Конец (1/2)
— Эв! Постой!.. Эван! — слышу его голос за спиной, что в самое сердце бьет. По нервам, по каждой клеточке. Вздрагиваю. Алекс... Внутри все переворачивается. Не останавливаюсь, наоборот, шаг ускоряю. Чуть ли не бегу теперь, хотя знаю: не сбежать мне от него. Никогда. Ясно как день.
Пара недель с того самого дня с моими ?дикобразами? прошла. Виделись несколько раз всего мельком. Да и то на съемках, где вечно нервно, шумно, куча людей вокруг, где не поговоришь нормально. Что и к лучшему так-то.
Не писал, не звонил ему. На его бессвязные, нервные какие-то сообщения в мессенджере не отвечал. Не читал его твиттер. Даже с коллегами старался о нем не говорить и от них о нем не слушать. Думал, так проще будет.
Старался не думать о нем, не вспоминать, не прокручивать в памяти все подробности нашей с ним последней личной встречи. Вычеркнуть силился его из своей жизни. Смешно. Нам еще ни одну сцену вместе играть. И потом… встречи с фанатами эти, презентации... Но я пытался. Честно, пытался. Избавиться если не от него, то от этой зависимости от него. Переключиться пытался на что-то иное.
Тщетно. Мысли все вокруг него. Все песни — о нем. Все слезы, не подобающие мужчине, горькие, тихие — о нем. Все сны и молитвы.
И вот он за моей спиной. Чувствую его взгляд, ежусь, будто мне холодно. Хотя и правда знобит что-то.
— Эван! — это уже похоже на отчаянный крик. Слышу: почти бежит за мной, и все же останавливаюсь. Зажмуриваюсь на секунду, глубоко вдыхаю, натягиваю лучшую из своих улыбок и оборачиваюсь. Пусть. Что уж теперь… — Привет, Ал! — здороваюсь спокойно, мягко, приветливо. Как всегда было. До того дня, когда все изменилось.
— Привет! Зову-зову, а ты не слышишь, — подходит ближе, останавливается в метре от меня, покачивается с пятки на носок и обратно, заложив руки за спину. Усмехаюсь: в такой позе часто можно видеть Шевалье в его сценах. Копирует меня?..
— Прости, задумался, — немного равнодушно повожу плечами, а внутри — буря. Его взгляд, теплый, ласковый, дружеский, такой родной скользит по мне, а я свой отвожу, чтобы не встречаться с ним глазами. Иначе не выдержу, и что-то случится тогда, что нельзя будет исправить. — Что ты тут делаешь? Ты же сегодня не снимаешься? — Спрашиваю, разглядывая рисунок на его футболке: Тоторо под зонтиком-листком. Какой Алекс все же еще ребенок… И как я люблю это в нем. Люблю его. Нет, не думать!.. — Я... — он осекается, трет подбородок — на лице его приличная щетина, которую он поцарапывает пальцами, — я… поговорить хотел. Нам надо поговорить!
Последняя фраза сказана с особым нажимом. От этих властных ?герцогских? ноток у меня мурашки по спине. Невероятно цепляет, когда он такой. И в образе, и сам по себе. Но не время об этом думать. Думать надо о том, о чем он там хочет поговорить. И как мне выдержать этот явно серьезный разговор. Как не сорваться в истерику или дурацкие ненужные ему признания. Хотя, с чего я взял, что разговор будет о нас?.. — О чем? — спрашиваю немного равнодушно, хотя внутри все замирает. Что там опять у него на уме? Страшно. Мне страшно? Серьезно? Серьезно...
— Не здесь!
?Не здесь? — это не в коридоре у гримерок или не на площадке вовсе? Где тогда? И почему? Не хочет свидетелей? Свидетелей чего?..
— Хорошо, я сейчас переоденусь, и пойдем поужинаем где-нибудь. И поговорим…
— Нет, сейчас. Но не здесь! — хватает меня за руку, тянет подальше от гримерок, по коридорам, куда-то в ангар с декорациями, откуда все уже ушли, впихивает в ?королевские покои?. Сейчас тут темно и пусто. И очень непривычно быть тут без толпы людей. Сесть некуда, мебель переставили в другую декорацию, потому просто останавливаемся посреди ?комнаты?.
Я не понимаю, чего он от меня хочет, но повинуюсь ему. Какая-то апатия охватывает, если честно. Наверное, я просто устал быть в таком напряжении. И уже готов ко всему. Лишь бы развязка наступила быстрее. Даже если он сейчас меня ударит. Или скажет, что мы больше не друзья и чтобы я не смел больше приближаться к нему. Или…
Прерывает мои мысли. Берет меня за предплечья, чуть сжимает их, проводит кончиками пальцев вверх вниз, вызывая легкую дрожь.