5 (1/1)

Доктор Курцио передал Эмерсону, что ему не стоит в этот день посещать тренинги. Доза антидепрессантов оставалась прежней, поэтому побочные действия препарата продолжали повторяться, но их заглушали психолептики, прием которых строго контролировался. Ремингтон почти не выходил из палаты. Он пропустил привычные собрания терапии, так как переживал за состояние соседа, отказался идти в библиотеку, чтобы сдать уже прочитанную книгу и выбрать новую, и старался находиться рядом все время. Лейт заставил Барретта сходить на обед и ужин, наблюдая, чтобы тот обязательно съел хотя бы часть порции. Еда казалась безвкусной, но Рем убедил его, что от нее станет немного лучше. Эмерсона обычно напрягало, если кто-то наблюдал за каждым его шагом. Барретт не был против, если это делалось ненавязчиво, но не у каждого так получалось. Например, Себастиану сначала не удавалось не строить из себя заботливую мамочку, когда Эмерсону бывало плохо. Лишь после разговора, в котором Барретт доходчиво объяснил, что он чувствует себя некомфортно, Данциг сбавил обороты и научился поддерживать со стороны. А Ремингтону это удалось сразу. Наверняка сработал его опыт, ведь он не первый раз лежит в психбольнице и уже имел дело с подобными случаями, помогал остальным преодолеть тяжелые дни. Да, он находился рядом, но уважал личное пространство Эмерсона и не требовал постоянных отчетов о состоянии.Вечером они сидели на кроватях в палате. Из-за того, что Рем так и не взял другую книгу, пока библиотека была открыта, он решил вновь устроить вечер историй. Эмерсона всегда поражало, в какое количество несуразных ситуаций успел ввязаться его сосед за свою не столь уж длинную жизнь. Лейт только заканчивал описывать один случай, как сразу вспоминался другой или начинал озвучивать свои мысли по поводу произошедшего. Сам Барретт был закоренелым домоседом, без надобности не покидающим свое укрытие. Даже находясь дома он все равно большую часть времени проводил в мансарде, лишь иногда выползая на балкон или в гостиную к брату. Весь его мир был огорожен четырьмя расписанными стенами, и это радовало Эмерсона. Возможность к минимуму свести свой контакт с людьми казалась счастьем. Поэтому он с большим трудом мог выцепить из памяти какие-нибудь веселые истории. В основном они были из детства, за последние годы в его жизни количество хороших дней резко снизилось.Из-за успокоительных Эмерсона клонило в сон, он слушал эмоциональную речь Ремингтона лишь вполуха, но одна глупая история заставила его с удивлением распахнуть глаза и посмотреть в сторону Лейта. – Повтори, что ты сейчас сказал, – Ремингтон не заметил интонации соседа, поэтому лишь раздраженно взмахнул руками.– Почему ты случаешь меня так невнимательно? Я говорю, – он замедлил темп речи, видимо решив, что Барретт мог просто не уловить сути из-за того, что он быстро проговаривал слова, – идем мы как-то с Себастианом, моим другом, и тут я ему: ?ЭЙ, ДАНЦИГ! СМОТРИ ЧЕ МОГУ!? – и хоба! Касаюсь кончиком языка носа, – Эмерсон продолжал с недоверием смотреть на Лейта, но тот счел его эмоции за несогласие с тем, что язык Рема на самом деле настолько длинный, поэтому вздохнул, – смотри, – и начал демонстрировать сказанное ранее. Эмерсон тут же закатил глаза и нервно рассмеялся.– Да я не об этом, дурень.– Оскорбляешь, как малолетка, – Ремингтон вернул язык на место, чтобы бросить эту фразу, но потом продолжил свои попытки дотянуться им до носа. Барретт лишь выдохнул, но теперь и ему стало интересно, сможет ли Лейт подтвердить правдивость истории. – Я и не пытался себя оскорбить, – через несколько секунд Ремингтон издал какой-то нечленораздельный звук и стал махать руками, как колибри, у которой случилась судорога. У него все-таки получилось достать до носа, и выглядело это немного жутко. Эмерсон подумал, что сосед заслужил аплодисменты, поэтому даже сделал несколько хлопков, выдавливая из себя улыбку, но потом вернулся к более тревожащей его вещи.