Что мы тебе сделали? (1/1)

Уже час, как не сплю. Уже час, как любуюсь искусанными мною губами Венеры и пятью цвета космоса засосами, что разбросаны хаотично на ее выглядывающей из-под одеяла шее. Хочу коснуться, но останавливаю себя: за окном солнце и чистое небо, а значит условия договора на одну ночь подошли к концу.Мысли спутались и конца их крику нет. Ночное наслаждение сменилось самобичеванием, потому что (так и думала) теперь, удовлетворив сжимающее изнутри любопытство, я стала корить себя за то, что не сдержалась, не пересилила этот глупый интерес, тем самым, скорее всего, испортив все, что так долго налаживалось в наших с Венерой отношениях. Хотелось биться о стенку, потому что тупое плотское желание сбило мою основную цель, которая, собственно, и была причиной подписания договора — попытка защитить и окружить теплом. Все мои шаги в этом направлении пошли в пизду как в прямом, так и переносном смысле с моей, только моей подачи. И пути назад уже нет.Закрываю глаза, но тут же открываю, потому что так близко, как сейчас, более не смогу наблюдать за личиком Венеры, поэтому не хочу терять ни мгновения на раздумья и тяжёлые вздохи. Она прекрасна... боже, как же она прекрасна! Ее изгибы тела, стоны, которые были адресованы только мне, горящие удовольствием глаза, огненные поцелуи, от которых крыло гигантскими цунами. Самой большой волной, в которой до сих пор неумолимо тону и не могу никак всплыть, стала мысль, что и Венера меня хотела, охотно насаживаясь на пальцы и крепко держась ногами за талию. Мое срывающееся с ее губ имя было настолько очаровательным и правильным, что теперь мне и вовсе не хотелось, чтобы кто-то, кроме Венеры, произносил его; потому что никто более нее так не скажет, что по телу мурашки, а в сердце громкие уханья. Чувствую рядом шевеление и понимаю, что пора вставать и приводить себя в чувство, если это, конечно, возможно. Быть дезориентированной на прогулке не особо хотелось, ибо (как аксиома) чем глубже я уходила в себя, тем больше расспросов возникало от Мэгги; поэтому проще было оставаться в теме происходящего и, следовательно, оставаться нетронутой ее вопросами. Уснули мы обе голыми, поэтому, осторожно выбравшись из-под одеяла, накидываю на себя рядом лежащую футболку, подхватываю сброшенное в другой конец комнаты белье и мчусь в ванную. Присаживаюсь на край сауны и долго моргаю, пытаясь по кускам собрать все, что носилось в голове, как пыль под ногами. Наслаждение. Его было много, но сейчас, сидя тут и поджав под себя ноги, понимаю, как же всё-таки мало. Любопытство залегло на дно, но вот воспоминания о горячих поцелуях и возбуждённой плоти Венеры поднимали на поверхность чувство, которое было вреднее в тысячу раз прежнего моего интереса — это возбуждение. Потому что хотелось ещё, но уже не из-за желания попробовать, а из-за желания слышать на устах девушки свое имя, а на своих губах чувствовать вкус крови, пущенной из капилляров на шее.Точка невозврата. Она подкралась незаметно, вызывая в душе раздрай хуже, чем его вызывала Венера одним только своим скользким взглядом при первой встрече в Лос-Анджелесе. Потому что я не знаю, чего ожидать, выйдя из ванной и застав Венеру в здравии. Что мне говорить? Как аргументировать свои действия? Что делать дальше? И почему я не могла послушать умную Венеру, твердившую, что ?нам ещё бок о бок дальше работать?, и не передумать от этой опасной затеи? Почему? ?А почему она тогда сама меня не остановила? Если считала это неправильным, почему так быстро подчинилась? Потому что была пьяна?? — Еще одна мысль, метавшаяся молнией перед глазами, как только я разлепила веки. Ведь... Венера сама охотно шла на ласки. Была против поначалу, но после быстро вошла во вкус. Конечно, в Венерино оправдание можно сказать, что в тот момент ее решениями управляла бурда из шампанского и вина, а не здравый смысл и плюс семь лет разницы в мировоззрении. Но... в любом случае то, что могло не произойти, все же произошло. Мы обе охотно принимали участие в действии, а значит не одной мне должно быть неловко за ночные стоны и сексуальные изгибы спины.— Аааа... — тихо стону от бессилия и тру глаза, чтобы придти в чувство. ?Окей, само рассосётся. Рано или поздно должно?, — думала, одновременно снимая футболку.Давно хотела себе татуировку в виде цветка сакуры в стиле ?