и мы уснём под колыбельную страны птиц (1/1)

Сегодня Харуки волновался, куда больше обычного. А всё из-за предложения заехать вечером к Акихико домой (?Домой!?) и послушать кое-что особенное. В будущем Харуки смело мог бы заявить, что их совместные походы в бары начались именно с этого дня. Услышав за посиделками в кафе о том, что Харуки хочет послушать джаз по старинке (пусть и не в живую), Акихико после репетиции стал горделиво расхваливать скромную коллекцию виниловых пластинок, покоившуюся в коробках, беспощадно покинутую и забытую. Игнорировать и отнекиваться было бы преступлением, потому-то Харуки просто не смог оставаться равнодушным и согласился. Маленькая мечта послушать джаз за баночкой пива и в приятной компании готовилась вот-вот осуществиться. И всё благодаря внимательности Акихико и чуткости Ивасаки-сэнсэя. Ивасаки Цубаса – преподавательница французского, у которой занимался Харуки, была необычайно прогрессивной увлечённой и душевной женщиной. Своё первое занятие она начала с рассказа о себе, в частности о своём происхождении: отец – француз, а мать – японка. Раньше таких людей называли хафу, но в последнее время чаще стали употреблять слово ?дабуру? или носитель ?двух кровей?. Она не навязывала студентам свои интересы, но всегда радушно отвечала на вопросы, не совсем относящиеся к теме занятия. В частности, группы любили слушать истории об удивительной жизни во Франции, о стажировке в музее Родена, о творчестве Ботичелли и обожаемой Миртилль Пикко*, о трудах Поля Низана**, о нежнейших багетах и круассанах с заварным кремом о поездках в Европу, о переезде в Японию. Но самым увлекательным Харуки считал рассказ о музыке, о том, как в марсельской Каравелле*** Ивасаки-сэнсэй впервые услышала джаз и впервые влюбилась, но, как и любая история внезапной страстной любви, эта закончилась очень по-французски – печальной разлукой. С тех самых пор Харуки потихоньку стал очаровываться джазом, проводя свои подготовки под бодрые ритмы, борясь со сном посредством погружения в энергичность мелодии и душевность иностранных отчасти непонятных слов. Он по-настоящему наслаждался новым веянием своих вкусов, укрепляя веру в то, что музыка – один из важнейших инструментов общения, с помощью которого можно коснуться сердца человека на другом конце планеты, спасти его жизнь, разжечь пламя азарта, спеть о вечном и пройти сквозь века, оставив свой след в мире, особенный и неповторимый. Мысль об этом очень воодушевляла и пробуждала в Харуки особенную, ни на что непохожую трепетную чистую и всепоглощающую любовь. Подобное чувство настигло душу с приходом в его жизнь джаза и Акихико. Правда в том, что мало кому под силу мгновенно заметить свою влюблённость, уловить тот самый момент пересечения точки невозврата, когда отчётливо и покадрово можешь проиграть в разуме каждое его действие, которое сублимировалось в ментальное тело, перепрограммировало всю твою суть и заставило задыхаться. Но даже спустя всего полгода Харуки ярко помнил их первое столкновение взглядами, их первый разговор, их первое соприкосновение, ознаменованное пожаром внутри и явной мышечной дрожью, окроплённое ледяными капельками пота и неловкой влажностью в ладонях, украшенное смущённой нервной улыбкой и испуганным птичьим взглядом. Харуки даже помнил, что не сразу смог расслышать ответ на свой вопрос, потому что в ушах звенели бешеные ритмы собственного сердца. Испытывать нечто подобное казалось уместным в школьные годы, но следом за необычайно бурной реакцией подоспело и логичное умозаключение: чтобы узнать своё будущее, необходимо сделать первый шаг. Уже больше полугода прошло с тех пор, как они втроем вместе с Уэноямой сформировали ?