4 (1/1)

Эмерсон распахнул глаза и подскочил на кровати, откидывая одеяло в сторону. Дышал он прерывисто и загнанно, вертел головой по сторонам. Барретт пытался прийти в себя, согнать бредовые образы сна. Он провел рукой по волосам, зачесывая их назад, и, еще раз осмотрев окружающие его предметы, окончательно убедился, что находится в больничной палате, а не в каком-нибудь рушащемся здании. Эмерсон нашел взглядом часы, висевшие на стене рядом с дверью. Маленькая стрелка подбиралась к пятерке, а большая замерла между восьмеркой и девяткой. Парень откинулся назад и хотел было вернуться ко сну, но, повернувшись на бок, заметил, что Ремингтон был укрыт не своим одеялом, а какой-то непонятной серой тканью. Одновременно с этим Барретт понял, что сам лежит не на простыне, а на чем-то, подозрительно напоминающим одеяло. Ему понадобилось немного времени, чтобы сообразить, куда же пропало покрывало соседа. Эмерсон поднялся с теплой кровати, и по спине тут же пробежался мерзкий холодок, заставляя его передернуть плечами и подавить зевок. Барретт забрал с собой одеяло и сделал шаг через проход, чтобы укрыть замерзшего Лейта. Эмерсон почти не помнил вчерашних событий, тем более после сна, но в памяти остались крепкие объятия с Ремингтоном. Вероятно, после этого Рем уложил его в кровать, не убрав одеяло в сторону, и отдал свое. Одна лишь мысль об этом заставила сердце Эмерсона биться в волнении, но не в привычно-тревожном, а каком-то другом, по-странному теплом и вызывающем улыбку. Эмерсон уже успел заметить, что Ремингтону была свойственна безвозмездная жертвенность. Он легко расставался с любыми вещами – от браслетов до предметов одежды, – отдавая их другим. Мог бескорыстно что-то сделать, например, иногда он помогал санитарам проводить уборку: мыл вместе с ними полы в отделениях и менял постельное белье. Он постоянно пытался всех поддержать и успокоить, абсолютно забывая о себе. Барретт видел Лейта на тренингах – всегда блистающего улыбкой, и иногда даже раздражительно-позитивным, но, наверное, так казалось только Эмерсону. Людям, что находились здесь уже долгое время, был необходим такой человек-энергия, который выслушает и внушит веру в лучшее. Но они не видели того, что видел Барретт. Обычно они с Ремингтоном вместе возвращались в палату после собраний, и как только за ними затворялась дверь – Лейт падал лицом в подушку и мог так лежать следующие минут двадцать. Эмерсон ничего не говорил в подобные моменты. Он старался тихо разместиться на своей койке и просто читать книгу. По прошествии получаса Ремингтон подрывался, будто ему заменили батарейки, и снова становился активным. Лишь однажды он сел на кровати и произнес, уставившись непонятно куда:– За что мы все здесь?..Эмерсон не знал ответа. Он сделал вид, что не услышал, продолжая смотреть пустым взглядов на потерявшие смысл строчки. Следующие два часа сосед пролежал к нему спиной, делая вид, что спит.Эмерсон вспомнил этот случай, и внутри стало как-то пусто и больно, будто из него резко выкачали все силы и остатки счастья. Радоваться больше не хотелось, а происходящее внушало лишь тупое раздражение. Лейт глубоко вздохнул во сне, сжимаясь еще сильнее. Барретт дернулся от резкого звука, однако это заставило его вспомнить, что Ремингтон мерзнет, и он поспешил укрыть его. Эмерсон быстро вернулся на свою кровать и уже не видел, как мышцы соседа расслабились в долгожданном тепле. Барретт знал, что сможет подавить в себе тяжелые ощущения, вновь погрузившись в сон. Даже если ему приснится очередной кошмар – он не был против. Только бы не провалиться в вязкую и тяжелую пустоту. Как ?ничего? может иметь вес, Эмерсон не знал, да и не хотел думать об этом. Уже ничего не хотел, поэтому вновь закрыл глаза, погружаясь в сон.