акварель? на запястье и теперь получила: нежными красками на левой груди красуется большой засос, который слегка ноет, стоит мне дотронуться и надавить. Долго разглядываю его в зеркале, водя задумчиво пальцами и до сих пор чувствуя на коже в этом месте тепло нежных губ той, что пока спит и не видит последствий ночи на своей шее. Она во мне и я в ней. Так запретно правильно и так до пошлости хорошо. Накрываю полностью ладонью место синяка и слышу неровное биение сердца. Чувствую, как подкатывает паника, начинаю сбито дышать. — Тихо, все нормально. Тихо, Билли, — успокаиваю себя, хотя хочется, чтобы меня приводила в чувство другая, просто стоя рядом и нежно поглаживая плечи, как это делала ночью, прежде чем отдаться сну.Слезы. Первая стукнула о белоснежную раковину. Вторая звонко приземлилась на пол. Третья не увидела мир, потому что я сразу же ее вытерла.— Слабачка. Какая же ты слабая, Билли Айлиш! Корю себя, ибо понимаю, что проиграла. Проиграла себе, проиграла теории, проиграла природе. Потому что нехотя встала под сильный напор воды и ладонями стала смывать прикосновения нежных пальцев и губ Венеры. Потому что смывала единственную ночь, которую не хотела отпускать, и держалась за нее всеми силами и мыслями, хотя здравая часть приказывала отпустить. Засос побаливал, но мне нравилось чувствовать эту ноющую боль. Потому что это живое напоминание, что произошедшее ночью — не сон и не бред больного, а реальность; что её губы были на мне, а зубы смыкались на коже. Впервые в жизни мне не хотелось пахнуть чистотой свежей футболки и вишневым шампунем только что вымытых волос; потому что тогда на мне не будет ее поцелуев и прикосновений, не будет единственной ночи, что мозг повторяет на репите. Будто не будет кусочка меня.Одеваюсь уже в комнате, игнорируя синяк пока надевала бюстгальтер. На улице свежо, а значит можно напялить безразмерное худи и штаны, спрятавшись в них от всего глядящего на меня мира. Волосы мокрые, поэтому пока их не трогаю, хотя хочу собрать в хвост, чтобы поднятые порывами ветра не лезли кончиками мне в лицо. Пока глазами перебирала возможный завтрак в меню, услышала хруст костей, которые могла издавать только спина Венеры. Один удар, хотя должно было уже пройти три. Не знаю, что делать: прятаться в своей спальне или выйти к ней навстречу; прикрыть глаза пленкой похуизма или стыда? Паника с каждой секундой все больше и больше, чувствую, как пальцы на руках дрожат.— Билли, — протяжно и надломлено. Безумно печально и тоскливо. Осторожно кладу меню на кровать и, для чего-то поправив на ней покрывало, осторожно иду в спальню, откуда звали. Венера, прикрыв лишь перед тела, спину оставила открытой, по которой сейчас, как маленький таранчик, бегал лёгкий порыв ветра, влетающий через открытое окно. Девушка не смотрела в дверной проем, где я и остановилась, а внимательно следила за видом, который открывался из номера. Уставшая, сломанная, мечущаяся среди мыслей. — Венера, — тихо произношу ее имя как таинство.Оборачивается. Серьезный взгляд, на щеках слезы, губы плотно сжаты. Понимаю, что сейчас сорвусь, подбегу и обниму, потому что сердце разрывается на части, ему невыносимо видеть, как Венера страдает. Держусь крепче за косяк, только лишь бы не сорваться. Нет, нельзя!— Я не буду говорить, что мы поступили неправильно, потому что в этих словах нет смысла. После всего, что произошло, точно нет. Тем более, что мы обе этого хотели и прекрасно осознавали последствия, которые нас ждут. Договор на одну ночь принимается обоюдно: ты предложила, а я согласилась. Все правильно, значит так тому и быть. Не знаю, стоит ли говорить, что эту ночь нужно забыть... наверное стоит, но решение это сугубо каждой из нас. Поскольку я забыть ее не смогу. Как минимум потому, что вновь пресекла закон и переспала с несовершеннолетней.В голове туман. Гулкое эхо в ушах, которое все никак не затыкалось, хоть я уже и потряхивала слегка головой, пытаясь от него избавиться, мешало воспринимать информацию; она поступала ко мне, как через толщу воды, в которой я неминуемо застряла и медленно теряла кислород. ?Забыть не смогу... потому что переспала с несовершеннолетней?...— Тебя волнует только мой возраст? - говорю на автомате, даже не думая о целесообразности произносить этот вопрос. Потому что задело. Потому что в глаза как будто попали песком, отчего они предательски слезятся. Больно.?