Сезоны? и играли в своё удовольствие. Столько же миновало с тех пор, как Харуки осознал, что влюбился в Акихико. С тех пор Харуки носил в сердце память об увядшей, но бессрочной первой любви и быстро растущую стремительную новую влюблённость, не похожую ни на что ранее пережитое. Вместе с тем не питая каких-либо надежд на взаимность, он твёрдо решил до конца разобраться в себе, беречь эти чувства, сохранять холодный ум и довольствоваться дружескими отношениями. На первый взгляд, план заведомо обрекал себя на провал: чувства всегда затмевают рациональное, когда речь заходит о человеческой природе. Но правда в том, что Харуки обладал уникальным свойством характера – настоящим титаническим терпением, позволявшим ему получать удовольствие не только от результата, но и от процесса. Наблюдение, узнавание, забота, повседневность, быт – в них он обретал столь желанную и необходимую всему живому гармонию. Смотря, как неуклюже Акихико пытается удержать в руках жадно захваченные банки с пивом, Харуки звонко смеялся и думал о том, что наконец-то за многие месяцы ощутил себя на своём месте.Закупившись выпивкой и снеками, парни спешно загрузились в машину Харуки, который неожиданно для самого себя с лёгкостью согласился пустить Акихико за руль, хотя раньше видел его только на мотоцикле, и конечно, всю дорогу осторожно поглядывал на водителя, стесняясь, скрываясь и совсем капельку волнуясь. Снять напряжение помог внезапный сигнал о полученном смс. Резво схватившись за телефон, Харуки удалось расслабиться и сосредоточиться на чате с Таке-саном. Точнее сказать, теперь уже негодовавшим Таке-саном, прознавшим, что Харуки, спавший за неделю от силы часов семь, отправился по первому зову развлекаться, не думая о здоровье. По правде говоря, Таке-сан был очень добрым и весьма тактичным другом, но даже ему с трудом удавалось скрыть свою неприязнь к Акихико, о котором болтали всякое. Не то чтобы Харуки доверял каждому всплывшему слуху, но отрицать, что он толком не знал своего сокомандника, было непозволительно. Болтали следующее: во-первых, у Акихико почти не было друзей в университете; во-вторых, Акихико часто ссорился с разными парнями, и дело иногда доходило до драки; в-третьих, Акихико пользовался колоссальной популярностью у девушек (второй и третий пункты имели прямую связь); и всё же самым неприятным была новость номер четыре – Акихико спит с девушками за деньги, как настоящий альфонс. Больше, чем содержание пустой спекуляции, Харуки раздражало, что окружающие, не зная ни Акихико, ни его историю, могли без особого труда его осудить. Можно иметь мнение о человеке в зависимости от его слов и поступков, но вместо того, чтобы разобраться, социум привык ставить клеймо, избавиться от которого было практически невозможно. Харуки не хотел расспрашивать Акихико о презренных сплетнях, хотя пару раз сам видел его с разными девушками, списывал всё на популярность из-за внешности, обаяния, харизмы… Хотя правда заключалась в том, что даже будь он таким, каким его видят люди, Харуки не перестал бы верить в него, не перестал бы быть его другом, потому что…— Господин Харуки! Мы на месте! — Харуки встрепенулся и вскрикнул от испуга, вызывая у Акихико смешок. — Ты как будто бы спал с открытыми глазами, жуть!— Пф! Я просто испугался твоего страшного лица! ?На самом деле, очень-очень милого лица? — фыркнул Харуки, доставая с заднего сидения пакет (остальные два Акихико схватил первым). — А мне все говорят, что я – милашка, — всерьёз задумался Акихико, пялясь в небо.— Не милый! Не милый! Ни разу не милый! — с лёгкостью проскандировал Харуки.— Добро пожаловать, — беззлобно буркнул Акихико, распахнув перед званым гостем дверь. Харуки несколько неуверенно шагнул за порог жилища.— Извините за вторжение, — он разулся, аккуратно поставил обувь на полку и удивился, что квартира располагалась в подвале, но комментировать диковинку никак не стал. Внутренний интерьер не был перегружен деталями: минимум, но не строгий, а ещё чистота. Мысль о том, что Акихико серьезно готовился к визиту, а, следовательно, всё планировал, приятно кольнула в сердечную мышцу, вызывая едва заметную полуулыбку. Пока гость выкладывал покупки на стол, Акихико застыл на мгновение, задумавшись вдруг о том, как же странно было видеть здесь кого-то кроме Угэцу. — Акихико, выложим чипсы в тарелку или так оставим? — хозяйственный Харуки даже тут чувствовал себя свободно, по крайней мере создавал именно такое впечатление. — Я сам сделаю, можешь пока посмотреть пластинки, коробка стоит вон в том углу.