Всякой твари — по паре (1/1)

Ряса была длинной и неудобной, и она нисколько не прикрывала вздувшийся живот, плотный, будто набитый железом. Даже кожа не казалась такой мягкой, какой она должна быть. Натянутая до предела, она, казалось, был способна разойтись по швам от одного неосторожного движения.Марк смотрел на священника, не понимая, что ему следует чувствовать. Ему было тринадцать лет. Легкое одеяло укрывало его израненное тело, но израненная душа оставалась нагой, силком раздетой и вывернутой наизнанку. Взрослеть пришлось рано. Понимать мир?— тоже. Особенно мир взрослых?— он утопал в разврате и хаосе. Казалось, будто чем старше люди становились, тем меньше у них оставалось сил на сопротивление искушению.Мужчина обернулся, застегнув последние пуговицы на бледной шее, покрытой розовыми пятнами. Он был таким раздутым, что даже это простое действие оставило на его лбу россыпь капель пота. Марк надевал джинсы. Все тело невыносимо болело.—?Приведи мне сегодня Яняна,?— мягко попросил священник. Улыбка на его жирном, поросячьем лице была отвратительна.Марк посмотрел на него со страхом в глазах. Яняну было всего семь лет. Всего семь лет! Совсем ребенок, он еще даже не умел считать и прекрасно пел в хоре своим детским, ангельским голосом. Его кудрявые рыжие волосы переливались в лучах солнца, когда светило падало золотом сквозь грязные, пыльные окна церкви.—?Он слишком мал,?— тихо запротестовал Марк. В нем не было силы противиться приказу, но он попытался. Сам он оказался распятым на ложе в одиннадцать лет. И он сразу понял, что это было не от божьей милости. Дьявол-искуситель?— вот кто тогда заставил этого мужчину возжелать ребенка. —?Если его родители узнают…—?А ты сделай так, чтобы не узнали.Марк шатнулся в сторону двери, ведущей из кельи. Удивительно, что в узкой, крохотной комнате были лишь кровать да шкаф с немногочисленной одеждой. Так священнослужители показывали свою неприхотливость. Так доказывали, что им для жизни нужно совсем немного. Красивая ложь. В мире существовало только две вещи, которые невозможно было измерить: размеры Вселенной и человеческой жадности.Марк привалился спиной к холодным камням. Прикрыл глаза. Телом он был тринадцатилетним, но душой, казалось, был намного старше. В коридорах было темно и тихо. Лишь где-то вдалеке разливалась музыка органа. Тело сокрушала дрожь. Было тяжело держать спину ровной, да в принципе тяжело стоять. Но нужно было натянуть маску и выйти к алтарю.Вечер медленно перетекал в ночь. Горели свечи по всему периметру, воск застыл уродливыми рожицами на столах. Учитель музыки уже собирал свои вещи, дети расходились по домам?— за ними никогда не приходили родители, ведь в их общине беспрекословно верили в святость друг друга; никто не сможет ничего сделать с маленькими детьми.До чего же они были все глупые.Янян натягивал на плечи потертый рюкзак с толстыми лямками. Его рыжие кудри в отблеске свечей отливали медью. У него были большие карие глаза на маленьком детском личике. Сама невинность. Это скоро закончится.Никто не может быть милым и пушистым до конца своих дней.Марк верил в это, пока подходил к Яняну. Рано или поздно, думал он, рано или поздно у Яняна появится собственная тень, сотканная из омерзительных мыслей и пугающих своей бесчеловечностью поступков. Это сейчас у него лик ангела?— пройдет время, и под личиной человека проступит истинный дьявол.—?Янян, можно тебя на минуточку?Марк был первым из детей. Его никто не приводил?— никто не взял на душу страшный грех прикрытой сладким голосом лжи. Он справлялся со всем один. Держал в себе долгие два года. Знал, что если он расскажет, плохо будет именно ему. Папа тогда будет бить розгами до кровавых полос на спине, а матери останется лишь истошно кричать, стоя на коленях на пороге их дома. Вторая жена отца будет белее полотна.Янян доверчиво подошел к нему?— что Марк, сам еще ребенок, ему плохое сделает? Разве что только отведет к тому, у кого в душе этого плохого так много, что переливается через край золотой чаши.