Всегда за удовольствием приходит боль?, — так говорит Зои, и как никогда эти слова сейчас правильные. Венера тяжело вздыхает, зарывается пальцами в свои волосы, а головой утыкается в притянутые к груди колени. Глухо то ли плачет, то ли смеётся; то ли все вместе. — Билли, я кончила. Я блять кончила под девчушкой, которая мне в сестры годится. Все, что было сегодня ночью, пиздецки неправильно, но... боже, Билли, мне эту ночь не забыть никогда, потому что наконец я открылась за эти долгие полгода молчания. Потому что почувствовала свободу действий, и жить блять захотелось. Потому что договор на одну ночь вышел неправильным. Абсолютно. И не только потому, что подо мной была несовершеннолетняя. Ожидая вторую причину, объясняющую неправильность нашего договора, я пропустила момент, когда Венера встала с кровати, попутно собирая вещи по комнате. Синяки повсюду. Не помню, как умудрилась поставить ей засос на груди и рядом с бегущим куда-то акварельным зайчиком, но это было красиво. Очень красиво.— Почему ты плачешь? — Потому что только распуталась в скоплении собственных чувств, но вновь в них же и запуталась.Обретя понимание одного, потеряла понимание другого. Это бесит. Идёт к двери с намерением выйти. Но я останавливаю, мягко, но крепко схватив за плечи. Смотрит мне под ноги, стыдится того, что произошло ночью, боится взглянуть мне в глаза на таком близком расстоянии.— Посмотри на меня. — Билли... я не могу. Это не должно было произойти, но произошло, потому что я не остановила. Пошла за тобой дальше. — Не остановила... — Потому что хотела, Билли. Потому что... нужно было остановить. Но, как всегда, верное решение плетется где-то сзади, приходит тогда, когда в нем не нуждаются.Отстраняется от меня; села на край кровати и, схватив голову в тиски собственных рук, стала медленно раскачиваться вперёд и назад. Не выдерживаю — бросаюсь перед ней на колени и притягиваю к себе. Обнимает. Крепко, будто я ее спасение. Хотя о каком спасении может идти речь, когда я скорее погибель, которая свалилась ей на голову.Плачет. Сначала тихо, а после набирая обороты. Хватается за худи, пытается спрятаться, а я ее прячу. Прячу так, как предполагала прятать, создавая контракт — всем телом, не давая ни одной пуле проскочить и оставить в ней дыру.— Тебе стыдно передо мной? — Да, Билли... — Почему? Почему, если произошедшее ночью — наше совместное решение? — Потому что не остановила тебя и пошла дальше. Нельзя было идти на поводу своих желаний. — Желаний? — Ты не похожа на Лию. Ты — не она. Теперь я точно это знаю. От этого легче, но одновременно и тяжело, потому что для этого знания пришлось идти через устои. Как минимум, мои. — Ты жалеешь? — Нет... да... нет. Я не знаю. Честно, не знаю. — Вот и я не знаю. Но думая о прошедшей ночи, в сердце становится тепло. Я удовлетворила свой интерес, а ты узнала все, что тебе было нужно. Значит с этой минуты больше нет секретов, соответственно долой натянутость в отношениях. — Стать друзьями через перепихон? — Фу, как грубо, Реслер.Короткий смех, как лучик солнца в пасмурную погоду. Сама улыбаюсь, продолжая поглаживать всю в полосах верхнюю часть спины.— Ты права: нет смысла говорить, что произошедшее — неправильно. Мы обе этого хотели, а это уже главная причина думать, что случившееся — не ошибка, о которой стоит жалеть. Мы удовлетворили обе свои потребности, открыли наконец то, что скрывали, и избавились от части внутренних демонов. Это вторая причина, из-за которой не стоит жалеть о произошедшем. Я, как и ты, не смогу забыть эту ночь, как минимум потому, что это мой первый раз. А значит самый запоминающийся. И это для меня лично третья причина, почему не жалею о ночи, проведенной с тобой. И поэтому прошу: пожалуйста, не думай, что секс между нами — это случайность. — А ты так не считала? Тяжело вздыхаю, потому что незачем врать. — Считала до этой минуты. Но, взвесив все имеющиеся у меня факты, я пришла к выводу, что наша совместная ночь не ошибка.Молчание. Затянутое, безумно тихое. Пользуюсь моментом, чтобы пальцами осторожно коснуться до красных отметин на теле, которые оставили короткие ногти. Любовно вожу по коже, стараясь через прикосновения их вылечить. — И что дальше?Страшно. Мне и ей; нам обеим страшно. Потому что не знаем. Но напыщенное спокойствие у меня всегда валяется в кармане, поэтому, медленно отстранив от себя Венеру и разгладив лицо от волос, налипших на мокрые от слез щеки, вглядываюсь в мягкие глаза. Они зовут о помощи, и хоть я убеждала до этого ее не воспринимать нашу связь за ошибку, издевку неба, девушка напротив не была уверена в истинности сказанных мной слов, все металась в лабиринте вопросов, чтобы найти выход. — Общение. Забыть, что произошло в этом номере (как теперь выяснилось), мы не сможем, но сейчас мое желание в отношении тебя исчезло. Как я и говорила. Удовлетворила интерес и... все. Не хочу, чтобы секс между нами как-то повлиял на отношения, тем более, что они у нас налаживались. Венера задумчиво кивнула, переводя внимание на худи в районе груди. Долго о чем-то думает, а после, мягко приложив ладонь к месту, где примерно у меня был засос, заботливо спросила: — Не болит? Я переборщила с укусом и... — Все в порядке. Кто из нас переборщил, так это я. Кошмар какой! Месиво, а не шея. — Потом посмотрю. — Сильно болит? — Вот здесь очень, — и Венера, чуть нахмурившись, проводит пальцами по венке на шее, которую в порыве страсти я прокусила. — Блять, прости. Черт! Надо будет подучиться так не набрасываться. — Все в порядке. Я... понимаю. В тот момент этот укус был кстати.