Новый договор (1/1)

Я просто устала. Устала видеть в ней особенное и не понимать, как это особенное расположить к себе. Да, мне хотелось с ней подружиться, и хоть я и совершила две самые роковые ошибки (нажала на те самые, о которых она говорила, больные точки), мысли о теплой дружбе никуда не ушли, а только сильнее сжали мое сердце и каждую ночь заставляли думать о глупо упущенном шансе, которого мне уже не вернуть. Я старалась ее понять, предвидеть следующий шаг, но, перед тем как упасть в больной сон, внимательно смотря в ее темные дуги, каждый из которых, ближе к зрачку, становился чернее, поняла, что мне не по силам прочесть хоть одну ее мысль; просто потому что их нет. Вернее они есть, но все спутаны как клубок шерсти, вдобавок потрёпанный кошкой, и нет конца нити, чтобы распутать. Ее мысли — это сплошь и рядом эмоции, которые сейчас Венера не могла собрать в одну картину; глаза кричали, но их крика никто не слышал. Даже сама она. Честнее будет сказать, что мы обе запутались. С тех пор, как Венера в моем доме, ни одной цельной мысли не капнуло чернилами на бумагу блокнота: только большие глаза и закорючки по всей белизне листа. Ничего. Финнеас вчера укоризненно смотрел на десяток с лишним испещренных фигурами страниц и, бросив блокнот на клавиатуру электронного пианино, крепко обнял меня и, внюхиваясь в каждую прядь моих волос, заключил.— Что с тобой происходит? А я не знаю, что со мной происходит. Мало того, что я перестала понимать свои же собственные желания, так теперь мне становилось за каждую из них стыдно, потому что, ненароком встречаясь с чуть зажившей шеей Венеры, я немедленно вспоминала кухню, ее трепещущие ресницы, кайф, который она получала от одних моих пальцев на своей нежной коже, и... моя последующая мечта касаться этого места губами. В первую ночь, которую я провела в полубреду из-за у горла сжимающей духоты, я неотрывно глядела на открытый под спутанными волосами островок голой кожи рядом с ухом, который манил сильнее, чем стучащий свежий ветер за окном. Конечно, то сообщение, которое я писала Финну перед тем, как сбежать в спальню перед приходом с заднего двора Венеры, я стерла и вместо него отправила короткое: ?Все в порядке?, хотя все в этих трёх словах было ложью; а правда крылась во мне, привставшей на локте и медленно приближавшейся к шее губами. Лишь ее резкий вздох смог меня остановить. В ту ночь до рассвета я просидела на крыльце дома, срывая травинки и в порыве злости разрывая их на мелкие части. Я правда устала. От глаз, оттенок которых менялся как кадры в кино — быстро, лихорадочно, хаотично; от голоса, который предательски срывался с нежности до грубости и обратно; от ладони, которая, боясь причинить боль, аккуратно ложилась на лоб все то время, пока перед приездом Финна я пыталась собрать себя во сне по кусочкам. В нем я, собственно, и сломалась. Я просто сдалась. Наверное, впервые. Потому что решила оставить ее в покое. Потому что решила оставить в покое себя. Потому что пожалела о своей афере. Да, я пожалела. Потому что из этой ?гениальной? идеи толком ничего не вышло, и, как говорил ранее Финн, я только сломала судьбы всем тем людям, которые были задействованы в создании и подписании договора. Венера не хотела становиться мне ни другом, ни напарником, ни просто единомышленником. Зато как работник она была хороша: выполняла все беспрекословно, делала даже сверх того, что от нее требовалось. Ещё одна причина того, почему я решила окончательно рассматривать ее как работника, перейти на, так называемые, рабочие отношения. Отработает 8 положенных месяцев и будет свободна, продолжит кичиться ею дальше. И уже теперь никто не будет кричать перед ее глазами ?по договору!?; все наконец встанет на свои места. Проснувшись, ледяным взглядом посмотрела на Венеру, которая, стоя у моей части кровати, меняла наволочку и пододеяльник. Теперь, установив пока только для себя рабочие отношения с той, что заботливо встряхивала мое одеяло, я перестала чувствовать тот трепет, что ранее испытывала, перед ее молочной кожей на шее или вину за моего мохнатого друга на ее трясущихся руках. Все по щелчку ушло. Потому что я сдалась. Я устала. Она хороший работник, но невозможный друг. И хотя желание Венеру целовать осталось, но теперь оно не выбивало перед моими глазами яркие, как от сварки, искры; теперь это желание как теплое воспоминание о человеке, которого ранее любил сердцем, а теперь лишь памятью и совместными снимками. ?Извини, но я устала. Договор есть договор. Рабочие отношения, в которые мы играли, теперь существуют?. Ее глаза, словив лёд моих, болезненно издали крик, который обычно издает раненый в сердце зверь, и мягкость сменилась непониманием и такой же холодностью. Пока Финн отчитывал меня за халатность, я нехотя наблюдала боковым зрением за сжимающимися и разжимающимися кулаками, которыми Венера хотела прописать по челюсти Финнеаса, стоило ему ещё яростнее начать шипеть на меня, но, опять невидящим взглядом смерив девушку, поставила ее на место: она подчинилась и опустила глаза в пол. Я видела обиду в ее глазах, когда отказалась от панкейков. Но после мысленного разговора с самою собой и, выставив прочную стену из ?