монстр и скрипач (1/1)
В раннее воскресное утро дороги пустовали, подбивая выжимать из мотоцикла чуть больше положенной скорости. Прохлада отрезвляла и пробуждала от недавнего двухчасового сна, вызывая на коже град мурашек, покусывая оголённые щиколотки, руки и шею. Рёв мотора глушил чувство вины за печальный провожающий взгляд Харуки, оставляя простор для фантазий о скорейшем возвращении домой, хоть и называть то место домом было сильным преувеличением. В голове всплывало множество ассоциаций, связанных с этой квартирой: от террариума в чёрном подвале до райского мраморного кокона у всех на виду. Их отдельный маленький мир с собственными катаклизмами и радостями. Вот только там он исполнял роль скорее прислужника, нежели равноправного сожителя. Иногда ему даже удавалось смириться с отведённым положением, потому что остатки гордости меркли перед тотальной жаждой – прикоснуться, овладеть, вобрать в себя, слиться и никогда не разрываться. Это случилось уже слишком давно, и невозможно было отследить, что страсть произрастала из жалости, ненасытность – из зависти, а любовь – из ненависти, что после все необузданные чувства смешивались, растворялись, превращаясь в оглушительную какофонию из неудовлетворённости, панического страха, патологической ревности, эгоизма и мазохизма. Стягивая с пульсирующих ступней слипоны, скидывая сумку, он торопливо перебирал ступеньки ногами, погружаясь всё глубже и оказавшись в конце концов в столь долгожданном месте. Близился рассвет, и на кровати под одеялом началось активное шевеление, Акихико замер, словно ожидая позволения подойти ближе. — С возвращением, Аки.Взъерошенный, но бесконечно милый до потери голоса, до дрожи в коленях и тахикардии. Из-за вечной пелены сонливости и усталости взгляд Угэцу казался мягким и нежным. Очарованный и беспомощный, Акихико в очередной раз принял это на свой счёт и спешно добрался до кровати, забираясь под одеяло, прижимаясь ближе, загребая могучими руками изящную талию. — Фу, — шутливо буркнул Угэцу тонким голосом, мгновенно разрушая на ходу слепленную идиллию. — Ты воняешь пивом и пылью. Акихико поморщился, закряхтел, но хватку не ослабил.— Сходи помойся или будешь спать на полу, — беззлобно промурлыкал Угэцу, извернувшись и пихнув Акихико ногами, на что тот недовольно замычал и послушно поднялся с кровати, направившись в ванную. — Хороший мальчик.Акихико бесился, внутри всё клокотало, а в паху настойчиво зудело. Он торопливо смысл с себя остатки прошлого вечера и, обернув полотенце вокруг бёдер, выскочил из душа. Сейчас он стоял перед Угэцу во всём своём великолепии, разгорячённый и возбуждённый. Сигналом к действию послужила встреча их взглядов. Акихико навалился сверху, прижимая Угэцу к кровати своим телом, скрещивая пальцы обеих ладоней с его, жадно целуя и стремясь поскорее избавиться от гнетущей волны негодования, разъедающей внутренности. — Не спросишь, где я был? — отрываясь от манящих губ, спросил Акихико. — Не-а, — равнодушный тон раздражал и вместе с тем раззадоривал. — Мне всё равно. — А что ты сделаешь, если я скажу, что влюбился в него? — на этот раз поцелуй был влажным, глубоким и пошлым. Угэцу удовлетворённо застонал и сам прервался, чтобы вставить свою реплику, пока Акихико стремительно стягивал с него штаны.— Давно хотел попробовать втроём. Если он – красавчик, зови. Очевидно, победителем в словесной перепалке был Угэцу. Злорадствовал он или беззлобно иронизировал, сейчас Акихико не чувствовал разницы, рычал и негодовал, кусая нежную кожу, оставляя засосы, сжимая пальцами ягодицы и утопая в головокружительной страсти. Это выглядело как патологическое всепоглощающее разрушительное безумие, совсем не вязавшееся с привычным толкованием понятия ?