Зал стремительно пустел. Марк попрощался с учителем музыки, дети медленно скрывались за большими дверьми. Становилось тихо. Так тихо бывает на душе, когда знаешь, что у тебя нет другого пути, кроме как подчиниться злу. Есть нечто страшнее, чем сам дьявол,?— и то есть человек.Самое страшное творение Господа.Марк увидел, как задрожали бордовые ткани над арочным проходом в один из боковых коридоров. Тень скользнула у стены, зашелестели ткани длинной рясы. Свет от огня дрожал и был столь слаб, что не мог охватить все помещение.Исповедальня, понял Марк и посмотрел в потолок, пытаясь сморгнуть слезы, кислотой обжигающие глаза. Маленькая, хрупкая и нежная ладонь Яняна покоилась в его деснице. Задыхаясь, Марк сделал шаг вдоль ряда деревянных скамеек, прогнивших до основания. Янян что-то чувствовал?— его шаг сделался медленным, а сам он словно бы тянулся назад. Семилетний ребенок чувствовал, как стремительно он приближался к чему-то пугающему.—?Не волнуйся, Янян,?— сказал Марк, и все мышцы горла свело судорогой. —?Тебе просто нужно исповедоваться. Ты ведь рассказывал мне, что сломал песочный домик Хендери, когда вы игрались, так? Большой грех?— ломать чужое.Марк собирался сломать его жизнь.Священник стоял у распахнутой дверцы исповедальни. Он улыбнулся Яняну и протянул ему свою сморщенную, сухую ладонь, и ребенок, привыкший ему доверять, охотно перешел в его руки.Прежде, чем они скрылись, мужчина шепнул на ухо:—?Охраняй.Цербер, подумал Марк про себя, слушая тонкие детские крики и разглядывая высокий потолок церкви, утопающий в темноте. Безжалостный цербер. Янян надрывно плакал, а затем его детский голос изломался, не хватило дыхания, остался лишь скулёж побитой собаки. И среди стонов и задушенных всхлипов Марк слышал собственное имя.—?Марк!Он дернулся, слезы текли по его щекам, свет дрожал, но он становился ярче, как если бы всю церковь охватило пламя. Но пусть горит, думал Марк. Пусть сгорает до серебряного пепла, оседающего в легких.—?Марк!Нет, нет, Марк покачал головой. Тогда его звали иначе. Тогда имя было длиннее, и история у него была другая. Марк?— это нечто иное. Нечто вылепленное и трепетно сшитое, надежное и сильное. Марк не дает на растерзание бедных детей, лишь бы его самого не растерзали. Нет, нет… Марк сам терзает?— не детей, конечно, не детей. Но мужчин, упитанных, плотных, с вздувшимися животами, как у беременных, облаченных в черную рясу.—?Марк!Он вынырнул, выполз на поверхность, глотнул немного воздуха и зашелся кашлем. Нечто тонкое сдавливало шею, и Марк слепо потянулся, ухватился за веревку и отчаянно дернул?— чуть ниже затылка, там, где начинались первые позвонки, вспыхнула полоска боли.—?Очнись же!Марк замер, тяжело дыша. Он смотрел в потолок?— не в тот свод, что утопал в темноте, нет, сейчас потолок был гораздо ниже, словно порывался в следующую же секунду обрушиться бетонной плитой, и выкрашен он был белым, и лучи солнца золотили это полотно.—?Ты кричал во сне,?— послышалось со стороны.Марк сделал еще один вдох. Руки чужие, пальцы тонкие коснулись его кулака, стиснутого до белеющих костяшек. Боль пульсировала, но Марк не мог ее распознать. Что-то стекало по запястью, липкое и вязкое, стягивающее кожу, и Марк лишь спустя мгновение понял, что это была кровь.В ладони он держал сдернутый с шеи крестик.Марк слабо вспоминал все то, что случилось с ним за последние сутки. Стены больницы, опустевшей в одно мгновения, и стены спортивного зала в школе, с которых так и не сняли украшения?— их просто некому было снимать. Страх, липкий, как стекающая по запястью кровь, и всепоглощающий, но Марк все еще подавлял его, не давая себе же сорваться в безумство. Кто-то из двоих должен сохранять холодность разума. Кто-то должен тащить второго?— и у Донхека это явно не получалось.Со стороны послышался недовольный вздох.—?Прекрати так стискивать кулак!Марк разжал ладонь в одно мгновение, и серебряный крестик, испачканный в крови, упал на пол вместе с сорвавшимися с кожи бордовыми каплями.—?Посиди так, я схожу за аптечкой.Стук по лестнице. Нетерпеливые шаги. Что-то открылось, затем с грохотом закрылось, и Донхек вновь показался в дверях гостиной. Марк все еще сидел на диване, прогоняя остатки сна. Это сон, это всего лишь сон…—?