, я ждал проявления этого и старался быть рядом, в пределах видимости, напоминая о себе. — Слушай, так больше продолжаться не может, — сказала Сая негромко. Она прервала молчание, которое тесными цепями объединяло нас в каюте. — Ты на меня злишься? Я чуть не выронил смычок, посмотрел на Саю вопросительно: — Что? — Это было бы логично, — растерянно развела руками она. — Я едва тебя не убила. — Если оставить меня без крови, я надолго впаду в кому. Это похоже на смерть и может быть ею чревато, но не одно и то же. — Что такое “шевалье”? Я молчал. — Пытаюсь найти отличие между нами и этими монстрами, — пояснила она. — Ведь мы отличаемся, верно? — Несомненно. — Чем именно? — Если бы ничем не отличались, мы бы их не убивали. — Я убивала их из мести… И буду убивать дальше, но это же не всё. Если бы не эта месть, я стала бы такой же? Почему мне нужна твоя кровь? — Потому что в каком-то смысле мы с тобой родственники, и тебе порой требуется переливание. — Родственники? — медленно переспросила Сая, глядя на меня, но будто не видя. — Это… какая-то дурацкая шутка? — Нет. Но тебе не следует понимать меня буквально. Мы родственники по типу крови. Она выдохнула, закрыла глаза. Мне стало интересно: — Тебе отвратительна мысль о том, чтобы быть мне родней? Сая медленно покачала головой: — Тебе не идет, когда ты так делаешь. — Что именно? — спросил я. — Когда делаешь вид, что ничего не понимаешь, — негромко произнесла Сая, но, увидев, как я спокойно и вопросительно на нее смотрю, улыбнулась: — Ну, или ты не прикидывался. Хаджи, мне бы здорово не понравилось понимать, что я целовалась с собственным братом, например… — и вспыхнула румянцем — от гнева, смущения или досады. — Это было переливание крови, — мягко поправил ее я. — Всё равно, даже если думать под этим углом… — она начала сердиться и покраснела еще больше, я с интересом за ней наблюдал. — Я, вообще, не об этом пришла поговорить, ясно? Я хотела извиниться за всё. За всё, что сделала тогда, в прошлом и в джунглях Ханоя. Но только меня можешь выслушать лишь ты… Я не извинюсь перед детьми, перед Минь за платье, которое испортила, перед Риком и Каем, я просто не могу. И то, что я тебе сейчас выговариваюсь, не имеет ни малейшего смысла. Я ничего не смогу исправить. И от произошедшего у меня куча вопросов. С одной стороны, я знаю свой путь, я четко понимаю, что хочу убивать рукокрылов, и у меня есть причины, но это ведь не только месть. Отец всегда говорил, что она приводит к жестокости и хаосу… Мне нужна опора, Хаджи. Последние несколько предложений она выпалила, пока я держал ее за руку. — Ты будешь делать ошибки, — вымолвил я. — Ты будешь злиться, не понимать, отвергать свой путь еще не раз. И всё это время я буду рядом, чтобы вернуть тебя. Не забывай — я всё помню. Она кивнула, и я некрепко обнял ее. Сая расслабилась в моих руках, как это обычно и бывало. Успокоившись, положив голову мне на плечо, она закрыла глаза, и губы ее тронула мягкая улыбка. Она думает, я так действую на нее, потому что у