– Во-первых, ладно, признаю, это круто. И странно, – добавил Барретт. – Твой язык реально настолько длинный?.. Во-вторых, Себастиан? Данциг? Откуда ты его знаешь? – Эмерсон немного насторожился, заранее готовясь к какому-нибудь ужасному ответу, чувство волнения начало постепенно заполнять грудную клетку мерзким холодом. Ремингтон вдруг изменился в лице и стал более серьезным, вмиг превратившись из легкомысленного ребенка в двадцатитрехлетнего парня, которого конкретно потрепала жизнь.– Он мой лучший друг. И, наверное, единственный настоящий друг.Еще одним из качеств Ремингтона, которое восхищало Барретта, помимо жертвенности, была честность. Лейт действительно так легко выдавал правду о себе, что казалось, будто он ни о чем не жалеет. Рем не уходил от вопросов и был настолько открыт, что Эмерсон не мог не поражаться этому. Нужна определенная храбрость, чтобы рассказывать о таких тяжелых вещах, что пережил Ремингтон, но он умел преподнести это так, чтобы люди не жалели его.Рем нервно потер запястье левой руки, бренча браслетами.– Я знаю Себастиана не так давно, на самом деле. Около трех лет, но это достаточный срок, чтобы стать хорошими друзьями. Мы познакомились на какой-то вечеринке. Мне было двадцать, я кое-как держался на учебе в колледже, дико срывался и кутил на вечеринках, где можно было выпить и сделать вид, что все хорошо. Но осознание того, что это ложь, давало о себе знать, – Ремингтон сглотнул и, кажется, его руки начали дрожать. Его взгляд остановился в одной точке, словно мысленно он снова оказался в том мрачном осеннем дне. – Мне стало плохо. Прямо в разгар веселья я почувствовал подступающий страх. Абсолютно без причины. Просто в один момент все происходящее стало как-то давить... Конечно, я уже знал на собственном опыте, что такое панические атаки, но эта была так не вовремя. Ты знаешь, на вечеринках всем похуй, что происходит с остальными. Даже в метро ты получишь помощь быстрее, чем в подобных местах, – Рем усмехнулся. – Просто в тот раз все было не так, как обычно. Я думал, что это пройдет через минут десять, затем я выпью чего-нибудь, покурю, и мне будет лучше, но через полчаса я нашел себя все еще задыхающимся где-то в коридоре, всего в слезах. Мое состояние уже перешло в истерику. По-моему, из-за громкой музыки даже не было слышно всхлипов. Мне было так страшно, казалось, что сейчас я умру в этом чертом забытом месте, прямо у этой стены, потому что сердце разорвется от страха. А потом случилось чудо, – Лейт как-то подавленно рассмеялся, – знаешь, как в мультиках, когда резко открывается дверь, а в проеме стоит злодей в плаще, и его силуэт подсвечивают сверкающие на фоне молнии, – Ремингтон даже отвлекся, чтобы изобразить ситуацию жестами в воздухе. – Мой спаситель, – его смех снова рассыпался по палате теплыми бусинами, звонко отскочив от стен. – Только происходящее было более реалистично, чем в фильмах, потому что человек зашел в дом с благим матом и так рьяно отряхивал зонтик, что это запомнил даже я в своем состоянии. Но еще я запомнил, как быстро изменились эмоции на его лице, когда он заметил такого жалкого меня у стены в прихожей. Представить страшно, как отвратительно я тогда выглядел. Мятый, пьяный, зареванный, с размазанным макияжем. Как Себастиан вообще решился подойти к такому чудищу? – Лейт сморщился, описывая себя. Эмерсону было больно смотреть, как его соседа ломает от самого себя. И он решился ненадолго прервать рассказ.