Пытаюсь посмеяться, а от сказанных просто ею слов сердце ухает. Встаю с колен, оттряхиваю их от невидимых пылинок и глажу макушку Венеры. Та поднимает на меня глаза, полные вопросов, но уже без паники и кричащих об ошибке слез.— Как? — Что ?как?? — Как ты смогла меня завести с полуоборота? Ты же ведь раньше... или обманула? — Капхпх, я не знаю. А это важно?Венера отрицательно мотает головой, хотя на лбу опять бежит красная строчка: ?Важно!?— Просто... спасибо. Не знаю, говорят ли за это слова благодарности, но мне стало легче. Наполовину. Вторая все ещё в прострации летает от непонимания происходящего. — Понимаю, потому что знакомо. Но что произошло, то произошло. И менять что-либо уже поздно. Иди в ванную. Согрейся, как следует, потому что на улице не особо тепло. А я пока закажу что-нибудь.Пытаюсь улыбнуться просто, но получается с трудом даже на миллиметр поднять вверх уголки губ. — Билли. — М? Встречаюсь через плечо с внимательным и серьезным взглядом Венеры. — Если бы можно было вернуть назад шесть часов, когда я только зашла в номер, ты бы поступила так, как поступила? Задумываюсь. Заглядываю глубоко в себя, и понимаю, что другого ответа быть не может, как: — Да. Поступила. К сожалению или к радости. Сама пока не разобралась. А ты? В свете ярких лучей тело Венеры просвечивается насквозь. Мне кажется, что я даже вижу под нежной кожей органы и кости, а вены образовали целую систему, схожую на схему метрополитена. — Да. Поступила. Под звуки воды в ванной я анализировала все, что сказала Венере, и, наконец, вывела для себя несколько важных пунктов, которые теперь остановили сумасшедший ход полумыслей и облегчили мне задачу сходить с ума: 1 — произошедшее между нами — не ошибка; 2 — я не жалею о том, что было сегодня ночью; 3 — вернувшись назад, с удовольствием повторила бы все, что между нами произошло на границе ночи и утра; 4 — мой интерес к Венере не утих; 5 — возможно ли перевести одноразовые договоры в постоянные?***Мы обе запутались. Идеальный секс, но головная боль утром, потому что хаос в мыслях не дает покоя. Где дневник, когда он так нужен???Ледяной душ с головой — превосходный метод покончить с собой. И хотя Билли ночью напомнила, что жизнь не всегда бывает с плохой начинкой внутри, но сейчас не хотелось абсолютно выходить из ванной, чтобы после завтрака поехать наслаждаться австралийским пейзажем. Но хотелось зарыться в четыре одеяла и продолжать лицезреть сон, где губы на губах Айлиш, а ее теплота передается мне через касания. Билли была права: все, что произошло, не может быть ошибкой, потому что мы этого хотели; обе хотели. Конечно, от этих слов на душе становится на йоту спокойнее, поскольку ответственность теперь валится не на одни мои плечи (старшая всё-таки), а на наши. И корить себя за то, что не пересилила и не оттолкнула Айлиш, теперь буду не одна я, но и Пайрет себя за то, что все начала. С-справедливость.Перед тем, как облачиться во все чёрное, смотрю с минуту в зеркало и любуюсь тем, что оставил после себя мой ночной комочек нежности: пять на шее, три на левой и два на правой груди, возле зайчика, что набила вместе с Лией (в сердце кольнуло), и на внутренней стороне бедра, который расплылся незамысловатым пятном. Впору бы думать о том, как перед людьми в таком виде покажусь, но сейчас, нежно проводя от засоса к засосу ладонью, вспоминала Билли и её губы, которые пахли ягодами. ?Интересно, а сейчас тоже?? — Ловлю себя на мысли очень поздно, но все равно даю себе затрещину. Потому нехуй думать о том, о чем думать нельзя! Договор окончен. Новый день. Рабочие отношения. Айлиш в номере. И... стук в дверь. Блять, заказ в номер!Вспоминаю, что обещала выйти до того, как его принесут, и, быстро накинув чистые шорты и футболку с Блошем у воротника (подарок Айлиш, потому что ?ни одной нормально полностью тебя закрывающей одежды нет!?), выбегаю из ванной в тот момент, когда рука Билли ложится на ручку входной двери.— Иди, я сама открою. — Но... — Иди!