Прозвучало холоднее, чем он ожидал, и от испытанного чувства стыда Акихико буквально ринулся к шкафам с посудой и, достав тарелки, принялся устраивать импровизированный вредный ужин. Обернувшись, Акихико снова застыл, но теперь уже не от ощущения инородности происходящего, а от восторженного светящегося взгляда Харуки, от длинных тонких гибких пальцев, нежно и аккуратно перебирающих шуршащие полиэтиленовые конверты, от голоса, зачитывающего вслух имена музыкантов.— Чет Бейкер! Сара Воан! Билли Холидей! Гарри Джеймс! Луи! — Харуки словно отыскал долгожданное сокровище, пиратствуя всю свою сознательную жизнь, но ликование его оставалось скорее восторженно спокойным. — Чей музыкальный магазин ты ограбил, чтобы их заполучить? Акихико наигранно хохотнул, оценив отсылку на свой криминальный видок.— Один мой довольно богатенький знакомый дал послушать и не особенно требует их вернуть, — почесав затылок, на ходу выдумал Акихико. — Можно начнём с ?Колыбельной страны птиц?? — прижав к сердцу пластинку, спросил Харуки и, получив одобрительный кивок, улыбнулся. — У тебя крутой проигрыватель! Ты что обманываешь нас, и на самом деле безобразно богат? — Э-э-э…— Не экай и отвечай, ты – на самом деле сын босса якудзы?! — прыснул Харуки.— Да, и я привёл тебя сюда, чтобы убить... — Акихико причудливо подпрыгнул, накинулся на Харуки со спины и применил самый смертоносный приём. — Убить своим гостеприимством!От сильной щекотки, глупой шутки и дурацкой пародии на Джимми Ониши**** Харуки заохал и в голос засмеялся, чертыхнувшись и отскочив в сторону. — Умеешь пользоваться проигрывателем? — удивился Акихико, заметив, как Харуки начал вынимать пластинку из упаковки. — Да. У дедушки дома был старенький Кенвуд! Когда я оставался с дедом и бабушкой, он учил меня ставить пластинки, — Акихико заинтересованно склонил голову набок, ожидая продолжения. — Он говорил: ?Доставая пластинку, будь аккуратен, держи её так, как если бы держал за руку любимую женщину?. Бабушка стукала его по голове свёрнутой газетой и говорила, что мне ещё рано слышать подобные разговоры. Мне было лет пять, хах!— Здорово, наверное, было, ну, вот так проводить с ними время, — Акихико смутился, снова почесал затылок, а Харуки ностальгически улыбнулся. — Они многому меня научили. Уже к шести ставил пластинки, как профессионал! Харуки бережно вытащил пластинку, опустил её на планшайбу и легонько нажал, чтобы та плотно прижалась к основанию, после чего включил проигрыватель и, взяв картридж, аккуратно опустил иглу на край вертящейся пластинки. Пространство заполнила мелодия саксофона, пианино, контрабаса, барабанов и терпкий изысканный вокал Сары Воан, исполняющей колыбельную. Харуки отрегулировал звук и, умиротворённо вздохнув, схватив баночку пива, взглянул на Акихико.— Кампай! — единогласно воскликнули оба и сделали несколько глотков.***На седьмой композиции, ?Такова жизнь? от Синатры, алкоголь ударил в голову, потянуло на приключения, и Акихико неожиданно вынул из шкафчика виски. Харуки пробовал его раз в жизни в доме своего друга, ещё будучи учеником старшей школы, и закончилась маленькая дегустация обожжённой глоткой, пищеводом, пожаром в желудке и крепким десятичасовым сном. Сейчас Акихико протягивал ему стакан уверенно и даже требовательно. Изящные посиделки за джазом превратились в уродливую алкогольную вечеринку, ведь они оба уже были пьяны, но, словно соперничая, пытались угадать, кто из них сможет зайти дальше. Странная химия в странном месте. Харуки сделал пару глотков, сморщился страдальчески, но по итогу стакан опустошил, поставив его рядом со стаканом Акихико. Сменив музыку на размеренную болезненно-нежную ?Горькую землю? в исполнении Дины Вашингтон, Акихико глубоко вздохнул и, покачиваясь подошёл вплотную к Харуки. На строчке ?Что хорошего в любви, которую никто не разделяет?? он сказал:— Не хочешь потанцевать?..