***Утренний подъем дался Эмерсону нелегко. Он долго не мог продрать глаза, жмурился от яркого света, сильнее кутался в одеяло, накрываясь им с головой, и хотел выть от раздражения и внутренней тяжести, которая будто приковала его к кровати, собравшись грузом в грудной клетке, а потом расползлась по конечностям, наливая их свинцом. Не было желания идти на завтрак, щебетание все еще прибывавшего в фазе мании Ремингтона лишь сильнее выводило из себя, и мысли о том, как бы было здорово сейчас с размаху ударить его по лицу подушкой, заполняли сознание. После пусть и небольшого количества часов отдыха, в Лейте скапливалась энергия, поэтому с утра он всегда просто фонтанировал страннейшими идеями и не мог держать слова в себе. Что говорил тот пожилой психолог на тренинге? Посчитайте до десяти, чтобы успокоиться? Что ж, значит, у Ремингтона есть десять секунд, чтобы заткнуть чем-нибудь свой рот, иначе он рискует уже не только остатками психического здоровья, но и физической безопасностью. Счет не помог. Он лишь подготовил к тому, чтобы вскочить на кровати и заорать:– ЗАТКНИСЬ, БЛЯТЬ, НАХУЙ, ПОЖАЛУЙСТА.В палате действительно воцарилась тишина. Ремингтон так и замер в нелепой позе с наполовину натянутой на голову футболкой. Он пораженно смотрел на стоящего на кровати Барретта. Волосы Эмерсона спутались после сна, пряди, лежащие на лице, разлетались в стороны от глубоких выдохов. Почему-то он выглядел так, будто победил в долгой, изматывающей битве или пробежал, как минимум, пятьдесят километров, но никак не только проснувшимся. – Спасибо, – вкрадчиво проговорил Барретт, а потом позволил ногам подогнуться и свалился мешком назад на одеяло. Да, было неудобно, но он чувствовал себя так, будто нет сил даже чтобы просто перевернуться или убрать больно заломленную в локте руку. Эмерсон вновь закрыл глаза и слушал, как Лейт надевает свою футболку, закрывает дверцу шкафчика, которая громко скрипнула, заставив того тихо выругаться, а потом выругаться на себя на то, что выругался. По звукам Барретт определил, что сосед прошуршал назад к кровати и опустился на пол, оказываясь на уровне его глаз. – Эмс, – он сказал это даже с каким-то придыханием. Эмерсон ожидал любой фразы дальше: от ?Как ты себя чувствуешь?? до ?Ну и нахера ты наорал?? – но выражение: ?К тебе кто-нибудь должен прийти сегодня?? застало его врасплох.– Сегодня среда? – спросил Барретт, почти не шевеля губами, поэтому Лейт, пытаясь понять, что сказал сосед, ответил не сразу. – Да, сегодня и завтра дни посещений, вот я и решил спросить… Наверное, не стоило, да? – он стал заламывать пальцы, – Прости.– Все в порядке, Ремингтон, это я немного вспылил, – Эмерсон действительно почувствовал легкую вину за свои действия. – Я надеялся, что придет мой брат, но не знаю, получится ли у него. Не спросил вчера, а он вроде бы целый день занят… – Да все окей. Ты планируешь вставать?– Нет, – каждая фраза казалась слишком сухой, диалог заходил в тупик.– Эмс, если ты не придешь на завтрак… – начал было Ремингтон, но был резко перебит.– Я Эмерсон. Э-мер-сон. Три слога, семь букв, и только попробуй, сука, снова назвать меня иначе, – Барретт вновь подкинулся на кровати, приподнявшись на локтях, и зло посмотрел на ошарашенного быстрой сменой настроения Лейта. Энергия появлялась в теле будто толчками, заставляя делать резкие движения и грубить. Буквально через несколько секунд молчания и безотрывных гляделок, Эмерсон расслабился, возвращаясь в предыдущее положение. – Прости, я не понимаю, что со мной происходит, – гадкое чувство вины заскреблось в душе, на глазах появилась пелена из слез. Барретт тут же сморгнул ее, и ресницы его намокли.– Такое бывало раньше? – Ремингтон говорил очень тихо, боясь вызвать новый приступ агрессии.