10 (1/1)

Все произошло так, как описывал Ремингтон. В то утро ничего не предвещало беды. Солнце освещало территорию, слышался щебет птиц и шелест листьев. Обычный майский день. Только это вовсе не трогало двух парней в палате №С317. Они лежали каждый на своей кровати, лицом к стене. Глаза одного были закрыты, другой сверлил взглядом стену. Нет, они не поссорились. Просто началась черная полоса их психического состояния.Эмерсон смотрел на бирюзовую штукатурку. Она была неровной, но тщательно прокрашенной, Эмерсон запомнил это. Барретт касался кончиками пальцев фона, выводя невидимые линии. Он давно нормально не спал. Сегодня лишь три часа. Ему недостаточно. Ему плохо. Художник ощущал тяжесть по всему телу и представлял свои красные слезящиеся от недосыпа глаза. Сегодня от точно попросит сильное снотворное. Чтобы не проснуться уже никогда.Ремингтон не находил силы, чтобы открыть глаза. Он не ощущал свое тело. Казалось сложным даже сделать вдох, поэтому дыхание его было очень медленным, с задержками. Ему хотелось бы сейчас подняться и потянуться, переодеть пижаму, накрасить глаза, обнять Эмерсона, рассказывая какую-нибудь шутку, а потом услышать его тихий мягкий смех. Но он лежал. Да, хотелось бы быть активным. Но одновременно с этим хотелось пролежать следующую тысячу лет в одной позе на своей больничной койке.Ближе к семи утра, Эмерсон буквально заставил себя подняться, с трудом координируя движения. Он прошаркал к шкафу, вытягивая первые попавшиеся вещи, и постарался надеть их на себя. Он не сразу попал в рукава и чуть не потерял равновесие. Пришлось опереться на шкаф, чтобы унять небольшое головокружение.Взглядом он зацепился за кровать соседа, который был непривычно тих. Эмерсон уже привык, что они просыпались примерно в одно время, поэтому подобное стечение обстоятельств показалось ему странным.Барретт сделал несколько шагов, останавливаясь рядом с Ремингтоном. Он протянул руку, заботливо проводя по замерзшему плечу.—?Хэй,?— голос был хриплым после сна,?— Рем.Эмерсон провел вдоль руки до предплечья, легко перехватив запястье, и погладил внешнюю сторону.—?Просыпайся,?— ему хотелось добавить какое-нибудь милое прозвище, но Барретт ограничился своей просьбой. —?Давай, Реми, нам на завтрак скоро.Реакция была нулевой. Лейт не двигался и не издавал звуков. Только когда Эмерсон уже потряс его за плечо, тот приоткрыл глаза и перевернулся на спину. Взгляд карих глаз заставил Барретта вздрогнуть. В них слоем пыли застыло равнодушие ко всему происходящему. Под ним скрывалась бездна всепоглощающей усталости и тоски. Что-то черное, депрессивное и безмолвное.Эмерсон много раз представлял то, как он выглядит при особо глубоких фазах депрессии. Ему с легкостью приходили образы спутанных давно не мытых волос, мятой одежды и отпечатка поверхности, на которой он лежал, на щеке; темных кругов под глазами и потрескавшихся губ. Он думал о своем отсутствующем выражении лица, но глаза… Наверняка, его взгляд был таким же тяжелым. И необъятно пустым.Эмерсон был в растерянности. Он не знал, что делать сейчас. Бежать к Курцио? Хотя его, наверное, еще нет в больнице. К дежурной медсестре? А что она может сделать? Или оставить Ремингтона в покое? Все не то.Мысли метались в голове, пока Барретт продолжал стоять над соседом, придерживая того за плечо. Ремингтон решил за него. Он громко выдохнул и отвернулся.Эмерсон сделал несколько шагов назад, пока не уперся кровать. Парень резко опустился, тут же подбирая ноги. Он четко представлял себе, как чувствует себя сейчас Лейт. Ремингтон наверняка откажется от завтрака. Более того, маловероятно, что он вообще встанет с постели.Барретт так ничего и не предпринял. После завтрака парень подошел к Курцио, чтобы объяснить состояние соседа. В ответ он получил лишь настороженный кивок и обещание проверить пациента.Выходя из столовой, Эмерсон прихватил мандарин. Он подумал, что Ремингтону не помешает съесть хоть что-то.Лейт лежал в том же положении. Его руки были сложены и прижаты к груди. В палате повисло какое-то напряжение. Было непривычно безмолвно, в коридоре тоже стояла тишина. Эмерсон подумал, что сегодня все пошло наперекосяк. Толком еще ничего не случилось, но будто вселенная стала работать неправильно. Что-то случилось с ее механизмами, заставив поменяться ставшими привычными вещи.