рабочих отношений?, мне стало вдруг так тошно смотреть на нее и ее заботу, которая вдруг, сука, полезла изо всех щелей, что я решила лучше умереть с голоду, чем есть ее испеченные сладости. — Зря отказалась. Пиздец она вкусно печет! — Не вкуснее мамы. — Для мамы не вкуснее. Но между нами... — Ты хоть понимаешь,что только что продал мать за чужие панкейки? — Чего ты начинаешь? Любишь драмы навести. — Это у нас семейное. Доедая последний оладий, Финн с улыбкой добавил.— И хорошо, что не съела. Зато мне досталось. Я благодарила брата, что, видя в моей душе раздрай, а в глазах мелко проскальзывающую рябь на поверхности полного спокойствия, он не лез с расспросами. Просто целую ночь крепко обнимал, пытаясь, на правах старшего, забрать часть моих проблем себе, чтобы его маленькой сестрёнке как всегда жилось полегче. — Да что блять с тобой?! Она эту футболку пыталась отгладить полчаса, а ты просто, в жопу смяв, выбросила ее на пол. Блять, Билли! Не знаю, зачем, но мне казалось, что так правильно. Крича на Эбигейл, что она вновь не решила проблему с моим номером в отеле в Новой Зеландии, я задней мыслью решила, что вести себя также буду и с Венерой, потому что... потому что она мой работник, а со всеми ими я веду себя также, как с Эбигейл: не обмениваюсь любезностями, не улыбаюсь лишний раз, не подставляю плечи, чтобы на них сели. Они получают деньги за работу, и потому на полных правах я могу отыгрываться на каждом подчиненном мне человеке своими мелкими и не очень прихотями, которыми ранее терроризировала мать. Поэтому швырнула футболку, которую, на самом-то деле, и вправду хотела надеть в Индио, и запросила худи с Блошем, про которое, скорее всего, даже после концерта я не вспомню. Потому что рабочие отношения. Потому что такова я. — Это ее работа. Какая разница. Как думаешь, на bury a friend мне лучше уйти наверх или как в записи вниз? Финн, закатив глаза, уселся за рабочий стол и стал пробовать варианты, в конечном итоге пришедшие к варианту ?решим на месте и по ситуации?. ?Да, я сука, но уставшая и вымотавшаяся сука!? — Просто заключила для себя я, пока где-то в комнате девушка пыталась справиться с длиннющей футболкой. Я практически не смотрела в потухшие глаза Венеры, пока мы 20 числа, как обычно рано утром, добирались до Эмпайр Поло, где нас уже обещался ждать Мэт. Финн, уйдя полностью в переписку с Клаудией, не обращал внимание на тихий спор мамы с папой (сегодня он был за рулём!) на переднем ряду и наше с Венерой невидимое затяжное молчание, которое, к слову, длилось с вечера вчерашнего дня, когда новая футболка была поглажена и убрана в стопку вещей, которые я собиралась брать с собой на выступление. Венера не была обижена, но отчего-то рассеяна. Конечно, и для неё стало понятно, на какой уровень пришли наши отношения — на тот, с которого, собственно, мы и должны были начинать, но который, обе чего-то добиваясь, пропустили. Конечно (я совру, если для самой себя не признаю), меня больно кольнула ее приятная улыбка пришедшей вновь мне помогать собирать вещи Зои. Мило болтая о скором выходе новой картины Тарантино, обе в четыре руки складывали мою разбросанную по квартире косметику. — Она милая. — И? — Просто заключила. Не люблю Эбигейл. Слишком чопорная и скучная. Впрочем, как и вся твоя менеджмент-команда. А с Венерой хоть поболтать на разные темы можно. И работник с нее хороший. Это она твой ?фотограф на один вечер?? — Ага. — Та, которая опоздала на концерт? Мне мало верится. — Ну... это она. — Бля, Венера такая красивая. Ну вот хули кому-то везёт с внешностью, а кому-то нет. Даже обидно. — Завидуешь? — Если только тебе. Не каждый может довольствоваться такой красотой, а ты ее даже заставила на себя работать. Удивительная ты, Айлиш. — Ей одни комплименты... — Я тебя обожаю, Бельчонок. Мне так повезло с тобой. Не знаю с чего, но Зои расплакалась, крепко обнимая меня за талию. Я не могла не рассмеяться, легко потрепав макушку подруги. — Чего ты? Боже! Ты у меня такая сентиментальная. Прям зайка. В момент ?зайки? в комнату на секунду забежала Венера — положить найденную палетку бежевых теней, —и я увидела... ревность? Буквально мгновение — после девушка исчезла за дверью, но это явное мимолётное раздражение так и читалось в ее черных дужках. — Как тебе Зои? Не знаю зачем, просто устала молчать. Рабочие отношения рабочими отношениями, но простое общение между двумя людьми никто не отменял. Венера пожала плечами и, буквально на момент оторвавшись от окна, ответила моему безразличному взгляду.