Медленный танец, как в романтической дораме под идеальную песню с идеальным человеком. Абсолютно пьяный и совершенно счастливый Харуки молча, но всё ещё неуверенно вложил свою ладонь в его, поднялся и последовал зову. Утопая в головокружительной близости, Харуки усмехнулся: приглушенный свет, манящая прохлада, едва ощутимый запах сырости, жжение в животе от виски, аромат хмеля вместе с его парфюмом (который станет у Харуки самыми любимым), лёгкое желание покурить, подступающая сонливость, совершенная музыка и только они вдвоём. Это слишком хорошо для дорамы. Когда происходящее успело превратиться в голливудскую мелодраму?Руки Акихико, сильные и мощные, сейчас касались его кожи, поглаживая, нежно ведя снизу-вверх, поднимаясь, затем опускаясь, снова касаясь ладоней, смыкая их пальцы, разводя руки и покачиваясь в причудливом нелепом, но волнующем танце. Вскоре расстояние между ними беспощадно сокращается, соприкасаются животы, даже грудь. Харуки обнимает шею Акихико, касаясь его щеки своей, тот реагирует и, пройдясь по спине, останавливает руки чуть ниже талии. Они слишком пьяны и едва способны двигаться, лишь покачиваются на одном месте, растворяясь в атмосфере. Харуки невыносимо жарко, страшно, приятно и почему-то больно. Наступил самый подходящий момент для сумасшедшего поступка, который завтра можно без особого труда списать на алкоголь. Что сделал бы Акихико, получив признание? Обрадовался бы? Разозлился? Огорчился? Отказал бы? Харуки волнительно и шумно втянул воздух, наслаждаясь запахом, чувствуя поглаживания по спине. Внизу живота – сильное напряжение, а в голове – беспорядок. Хотелось столько всего сказать и спросить, хотелось чистосердечно выложить всё, что есть, и будь, что будет.?Я не помню всего, но знаю точно, моё сердце тогда готово было разорваться. Барабанило в груди, в висках, в руках, в ногах. Я превратился в живую бомбу и едва находил в себе силы не сорваться. Лишь одно сдерживало меня. Стоя там, ощущая близость с человеком, в которого я влюблялся всё сильнее с каждой минутой, я страдал, потому что в отличие от моего, сердце Акихико билось ровно?. Отпрянув от партнёра, Акихико провёл ладонью по золотистым волосам Харуки, затем осторожно дотронулся до щеки, проводя по коже большим пальцем, наблюдая за тем, как тянулось к его прикосновению чужое тело, как печально и вместе с тем преданно Харуки смотрит своими блестящими медово-карими глазами, окутанными пеленой.— Знаешь, а у тебя… отросли волосы… — произнёс Акихико, когда песня закончилась, унеся за собой минутную слабость. Харуки улыбнулся, не ручаясь за качество улыбки, быть может она была уродлива и жалобна, крива и глупа, бессильна и искусственна. Акихико вдруг нахмурился и, кажется, отпустил сочувствующий взгляд. — Такая прекрасная. Эта песня. Хочется плакать, — Харуки продолжал улыбаться, усаживаясь на пол, шумно вздохнул и откинулся назад, опираясь о стену. — И спать. Он нервно хихикнул: к горлу подступила тошнота. То ли от алкоголя, то ли от жалости, которую сейчас наверняка питал к нему Акихико. И единственный плюс во всём этом безупречном сладко-горьком вечере – шанс претвориться, что ничего не случилось, и с этим облегчением Харуки погрузился в сон. Акихико напротив не мог успокоиться, слабо покачивался, задерживая блуждающий взгляд то на спящем Харуки, то на застеленной кровати. Взять его на руки и уложить туда выглядело в воображении Акихико каким-то безобразным кощунством. Он сжал кулаки, затем разжал. Понял, что не сможет. В мыслях – Угэцу. Перед глазами – пленительные изгибы тела. В ушах – звонкие стоны и ехидные усмешки. Всё же он – раб своих плохих привычек и извращённых фантазий. Акихико встряхнул головой, а когда наваждение рассеялось, подошёл к Харуки и сел рядом, укладывая его голову на своё плечо.Слушая его дыхание словно колыбельную, Акихико смог расслабиться.— Спокойной ночи, Харуки. * Миртилль Генрион Пикко (Myrtille Henrion Picco) – французская художница.** Поль Низан – французский философ и писатель.*** Каравелла – джазовый клуб в г. Марсель, Франция.****Джими Ониши (Ониси) – японский художник и комик.