меня особый склад натуры. Мне кажется, одно только это объятие сделало меня почти счастливым. Жажда не прошла с того времени, как я вернулся из особняка, и нужно было отвлечься, чтобы затем восполнить запас сил. "Только позволь мне выйти", — словно говорил монстр внутри меня. — К чёрту. “Только позволь выйти, и я покажу, почему у святош самые сильные демоны…”. В голове зазвенел мерзкий, противный стрекот смеха. Не галлюцинация, а так, померещилось. Я поднялся со стула, на котором сидел, сосредоточенно вдыхая, выдыхая воздух. "Чем же себя занять?" Мой взгляд упал на костюм, и ответ пришёл сам собой. После того, что случилось в особняке у меня опять остался один комплект одежды, и у того следовало подлатать рукава рубашки. Потом проверить кинжалы — все ли на месте? Затем заняться оружием. Главное, чтобы никто не трогал меня эти несколько часов. Я приду в норму, моя кровь восстановится, чувства опять улягутся, чудовища вернутся в бездну, и безмятежность на моём лице перестанет быть фальшивой. Я восстановлюсь и буду готов падать. Падать, а не драться, потому что моя задача — не воина, а камикадзе. Я должен буду падать, умирать, принимать на себя атаку. Дерется — Сая, я же — храню за нее память, я умираю за нее и восстанавливаюсь, принимая на себя самые страшные удары. Потому что она — должна оставаться в строю, и у нее пока только один шевалье. Монотонное занятие одеждой успокаивало. В полном одиночестве чистой и пустой каюты светило солнце, бросая прямые лучи света на стены. Я могу смотреть на него и не слепнуть. И когда взгляд привыкает к бешенству сияния, я вижу шар, состоящий из желто-алого океана безумия. Я вижу, как он дрожит, колеблется. Я вижу, как солнце словно бы кипит. Жаль, не могу сфотографировать. Я отвожу взгляд, перед моими глазами держится мгла минуты полторы. Так обычно и бывает. Когда ты живешь во тьме, она кажется нормой. Но только прикоснувшись к свету, понимаешь, что жил во тьме. Впрочем… потом ты опять привыкаешь. Человек ко всему привыкает со временем, так устроена его психика. После того, как моя работа была закончена, я сел в кресло и закрыл глаза. Под кожей мучилась и бесновалась жажда. “Всё пройдет. Всё пройдет…”. На другое утро всё действительно прошло. — Привет, Хаджи. — Здравствуй, Сая. Начнем тренировку?*** Выслушивая очередной отчёт Дэвида, Джоуль рассматривал старинные, золотые часы на цепочке. Часы были с разбитым стеклом и уже не работали, но с тех пор, как ему на совершеннолетие подарили их, он всюду носил их с собой. Посвящение Джоуля младшего в ряды Красного Щита было ещё при жизни отца, который очень быстро состарился на своей должности. До этого посвящения парень и знать не знал о рукокрылах. На восемнадцатилетие ему показали дневник Джоуля и все архивные материалы. Ему сказали, что весь этот кошмар — заслуга его предка, за которого теперь несёт ответственность вся семья. С того момента Джоуль младший посвятил свою жизнь борьбе с геноцидом, который учинили рукокрылы, главным образом — Сая, Дива, я.