— Приятная. Интересная. Красивая. — Все? — Я не умею читать людей. Узнаю о них больше только после длительного общения, поэтому да — это все. И опять отвернулась. По сути, мне больше и ничего не нужно было. Взгляд ее серьезный, непроницаемый, как вода на глубине в километр. Ни злости или ненависти как раньше. Мой простой вопрос — ее простой ответ. И обе спокойны. Меня слегка трясло, поскольку температура, вчера вечером медленно поднимаясь, достигла небольшого пика сегодня, и я все сильнее куталась в футболку. Всем, кто был со мной рядом, было безумно жарко, и поэтому на средней мощности в машине работал кондиционер, от которого меня трясло ещё сильнее. — Замерзла? — шепотом спросила меня Венера так, чтобы даже Финн, сидящий в развалку на втором ряду, не услышал. — Слегка. — Черт! Так и думала, что стоило рюкзак оставить в салоне. Там твое худи. И Венера пробежалась глазами по салону в поисках того, что могло бы меня согреть. — Миссис О'Коннелл! — Да, Венер? — Что ты делаешь?! — Зло шепчу на девушку, пока та пытается сладить с ремнем безопасности, чтобы отстегнуться. — Если Вас не затруднит, Вы не могли бы ненадолго остановиться на обочине? Я просто замёрзла и... — Так давай мы убавим поток воздуха? К этому времени уже и Финн обернулся и, увидев настоящую причину, по которой нам нужно остановиться, закатил глаза и... — Мам, мы тогда задохнемся. Буквально на минуту, не больше. Просто с меня течет в семь ручьев даже при среднем потоке... — Патрик, останови. По времени все равно успеваем. И пока Венера побежала за рюкзаком к багажнику, я благодарно посмотрела брату в глаза. — Сочтемся, — указал на меня длинным пальцем и отвернулся. — Надевай, — подала мне Венера свой черный свободный свитшот, вновь отворачиваясь к окну. — Почему свой? — Потому что было бы подозрительно, если бы я надела твой худи, — и для виду Венера тоже накинула на плечи ещё одну свою минималистичную в украшениях кофту. Через минут десять меня разморило. Яркое солнце за тонированными стеклами, свитшот, что пах своей хозяйкой (лаванда теперь мой любимый запах) и наконец пришедшая теплота. Не знаю, почему не села в дорогу с Финном, как обычно это делала, если с нами ехал кто-то еще, но, на всех правах улегшись удобнее на мягких ногах Венеры, поняла, что приняла решение верное — ее бедра были нежнее, чем накаченные брата. Для меня это было обычным поведением: несмотря на чопорность (как правильно выразилась Зои) Эбигейл, я не раз устраивала свою уставшую после концерта голову на ее плече или облокачивалась, когда самой было лень держать тело, на Тони — нашего старшего охранника. Рабочие отношения для меня — это полная неподконтрольность моих действий и вседозволенность принятых мной решений. И как бы не ругала Мэгги, Патрик не стыдил, а Финн не смеялся — все равно продолжала так себя вести, потому что ?рабочие отношения и мне все можно?. Без всяких мыслей и лишних бурь нервов, как это было предыдущие четыре дня кряду, я мерно сопела на теплых и мягких бедрах Венеры, которые сегодня не были прикрыты черным капроном, как это бывало обычно. И сквозь сон почувствовала теплую ладонь девушки на своем горячем лбу. Через каждые пять минут аккуратно обливая руку питьевой водой, Венера подносила мокрые пальцы к щекам, лбу и шее в попытке сбить температуру. И срать, если это не особо помогало, зато ее длинные пальцы успокаивали, а вода на них приносила спокойствие. Рабочие отношения — это моя вседозволенность и неподконтрольность действий... только поэтому я разрешаю прикасаться Венере к своему телу. Потому что это мое решение, и ответственность за последствия несу я. ***Я опять видела на пару с бронзовой макушкой Мэттью черную фигуру теперь уже моего работника. Мэт, встретив нас у Эмпайра, хоть и смерил Венеру недовольным взглядом за прошлый конфуз в этом же концертном зале, но одновременно с этим похвалил качество сделанных ею снимков, коротко заключив: ?Посему в туре вместе со мной ты также будешь фотографировать?. Венера, конечно, опешила, но фотоаппарат в руки взяла охотно. Голова раскалывалась. Но выученные заводить народ ноги, а также уверенный в высоких нотах голос шли впереди моих мыслей, которые застряли на отметке в сто и один градус по Фаренгейту, и двигались заторможено, словно в темноте. Да, я боялась петь i love you. Боялась также провалиться с ней, как в прошлый раз, поэтому, словив на мини перерыве красную и мокрую от интенсивного бега по коридорам концертного зала Венеру, одним лишь взглядом и твердым словом: ?