Барретт сделал несколько шагов вглубь комнаты, начиная счищать ярко-оранжевую кожицу фрукта. Несколько сладких капель остались у него на пальцах, делая их липкими, и он быстро вытер их об свои штаны.Эмерсон опустился на кровать соседа, у его ног. Он снова коснулся холодных плеч, надеясь, что Ремингтон среагирует и повернется. Но тот не совершил никакого движения.—?Ремингтон,?— он сделал паузу, снова набирая воздух в легкие. Почему-то сложно было открыть рот. Эмерсону все казалось, что он нарушает какие-то негласные правила, но он не мог оставить Лейта.—?Рем, тебе нужно поесть. Пожалуйста. Я принес мандаринку,?— Барретт почему-то был уверен, что лежащий слышит его. Эмерсон чувствовал себя беспомощно, смотря на него. Он не знал, как подступиться и что делать. Почему-то хотелось плакать. Эмерсон слишком привык видеть другую сторону Рема. Тот человек был абсолютно противоположен тому, что лежал сейчас на кровати. Барретт почувствовал, что уже скучает по той иногда раздражающей, но такой живой болтовне и сносящей все на своем пути энергии.—?Солнце… —?это мягкое прозвище слетело с губ так правильно. —?Я ни о чем больше не прошу… Только одна мандаринка. Можешь даже половину съесть, хоть что-то…Он был прерван резким и приглушенным:—?Эмерсон, уйди.Барретт дернулся, но вовсе не от грубости. Одна фраза вызвала давнее воспоминание, слишком похожее на происходящее сейчас.***—?Себастиан, уйди.—?Эмерсон, я не прошу тебя о чем-то большем. Лишь скажи, что мне сделать. Я готов на все.Мансарда освещалась мягким искусственным светом. В комнате царил бардак. Ковер был сдвинут в сторону, открывая пространству дощатый пол. На нем валялись рулоны чертежей, куски испорченной пятнами ткани и скомканная одежда. Все это сопровождалось цветными каплями открытой акварели, выжатого из тюбиков акрила, и где-то под стулом валялся баллончик от аэрозольной краски. Именно ей были выведены два слова, поверх старой недорисованной пентаграммы.Черный распыленный след проходил через всю комнату, складываясь в известное слово ?DEPRESSION?. Диагноз, который преследует его уже столько лет. А чуть дальше, изгибаясь на углу комнаты, выписан друг депрессии?— ?ANXIETY??— мерзкая тревожность, которая душит каждый день, которая не дает сделать нормальный вдох и пророчит скорую смерть.—?Тогда уйди.Себастиан тяжело вздохнул. Он не знал, как переубедить брата. Он вообще не знал, что сейчас делать. Последовать желанию младшего или настоять на своем и остаться рядом? Прибрать комнату или это подождет?—?Зачем все это, Эмерсон? —?он выдал совсем не то, что думал. Его вопрос был оставлен без ответа, но Данциг уже и не рассчитывал получить их. По крайней мере у брата еще остались силы на то, чтобы говорить, пусть и в таком тоне. Хотя, учитывая хаос, который Барретт тут устроил, казалось, энергия была не только на отрывистые реплики. Можно это считать за улучшения? Себастиан пытался быть оптимистом.Эмерсон пожал плечами, утыкаясь в стенку носом. Его родной брат сидел у ног, буквально моля, спрашивая, как он может помочь. И Барретту было неприятно признать, что ему абсолютно все равно. Все эмоции вышли из него, пока он чертил знаки на полу. Теперь внутри осталась лишь пустота. И немного боли.Они продолжали сидеть, не издавая ни звука. Эмерсон даже смирился с тем, что Данциг останется здесь, пока в один момент он не почувствовал, что в комнате словно не хватает воздуха. Казалось, что он загустел, как сироп, и стал настолько приторным, что резал обоняние. Вокруг слишком много неправильно лежащих вещей и чересчур стойкий запах краски. Стало панически страшно.—?Уходи, Себастиан, пожалуйста, уходи.Он уже даже не соображал, что несет, перед глазами появилась то ли непонятная дымка, то ли слезы.—?Я не хочу оставлять тебя одного.И ему сорвало тормоза.—?УЙДИ ПРОЧЬ, СЕБАСТИАН, Я НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ ТЕБЯ РЯДОМ, ОСТАВЬ МЕНЯ ОДНОГО.Слова были сказаны. Желание было услышано.Себастиан не привык перечить. Себастиан устал. Он разберется с этим завтра.Пружины матраса скрипнули, когда он встал. Мужчина приоткрыл окно, разбавляя тишину вечерними звуками и свежим воздухом. Дверь тихо захлопнулась. Дышать стало легче.Но только пришло чувство почти осязаемого одиночества. Он остался один. В этот раз по своей вине, не понимая, зачем только что выгнал самого важного человека из комнаты.