Глядя на разбитые часы, чьи стрелки застыли в день смерти первого Джоуля, он вспоминал, сколько людей положили свои жизни в этой войне. Он не мог позволить себе отступить, но и посылать больше боевых единиц на убой не мог себе позволить.Джоуль понимал, что ошибся. И теперь видит цену своей ошибки. — Как там Сая? — спокойно спросил он. — Она такая, какой описывается в дневнике? — Сэр, это обычная девочка, которая очень старается защитить тех, кого любит. Она сильно отличается от прежней Саи. Думаю, дело в том, что на этот раз ей не давали кровь шевалье при пробуждении. Она росла в человеческой семье. — И недавний срыв на операции никак на неё не повлиял? — Она лишь усилила тренировки. Он кивнул без всякого удивления: — Ты отлично справляешься со своей задачей. Завтра будут проведены похороны состава Клары. Мы попрощаемся с нашими товарищами за вас, пока вы далеко. — Спасибо, сэр, — сказал в трубку Дэвид, помедлив. “Послушай, я знаю, что ты думаешь, — хотелось сказать Джоулю. — Ты думаешь, я всё еще мальчишка, который не умеет принимать трудные решения. Ты не винишь меня, но искренне считаешь, что на моём месте должен быть мой отец. Ты думаешь, что следовало держать к вам ближе подкрепление и учесть нападение с воздуха. Ты военный, и ты изначально понимал все огрехи спланированной операции, но никогда со мной не спорил. Кто из нас преподал друг другу урок? Похоже, теперь ты пытаешься учить меня действовать жесткими методами. И ты молчишь, понимая, что я знаю твои мысли”. Спустя некоторое время тишины, Джоуль спросил: — Что ты думаешь о России? Дэвид ответил так же спокойно, не меняя тона: — Большая. Джоуль вымученно улыбнулся: — Ребята из группы зачистки после вас нашли список учёных, работавших во времена вьетнамской войны, над препаратом. Один из них может быть еще жив, он глубокий старик. Остальные мертвы, а он — наша надежда на получение информации о D-67 и расположении лабораторий. В одной из них и держат Диву. Ученого зовут Тед Адамс. Он сейчас должен быть в России. Я поручаю эту работу твоему отряду. Саю пока не стоит задействовать. Пусть она будет сопровождающей. И насчёт тех мальчишек... Дэвид, ты ведь не совершишь больше эту ошибку? — Я недооценил стремление Кая найти Саю, — пробормотал американец. — Дезинформации допускать нельзя, так что мальчишки едут с нами, но, сэр, я не могу гарантировать им безопасность. Особенно Кай... он... — Нянькой быть не придется. Эти дети теперь принадлежат Красному Щиту, а значит — станут его солдатами. Кай напоминает мне тебя на ранних сроках службы, — неожиданно с печальной улыбкой заметил Джоуль. — Ты и попал сюда примерно в его возрасте… Дэвид молчал. — Задание ясно? — Так точно, ясно, — пробормотал он. — Мы найдём Теда Адамса, — сказав это, он положил трубку и посмотрел на Джулию. Та, углубившись в работу, даже не слышала разговора Дэвида. — Что-нибудь новенькое? — поинтересовался он. — Карл больше нигде не всплыл? — Ну, он по "личным обстоятельствам" отказался от всех своих должностей, включая пост директора лицея, так что девочки теперь в безопасности. Оперативный отдел Красного Щита сейчас пытается что-то выяснить у подставных лошадок Карла в лицее. Пара учителей бежали за границу, остальные, видимо, сами ничего не знают. А вино, которое мы забрали, оказалось модифицированным кровью Дивы. Тебе же известно, что алкоголь не разрушает клеток крови рукокрылов и почти с ней не смешивается? Как раз с вином я сейчас разбираюсь. У нас впервые появился материал на основе живой крови Дивы. Научный отдел Красного Щита будет ликовать. Дэвид сдержанно кивнул: — Ты проделала большую работу. А насчет Соломона? Он появился в тридцать седьмом году, сразу после пробуждения Дивы. Потом в начале сорок первого она уснула, как раз на заре второй мировой… В дневнике Джоуля были записи насчет новенького. Он использовал один из лагерей. — Не напоминай, — скривилась Джулия. — За исключением информации той давности о нём ничего нет. Даже фото. Сейчас только ясно, что он добился огромных успехов на международном рынке фармацевтики. Как шевалье — вроде бы невидим на фоне остальных. Неизвестна даже его реальная форма. Мы бы и не поняли о том, кто он такой, если бы не особый почерк его работы. Он как второй Амшель, только по-настоящему адекватный. — А Джеймс? — Самый младший шевалье, появившийся как раз перед войной во Вьетнаме. Пока мне не понятна его роль, — нахмурилась Джулия. — Он никак себя не проявляет, но и не осторожничает. Мелькает на камерах, всегда одет в военную форму… — Переговорщик, — предположил Дэвид. — Амшель мог использовать его, как публичную лошадку. Гораздо опасней сейчас Соломон. Он будет пытаться ставить нам палки в колеса. Но нам велели не преследовать его, — он вздохнул с сожалением. Нам дали другое занятие — запрос из научного отдела, тебе будет интересно. — Дэвид положил рядом с Джулией папку с распечатанными материалами дела. Девушка, хмурясь, констатировала, глядя на титульный лист: — Знакомая фамилия. — Нам нужно найти его в России и вытрясти информацию на тему D-67. Возможно, благодаря ей, наконец, можно будет создать противоядие от препарата. К тому же, он может быть в курсе расположения лабораторий. — Вспомнила… — неожиданно произнесла Джулия, которая некоторое время до того напряженно смотрела на фамилию. — Адамс был одним из ведущих учёных по исследованию рукокрылов. Среди убитых и потерянных его имя не найдено, а потом, вообще исчезло. Вероятно, у него был договор о защите, и он иммигрировал в Россию, чтобы "залечь на дно".