Давай руку,?— мягко, шепотом сказал Донхек.Марк подчинился. Когда Донхек капнул немного перекиси водорода, послышалось шипение. Марк поморщился и стиснул зубы. Донхек кинул на него заинтересованный взгляд и принялся обрабатывать раны.—?Приснился страшный сон? —?спросил он.Марк шмыгнул носом.—?Скорее кошмар.Только затем он увидел, что Донхек сидел перед ним в одной лишь пижаме. Серебристые волосы его находились в беспорядке, каким бывает беспорядок в пучке рыболовной лески. Но взгляд был лишен сонливой туманности. Значит, Марк испугал его своими истошными криками, и Донхек кинулся к нему сразу же, как только проснулся.—?Ты кричал имя,?— осторожно сказал Донхек, словно не был уверен, что ему следует об этом говорить. —?Янян. Он?..—?Забудь,?— отрезал Марк.—?Если тебя что-то тревожит… —?попытался продолжить Донхек, но Марк строго перебил его.—?Я сказал забудь.Донхек недовольно поджал губы. В тишине он оборачивал вокруг его ладони белоснежный бинт. Затем, закончив милым узелком-бабочкой на запястье, посмотрел на испорченный кровью ковер и устало вздохнул.—?Есть смысл оттирать его? —?проговорил он в пустоту.С кряхтением деда поднялся на ноги.—?Пойду приготовлю завтрак, раз уж мы все равно уже проснулись. Тосты с джемом и кофе?Удивительно, как легко они сошлись. Марк кивнул, задумчиво разглядывая ряд фотографий на камине. На всех них Донхек улыбался, приобнимая высокого мужчину с золотистой бородой, достигающей ключицы. Наверное, отец. Взгляд лучезарный и до разливающейся теплоты в груди добрый. На нескольких фотографиях Донхек строил рожицы с Ренджуном, и лишь на одной Лукас еле держал его на руках.—?Марк!Имя резануло по ушам, и Марк развернулся.—?Кушать!Всю свою недолгую жизнь на свободе Марк думал, что образ Донхека?— любимец учителей, верный друг и ходящее по земле солнце?— лишь притворство, ведь Марк тоже притворялся, и посему чувствовал себя с Донхеком повязанным невидимыми нитями. Но в Донхеке не было фальши, и почему-то это понимание стало Марку ненавистным.Но Донхек притворялся сейчас. Когда делал вид, будто ничего не произошло. Когда весело шевелил ногами, потому что сидел на высоком стуле и не мог коснуться пола. Марк вошел в маленькую, освещенную солнцем кухню и сел за стол. Казалось, будто сейчас они позавтракают и поедут в школу, ведь по средам у них был общий урок ботаники.И до того этот навеянный образ был правдоподобным (не считая того, что Марк никогда бы не остался ночевать в доме Донхека, не сложись такая ситуация), что когда Марк вспомнил о вчерашнем вечере, он потерял всякий аппетит.—?Значит, силуэт? —?начал он, заметив, как нахмурился Донхек.У него задрожали пальцы.—?Я все же склоняюсь к тому, что это было нечто из плоти и крови. Силуэт слишком… неподходящее слово. Я видел руки и часть лица того, кто стоял за дверью. Если бы это был силуэт, он бы был полностью черным. Нет, этот кто-то точно… был там.При свете дня было не так страшно обсуждать это. Вчера вечером Марку пришлось сидеть в комнате Донхека, ожидая, когда он заснет. Донхек дрожал и прислушивался к каждому шороху, и его страх расползался на Марка, но Марк рационально пытался разъяснить случившиеся хотя бы себе.Человек не может самовольно выбрать путь одиночества. На то оно создание социальное. Донхек и Марк все еще не опускали руки, надежда горела в них слабеющим пламенем. Если же силуэт, о котором говорил Донхек, действительно был человеком, оставался вопрос о том, почему же от тогда до сих пор не связался с ними? Почему до сих пор избегал их?—?Должны ли мы его найти? —?спросил Донхек.Марк фыркнул.—?Как мы будем искать? Ходить по городу? Разделимся и…—?Никакого разделения! —?воскликнул Донхек с набитым ртом. —?Нет, нет и еще раз нет. Это будет наше первое правило: везде всегда вместе, даже в туалет!Марк задумчиво постучал по подбородку, разглядывая кусок улицы за окном. Медленно на солнце находили хмурые, свинцовые тучи. Они были настолько темными, что у Марка не осталось сомнений?— будет дождь.—?Меня все еще не покидает мысль, что человек,?