Более не сопротивляясь, уходит в свою спальню и закрывает за собой дверь. Пытаюсь не обращать внимание на любопытные глазки мерзкого прыщавого официанта, бегающие по моей фиолетовой шее, быстрее перетаскивая блюда на столик рядом с диваном. Не глядя ему в лицо, даю пятьдесят австралийских долларов (они, вроде, дороже американских) и закрываю дверь, резко вдохнув; оказалось, что все то время, что бегала от столика к наполовину торчащей в номере тележке, я держала воздух в лёгких, дабы сконцентрироваться на его количестве, а не на страхе, что этот пацан подумает что-то не то про нас с Билли. Вернее то, но ему об этом знать не обязательно! Вдох-выдох, вдох-выдох... — Все в порядке? — Ага. — Ты бледнее простыни. Что-то случилось? — Ничего. Кроме того, что не успела спрятать шею, и он все видел.Получается грубо, и Айлиш это не нравится. Носик наморщился, а руки в неестественной для нее позе сомкнулись в замок за спиной. Понимаю, что ей неловко, поскольку в синяках виновата она, и каждое мое слово сейчас как лезвием по вене. — Блять, прости. Не хотела.— Ничего. Все нормально. Имеешь право.— Не имею. Никто не имеет право орать на другого человека, есть на то причина или нет. Просто я волнуюсь, кому бы он чего не сказал. Не хочу, чтобы твоя репутация была испорчена из-за меня. — Она и до этого была не особо белой. Так что все нормально. Билли села на край дивана и с лёгким тремором в руке стала поднимать металлический клош с близко стоящего к ней блюда. — Увау! — осталось сказать мне, потому что гора клубники, вишни и черники, красиво переливаясь в лучах слепящего из окна солнца, аппетитно смотрела прямо на меня. — Кахпхе, нравится? — Ага! Обожаю клубнику.Билли улыбнулась в момент, когда мой взгляд был на уровне ее губ. ?Да, обожаю?, — думалось мне, пока Айлиш, мелко кусая взятую самую верхнюю клубничку, не обратила на меня свое внимание. — Что? Я испачкалась? — Э... кхм... нет, все в порядке. Я просто задумалась. Билли неловко улыбнулась и открыла второй клош. Под ним была классическая английская яичница с беконом, тушеными помидорами, двумя тостами и длинными колбасками. — Это... — Тебе. Я вижу, что ты не наедаешься на одних овощах и фруктах. Поэтому... Сердце приятно сжалось. Боже, этот ребенок каждый раз преподносит новые сюрпризы! — Спасибо, но в договоре... — Моя одна сотая свободы. Поэтому ешь, пока горячее. Себе же Айлиш традиционно заказала миндальную кашу, куда забросила горстку черники и клубники. Ели молча. Натянуто. Билли постоянно смотрела на телефон, лежащий у нее под рукой. — Кто-то должен написать? — А? Указываю на телефон. Она легко пожимает плечами, тем самым говоря: ?Неважно?. И я больше ее не трогаю тупыми расспросами, тщетно пытаясь завести разговор. Впервые за долгое совместное жительство рядом с семьёй О'Коннелл наелась так, что желудок собирался взорваться. — У тебя мазь с собой? — Для синяков? — Ага. — Да. В рюкзаке. На всякий случай взяла. Тебе... нужна? — Указываю головой куда-то в район ее левой груди. — Долго ходить в одном худи ты не сможешь, закрывая все это... поэтому чем скорее избавишься от них, тем лучше. Сердце екает. Предательски зачесались глаза, потому что... обидно, что придется скрывать то, что хочется носить у всех на виду; придется избавиться от того, отчего хотелось избавиться как можно медленнее. ?Рабочие отношения. Трудовой договор. Одноразовый секс. Ты обязана не подставлять Айлиш!? — И только последняя мысль для меня самый точный аргумент, по которому каждый час шею буду покрывать этой липкой хуйней для заживления ран, а не пытаться оставить синяки подольше. — Хорошо, — и тянусь автоматически за последней клубникой. И как самый тупой романтический фильм с самым глупым сценарием — пальцы встречаются, и ток несётся по коже вверх, простреливая мозг навылет. — Эм, прости. Бери. — Да ладно. Я наелась. Тебе нужнее. — Я уже достаточно съела. — Тебе клубничный запах идёт больше. Осознаю, что сказала только тогда, когда слова содержанием долетели до Билли. Второй раз за завтрак поднимает на меня глаза. Пытается спрятать губы, а щеки заставить не пылать огнем. — Блять! Я идиотка. Не думаю, что говорю. Эм... блин. Короче... доедай, всю посуду оставь, я перед выходом попрошу ее забрать. Эм... я...прости. Сгорая от собственной тупости, несусь к себе в спальню. ?