— Дождёмся отчёта от Льюиса, и поймём, что делать дальше, - сказал Дэвид. По лицу Джулии он понял, что она хочет поговорить с ним о случившимся. Не сейчас, не с ней — думал он. Он схватился за новое задание и не собирался позволять себе рассуждать о своих ошибках. Он принял их к сведению, вот и всё. Обсуждать нечего. — Придется сначала вернуться на Окинаву, — сказал Дэвид как бы между прочим. — Уладить формальности. Потом оттуда сразу в Петербург. Ты, кстати, говоришь по-русски? — Немного, — ответила она. — Мы все говорим, у нас же один из отрядов в Москве. И еще отряд Красного Щита во Франции, один в Италии, один в Германии…

— Но я ничего не знаю по-итальянски. — Ты и по-японски почти ничего не понимаешь. Я поражена, как ты работал на Окинаве. — Со словарями. — Но у японцев две азбуки… — Много словарей.*** Окинава стала безопасной. А значит — следить за Саей было не обязательно. Она могла отдохнуть от войны и от меня. Мы остановились в дешевой гостинице в глухом районе города, но, кажется, всех это устраивало. Номера всем всегда выбирал Дэвид. Льюис, закончив сбор данных с агентов во Вьетнаме, теперь должен был провести итоговое расследование здесь. Дэвид, в кои то веке получивший выходной, использовал его для работы. Джулия решила прогуляться по местным пляжам. Сае и ее братьям тоже дали время на отдых. — Хаджи, — Дэвид подозвал меня, пока я стоял у окна и наблюдал за тем, как отъезжает машина с Саей, Каем и Риком, - ты не будешь сопровождать Саю сегодня? — Нет, — невозмутимо ответил я. Дэвид посмотрел на меня внимательно, явно думая, следует задавать вопрос или нет. Наконец, решил, что делать этого не стоит. — Завтра рано утром мы отправляемся в Россию, — сказал он. — Там же проходила ваша миссия с Саей касательно Распутина, если помнишь. Появилась новая информация о человеке, который проводил опыты над рукокрылами. Это очень важный ученый. Его нужно найти. Но вы с Саей нам понадобитесь в основном лишь для прикрытия, так как всё остальное — работа аналитического раздела Красного Щита. Первостепенно важные обязанности будут на мне, Джулии и Льюисе.

— Ясно. — Память Саи без изменений? — Без изменений. Она ведет жизнь, не свойственную рукокрылам, не пьёт кровь, - я помолчал и счел нужным добавить: — Ее мировоззрение находится в шатком состоянии. Она задается вопросами, это логично. Если бы я был на месте Соломона, я бы попытался переманить Саю. — Опрометчиво. После того, что она видела… — Я бы сделал это не лично. Потребовался бы тонкий подход. Соломон умен, он понял, что Сая очень сильный противник, пострадал один из шевалье, чудом выжил. Если врага трудно победить, сделай его товарищем, а потом прикончи. Соломон способен на это. Но никогда не действует лично, то есть — скажет кому-то из других шевалье, а тот примет меры. — Какие? — Это худшее. Когда Амшель решает задачу тонко, его почти невозможно просчитать. Он думает на множество ходов вперед, предсказывая сразу несколько вариантов развития событий. То, что мы разгромили эксперимент с детьми, его не волнует. Это не главная лаборатория, она, вообще, больше Карлу была нужна, чем всем остальным. Зато он получил картину того, как работает Красный Щит. Полную картину… Мы едва не уничтожили Карла — так ему и это на руку, потому что он терпеть не может Амшеля и вечно бунтует. Не следует ждать прямого нападения. — Даже если так. Сая не переметнется к ним. — Дива — ее сестра. Сая — рукокрыл. Она догадывается о последнем, но ужасно не хочет об этом думать и принимать. Надавив на два этих рычага, они если не заставят Саю переметнуться, то, во всяком случае, поссорят ее с Красным Щитом. — Предлагаешь всё ей рассказать? — Я не безумец. Этого нельзя делать. Просто придется как-то изолировать Саю от любого постороннего воздействия с подозрительными контактами. Машина давно отъехала, а я всё ещё смотрел в окно.