Хватит!?, заставила остановиться за кулисами, а фотоаппарат с яркими (в этом теперь на 100% я была уверена) снимками отдать не менее красному и разозленному моему поступку Мэттью. Я не готова была перекладывать всю вину за прошедший провал с i love you на Венеру, но отчего-то на душе стало спокойней, когда, поправив волосы и обтерев мокрой тряпкой горячее лицо, я уходила на сцену, а боковым зрением видела девушку, что послушно осталась досматривать мое выступление за кулисами. Несмотря на потряхивающее электрическим током тело, я допела всю программу и, уже как традиция в Индио, на бис исполнила bad guy. — Ребят, спасибо огромное, что сегодня были со мной. Черт, мне приятны ваши овации и крики! А можно громче? А ещё? Еще?! Да! Я люблю вас! Спасибо, Индиооооо!!! И, взяв меня за плечи, Финн, улыбаясь как придурок, стал тянуть шуточно меня вниз, кланяясь. Я ударила его вбок бедром, но послушно поклонилась, и яркие зеленые неоновые прядки, выбившиеся из маленьких пучков, налипли на мокрый лоб. Ещё долго фанаты звали меня назад на сцену, кричали: ?Мы любим тебя! Ты лучшая!?, долго ещё Финн за кулисами ржал, победоносно потряхивая кулаками над головой. — Вот можешь, когда захочешь! Это просто получилось... охуенно! Чарли! Личная ассистентка Финна подскочила, как воробушек на крошки хлеба, и, мило что-то начав щебетать в гуле все ещё кричащих поклонников и моей команды, подхватив его за локоть, увела в гримерку, которую в этот раз Финнеасу выделили отдельно от моей. — Я ошиблась. Переняв у меня мой выключенный микрофон и подав бутылку воды, в самое ухо сказала Венера. — О чем ты? — Я сказала позавчера, что ты споешь хуево сегодня. Я ошиблась. Ты молодец! — А...спасибо. — Пойдем в гримерку. Тебе нужно переодеться в сухое. И стеной идя сзади меня, довела до той самой маленькой комнаты, где неизменно на том же месте стоял диван с той самой маленькой подушкой на подлокотнике, и только одно лицо, встретившее меня здесь, сейчас светилось энергией и безграничной любовью. — Просто умничка! Мама обняла крепко и с минуту молча раскачивала меня мелко из стороны в сторону, как обычно она любила делать, когда ее сердце через край было наполнено гордостью и счастьем за детей. — А папа где? — Пошел к Финну. Попросил, чтобы я позвонила ему, когда ты переоденешься. Тогда придет. — Боится прийти не вовремя? И я засмеялась. Поспешное решение. ?Блять, моя голова!?— Эбигейл решила проблему с отелем. Правда... — Мам, я очень устала. Голова раскалывается. Пускай Эбигейл передаст всю информацию Венере. А завтра на свежую голову ее мне передадут. — Хорошо. Слушай, ты такая горячая... — Так прыгала как сумасшедшая. Вспотела. Кстати, Венер, где мое худи? Ты сказала... — Вот. И в мои руки легла теплая свежая одежда, от которой приятно пахло мятным кондиционером для белья и ежевикой — Венериным кремом для рук. — Ох, извините, что так резко подскочила! Миссис О'Коннелл, Билли, — и Чарли, ещё раз поприветствовав меня и маму, слегка помахала рукой Венере. — Мне нужен буквально один человек, чтобы помочь с концертной одеждой Финнеаса. — А он сам уже не в состоянии ее снять? Эта Чарли... больше от нее визга и писка, чем работы. И так всякий раз после каждого концерта: здесь помогите, там приберите, то не получается. Блять... — Он расхаживает по гримёрке и громко рассказывает о концерте мисс Сулевски. — Ну как всегда. Не удивлена. Мама пальцем поманила к себе Венеру, которая уже стала собирать вновь разбросанную по гримерке часть косметики в рюкзак. — Так, Венер, помоги Билли. У нее через минут пять откажут ноги, и она ничего уже не сможет ни снять, ни надеть... — Мам! — А я пойду этого неугомонного приводить в порядок. Эта любовь до гроба... скоро туда его и загонит. — Звучит как новая строчка к песне, — пошутила Чарли, одной ногой уже выбегавшая в коридор, и, хоть шутка была отстойней некуда, Венера уголками губ посмеялась, мимолётно ища глазами, куда впопыхах стилисты, коих уже и в помине не было, запихали тушь. — Вот и договорились. Венер, на тебе Билли. Очень на тебя надеюсь. — Конечно, миссис О'Коннелл. Не подведу, — почти пропела Венера перед тем, как искрящееся счастьем лицо Мэгги не исчезло за дверью. Я вернула во взгляд похуизм, но из-за ранее пережитого восторга, а теперь стойкой уверенности, что концерт прошел выше, чем на ?ура?, не могла придать всему лицу это выражение; и тем не менее сейчас это было не важно, потому что Венера смотрела на меня серьезно, с яркой красной строкой на лбу: ?Блять, пожалуйста, пойди мне навстречу!?— Выйди. — Нет. — Ты не поняла меня? Это мой приказ. — Я не могу ослушаться миссис О'Коннелл. Я должна быть здесь и помочь тебе переодеться. — Сейчас мне все равно, что сказала мама. Выйди. — Нет. И Венера сложила на груди руки, приняв твердое решение никуда не уходить. — Договор. — Насрать. Я уважаю твою мать больше, чем договор. Поступим так: я отвернусь, а ты переоденешься. Хорошо? Раз ты боишься показать свое тело... — Боюсь? Пффф... — Тогда к чему это все? — Никто из моих подчинённых не видел его. И ты, значит, тоже не увидишь. — Аааа, ясно. Тогда мой вариант все ещё может иметь силу. Я отвернусь, а ты переодевайся. Венера выудила из недр сумки мои штаны и кинула в руки. — Хорошая реакция. Вперёд! Хотелось ей что-то еще сказать, но устала. Мама была