Черт, черт, черт! Боже! Идиотина, как ты могла такое ляпнуть?! Блять!!!? Серебристая упаковка блестит в руках, пока я пытаюсь совладать с ее механизмом открывания. Конечно, трясущимися руками хуй откроешь! Слышу позади себя шорох. В зеркале темным пятном с яркой зелёной макушкой отражается Билли, которая мнется в дверном проёме, неуверенная, что ей стоит заходить. — Ты чего? — Спрашиваю, не оборачиваясь. — Эм... просто... — Одна сотая свободы? — хотела пошутить, но получилось натянуто. Потому что за ожиданием положительного ответа не следила за интонацией. — Кхм... да нет. Забей. И Айлиш разворачивается, явно смущенная своим необдуманным поступком. Но настолько ли его можно считать необдуманным, если я, резко обернувшись, поступаю ещё тупее: зову ее.— Билли. — Что? — пытается сказать спокойно, но лёгкое дрожание в голосе выдает: волнуется не меньше меня. — Можешь мне помочь? Пожалуйста. Крупные глаза напротив становятся ещё шире от удивления. Ведёт странно головой, показывая, что не до конца поняла смысла моих слов.— Поможешь? — повторяю через неловкость. Идёт ко мне. Также медленно, что и ночью. Мелкой поступью худых ног. Не касаясь моей кожи рук, забирает полураскрытую упаковку, достает крем и с мгновение крутит в руках. — Точно?Сама не знаю. По-хорошему нужно прекратить двусмысленными фразами и жестами вводить в заблуждение себя и Пайрет, тем самым, наконец, придать одноразовому договору его одноразовость; но с другой безумно сильно крутит забить на всю эту ?правильность? и пойти за желанием, которое сейчас состояло в одном — чтобы Билли коснулась шеи и тех мест, что вчера кусала и зализывала нежно языком. Сажусь на уже второй день незаправленную кровать и смотрю глубоко ей в глаза. ?Точно?, — кричат те, и Айлиш действует. Вновь, как полтора часа назад, присаживается на колени, и, остановившись в миллиметре около моей шеи пальцами в мази, ещё раз спрашивает взглядом: ?Ты уверена???К черту правильность! Из-за этой правильности я вечно все теряю. Живём блять один раз, и хоть после реинкарнации за грехи быть мне червем, пускай: только пусть коснется так, как касалась вчера. Последний, сука, раз!?Слегка поднимаю голову, открывая больше участков шеи, и пытаюсь сладить с работой сердца, что стало биться быстрее. Прикосновение. Ненавязчивое, нежное, ласковое. А я тону. Все глубже и глубже, и нет дна у этой Марианской впадины, куда сама себя бросила, отдав упаковку с мазью Айлиш. Закрываю глаза и играю в котенка: подставляюсь больше и наглее, перестаю прятаться, как всегда делала, когда кто-то касался шеи, а отдаюсь нежным пальцам, что любовно и внимательно обходят каждый миллиметр синяков, задерживаясь на каждом несколько секунд. — Общение? — Можешь остановиться.А не хочется; не хочется чувствовать прохладу и пустоту в тех местах, к которым ночью и сейчас она прикасалась. И Билли это понимает, потому что с задержкой, но все же продолжает обход моей шеи, вновь, как в Лос-Анджелесе, заходя за кромку футболки.Тяжелый непроизвольный вздох. И касания прекращаются. Открываю глаза и вижу только макушку Билли, которая слишком внимательно закручивала тюбик с кремом. Встаёт и, положив упаковку на стол, без лишних слов уходит. — Спасибо, — шепчу, но в пустоту. Дверь спальни Айлиш с характерным хлопком закрывается. Бью себя ладонью по лбу, потому что нужно выходить из этого состояния желания. Общение. Общение! Общение!!! То, что произошло ночью — не ошибка, о которой мы должны жалеть. Но то, что произошло сейчас — оплошность; грубая и наглая оплошность. И почему одноразовые договоры не имеют свойство продлеваться? И почему я хочу его продлить?***К Сиднейской опере мы пришли уже ближе к закату, и хоть ноги гудели как после двухчасового концерта, но, поддерживаемая за локоть мамой, а за плечи Финном, шла дальше. Венера плелась где-то сзади, уже третий час подряд болтая с кем-то по телефону. Судя по тому, что говорила на русском, на том конце провода была ее подруга. — Боже, Билли, посмотри какой вид!А вид и вправду открывался шикарный: ?паруса? оперы разрезали розовые закатные, цвета маршмеллоу, облака, а в окнах отражался синий океан, выкрашенный в ту же палитру, что и небо над ним. И даже сиднейский мост, несмотря на громоздкую конструкцию, лёгкость вечера не портил: он гармонично вписывался в пустоту между двумя берегами, которые, собственно, и соединял, и серостью металла на фоне излишнего розового, на удивление, не выделялся. — Я сейчас... — Мам, не уходи далеко, пожалуйста. Тони, пригляни за ней. — Билли, я ненадолго. Только на память сфотографирую. Патрику покажу. — И тем не менее.