первая любовь?. Акихико, казалось, и не мечтал ни о чём подобном, но на задворках бессознательного слепо и обречённо молился о любви. Как и полагается, красная нить судьбы сплела свои узлы в самый неожиданный момент. Угэцу предстал перед ним словно древний идол, облачённый в парагон совершенства, растворённый в безвкусной толпе, но неспособный с нею слиться, чувственный, хрупкий, но властный. Едва услышав его музыку, Акихико загорелся изнутри. Он пылал не от желания обратиться в пепел и осесть презренной пылинкой на до блеска начищенные лакированные туфли, а от первобытного ужаса, наполняющего каждую клеточку слабого тела, и тошнотворной едкой горечи. Как кто-то столь величественный и мифичный вдруг оказался в жалкой куче бетона и человечины с бесценным даром – льющейся мелодией, лишённой изъянов, божественной и недостижимой? Чудовищная несправедливость видеть это неземное создание в смертных кандалах среди убогих декораций. Акихико хотелось бежать, кричать, рыдать и разрушать. Уничтожить весь мир за неспособность понять, за плоскость чувств, за холодную чёрствость и вопиющую примитивность. Ненависть ко всему вокруг поглотила его разум, руки налились титанической силой и сжались: скрипичная струна впилась в кожу от давления, натянулась и лопнула, оставляя неглубокую царапину, заставляя безмятежного ?бога? содрогнуться и закончить свою игру. Взор Угэцу был мягок и радушен, а с пухлых губ слетала добрая похвала, отравляющая внутричерепной ликвор. В тот момент старательно сотканные иллюзии о первой любви рассыпались, обнажая жестокую истину о подлинной сущности Акихико. Мимолётная встреча в школьных стенах оказалась судьбоносной и положила начало трагедии в жизни двух скрипачей. С каждым днём Акихико с тяжестью на сердце брался за некогда любимый инструмент, кривился от собственной игры и всё чаще предпочитал наблюдать за гением. Это превратилось в сакральный ритуал: вот так просто приходить, боязно умолять побыть рядом, получать благосклонное одобрение и тёплую улыбку, а после утопать в наслаждении от удивительной безупречности худых рук и тонких гибких пальцев, от нежного прикосновения скрипки к плечу, от подготовительного вздоха, от лёгкого, предвещающего мелодию взмаха смычком и его встречи со струнами, от игры, всегда балансирующей на грани и несущей все его чувства. Не прошло и полугода, как Акихико осознал, что больше не способен сдерживаться, и сделал первый шаг. ?Только я способен понять тебя. Только я знаю, что ты чувствуешь. У тебя всегда буду только я?. Он тщательно наблюдал за Угэцу: видел беззаботного Угэцу за бесполезной приземлённой болтовнёй с одноклассниками, хулигана Угэцу с дорогущей гвоздичной сигаретой в зубах, школьника Угэцу, выводящего красивой рукой изящные иероглифы в тетрадке, победителя Угэцу, принимающего похвалу от преподавателей, поздравления от окружающих, ловящего на себе восхищённые взгляды, репетирующего Угэцу, оттачивающего свои таланты, пылкого Угэцу, чьи искусные поцелуи доводили до исступления. Он, словно дикий хамелеон, замаскировался и говорил миру: ?Посмотрите, я такой же, как вы?, пытался сделать вид, что заинтересован, что нуждается в социуме, что любит эту жизнь, но своей отчаянной музыкой кричал о вселенской нескончаемой боли. Неся на атласных плечах суровое бремя гениальности, Угэцу тонул в страданиях и, отрывая по куску собственной плоти, вверяя её людскому стаду, неотвратимо погибал. Даже сильные мира сего слабы перед натиском собственных демонов. Акихико даже не стал сопротивляться своему изъеденному гнилью сердцу. Заключив Угэцу в крепкие объятия, ведомый порочной любовью и охваченный жгучей завистью, он встал на путь мести и готов был пойти на всё, чтобы очернить творца и его музыку. ?