права: ноги налились свинцом и просто тянули все тело к полу, трясущиеся руки уже не слушались и не могли подцепить даже края футболки, а напряжённая спина Венеры, ждущая моего зова о помощи, будто своими отдельно живущими глазами смотрела пристально на меня. Ногу пронзила судорога и, крепко сжав поверхность стола, на котором сейчас кучей валялись и отцовские документы, и ключи от машины, и мои кольца, на всякий случай прихваченные с собой, я пыталась тихо справиться с болью, что стреляла не хуже, чем масло на сковороде. — Тебе помочь? — Нет, — сквозь зубы проговорила я. Венера на мой напряжённый голос повернулась и, точь-в-точь закатив глаза как Финн, подбежала ко мне. — У тебя блять судорога! Хули ты мне не скажешь? Конечно, проще... — Хватит мне ебать мозги, заебала! — сама удивилась своему голосу, который был максимально неестественным из-за до смерти нагруженных связок после выступления, но я просто..., — заебала на протяжении этих дней. Сука! Я не думала, что ты такая невыносимая. Я твой работодатель, ты работник. И слушаться и раздавать команды здесь могу только я. Так что слушай внимательно и запоминай: заткнись! Заткнись, потому что я больше не могу тебя слушать. Думала сдохну от переизбытка чувств на сцене под оры фанатов, но нет. Тут есть другая мозготрепательница! Я тебя бесила? Окей! Договорились! Только хватит меня отчитывать, как маленькую. Ты сказала, что не будешь смотреть. Сказала. Хули прибежала? Я сама без тебя справлюсь, а если нужна будет помощь, то позову. Не трогай меня! И, несмотря на температуру, эмоции, что сейчас встряхивали мое пытающееся уйти по другую сторону реальности сознание, я все же смогла всю ту злость и негодование, что копились во мне все четыре дня совместного с ней проживания, выплеснуть в ее до этого разгневанное не хуже моего лицо. Венера внимательно смотрела на меня снизу вверх, потому что уже успела присесть на колени и пыталась дотянуться до ноющей ноги, и в глазах ее читалась... вина? Просьба о прощении? ?Что за нахуй?!?— Ладно. Хорошо. Будь по-твоему. И Венера просто убрала руки. Просто ушла. Встав от меня подальше, ближе к другому концу комнаты, тихо сказала: — Я хочу просто расставить все точки над ?и?...— Прямо сейчас блять? Вот именно... — Да. Потому что здесь все началось. И началось неправильно. Прости. Прости, ладно? Совру, если скажу, что не трепала тебе специально нервы первые два дня... — Два дня? Ты мне их треплешь постоянно! — Я не могу продолжать разговаривать с тобой, потому что... — Ору? Кажется, мы поменялись теперь местами. Впервые за четыре дня. — Нет. Потому что я не могу смотреть, как ты мучаешься со своей ногой. Можно я тебе помогу? Давай я доведу тебя до дивана? — Мне не нужна твоя помощь! Ты глухая или тупая? Я сказала, что когда твоя помощь пригодится, тогда я ее у тебя и попрошу. Венера смотрела на меня жалостливо, но ни одной капли обиды не было в этих черных дужках бесстыжих глаз. Она все... впитывала в себя как губка. Все, что я кричала минуту назад в приступе гнева, Венера проглотила и приняла как должное. Будто все правильно и так все и нужно. — Блять! Прихрамывая, добралась до дивана и, сняв кроссовок, стала разминать ступню, которую свело просто нереально. Своим затылком я чувствовала немой вопрос Венеры: ?Можно помогу??, но упорно продолжала его не замечать. Я устала. И не только от концерта. А от всей этой недели в целом. Столько мыслей и нет ни одной, от которой можно было бы оттолкнуться и выплыть из этого свалившегося говна. Рабочие отношения — идеальный тип ведения общения, но даже сейчас, сука, что-то гложило. Меня нет (я уговаривала себя так думать), а вот Венеру... — Я же вижу, что ты хочешь что-то мне сказать, — более спокойно продолжила я. Боль немного отпустила, но под рукой я все равно чувствовала каменные от судороги мышцы. — Да. О трёх вещах, если быть точнее. — Даже о трёх. Боже, ты сама мерила мне температуру перед тем, как выпустить на сцену. Ты знаешь, что мне сейчас пиздец хуево... — Знаю. Но просто выслушай. Пожалуйста. Я махнула рукой в самом из понятных на планете жестов: ?Валяй!? Потому что заебалась. — Первое — договор. — Что тебя не устраивает? Хотя... скорее всего в целом его существование... — Нет, не... — Четвертый пункт? — Я уже привыкла к нему. Нет, не в нем проблема. В договоре не прописаны мои права. — Права... и что ты хочешь? — Хотя бы одну сотую процента свободы действия и решения. Неправильно делаешь. Ты давишь на мышцу в одной точке, а ее нужно разминать с разных. — Сама разберусь. Венера с болью смотрела на ногу и, подперев стену, стала сверлить в моем виске взглядом. — Почему ты так стремишься мне помочь? — Потому что привыкла помогать людям. И не могу иначе. Плюс это моя обязанность по договору. — Твоя обязанность по договору — выполнять все то, что я тебе скажу. Но ты каждый раз находишь причины, чтобы их не исполнить или исполнить, перед этим сделав шейк из моих нервов. — Если ты упадешь с лестницы в приступе Туретта, свернешь шею и умрёшь, то и чьи приказы мне исполнять? — Кахпхе, тебе как раз с этого и лучше. — Твоя смерть — худший из вариантов... — Да? А мне казалось, что ты только этого мне и желала первые два дня. Венера открыла рот и...