Присела на лавочку под зоркий взгляд Филиппа и стала разминать ноги. Сука, опять сводит! Краем глаза наблюдаю за Венерой, что вдалеке, облокотившись на ограду, внимательно вглядывалась в даль, где ярким красками уже зажигались высотные здания. Черный ей совсем не к лицу, также как и безразмерное худи, которое она надела, чтобы спрятать шею от посторонних взглядов. Теперь жалею, что сорвалась в номере и убежала, но иначе не могла: этот томный вздох и моя ласка, на которую она велась, в тот момент точно были неправильными, поскольку нарушали все правила одноразового договора, главный из которых — его немедленное окончание с наступлением дня. Закрытые глаза и трепыхающие ресницы, чуть приоткрытые влажные губы... которые я могла поцеловать, если бы не сбежала. Нет, нельзя. Нельзя! Нужно скорее возвращаться в прежнее русло. Хотя как там говорят? В одну и ту же воду дважды не зайдешь? Так вот мы попробуем, сделаем невозможное: вернёмся к той точке, от которой ушли, плевав на всевозможные правила и аксиомы. Потому что надо!— Что с вами? Поднимаю испуганный взгляд на Финна, который устало откидывается на спинку скамьи, провожая глазами огромное розовое облако, из-за ветра быстро летящее на восток. — Что ты имеешь в виду? — За четыре часа прогулки ни разу словом не обменялись. Венера вообще на телефоне сидит все то время, что из гостиницы вышли. Что-то не так??Да, Финн, все не так. В корне неверно, потому что я переспала со своим собственным ассистентом. Отдала первую и важную ночь в руки той, с которой не собираюсь продолжать отношения!?— Все нормально. Обе просто не с той ноги встали. Не выспались. — Вот насчёт плохой ночи ты права. Это пиздец! Я убью Джози, Роба, Сьюзи и Чарли, и насрать, если трахались из них только двое. Стоны блять на весь этаж! Сердце в пятки. Блять... блять, блять, блять! — Ты слышала? Киваю головой, пытаясь сохранить спокойствие. По сути, они все были пьяны, могли забыть, кто с кем трахался и трахались ли они вообще в эту ночь, поэтому... стоит не волноваться, правда? — Венера изменила себе. Сменила имидж. Ты так на нее влияешь? — А с имиджем что не так? — С твоим все не в порядке, а вот с Венериным... огромное худи, джинсы, армейские сапоги. Где тонкая майка, прикрытая ?косухой?, и дранные шорты на задних карманах? А черные капронки? — Кахпхе, заглядываешься? — Просто внимательно выискиваю отличия Венеры до знакомства с тобой и после. — Зачем это тебе? — Потому что ты перестала мне доверять, сестрёнка. Резко оборачиваюсь и так громко начинаю ржать, что, кажется, на мимо проплывающем пароходе мой смех слышно. — В смысле? Мозги поплыли, Финн? — Нет. Просто нихуя у вас ненормально, а ты прикидываешься дурочкой и ничего не хочешь мне говорить. И в принципе стала что-то от меня скрывать, не договаривать. Такого никогда не было, Билли! — Значит это не твое дело. Сама со всем разберусь. И с Венерой тоже без третьей помощи обойдемся. — Все-таки что-то произошло? — Даже если и так, тебе какая разница? — Я твой старший брат, Билли, и все, что происходит в твоей жизни... — Нихуя тебя не касается.Резко подрываюсь и иду к Мэгги, что уже вовсю болтала с папой по facetime. Бесит, блять, бесит! Зачем лезть со своей заботой, когда она нахуй не нужна?! Блять!!! На полпути к маме решаюсь свернуть чуть влево; туда, где все ещё стоит Венера и провожает взглядом далеко уплывший пароход. Стоит коснуться ее локтя, и пара черных испуганных глаз врезаются в мои, просящие о помощи. Что-то быстро говорит в трубку на русском и убирает выключенный телефон в карман.— Ты чего? Все в порядке? — Да. Вернее, нет. Накинулась на Финна, если быть точнее. — За что? Он что-то заподозрил? — Ну... ночные стоны из нашего номера спихивает на соседний номер Роба... — Блин! — Финна больше интересует твоя смена имиджа, которая, собственно, уже Робом не прикроется. Венера опять упирается взглядом в океан под ногами и молчит. Долго, что-то раздумывая. — Думаешь, не поймет? — Нет. — Почему так категорически? — Потому что знаю его. Рабочие отношения не должны смешиваться с личной жизнью. Все строго.А на самом деле истинный ответ в слитой мною же фотке и договору, причина составления которого так и не была понятна Финну до сегодняшней ночи, о которой, конечно же, я и словом не обмолвлюсь. Потому что если скажу, то у Финна появится логичный повод (хоть и в корне неверный), под который он будет подгонять и мое прошлое поведение, и мое настоящее и мое будущее в отношении Венеры.— Логично. В стиле Финнеаса. Но он же твой брат. — И? — Брат, который защищает и прикрывает. Неужели не выслушает? — Сразу начнет с упреков. Даже не дослушает до конца. — Черт. Блин, это дерьмово! Тяжело вздыхаю и смотрю в ту же точку, куда вперился взгляд Венеры — на светлый кораблик, из труб которого валит клубами желтый пар. — Глупо было просить тебя о последней просьбе в номере. Прости, что смутила. В обычной манере пожимаю плечами. Люблю этот жест за его универсальность и информативность — миллион причин объясняется одними только ими.