— Если к ней приблизится один из шевалье Дивы… — Если это будет Амшель, я могу этого даже не понять, — сказал я негромко. — Вы не представляете себе, что это за существо. Вообразите себе могущество, при котором деньги не играют роли, потому что их много. Много не на данный момент или в будущем, а просто у тебя есть способность быстро и эффективно их доставать, если нужно. Могущество, при котором человека физически очень сложно уничтожить. Представьте множество лет, в течение которых люди воспринимались вами, как пища. Вы не ненавидите их, но изучаете, как охотник изучает добычу и оценивает ее — мех, мясо, силу и способность выбираться из капканов. С таким раскладом… что может интересовать человека? Это не секс, не пища и не безопасность — все эти потребности давным давно в полной мере удовлетворены. Общество? Вокруг достаточно ему подобных, но он никого не любит, потому что годы сделали его хладнокровным. Чем же он горит? Искусство? Нет, его это никогда не интересовало. Он почти бог. Как и всякое божество, Амшеля интересовало Творение. Сотворение жизни, например. Амшель не следовал деструктивной идеологии, как Дива или Карл. Он был против анархии, против несправедливости и беспорядков, он не любил грязь и редко сам пачкал руки. Но он не был сентиментален. Это философ-ученый, для которого потеряла ценность человеческая жизнь. Он лишился всех стереотипов. Даже его огромное эго являлось его сильной стороной, а не слабой, потому что он при этом здраво оценивал себя, называя себя великим. Он не кичился этим, не выпячивал, это было не главное… Главное — Творение. Процесс творения занимал Амшеля и в те годы, когда он был человеком. Это хладнокровное существо не интересовали женщины или мужчины, ему интересно, как появилась жизнь и душа. Я пытаюсь объяснить, что Амшель перестал быть человеком намного больше, чем я. Он не был им ни физически, ни морально, его логика давно вышла за рамки человеческого. Он понимал течение времени, как понимает его солнце, и человеческая жизнь воспринималась им объективно — это жизнь организма, которая имеет начало и конец. Если организм достаточно силен, он выживает, если нет — умирает. Ничего личного, только законы природы. Не следует считать Амшеля безэмоциональным. В нем больше страсти и безумия, чем в самой Диве. Потому что вся его экономическая империя, все его старания, знакомства, проекты и даже сама Дива — всё это положено на алтарь стремления создать жизнь в новом мире. Гармоничную жизнь рукокрылов, которые, являясь по праву самыми совершенными и сильными хищниками, займут первое место среди всех живых существ и станут использовать людей, как корм. Ничего личного, просто законы природы. Человеческая раса будет защищаться — и что? Она обязана защищаться, так диктуют ей инстинкты. Но рано или поздно, даже потеряв всё, Амшель создаст свой мир.Видите ли… существо, одержимое таким метафизическим вопросом на протяжение многих лет и реализующее его всерьез и с упорством, элементарно способно манипулировать кем захочет и когда захочет. Провернуть маленькую операцию, мастерски сыграть роль, надавить, куда нужно — и результат получен. За годы прироста силы и человеческой крови Амшель стал потрясающим манипулятором. Это единственный противник, который может если не убить меня, то очень надолго ликвидировать. Это единственный, чьи ходы я не вижу на этой огромной шахматной доске. Я могу предсказать поведение Карла или Соломона, Дивы и кого угодно в их компании, но мне сложно представить себе, что происходит в голове у Амшеля. Я могу лишь догадываться. И сложившаяся ситуация меня тревожила. Я чувствовал, что где-то в происходящем потерял контроль…

Я снял пиджак, оставил в гостинице виолончель, и отправился гулять по улицам города. Мне нужно было подумать и сделать пару покупок на будущее.

Где бы я ни бывал, судить о городе я начинаю, зайдя в первый встречный, музыкальный магазин. Делаю я это вовсе не из прихоти или любопытства. Для существа, чья жизнь — постоянный бой, красота музыки может стать лекарством, которое не позволит ему сойти с ума. Магазинчик оказался небольшим подвальчиком с одной кассой и тесными рядами шкафов с нотами, тетрадями и пособиями. Позади кассы простиралось пространство со всевозможными инструментами, а сбоку виднелся вход во второе помещение, которое, видимо, тоже содержало в себе музыкальные принадлежности. Тут было совсем тихо и уютно, играла незнакомая джазовая композиция. Мне показалось — я дома. В этом мгновении покоя, будничности, когда каждый элемент обстановки существует гармонично друг с другом. И никто не видит меня. Ни кассирша, листающая журнал, безотчетно сунув себе в рот прядь собственной, длинной челки. Ни покупатель, который с серьезным видом стоял, рассматривая музыкальные пластинки. В воздухе звенел джаз. Я бродил по городу, куда глаза глядят — это самый верный способ почувствовать себя частью этих дорог, людей, этого неба и частью ветра, который летит в город с берега. Потом я долго сидел на остановке — той самой, где я остановился играть на виолончели, чтобы напомнить Сае о себе. Приезжали и уезжали автобусы, садились и выходили пассажиры. Обрывки разговоров мелькали в пространстве, трепыхались и гасли. Фразы-пожелания, напоминания о делах, обещания вернуться, отказы, смех. Никто не видел меня. Один раз на меня чуть не села какая-то женщина, в последний момент поняв, что на скамейке кто-то сидит. Испугавшись, она округлила глаза, а потом рассмеялась и извинилась. Было всего одно существо, чье внимание я привлекал целых десять минут. Голубь. Полный и очень важный, он задумчиво смотрел на меня, явно не понимая, чем я являюсь — человеком, зверем или камнем.

Так и не разобравшись в своих мыслях, он улетел.