закрыла. Видно было, что контраргумент у нее готов, но, вовремя спохватившись, девушка просто сомкнула крепко губы и вновь уставилась в пол. — Ничего не хочешь мне сказать? — Я ни разу не думала о несчастном случае, как идеальном способе избавиться от этой работы, на которую не собиралась устраиваться. Даже если издали казалось, что я только и думаю, как тебя прикончить, то это не так. Поверь, если бы я могла сейчас тебе сказать истинную причину своего поведения... — У тебя биполярное аффективное расстройство личности. С этим только к врачу. — Окей, поведений. Если бы могла, то сказала, но... я сама до конца не разобралась в своих... эмоциях, чтобы что-то говорить тебе. Кроме одного: прости. За мое поведение, выпады, ебанутую (хотя за это я уже просила, но лишним не будет), грубые слова — прости. — Это вторая причина разговора? — Да. Я устала просто в себе это все держать и... блять, Билли, просто я насрала тебе в душу, того не желая. Блять... просто... все очень запутано. Я...короче, я поняла, что выливать на невиновного человека свои проблемы нельзя. Но осознала это, когда они уже были на тебе. За это прости. — Долго же ты в себе это держала. Хотя думала, что никогда не дойдешь до этого. Венера пожала плечами и, вытащив из заднего кармана зажигалку, за каким-то хером повертела ее в руках, а потом опять убрала. Видимо, ей нечем было занять руки и мысли. — Когда разберёшься в себе... дай знать. — Тебе это интересно? — Грустно ухмыльнулась Венера. — Мне важно состояние каждого моего сотрудника. Так что, да. — Сотрудник. — Да, сотрудник. Тебя что-то не устраивает? Девушка опять пожала плечами и все без устали смотрела на мою ногу, которую, теперь уже реже, я продолжала массировать. — Честно, я хотела с тобой подружиться. — А потом перехотела? — Да, потом перехотела. Просто перегорело желание. Не хочу больше. Ты хороший работник, но... видимо, мы с тобой по знаку зодиака не подходим. — Ага. По китайскому гороскопу тоже не совпали. Я засмеялась, потому что... как-то легко стало. Венера коротко пустила нежную волну трели и после вновь затихла, чего-то выжидая. — Ты тоже прости меня за... — За паука не прощу. И на этом точка. А за шею... просто давай забудем. Пожалуйста. — Без проблем. Хотя проблемы были. Очень большие. Ведь шея никуда не ушла, также как и то утро. И мои губы на ней. — Мир?— Получается, что так. — Прекрасно. Мир, устоявшиеся рабочие отношения... — И договор. Я прикрыла глаза и тяжко вздохнула. Блять, только не сейчас... Голова кружилась, а кровь будто закипала. Температура поднималась ещё выше, хотя куда уж ей так высоко. Услышала шорох грубой ткани шорт рядом с собой. Венера нахально забрала мою ногу и, найдя волшебным образом сгусток скопления нервов, мягко стала массировать это место, сопровождая лёгкими требованиями, которые она хотела внести в качестве поправок в наш договор. — Как я уже говорила ранее, я хочу хотя бы одну сотую процента свободы действия и решений. А все остальные 99,9 процента остаются у тебя в качестве работодателя; того, на кого я работаю, чьи приказы выполняю и кого непосредственно слушаюсь. — Это, конечно, все интересно, кроме одного: вот у нас с тобой рабочие отношения, а ты позволяешь себе лезть в договор, который, по сути, твой работодатель и составил, то есть я. Вопрос: с фига ли я должна дать тебе эти права? — Я прошу их не просто так. После небольшого совместного с тобой проживания я поняла твою главную особенность, которая безумно бесит ближайшее окружение. — Это кого же? — Мэгги и Патрика. Судорога отпускала. Приходила лёгкость и сонливость на фоне гула в ушах и мигания перед глазами. Я просто отдалась во власть ее нежных, но крепких рук, и практически засыпала в позе сломанного в четверть человека. — И? — Твое желание быть самостоятельной. Это похвально, безусловно, за исключением одного: мы не отвечаем за наши организмы. — Не улавливаю смысла. Как одно у тебя вышло из другого? — Судорога — твоя главная проблема. Но вместо того, чтобы предоставить мне возможность облегчить или даже избавить тебя от этой боли, ты предпочитаешь хвататься в панике за стол и, закусив до крови губу, пытаться самостоятельно избавиться от нее. Я смотрела сквозь пелену, потому что нихуя в конец не понимала, что она от меня хочет. — Ты заставляешь уходить меня тогда, когда тебе больно. Только чтобы слабость я твою не видела. Как, собственно, и все вокруг. Ты легко избавляешься от помощи, не понимая, что от самолечения тебе может стать только хуже. — И что ты предлагаешь? — Отдать мне одну сотую