– Если бы ты оказался на месте Себа, а я на твоем, тебе было бы мерзко?– Нет, – не задумываясь ответил Ремингтон. А потом посмотрел на Эмерсона, приоткрыв рот. Барретт лишь пожал плечами.– Нам всем иногда нужна помощь. Не обесценивай себя, Ремингтон. После этих слов ненадолго повисла тишина, но, собравшись, Ремингтон продолжил рассказ.– По-моему, Себастиан тогда так быстро бросил зонтик в сторону и подошел ко мне, падая на колени, что я чуть не словил очередной приступ паники. Я был рад, что кто-то заметил меня и, возможно, сможет оказать помощь, но в тоже время сознание отказывалось адекватно оценивать происходящее, так что я чуть не дернулся, чтобы ударить его. Я плохо помню, что было дальше. Вроде бы этот чудик обнимал меня, а еще у него обнаружилась бутылка воды... Потом он рассказал, что носит с собой и успокоительные, сначала хотел дать мне их, но вовремя вспомнил, что во мне уже была пара литров алкоголя. Он невероятный, правда, – Ремингтон впервые за долгое время столкнулся взглядом с Эмерсоном и искренне улыбнулся. – Даже думать не хочу, где бы я закончил в тот вечер, если бы не Себастиан. С тех пор он буквально заменил мне отца. Данциг в курсе всех моих проблем, он же помогал с финансами и настоял на том, чтобы я лечился здесь. Дважды. Святой человек, мать вашу... – Ремингтон громко выдохнул, а потом с недоумением уставился на Эмерсона. – Подожди, а почему ты вообще это спросил, сам-то откуда его знаешь? И почему я вообще, блин, рассказал это историю? У меня длинный язык не только буквально, но и фигурально тоже, блять. Прости.– Все в порядке, Рем. Я объясню, но можешь еще описать Себастиана, чтобы я убедился, что мы говорим об одном человеке? Конечно, это было бы слишком нереальным совпадением, но я должен проверить, – Эмерсон непривычно быстро проговорил эту фразу. Ему сильно хотелось услышать ответ.– Ох, этот чувак за три года так и не сменил свою прическу, длинные до плеч черные волосы, похожие на твои, кстати, но он их выпрямляет... Себ любит костюмы и готовить. Он ответственный. Иногда даже чересчур. Еще он очень смешной, когда напьется, но иногда может спиздануть такую глубокую мысль... – ...что потом еще неделю ходишь и рефлексируешь, – закончил за него Эмерсон, тут же получив согласный кивок.– Так все-таки, какое отношение ты имеешь к моему Себу? – прищурился Ремингтон.– Ну, для начала, имей совесть, он не только твой, а вообще брату он нужнее не меньше, чем тебе.– Ты хочешь сказать...– Ага, я брат Себастиана Данцига.На несколько мгновений в палате установилась тишина, пока Ремингтон не нарушил ее тихим емким:– Че, блять?..Ремингтон продолжал неверяще смотреть на парня, сидящего на койке напротив. Было настолько тихо, что Эмерсон почти слышал, как крутились шестеренки в голове Лейта, пытаясь обработать полученную информацию.– С одной стороны я хочу сказать, что ты гонишь, но вроде как у тебя нет причин, да и ты говорил, что твоего брата зовут Себастиан, но… У вас разные фамилии из-за отца? Вернее, из-за того, что у вас разные отцы? – Ага, так и есть, – кивнул Барретт. Ему определенно нравилось, как он поставил Рема в тупик, заставив замолчать на пару минут. – Кстати, седативные средства он носит с собой в основном из-за меня. Себ знает, что я обычно забываю свои таблетки дома или отношусь к ним небрежно, поэтому он берет их сам. Хотя я пару раз видел, как он тоже принимал успокоительные, по-моему, перед собеседованием на работу, – припомнил Эмерсон. – Черт, вся эта ситуация звучит так запутанно и нереалистично. Просто подумай: младший брат моего лучшего друга попадает в ту же психиатрическую больницу, что и я, да еще и определяется в ту же, блять, палату. Это чересчур… – Эмерсон лишь мысленно согласился. – Более того, я знаком с Себом три года, но мы не разу не пересекались с тобой? Как так вышло?