*** Сая лежала в постели, стараясь не шевелиться, словно все телодвижения вдруг стали бессмысленными.

Это была её кровать — та самая, в которую она ложилась каждую ночь, чтобы утром в ней проснуться, вскочить, боясь опоздать на занятия. Туда принесли ее в первый день, когда она очнулась в склепе. Сая очень смутно помнила это время. Дождь, машина, чьи-то руки пытаются уложить ее на кровать и обтереть сухим полотенцем...

Теперь воспоминания Саи носили иной характер. Лицо Клары перед тем, как она умерла от её — Саи — руки, бешеная жажда мести в битве с Карлом, улыбка Соломона — неуместная на красивом лице: всё это, словно кошмарная карусель сновидений.

"Хватит. До смерти отца я ещё думала, что все это сон. Больше я такую ошибку не повторю”, — подумала Сая, всё еще стараясь не шевелиться, чтобы мысленно заморозить время и не начинать день, который обязательно закончится. Но пошевелиться пришлось. Сая вытянула ноги, понимая, что проснулась окончательно. Словно разбудив тишину вокруг себя, она ощутила, как дрожит кровать, легонько стучат дверцы шкафчиков. “Рукокрылы?” Сая напряглась, ожидая трубного, мучительного воя чудовищ. "А меча нет! Он у Хаджи…”. Вой действительно проследовал, но Сая узнала в нём вой бомбардировщика. Пролетев над крышей ресторанчика, разрезая с оглушительным звуком воздух своими металлическими крыльями, самолет начал набирать высоту.

Сая выдохнула и медленно разжала судорожно сжавшиеся кулаки. Потом приподнялась и посмотрела вслед самолету. Инстинкт заставил девушку резко повернуться. Но она увидела Кая. Заметив, как переменилось от ярости лицо Саи, он усмехнулся: — Спокойно. Всего лишь я…

Они впервые оказались вдвоем в одном помещении за долгое время. Девушка напряженно выговорила: — Прости. — Я всё понимаю. Он улыбался, но не так, как раньше. Теперь в его улыбке было нечто… взрослое. Словно он снисходительно улыбался дочери. Кай изменился. Нет больше его пошлых шуточек, щелчков по носу, легкомысленного отношения к ней. Ей показалось даже, что он стал выше, и в его осанке появилось нечто чужое, но неуловимо приятное. Так смотрят и любуются на совершенно свободного и уверенного в себе человека. “Ты улыбаешься не потому, что смирился с тем, кто я. Просто нам всем нужна передышка”. Сая опустила голову. — Держу пари, тебя перекосило, потому что ты голодна, — иронично сказал Кай. — Дэвид пообещал нам законный выходной, так что… Рик внизу занят выбором, где мы поедим. Обычно мы все вместе выбирались на пляж с бенто или ходили в горы. — Но потом папа уставал, говорил, что соскучился по родине, и мы шли в центр города, где есть забегаловки для туристов. — Нам еще кучу дел придется завершить, — добавил Кай аккуратно и сказал уже менее уверенно: — Никогда не поздно снова...

Но он не договорил.

“Снова быть всем вместе? Снова стать семьей? Примириться?” На вопросительный взгляд Саи — слишком прямой и печальный — Кай молчал. — Хорошо, что дома ничего не изменилось, правда? — спросил он. Он заходил напомнить, что в числе кучи дел находится прощание с отцом, визит в склеп Миагуско. Кай не сказал этого вслух, но этого и не требовалось. “Изменилось. Ужасно изменилось. И ты знаешь это”. Смотреть в глаза Сае становилось трудно. Кай сказал, что будет ждать ее, и вышел. Она переоделась в черное. Черная, короткая юбка, черная рубашка и туфли. Когда они уже поднимались по лестнице к склепу, Сая вспомнила, как точно так же когда-то поднималась к нему вслед за отцом. Точно так же медленно шел Джордж, и несколько свободную футболку на его спине тревожил ветер, так что временами выделялись лопатки. Кай тоже шел медленно, Сая увидела, что из тощего мальчишки ее брат почти стал мужчиной. И уже давно, просто этого было слишком легко не замечать. Ей и теперь не хотелось этого видеть. Ей захотелось, как бывало раньше, хлопнуть его по спине и сказать: “Чего горбишься?” Но вдруг поняла, что уже не сможет сделать этого из-за той улыбки, какую она у него увидела утром. Ей показалось, что Кая она потеряла, ей захотелось плакать. И Рика тоже — очень серьезного, строго аккуратного и спокойного. В лице младшего появилась странная пронзительная печаль, выделились большие глаза, губы стали тоньше. Он что-то пережил помимо общей трагедии в особняке, но молчал. Он очень и очень часто молчал в последнее время. Сая помнила, что в тот прошлый раз отец так и не открыл склеп, хотя хотел это сделать. Что-то мешало ему…