С пола на него смотрело безликое ?DEPRESSION?. В углу змеей извивалось гадко знакомое ?ANXIETY?. Осталось лишь поверх оставить ?LONELINESS*? и окончательно забыться в собственной пустоте.***—?Нет. Нет, я никуда не уйду, Ремингтон,?— он говорил это, как болванчик, качая головой и глядя в никуда. В какой-то момент взгляд стал более осмысленным, возвращая парня в реальность.И он сделал совсем неожиданную для обоих вещь. Раскинув руки в стороны для баланса, Эмерсон поднялся во весь рост на кровать соседа. Он перешагнул чужие ноги и опустился на колени. Ремингтон наблюдал за ним с небольшим удивлением в глазах, но не пытался возмущаться и протестовать.Барретт понял, что с трудом поместится в щель между Лейтом и стеной, но почему-то не стал останавливаться. По стенке он ?скатился?, оказываясь впритык зажатым между привычно теплым соседом и холодной гладкой стеной. Лица были настолько близко, что Эмерсон ощущал, как его щеку опаляет дыханием. Перед взглядом замерли карие глаза с длинными ресницами.—?Я не брошу тебя, придурок. Хер ты от меня избавишься,?— он прошептал это, но так уверенно, что слова не подвергались сомнению. —?А еще тебе нужно поесть.Эмерсон выпрямил руку, проводя ей по шее Лейта. В другой он держал почищенный мандарин, но, чтобы отломить дольку, пришлось дотянуться до левой кисти. Получилось, что Ремингтон заключен в странные объятия.Барретт взял кусочек плода, поднося его прямо к губам Ремингтона. Тот не хотел их размыкать и даже нашел в себе силы, чтобы пару раз помотать головой.—?Пожалуйста. Я больше ни о чем не прошу, солнце,?— Эмерсон смотрел на него умоляюще. Это был человек, которого Рем не хотел расстраивать. Вот так по-детски честно. Он все-таки забрал несчастную мандаринку, начиная медленно жевать. Сладкий вкус ощущался притупленно. Лейт закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на таком вроде простом и ежедневном у нормальных людей ритуале как поглощение пищи.—?Ты уже молодец. Съешь еще. Пожалуйста.Одна за другой, через уговоры и щенячьи глазки, дольки оказывались во рту Ремингтона. И после каждой из них Эмерсон повторял, как же он гордится им. Барретт помнил, как ему иногда не хватало подобного. Он действовал почти наугад и, кажется, попал в цель.Когда предпоследний кусочек оказался зажат в зубах Лейта, он неожиданно проговорил, немного шепелявя:—?Шъешь его шам.Теперь под слоем безразличия в глазах скрывался вызов. И Барретт решил принять игру.Наклониться ничего не стоило?— они и так лежали слишком близко. Глаза в глаза?— неотрывно. Между губами было несколько чертовых миллиметров. А сердца бились слишком часто. Отстраняясь с долькой мандарина, Эмерсон слышал чужой выдох. Несмотря на отсутствие ярких ощущений, Ремингтон почувствовал легкое головокружение и мимолетную эйфорию. Обоих тянуло?— оба рисковали.Поднося следующий кусочек, Эмерсон уже знал, что будет. Он не собирался целовать его. Нет, лишь снова вывести на эмоции, хоть какие-то ощущения. Снова разбудить того Ремингтона, которого он встретил здесь в первый день. Странного, отзывчивого и притягательно-безрассудного.Будто читая мысли, Лейт выжидательно смотрел на него, снова зажав в губах мандарин. Борясь с собственным желанием, Барретт лишь раскусил ее на середине. Капли сока остались на его губах и запачкали одеяло, на котором они лежали. Рука Эмерсона поднялась на шею Ремингтона, оглаживая линию челюсти и скулы. Он запустил пальцы в непослушные черные волосы на затылке Лейта, легко сжимая их и начиная перебирать.—?Ты бы знал, как я сейчас горжусь тобой,?— он говорил это серьезно, но не мог не улыбнуться. —?Иди сюда.Они будто поменялись местами. Теперь Ремингтон недвижно лежал на его плече, перекинув руку через чужую талию. Эмерсон же прижимал к себе друга за холодные плечи и пытался рассказать что-нибудь. Вспоминать истории из жизни было сложно, зато он мог свободно выражать свое мнение о прочитанных книгах, вынимая из памяти цитаты или зацепившие его мысли автора. Он пытался дать Лейту то, от чего по ошибке отказался сам.Ремингтону же было не особо важно, о чем конкретно говорил его сосед. Слышать человеческую речь, ощущать, что он не один, оказалось очень важным. Сил не хватало даже на слабую улыбку, но он обещал себе обнимать Эмерсона крепче, когда депрессивный эпизод закончится или, как минимум, станет легче.Ремингтон закрыл глаза, проваливаясь в дрему. Он чувствовал себя в безопасности.