– Три года назад я поступил в творческий колледж и много пропадал там. Но… В общем, в то же время у меня появилось тревожное расстройство. Приходилось много контактировать с людьми, еще больше, чем в школе, и это сильно давило на меня, – Барретт поднял руки и потер лицо, отгоняя резко нахлынувшее желание лечь спать. – Через год я принял решение перейти на домашнее обучение. Сначала было легче, я спасался от людей в своей комнате, рисовал и сдавал работы. Но дома тоже было некомфортно, уже по другим причинам. Постепенно все потеряло краски. Я прекратил рисовать. И вылетел с учебы, – Барретт откинулся на стену, больно ударяясь головой. Он понимал, что в его состоянии в тот момент было нереально учиться, но Эмерсон все еще корил себя за то, что не смог удержаться в колледже. Ему там действительно нравилось. Да, у него так и не появилось кучи друзей, как это показывают в фильмах, но искусство всегда было ему дороже, чем общение. Возможность получить профессиональное образование художника прельщала. Он мог пробовать что-то новое, искать себя, но сломанная психика сказала ему свое ?нет?. – После того случая я на полгода закрылся в своей комнате и прекратил рисовать. Это было очень тяжело. Я абсолютно не чувствовал себя, отказывался общаться, с трудом выполнял какие-то бытовые вещи типа умывания и мало ел. Я не подпускал к себе даже Себастиана, хотя жил с ним в одном доме. Чувствовал себя неблагодарной свиньей, все время торчащей в своей комнате, никак не помогающей брату. Но он все равно продолжал делать что-то для меня. Вызвал на дом психотерапевта, который поставил уже ?тревожно-депрессивное расстройство? и прописал новые антидепрессанты. На самом деле, я плохо помню то время, когда я днями был неспособен встать с кровати и тупо разлагался. Один из самых херовых периодов в моей жизни, – Эмерсон только сейчас заметил, что Лейт его очень внимательно слушает. В его взгляде нет уже привычных маниакальных искорок, он не мельтешит, замер и неотрывно смотрит на Барретта. На несколько секунд Эмерсон даже почувствовал себя неловко из-за этого, но постарался успокоить себя, что это всего лишь Ремингтон, который проявляет к нему уважение, давая высказаться и не перебивая. – Вот и получилось, что в те два года нам было бы сложно пересечься. Плюс Себастиан не любит гостей. По-моему, он ни разу не устраивал вечеринку, даже дни рождения мы обычно отмечаем вдвоем, считая, что это больше семейный праздник. – Окей, теперь мне ясно, но лишь наполовину. Я был у Себа дома несколько раз, может, тебя в тот момент там даже не было. Обычно мы либо напивались у меня, либо шли на вечеринку какого-нибудь левого знакомого.– А по другим поводам вы не встречались? – с сарказмом спросил Барретт, но понял, что в этот раз облажался уже сам, когда Ремингтон буквально в мгновение стал раздраженным и скрестил руки на груди. – Мне тебе что, блять, расписывать, как он каждый мой депрессивный эпизод приходил ежедневно, заставлял есть, иногда убирался в квартире, просто разговаривал со мной, как со стеной, следил, чтобы я принимал все таблетки, бросал все нахер и прибегал посреди ночи, если случилась паническая атака? Серьезно, блять, Барретт?! – Эмерсона, как током, прошибло от того, как обратился к нему Ремингтон. Он буквально на повышенных тонах назвал его по фамилии. Это говорило о том, что Лейт если не взбешен, то явно сильно возмущен вопросом. Эмерсон понимал, что ему стоит извиниться, но его тихонько начало потряхивать, будто ему на голову резко опрокинули ведро холодной воды. Он хотел произнести короткое: ?