– Нет, я не помню, – Эмерсон глубоко вздохнул и уткнулся лицом в подушку, продолжая говорить, но разобрать его слова было трудно. – Были дни, когда меня накрывало желанием кидаться предметами и орать на людей. Тогда я закрывался в дальней пустой комнате, где из мебели только шкаф, и сидел там, пока не начинал чувствовать себя спокойным.– Черт, Эмерсон, это ужасно… – Рему очень хотелось взять соседа за руку, чтобы напомнить тому, что он не один сейчас и может обратиться за помощью, но это было слишком рискованно, ведь могло вызвать очередную вспышку агрессии, за которую потом Барретту будет неловко.– Знаю, не лучшие деньки, – Эмерсон приглушенно хмыкнул. – Я правда не хотел на тебя орать, надеюсь, ты не злишься? – он оторвался от мягкой подушки и посмотрел в глаза Ремингтону.– Конечно нет, я понимаю, – пухлые губы Лейта сложились в милую улыбку. – Так, что ты говорил по поводу завтрака?– Ах, это… – взгляд Рема стал взволнованным, парень прикусил губу. – Тебе стоит быть аккуратнее с пропусками. В больнице строго следят за приемами пищи и потреблением порций. Ну, знаешь, здесь же есть люди, страдающие расстройствами пищевого поведения, у них вообще отдельный рацион и свой стол. Чтобы их ситуация не повторилась с другими пациентами, ведется учет, кто присутствовал, кто нет. Иногда отсутствие означает проблему, поэтому тех, кто не пришел, после завтрака проверяет психотерапевт. – Рем подобрал колени и поставил на них подбородок, смотря куда-то в пустоту. – Меня так находили с депрессивными эпизодами. Это всегда очень тяжело, я абсолютно не хочу есть. Наверное, самое херовое – это капельницы с глюкозой. Мерзко. Не люблю иголки в коже, – он передернул плечами. – Еще хуже, когда тебе ставят их, а ты даже не можешь возразить. Потому что в такие моменты похуй, что с тобой делают. Наверное, ты знаешь. Просто я очень не хочу, чтобы с тобой это произошло. – Ремингтон с жалостью посмотрел на Эмерсона, – я волнуюсь за тебя. Он все-таки вытянул руку вперед, легко сжимая пальцы Эмерсона. Барретту показалось, что тепло от ладони Лейта попало в кровь, растекаясь по всему телу, дошло до сердца и ослабило путы окутывавшей его раздраженности.– Спасибо за это, – голос оказался хриплым, будто от простуды.– Мы должны помогать друг другу. Я скажу доктору Курцио, что ты не смог прийти из-за состояния. Он заглянет после завтрака, и ты сам объяснишь ситуацию. Думаю, док знает, в чем проблема, – Ремингтон слабо улыбнулся и отпустил его руку, начиная вставать. – Можешь поспать пока или… Я не знаю, просто не навреди себе, хорошо? Я постараюсь быстро вернуться.Эмерсон лишь кивнул и закрыл глаза. Все еще сильно хотелось спать, и он не собирался упустить эту возможность.*** Эмерсона разбудило легкое потряхивание за плечо. Словно сквозь воду он слышал смазанные голоса, обсуждающие что-то, а потом шум захлопнувшейся двери. Барретт чувствовал вновь пришедшее раздражение, поэтому открыл глаза с красивой фразой:– Какого хуя?.. – он тяжело сел на кровати и только сейчас заметил, что в палате нет Ремингтона, а перед ним на стуле сидит доктор Курцио и обводит парня смеющимся взглядом.– И тебе доброе утро, Эмерсон. – Простите, я… – Барретт уставился перед собой, не зная, что сказать.– Не извиняйся, все нормально. Лучше давайте обсудим, как ты себя чувствуешь и почему не пришел на завтрак. Что скажешь в свое оправдание? – Курцио попытался разрядить обстановку своим тоном, но это не сильно-то помогло.– Я не хочу есть, – Эмерсон сказал правду. От одного лишь представления пищи рвота подступала к горлу, хотя он ничего не ел со вчерашнего ужина. – Ремингтон сказал, что ты…– Вы. Я не ребенок, – дернулся Эмерсон, но тут же отодвинулся назад, и тише добавил, – Простите, я вообще так не думаю, я правда не знаю, почему это происходит. И можете продолжать обращаться на ?