Когда она с братьями молча встала перед входом в склеп, Кай, держа в руках коробку с вещами отца (это единственное, что осталось от тела, не считая алых кристаллов окаменевшей крови), вымолвил: — Что ж, давайте простимся с папой. Сказав это, он словно услышал себя со стороны, и это был не его голос. Рик стал открывать дверь склепа. Сая помогла ему. Отчасти, она вызвалась помогать потому, что первая хотела увидеть… Что именно — она не знала, но чувствовала, что внутри есть нечто важное. Открыв дверь склепа, они впустили туда солнечные лучи и свежий воздух. Глазам их открылся огромный разорванный сферический кокон из толстой паутины. Размером кокон был с человеческий рост и напоминал огромную, раскрытую пасть и смотрел прямо на Саю словно в немом обещании проглотить её рано или поздно. Она знала, что позади сейчас стоит Кай. Глаза у него удивленные. В них страх.

— Что это? — тихо спросил Рик, который один пока не понимал происходящего. — Какой же паук мог такое сделать? Но его резко осенило, когда он поймал на себе суровый взгляд Кая. Вздрогнув, он едва смог скрыть страх и отвращение. Сая не видела ничего этого. Она чувствовала. — Здесь началась наша история, — спокойно произнесла она. — Так мне сказал отец. Внутри нее поднялась черная волна осознания, замерла, беззвучно обрушилась, оставив после себя только вывод: я чудовище. Никаких полутонов, никаких оправданий. “Я чудовище. Я не человек. Я пью кровь. Вокруг меня гибнут люди. Я живу, как паразит. Я — корень войны”. У нее было поразительно спокойное лицо. Кай оборвал тишину, сделал шаг и произнес так, что его голос показался резко звонким: — Сколько можно повторять, ты наша сестра. Ты ходила с нами в школу, вытаскивала меня из драк и рвала любимые книги Рика. Короче, совершала кучу нелепых поступков и постоянно общалась с Каори. Ты когда-нибудь видела рождение человека? — Что? — тихо спросила она, ошарашенная тем, как резко Кай вклинился во всеобщую тишину. — Рождение человека. Видела? Вот где настоящий мрак и ужас. Не понимаю, почему это называют чудом творения. Я месяц не мог без содрогания смотреть ни на одну женщину. В голове крутилось: если они всё это терпят, чтобы родить человека, то что это за существа? Какой у них болевой порог? Сая, ты спала в паутине, и это напоминает мне сцену из Спящей Красавицы. Когда ее околдовали, всё вокруг нее замерло. А сколько там, наверное, было пауков… “Он не верит во всё это, но очень старается”, — поняла Сая. “Я тоже должна”, — затем подытожила она. И улыбнулась ему. — Где ты умудрился увидеть рождение человека? — спросила Сая. — Однажды мы с парнями нашли в кабинете биологии документальный фильм и решили посмотреть отрывками, — ответил Кай. Тишина была разорвана окончательно, мрачный кокон из паутины больше не выглядел таким уж ужасным, хотя осознание Саи никуда не делось. “Я чудовище”. Решиться на встречу с Каори оказалось трудно до боли в солнечном сплетении. Когда Кай упомянул о ней, в сердце Саи выстрелила тоска. — Нет, — пробормотала она. — Не думаю, что это хорошая идея. — Брось, она будет рада тебя видеть. “Ты ничего не понимаешь”, — подумала Сая, обнимая себя руками. Это ведь словно встретиться со своей прошлой "я" — легкомысленной, пребывающей в блаженном неведении. Встреча с Каори покажет, насколько сильно Сая изменилась. Она вспомнила, как сильно ее волновало, во что она одета или как конфликтовать с учительницей математики… или как бы не влюбиться в парня из популярной рок-группы. Придётся улыбаться, делать вид, что всё, как раньше, но обе будут при этом прекрасно понимать, что "как раньше" умерло. Сая втиснется в оболочку себя прошлой, и у нее это получится как бы коряво. Это станет заметно, и она увидит это на лице Каори. “Однажды она отпустит меня и пойдет дальше, листая страницы своей жизни, — подумала Сая. — Однажды так сделает даже Кай”. И Кай подстроил встречу сюрприз. "Нужно уметь встречать свое прошлое", — так он сказал себе. И был, в сущности, прав. А еще, конечно, немного жесток. В своем стремлении слепить из Саи обычную девушку и показать ей, что всё нормально, он не замечал, что хочет доказать это, прежде всего, себе. — Зачем ты привёл меня в парк? — удивилась Сая. — Нужно подняться на смотровую площадку по лестнице, — сказал Кай. — Или струсила? Сая посмотрела на него удивленно. Она вспомнила, как один из ударов Карла словно расплющил ей все внутренности. Едва ли упасть со смотровой башни будет больнее. Это так откровенно было написано на ее спокойном лице, что Кай вздохнул: — Пожалуйста, просто давай пройдемся немного. Там красиво. Сая недоуменно пожала плечами: — Как скажешь. Когда она уже почти поднялась, то поняла, что коленки у нее действительно дрожат от страха. Но не перед высотой. Она увидела Каори, что стояла к ней спиной и смотрела на открывающийся вид моря. Она не ожидала таких сильных эмоций. Замерев, она рассматривала короткий, темно-русый хвостик. Подспудно жалела, что именно она первой увидела Каори, а не наоборот, ведь подходить первой всегда сложнее. Ей захотелось убежать, но ботинки словно примерзли к земле. Что ей сказать? Как улыбаться? Она же всё увидит… Они теперь такие чужие, хотя и доверяли друг другу все секреты. А, впрочем. Сая теперь понимала… Это были не секреты. Она никогда в них по-настоящему не верила. Вся эта дружба была иллюзией. Приятной, теплой, но всё же иллюзией. “Я должна поставить точку. Пережить это и идти дальше”. Помедлив, Сая преодолела последние ступеньки. Она предпочла не смотреть на Кая, потому что боялась, что на ее лице появится гнев. “Как ты мог это подстроить? Думаешь, это мило?!” — Каори, — спокойно произнесла она. Та поспешно вытерла глаза ладошкой — плакала? — и повернула к ней лицо. Она слабо улыбнулась: — Привет, Сай. С возвращением. Но вскоре улыбка стала широкой.