Я лишу тебя всего, сделаю своим и уже никому не отдам. Так я решил тогда. Оглядываюсь на прежнего себя и думаю, почему во мне не осталось добра? Почему я упиваюсь болью того, кто мне дорог??Страстные вздохи и громкие стоны Угэцу звенели в ушах, подпитывая стремящееся к пику возбуждение. Когда скрещенные за спиной худые ноги крепче стиснулись вокруг талии, Акихико совершил последний толчок и кончил, наваливаясь своей тяжестью на возлюбленного.— Я же просил надевать презерватив, — запыхавшись, лениво пробормотал Угэцу, чуть морща лоб. — Вытащи, мне срочно нужен душ.— Хочу побыть внутри ещё немного, — разгорячённо шепнул Акихико. — Ты извращенец! Вытаскивай! — Угэцу захохотал и отпихнул Акихико, но тот едва отстранившись, снова прильнул к желанному телу и, обхватив руками литые бёдра, принялся оставлять багровые следы, засасывая и покусывая мягкую кожу, заигрывая и требуя продолжения. — Ты уже удовлетворил своего господина, можешь заняться завтраком.Угэцу легонько пнул Акихико пяткой в плечо и, привстав с кровати, потянулся, повертел шеей до хруста, затем, обнажённый и утомлённый, пошлёпал босыми ногами по полу и скрылся за дверью ванной комнаты. Акихико перевернулся на спину, пару раз разочарованно ударив кулаком по мягкой постели, подполз к подушке Угэцу и уткнулся в неё лицом, вдыхая знакомый аромат и даже не догадываясь, что в тот миг их обоих посетила одна и та же мысль: ?Да, что, чёрт побери, я делаю?!?Пока покорный слуга накрывал на стол, Угэцу скучающе таращился в экран телефона, прочитывая полученные сообщения и печатая ответы. — Переночуй послезавтра где-нибудь.Приступивший к еде Акихико напряженно скрежетнул вилкой по тарелке и чуть не подавился, но таки кивнул, пусть и с очевидной неохотой. Угэцу довольно хмыкнул, подсел за стол и принялся уплетать испускающий душистый пар оякодон, довольно мыча и нахваливая стряпню. Время близилось к восьми утра. После мытья посуды Акихико собирался вздремнуть немного перед сменой на работе, но не стал отказывать себе в удовольствии понаблюдать за сборами Угэцу. Была в его отточенных движениях такая особенная притягательная грация, чем хитрец умело пользовался, нарочито медленно застёгивая пуговицы чёрной рубашки. Проводив его на репетицию, Акихико взял сумку и вынул из кармана телефон. На экране высветилось сообщение от Харуки, отправленное ещё в шесть: ?Ты добрался домой?? Акихико стыдливо ругнулся и хлопнул себя по лбу. Спешно напечатал ответ: ?Уснул, извини, всё в порядке?. Не успел он завести будильник, как Харуки снова написал, что очень рад, и пожелал хорошо отдохнуть. Акихико на прощание отправил ему ещё пару смс, в которых пожелал ?старшему братику? удачи на тесте. От Харуки пришёл кривляющийся смайлик. В какой момент всё происходящее превратилось в нелепую дораму? Акихико раздражённо швырнул телефон на кровать и плюхнулся следом на подушку. Задумавшись, он закрыл глаза рукой и, стиснув челюсти, тихо усмехнулся. Харуки всегда был чутким и внимательным до чужих проблем. Сначала казалось, что это из вежливости, но на самом деле, он искренне заботился о чувствах окружающих. Типичная широкая душа. Но правда в том, что его доброта была порой слишком невыносима для Акихико. ?Не подходи к нему слишком близко. Не смей, иначе ты всё испортишь?.Харуки влюблён в него. И Акихико так сильно мечтал стереть это тягостное знание из мыслей, чтобы перестать изо дня в день поддаваться искушению.