Прости?, но будто забыл, как открывать рот. Ему не удалось выдавить из себя ни звука, поэтому он просто продолжал тревожно водить глазами по палате, словно это могло помочь найти выход из сложившейся ситуации. Ремингтон всегда остывал быстро, но в этот раз он продолжал буравить Эмерсона взглядом и ничего не говорил. Барретт не понимал, чего ждет сосед, и нервно молчал, начиная перебирать браслеты на руках, чтобы немного успокоиться. Конечно, он задел Лейта за живое. Он не должен был вставлять ?шутку? в серьезный разговор, но теперь чувствовал вину за сказанное. Вдруг Рем резко встал с кровати и покинул палату, не заботясь о том, как громко щелкнул захлопнувшийся дверной замок. Этот звук заставил Эмресона вздрогнуть и снова включиться в происходящее. Он отмер и медленно поднялся с кровати, подходя к окну. Эмерсон повернул ручку вверх, пуская свежий вечерний воздух. Окно было устроено таким образом, что не могло открываться вбок, следовательно, использовать его как выход или способ самоубийства было нельзя. За стеклом была видна огороженная территория больницы. С этой стороны здания находился газон с ровной зеленой травой и посаженными на нем цветами, через него проходила прямая асфальтовая дорожка, в нескольких местах которой стояли лавочки. Отдаленный забор скрывался за зелеными пышными кронами деревьев. Как понял Эмерсон за те пару прогулок, которые были ему разрешены, территория выглядит ухоженной и даже красивой. Конечно, Рем в тот день сказал, что так лишь вокруг корпуса и он знает отдаленные заброшенные местечки, но возможности их посетить не представилось.Эмерсону очень хотелось бы сейчас оказаться на улице и почувствовать себя свободным. Раскинуть руки в любимой старой рваной одежде, а не бесформенной больничной пижаме, и просто вдыхать чистый прохладный воздух. За проведенную здесь почти неделю он уже привык к атмосфере больницы: к расписанию, к таблеткам, к стенам палаты, к тренингам и к Ремингтону. Ремингтона он почему-то особенно выделял из этого списка. Да, его энергичность порой раздражала, особенно когда он не мог заткнуть свой рот, даже после просьбы это сделать, – Эмерсон вспомнил утренний инцидент и усмехнулся: сейчас это происшествие казалось таким далеким, – но Лейту были присущи столь важные качества, как забота об окружающих, понимание и принятие других с их недостатками, умение поддержать, честность и открытость. Рем заставлял Барретта почувствовать себя нужным и важным. Он стал ему как второй старший брат за столь короткий срок? Эмерсон усомнился в этом, но потом вспомнил мягкие объятия Ремингтона и решил, что если не братом, то явно кем-то близким. Эмерсон не знал, что будет дальше. Продолжат ли они общаться, когда их выпишут из больницы, останется ли их общение прежним или из-за отсутствия постоянного контакта оно потеряется и станет еще одним воспоминанием среди множества других в голове, но сейчас, стоя у окна и наблюдая за тем, как закатные лучи солнца скачут по листьям деревьев, придавая им золотистый оттенок, Эмерсон четко понимал, что не готов терять, возможно, будущего друга прямо сейчас. Вина, как капли из неплотно закрытого крана, собиралась внутри него, заставляя переживать. – Черт… – со свистом выдохнул парень, ударяя кулаком по узкому подоконнику и заставляя себя вернуться в реальность. Он не знал, куда мог направиться Лейт, поэтому решил задействовать всю свою логику и интуицию, тихо выходя в коридор. Правда побрел Барретт все равно наугад. Он немного боялся заблудиться в отделении, поэтому выбирал уже знакомые коридоры, но это не принесло успеха. До отбоя оставалось около получаса, и многие люди уже разошлись по палатам, предпочитая не шарахаться по отделению. Эмерсон