ты?, – он потер руками лицо, сгоняя остатки сна и посмотрел на психотерапевта исподлобья. – Это творится с самого утра, я успел накричать на Ремингтона, и мне стыдно за это, но я не контролирую себя. В чем дело? – голос сорвался, и вопрос прозвучал слишком требовательно.Доктор откинулся на спинку стула и обвел сидящего на кровати Эмерсона внимательным взглядом.– Я думаю, дело в антидепрессантах, а точнее, в их побочном действии. Ты помнишь, что вчера я попросил увеличить твою дозировку? – дождавшись кивка, он продолжил, – после этого проявляется так называемая ?побочка? от препаратов. Редко кто обходится без нее, но я ожидал типичной проблемы бессонницы или повышенной тревожности, поэтому не предупредил тебя о возможных вспышках агрессии. Это моя вина, я признаю.– И долго это будет длиться?– У каждого лечение протекает по-разному, Эмерсон. Могу предположить, что сегодня ты будешь вести себя подобным образом весь день. Если приступы агрессии продолжатся и завтра, то нужно будет заглушить их другими препаратами. Есть множество путей решения проблемы. Ты здесь, чтобы подобрать лучший из них и получить лечение, – доктор чиркнул что-то в своем блокноте, лежащем на коленях, и Эмерсон решился на давно вертевшийся на языке вопрос:– Когда я смогу рисовать? – это прозвучало так глупо и неправильно, что Барретт тут же постарался исправиться, – я имею ввиду, когда я смогу получить назад свои принадлежности для рисования?Курцио развел руками:– Точно не сейчас. Если приступы будут повторяться, то простые карандаши могут стать опасным оружием в руках. Я подумаю насчет этого и посмотрю на то, как ты себя будешь чувствовать. Пока что наиболее вероятно, что их вернут лишь после выписки.– Ладно, понятно, – Эмерсон был недоволен таким поворотом событий, но не хотел спорить и влезать в конфликт, хотя мысли в голове взбунтовались против здравого смысла, утверждая, что Барретту нужно заорать и потребовать назад все свои ручки и альбом.– Также, увы, я должен тебя расстроить еще одной вещью, – психотерапевт сделал паузу, давая Барретту подготовиться. – Сегодня ты не имеешь права на встречу с родными. Твое состояние слишком нестабильно, Эмерсон, ты сам понимаешь это и, уверен, не хочешь причинить никому вред. – Вы не правы, – глаза парня потемнели, а Курцио вскинул брови вверх, – я хочу. Эмерсон дернулся вперед, негативные мысли приказали действовать и напасть на врача, но его руки были быстро перехвачены широкими ладонями доктора. Барретт пытался вырвать их и ударить своего психотерапевта, но попытки были бесполезны, так как мужчина в разы превосходил в силе. – Эмерсон, успокойся, – фраза прозвучала холодно и строго.– Вы не. Можете. Запретить мне. Видеться с братом! – фразы дробились, ему не удавалось произнести их цельным предложением, не срываясь на истерические ноты. Снова появились слезы, но он не мог даже стереть их. Барретт еще раз взбрыкнул ногами, пытаясь задеть доктора. Он чувствовал отчаяние, мысли в голове кричали, что он больше никогда не увидит брата и заперт здесь навсегда. Его дыхание стало судорожным, а паника уже стояла у горла. Он прекратил дергаться и не скрывал своих всхлипов. – От... Отпустите… Меня… – через слезы попросил Эмерсон, и врач выполнил его просьбу, но не отодвинулся от кровати, оставаясь начеку. – Эмерсон, постарайся глубоко дышать и подумай о чем-нибудь хорошем, посчитай предметы или используй любой другой способ оставаться в сознании. Я схожу за успокоительными, – парень проигнорировал его слова, выдавая то, что ему сейчас было намного важнее таблеток. – Поз-зовите Рема… Ремингтона, – Барретт поджал ноги и уткнулся в них лицом, уже не увидев, как врач кивнул и поспешно вышел из палаты. Эмерсон считал себя слабым, ведь всегда справлялся с паническими атаками сам. Теперь же он чувствовал, что ему нужны объятия и обнадеживающие слова. Ему чертовски сильно хотелось к Себастиану, но врач запретил видеться с ним, и Эмерсону казалось, что так будет и завтра, а потом и через неделю, и он уже никогда не выберется из этого подавленного состояния. Тишину нарушил его жалобный стон, за который хотелось причинить вред уже себе. Какой же он жалкий, жалкий, жалкий…Неслышно открывшаяся дверь принесла шум из коридора и еле слышную фразу:– Мой же ты одуванчик…А дальше теплые руки обернулись вокруг него, прижимая к телу и даря редкое чувство защищенности.