процента свободы. Главным образом она будет заключаться в твоей реанимации. Я смогу помочь тебе в чрезвычайных ситуациях, и на это мне не нужно будет твое разрешение. Я коротко засмеялась и помотала отрицательно головой. — Нет. Не выйдет. — Билли... — Неа. По договору ты выполняешь все, что я тебе говорю. Поэтому... Я убрала свою уже работающую ногу с ее колен, тяжело встала и пошла за худи, которое оставила в той же куче, в которой валялись все родительские вещи. Металлический привкус на языке... ненавижу, потому что ничего хорошего металл никогда человеку в жизни не приносил. — Выйди, я переоденусь. — Билли... — Мы только помирились. Не заставляй ссориться с тобой заново. Венера, тяжело вздохнув, встала с дивана и направилась к выходу, что-то по пути соображая. Почти отворяя дверь, чтобы выйти в коридор, вдруг резко обернулась и сказала.— Бартер. — Что? — Бартер. Обмен. Я устало на нее посмотрела. Что же ещё такого придумали эти дьявольские глаза? — Ты и так по договору работаешь на меня. Тебе нечего обменивать. — На самом деле есть. Меняю одну сотую процента свободы по отношению к тебе на одну сотую процента свободы по отношению ко мне. — То есть? — Если вдруг ты сама для себя решишь, что должна мне помочь, то, несмотря на все мои выпады и выкрики против, сможешь остаться и сделать это. Я внимательно смотрела на Венеру, попутно вспоминая пункты договора, и осознала, что ни в одном месте не было сказано о моем влиянии на девушку. Она — мой личный помощник, но не более. С юридической точки зрения я вообще касаться ее не могу, в частности, если она сама того пожелает. Колесики крутились быстро, хотя голова обещала скоро покинуть чат. Тело не слушалось меня, руки тряслись, а губы дрожали. Мне было хреново, но принять столь важное решение нужно было сейчас. Я торопилась. ?Какие с тобой рабочие отношения, когда я тебе позволяю больше, чем кому-либо? Когда думаю над тем, что предлагаешь мне ты, хотя, будь на твоём месте Эбигейл, она давно бы уже была послана. Блять...?— И даже бумагу не будем подписывать?— Это новое правило основано на доверии. Ведь при отмене одного, соответственно, отменяется и второе. Согласна? Ее глаза сверкали. Безумно ярко. Или это просто вокруг все меркнет, только ее взгляд... Я заморгала быстро-быстро, пытаясь сбросить пелену. И перед тем, как сказать ей ?согласна?, оказалась в надёжных руках Венеры, которая, подняв меня, словно я ничего не весила, на воздух, понесла к дивану. — Не выключайся, слышишь? — Слышу. — Отлично. Пей воды. Вот так. Молодец. — Я спать хочу. Я очень сильно хочу спать... — Стой, подожди. Сейчас. Подними руки. Я уже не пыталась сопротивляться, хотя чувствовала ее случайно касавшихся моего оголенного тела длинных пальцев в области шеи и груди, когда она пыталась на почти вырубившуюся меня надеть худи, а после и штаны на ледяные ноги. Я не чувствовала абсолютно ничего, только изредка прохладу от воды, что катилась по горлу куда-то вниз, вниз, вниз... как в аквапарке. Сколько лет назад мы всей семьёй там были? Четыре? Пять? Ничего не помню. Как в толще воды. А ведь я боюсь глубины также сильно, как Венера боится пауков. Венера... рабочие отношения, договор... проценты. Завтра обязательно все встанет на свои места, а сейчас это просто слова и звуки, склеенные на подкорке в единый пласт недоинформации, которую ещё только предстоит обработать до конечного варианта. Ее глаза — последнее, что я видела перед тем, как отрубиться в самый из странных снов моей жизни. Странный, потому что я смотрела видеоролик на своем ноутбуке с самой же собой и Венерой, которая, прогибаясь подо мной в пояснице, протяжно стонала мое имя, а в ответ я ехидно отвечала: ?Рабочие отношения?. Все закончилось багровым засосом на шее Венеры и ее глазами, из которых тонкой нитью бежали слезы. ***?Почему блять так получается?! Сука, даже когда не хочу, все равно приношу вред и боль! Блять!!!?Крик в моей голове усиливался постепенно. Не видеть, что Билли плохо, подобно идиотизму, а я видимо идиотка, потому что вместо того, чтобы наплевать на все договоры мира (подписанные или нет) и побежать помогать Айлиш, стояла и все торговалась, с трепетом ожидая ее согласия. Но согласия не было. В последний момент, когда Билли, пытаясь ухватиться за край стола, стала падать без сил, я поймала ее и, перехватив под коленными чашечками и шеей, понесла ее к дивану, где Айлиш, пытаясь совладать с губами, шептала ?