— если это действительно был человек,?— с которым ты вчера столкнулся, немного,?— он запнулся, пытаясь подобрать нейтральное слово,?— не сойдется с нами.—?Хочешь сказать, что он опасен?—?Иначе бы он не стал до сих пор прятаться от нас,?— пожал плечами.Донхек уставился на свой недоеденный тост.—?Неужели люди такие плохие?Марк ехидно усмехнулся. До чего же Донхек был ребенком. Не мог поверить, что мир вокруг него был намного хуже, чем он его себе представлял. Перед глазами всплыли сцены недавнего кошмара?— и Марк поморщился, чувствуя, как по коже ползут мурашки. Люди не просто плохие?— они омерзительные. Мир диких животных с их едва укладывающимися в голове правилами не был столь отвратительным, каким был мир человеческий.—?Я ведь тоже плохой, Донхек. Я утыкался своей винтовкой тебе в голову. Если мы встретим кого-то еще, нам не станут доверять. Если им что-то не понравится, нас не оставят в живых.—?Но мы ведь должны собраться вместе, потому что мы остались последними людьми на планете…Марк склонился ближе.—?Почему же ты тогда вчера не открыл дверь этому силуэту?Донхек замолчал. Он не знал. Силуэт за полупрозрачный стеклом в двери напугал не на шутку. Это был человек, и Донхек в этом был уверен. Но Донхек не сделала и шага. Все его держало на месте. Взыгравшие инстинкты самосохранения вопили о том, что за дверью Донхека поджидает опасность.Марк издевательски улыбнулся.—?Вот видишь.—?Это не значит, что мы не должны искать людей,?— вздернув подбородок, ответил Донхек.—?Не значит,?— согласился Марк. —?Просто мы должны быть первыми, кто наставит на них винтовку.Донхек посмотрел в сторону гостиной; у прохода стояла тяжелая спортивная сумка Марка, набитая одеждой. Донхек видел выпирающее дуло винтовки. Этой же винтовкой Марк упирался ему в лоб.—?Что мы сегодня будем делать?Марк откинулся на спинку стула.—?Мы бы могли исследовать торговый центр,?— ответил он спустя время. —?Была идея вскрывать каждый дом, но, думаю, ты будешь против этого.—?И ты окажешься прав.—?В основном же… получается, мы были во всех зданиях большого скопления народа,?— Марк начал загибать пальцы. —?Я в больнице, затем мы с тобой оказались в школе, а сегодня пройдемся по торговому центру. Нужно запастись продуктами…Он поймал поникший взгляд Донхека.—?Скажи, а… —?Донхек закусил губу. —?В больнице… мой папа работает там, ты его?..—?Не видел. Там никого не было.Донхек слабо кивнул. Марк мог понять его лишь смутно?— в прошлом мире у него никого не было, и посему ему некого было терять. Но у Донхека был отец. Друзья. Приятели. И из всех них сейчас Донхек сидел на кухне собственного дома и разделял завтрак с человеком, который ненавидел его больше остальных.—?Давай перед тем, как пойдем, поменяем тебе бинты? —?предложил Донхек. Марк посмотрел на свою руку.—?Все в порядке,?— отмахнулся он, но Донхек уже уходил за оставшейся в гостиной аптечкой.Когда он вновь зашел на кухню, с его пальцев свисала тонкая веревка. Марк знал, что было на ее конце?— серебряный крестик. Тот самый, что он получил при рождении,?— и который святой отец отбрасывал в сторону, когда Марк заходил в его келью.—?Не знал, что ты религиозный человек,?— тихо сказал Донхек, рассматривая застежку. —?Ты, наверное, святой,?— Марк поморщился. Святости в нем столько же, сколько в Донхеке?— зла. —?Кажется, она сломалась.—?Я сделаю, отдай сюда.Донхек повиновался. Он подвинул стул ближе к Марку и осторожно протянул руку, словно ждал, когда Марк протянет в ответ. Кровь на бинтах уже подсохла. Донхек размотал их, скрутил в один непонятный моток и выкинул в мусорное ведро.Затем привычно смочил ватный шарик антисептиком и, аккуратно прижимаясь к коже, провел по всей ладони. Боли не было. Даже далекой, смутной, похожей на эхо. Пальцы у Донхека были теплыми. Сам он склонился ближе, практически навис над израненной ладонью?— Марк видел только его затылок. У корней пробивался его родной темный цвет.Донхек отшатнулся, словно его ударили. Он непонимающе посмотрел в глаза Марка, а затем снова на его раскрытую ладонь. Крови уже не было.Как и ран, оставленных крестиком.