"Та самая улыбка, — отметила про себя Сая. — Улыбка, которая расшифровывается “ничего не изменилось, идем дальше””. Сая слабо улыбнулась в ответ и началась игра под названием "всё хорошо, сделаем вид, что так и должно было быть".

Сая скривилась, понимая, что улыбаться не может и прямо сейчас просто-напросто разревется, но в последний момент выдохнула решительно: — Я вернулась. Сая сдружилась с Каори потому, что они обе были чертовски похожи. Обе умели убегать от того, что им не нравится. Сая не любила в себе эту черту. И эта черта — неумение разговаривать о проблемах — построила в дружбе девочек стену. Ни одна из них не считала нужным доверить свои чувства подруге. Сая считала, что Каори ее не поймет. Каори считала, что не может показывать своих чувств, потому что это больше никому не нужно. — Кай сказал — вы завтра уже уедете, — безмятежно произнесла Каори.Сая промолчала. Она всё еще думала, как себя вести, лихорадочно вспоминая, каково это — не напрягаться и не помнить о битвах, которые ее ждут. — Ты так внезапно исчезла в тот раз, — произнесла Каори, продолжая делать вид, что не замечает ее смятения. — У нас весь класс только об этом и говорил. А я волновалась, между прочим. — Прости, — на автомате сказала Сая. — У меня особо и не было возможности кого-то предупредить о своем отъезде.

— Слушай, у тебя ведь есть время? — Найдётся.

— Ну, тогда у нас сегодня большие планы! — воодушевилась Каори. — А где дядя Джордж? Когда он вернётся в О,Моро? Сая поджала губы, глядя вниз со смотровой площадки. Она отчаянно подбирала слова, чтобы что-то сказать, и вдруг опустила голову, словно устав от этих тщетных попыток. Каори помолчала, а потом попробовала улыбнуться: — Точно. Мне же столько всего надо рассказать… “Ненавижу, когда она так делает. Улыбается и переводит стрелки разговора. Отводит взгляд в сторону, не смотрит в глаза… Болтает о всякой ерунде. Я не могу ее винить, я должна понять ее. Я должна принять свои изменения”. Заставив себя расслабиться, Сая слушала Каори, хотя беседа клеилась с напряжением. Голос подруги доносился до нее словно из-за толстого стекла. Она помнила, что раньше ей все эти новости были бы интересны, но сейчас она вяло улыбается, заинтересованно кивает и пытается понять — как это у нее получалось раньше.