— Нужно это прекратить. Договор есть договор. — Да, ты права. — Рабочие отношения? — Думаешь, получится? — Стоит попробовать. Слегка улыбаюсь на забавный смех Венеры. Краем глаза замечаю движение — прозрачная ладонь девушки выставлена вперёд для рукопожатия. — Не жалеть о совершенном? Как всегда ебалом на грабли. Повторение — мать учения, блять! — Да. — То, что принято, нельзя считать ошибкой, потому что решено нами? — Да. — Если не можешь забыть, то лучше смириться? — ... да. Смотрю в последний раз в отсвечивающие теплым глаза Венеры и легонько пожимаю кончики ее хрупких пальцев. — Рабочие отношения, ассистент? — Рабочие отношения, работодатель.***Облегчение, потому что вместе смеемся над дурацкой шуткой, которую в Инстаграме прислала Зои; облегчение, потому что, хоть и с мелкими мурашками под тонной одежды, но все же можем касаться друг друга, чтобы обратить наше внимание на что-то; облегчение, потому что вновь принятый третий договор подписан ?женским? рукопожатием, и после него большинство мыслей ушли на второй план (но обещали вернуться в самое ближайшее время раздрая).Финнеас косо смотрит на сестру, и хоть Билли пытается не обращать внимание, но напряжённая спина и пальцы, крепко сжимающие телефон, говорят об обратном.— Так, выезжаем завтра в 8:30, чтобы ровно в 16:30 быть в Мельбурне. Финнеас, Билли, — брат с сестрой послушно одновременно подняли головы на пышущую энергией от переполняющих эмоциями от прогулки Мэгги, и оба устало продолжили слушать, — а вам быть бодрыми и выспавшимися. Поэтому сегодня никаких Игр Престолов, никаких Офисов и Бабадуков. Ровно в десять отбой! — Мам, так уже полдевятого. Пока дойдем... — Мать ослушаться нельзя! Вы ведь оба помните? И Билли с Финном послушно кивнули. С улыбкой на губах попросила Айлиш меня пропустить ?припудрить носик?, упустив, к сожалению, дальнейшие наставления Мэгги по поводу завтрашнего дня.В самом ближайшем от сиднейской оперы веганском кафе было хорошо все: от красиво поданных блюд до блеска вылизанных столиков и официантов в прелестных бабочках и фартуках. Но во всем хорошем есть хотя бы одна маленькая блешь, которая портит абсолютно весь фешенебельный вид, который открывался взору на первых порах; и этим пробелом был хоть и большой, но все же один туалет на все кафе.К своему огромному сожалению, найдя замок на двери сломанным и вообще держащимся на добром слове, несколько раз громко ругнулась, хотя искренне обещала Ане перестать употреблять мат. Но, блять, сейчас как бы без него никак. Конечно же, в таких условиях ?пудрить носик? перехотелось сразу же, но вот на минутку снять худи, под которым тело покрылось мокрой липкой испариной, я всё-таки решила. Слегка придерживая дверь одной рукой, другой, с одеждой на перевес, стала протирать горячее тело мокрой ладонью. — Блять! Стучаться не учили? Кто-то резко дёргает на себя дверь, отчего я по инерции лечу в сторону прохода, где стоит знакомая рыжая голова с ухоженной щетиной того же цвета. — Ой, блин, извини, я совсем забыл, что ты ушла до меня. Черт, на нервах... И пара голубых глаз остановила свой ход на мой шее , а именно на пяти бардово-красных засосах с четкой формой губ его младшей сестрёнки. — Блять, Финнеас.Закрываю перед его носом дверь только для того, чтобы быстро напялить худи на мокрое, но уже от воды, тело и тяжело перевести дыхание (потому что меня явно убьют или пара этих голубых глаз за дверью или пара других за столиком, которая пока ни о чем не догадывается).— Блять, что же я тебе такого сделала, жизнь? Долго не задерживаюсь, ведь перед смертью не надышишься, да? Тогда какой смысл прятаться? Открываю дверь и пытаюсь пройти мимо косо смотрящего Финна. — Передай Билли, что стены тонкие. И что кусать сильно столь нежную кожу опасно и необязательно. Хлопок, и Финнеаса нет. ?Блять! Он все знает?, — отправляю смс на номер Билли, и после оповещения об отправке все же несколько раз стучусь головой об стенку. ?За что ты меня наказываешь, жизнь??Не успеваю дойти до столика, как пара безумно тяжёлых и злющих глаз пронзают мое нутро насквозь. ?Чтобы прочувствовать счастье, нужно узнать горе?, — говорит в памяти мама, и я с ней соглашаюсь. Но это не приносит облегчения, поскольку хищник напротив уже смыкает зубы мертвой хваткой на моей глотке, и последнее, что даёт запомнить перед смертью — это бездонные голубые глаза уже не моего комочка нежности.