– Все хорошо, ты не должен справляться с этим в одиночку, я здесь.Эмерсон разогнул ноги, но только для того, чтобы обнять в ответ, снова положить голову на плечо, задевая кончиком носа шею. Он продолжал плакать, паника все еще душила, но Ремингтон говорил что-то о том, что будет лучше, что Эмерсон обязательно поправится и увидится с братом, и гладил его по голове, нежно убирая волосы за ухо. В палату вошел доктор Курцио и протянул небольшой блистер с двумя таблетками и стакан воды. – Ты знаешь, что делать, Ремингтон. Я доверяю его тебе, но, если что, – врач указал на дверь за спиной, – позови. Я буду в соседней палате с Филиппом. Сегодня какой-то ненормальный день, – Курцио усмехнулся на это, понимая, что в психиатрической больнице редко бывает что-то ?нормальное?.– Так, Эмс, тебе нужно принять эти таблетки, – Ремингтон немного наклонил голову, чтобы посмотреть на лицо Барретта. Он обвел взглядом черты, зацепился за острые скулы и, не заметив реакции, вздохнул, – я обещаю, что станет легче. Пожалуйста.Он продолжал приобнимать Эмерсона одной рукой, а другой выдавил таблетки. Дождался, когда Барретт протянет вперед дрожащую руку, и переложил медикаменты в его ладонь, а потом отдал стакан, но продолжал придерживать, накрывая чужие тонкие пальцы своими. Ремингтон наблюдал, как Эмерсон выпил всю воду, отдал стакан назад и вновь откинулся на плечо, кладя одну из рук на грудь Лейта. Ремингтон положил свою ладонь поверх его и стал медленно поглаживать по тыльной стороне и пальцам. Они сидели в тишине, пока дыхание Барретта не выровнялось, и тот не успокоился полностью. Также, как и вчера, парни не чувствовали неловкости из-за близости и не спешили разрывать объятия. Им комфортно сидеть вдвоем, перебирать пальцы друг друга и молчать. Но Эмерсон все-таки прервал тишину, задавая вопрос:– Почему одуванчик? – он немного поднял голову и наткнулся взглядом на губы Ремингтона с которых сорвалось смущенное:– Ох, так ты слышал?.. – Да, – очень тихо выдохнул Эмерсон. – Так почему?– Я не знаю, – Ремингтон говорил, рассматривая белый потолок. – Я люблю цветы. Особенно одуванчики. Ты против? – он встретился взглядом с темными глазами Барретта и добавил, – что я назвал тебя так.Эмерсон ответил не сразу, пытаясь понять, что чувствует.– Нет. Я не против быть твоим одуванчиком, – Ремингтон счастливо улыбнулся, заражая этим Барретта. Тот опустил голову и прижался ближе. Его взгляд остановился на их переплетенных пальцах. Полчаса назад он не верил в то, что паника закончится, а сейчас чувствует себя защищенным от всех проблем.– Мама называла меня одуванчиком в детстве, – вдруг выдал Лейт. – Я скучаю по тем временам, – его улыбка стала грустной.– Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю.Ремингтон решил пока не спрашивать об этом, продолжая мягко поглаживать полулежащего на нем парня по спине. Наверное, потом, когда-нибудь, они обменяются полными историями своих жизней и причинами нахождения в психиатрической больнице. А пока что Ремингтон смотрел в потолок, слушая дыхание задремавшего соседа, и пытался понять, какого черта он так хочет оберегать этого тревожного мальчишку, с которым чуть ли ни каждый день что-то случается. Он не знал, что будет дальше, но решил, что, пока у него есть силы, он сделает все возможное, чтобы помочь Эмерсону выбраться из этого состояния.