опустился на крайнюю в коридоре мягкую лавочку, рядом с которой стояло высокое растение в горшке. Резные листья выглядели смутно знакомыми, но Барретт мысленно окрестил это деревце пальмой и продолжил перебирать варианты, где мог быть сейчас его сосед. Забив на правила, Эмерсон привычно поднял ноги, складывая их по-турецки. Он подумал, что можно было просто подождать Лейта в палате, куда бы он точно вернулся, но было несколько проблем, связанных с этим планом. Во-первых, за время, пока Ремингтона не будет в палате, Барретт лишь внутренне изгрызет себя, загоняясь, а во-вторых, это же Лейт, который находится в этой больнице четвертый раз! Он сам же говорил, что знает способы свалить, поэтому вполне мог это сделать… Мысли Эмерсона были прерваны знакомым голосом, в котором не звучало ни обиды, ни ненависти:– Ты что здесь делаешь? – Ремингтон оперся плечом на высокий арочный проход между коридорами, расположенный слева от Барретта, и сложил руки на груди.– Я… Искал тебя, – честно ответил Эмерсон. Он сдвинулся в сторону, освобождая место Лейту. Тот опустился на самый краешек, вытянул ноги вперед и оперся о лавку руками, немного сгорбив спину. Его черные волосы были растрепаны, сам он выглядел каким-то помятым и не особо веселым. – Я хотел извиниться за свои слова, – тихо продолжил Барретт. – Наверное, я иногда чересчур саркастичен и добавляю эту интонацию даже там, где не стоило бы. Мне правда жаль. Прости? – последнее слово прозвучало почти шепотом. – Мы оба виноваты, – вздохнул Ремингтон, все еще избегая смотреть на парня рядом. Лейт наблюдал в большое окно напротив за тем, как небо темнеет, а облака окрашиваются нежно-розовым цветом. – Маниакальные фазы характеризуются не только моей подвижностью и эмоциональностью, но и быстрой раздражительностью. Нормотимики, которые выписал Курцио, притупляют мои эмоции, и я могу хотя бы немного адекватно соображать. Ты не видел меня, когда я на какое-то время самовольно прекратил принимать таблетки. Так делать нельзя, это я хорошо усвоил. – Ремингтон сделал небольшую паузу, сомневаясь, стоит ли описывать последствия своего необдуманного решения. Он встряхнул головой, заставляя себя не выпадать из диалога. – Я сам не знаю, как отреагирую на некоторые вещи. Потом, оборачиваясь назад, я понимаю, что снова действовал под влиянием своего состояния. Я ведь мог отшутиться, но вспылил с нихуя. Прости, что заставил тебя нервничать, я не хотел, – он зарылся руками в волосы и все-таки обернулся на Эмерсона. Только вблизи Барретт заметил, что глаза Лейта были красными, выдавая недавние слезы. – Мир? – улыбнулся Ремингтон, протягивая раскрытую ладонь.– Мир, – внутри Эмерсона снова стало очень тепло, и его губы сложились в ответную улыбку. Он положил свою кисть на чужую и переплел пальцы, опуская такой замочек на свое колено.– Слу-у-ушай, – вдруг хитро прищурился Лейт. – Ты хочешь спать? – Барретт отрицательно покачал головой, не понимая, что задумал его сосед с шилом в заднице. – Конечно, твои синяки под глазами говорят об обратном, но так уж и быть, я тебе поверю.– Я так понимаю, у тебя есть какая-то ебанутая идея, сулящая приключения? – предположил Эмерсон. – Ты чертовски прав, – Ремингтон поднялся с лавочки, не расцепляя рук и утягивая Барретта вверх. Они стояли слишком близко, нарушая личное пространство друг друга, но оба были не против. Вот так стоять в темном коридоре на фоне красивого неба и ощущать, что рядом есть человек, который может оказать поддержку. – Я надеюсь, ты любишь закаты также сильно, как и я? – проговорил Ремингтон, делая шаги спиной вперед. Эмерсон лишь снова улыбнулся, позволяя вести себя, куда только взбредет этому придурку. Кажется, он ему доверяет.