согласна?. Облегчение? Хер там! Пыталась откачать подручными средствами, вливая воду по рту в горящий внутри организм и опрыскивая снаружи на пылающую кожу. — Я спать хочу. Я очень сильно хочу спать... Что-то говоря ей бездумное в ответ, пыталась совладать с футболкой, а после с худи, которые были в три раза больше самой хозяйки вещи. С шортами оказалась проблема меньше, поскольку Билли, уже вконец отрубившаяся, не пыталась неловкими движениями мне помочь. И только тогда, когда штаны были надеты, помчалась звонить Мэгги, которая знала телефон медперсонала, всегда находившийся в поездке вместе с Айлиш. Насрать, что Пайрет будет орать на меня завтра за то, что я рассказала о ее состоянии Мэгги с Патриком. Насрать. Но, стоя вместе с семьёй О'Коннелл рядом с Билли и врачом, который приводил ее в чувство, я, на удивление, не ощущала на себе гневного взгляда Финнеаса рядом. Он понимающе сжал мое плечо и не менее понимающе посмотрел в мои глаза, говоря: ?Ты поступила верно. Не переживай, я прикрою тебя!?— Орви и усталость. Второе пройдет уже к завтрашнему утру, когда Билли отоспится, а болезнь будем лечить. Все в порядке, Мэг. А ещё завтра нам всем троим с лихвой влетит от Мэгги. Она итак уже косо смотрит на рыжую макушку сына, который, после ухода врача, присел рядом с Билли и лбом своим прислонился к ее. — Команда ещё разъедется не скоро. Нужно собрать все инструменты, аппаратуру, уложить это. — Тогда я останусь, а вы вчетвером езжайте домой. Это будет глупостью, если вы сейчас с больной Биллс останетесь здесь на руках. — О ее состоянии, которое длится третий день, я с вами со всеми поговорю. И с этой ?спящей красавицей? тоже. Мэгги зло схватила рюкзак дочери и, не дожидаясь Патрика, который сразу после жены схватил большую дорожную сумку со всеми остальными приблудами Айлиш, пошел догонять жену. — Мама злая. — Оно и понятно. Скрыть болезнь — это серьезно. Особенно от матери. — Слушай, у меня к тебе просьба будет. Сможешь сделать? Я подошла ближе к Финнеасу и, не оторвав от милой мордашки Пайрет ни разу взгляда, сделала кивок головой, показав, что слушаю. — Не дай маме кричать на Бильку с самого утра. Когда Мэгги злая, она границ вообще не видит. Я не смогу завтра прям с утра подъехать, поскольку сам поздно только вернусь... — А... — Мэт подвезёт. Мы примерно в одном районе живём. — Хорошо. — Обычно мы все вместе после концерта, собрав вещи и с командой на память сделав снимок, собираемся по машинам и едем дальше, но... сегодня без Биллс. — Это я виновата. Тихо продолжила. Долго вглядываясь в прозрачные веки Айлиш с чуть подтертой тушью на кончиках ресниц, вспоминала весь этот долгий разговор перед обмороком и задавала себе только один вопрос: ?Чего тебе так не имелось?? Наверное, наличие ее и себя в этом месте. Потому что ведь правда наша работа началась отсюда, после шедшая только по пизде. Вечером 19, ночуя без нее под левым боком, я осознала, что, хоть мне и спокойно с этими рабочими отношениями, а все равно что-то грызет внутри; это оказался перфекционизм, который даже в отношениях хочет все расставить правильно и аккуратно. Но почему сейчас? Почему сейчас, когда Билли плохо? После концерта? Неужели вся эта романтизация ?здесь все началось — здесь все и закончится? стоила белых пятен по лицу девочки? — В чем? — Начала выяснять отношения не вовремя. — Билли начала их не вовремя, так что тут нет твоей вины. Пришли хоть к чему-то? — С минутной паузой спросил Финн. — Да. Пришли. Теперь в наших рабочих отношениях мир, а ещё мы слегка успели переделать договор. — Это круто, конечно. Телефон Финнеаса засветился в кармане его джинс; ?Мамочка?. — Да? Да, сейчас. Я помогу донести Билли. Идём. Они по мелочи уложились, осталось нашу главную катастрофу... — Я ее донесу. Иди помогай ребятам. — Да ладно, чего ты... — Я сегодня большую часть времени гоняла балду, пока вы отыгрывали на сцене. Ты сам устал, так что чем меньше сейчас приложишь усилий, тем больше останется на завтра защищать сестру. — Спасибо, конечно, но... — Я на себе таскала тяжести, в два раза превышающие мой собственный вес. Тем более Билли я уже носила. Безумно лёгкая. — Точно сможешь донести? — Конечно. И, подхватив Айлиш, как до этого полчаса назад, под ноги и шею, прижала сильнее к себе и, не без помощи Финна, конечно, донесла до развилки, одна из которых вела к рабочему выходу из здания (где и стояла машина), а другая на сцену, куда, поцеловав сестрёнку на прощание и поблагодарив меня, умчался Финн. Билли, как котенок жмется к батарее в холодные вечера, сжималась сильнее в моих руках в комок и, спрятав нос в вороте моей футболки, мирно спала, лишь иногда дергаясь. — А... — Финнеас помогает команде. Он сам бледный и уставший, поэтому чем быстрее они все уложат по фургонам, тем быстрее он доберется домой. Более мне не задавали лишних вопросов. Мэгги, спрятавшись в одеяле на переднем сидении, более не разговаривала со мной, а Патрик молча смотрел вдаль, лишь изредка что-то бубня себе под нос. Сегодня за вечер я потеряла и приобрела несколько важных вещей в своей жизни: потеряла доверие Мэгги, из-за чего мне хочется плакать больше, чем из-за четвертого пункта договора, впрочем, с помощью которого я и познакомилась с этой милой женщиной; я приобрела доверительный статус и уважение в глазах Финнеаса, а также Патрика, который помогал мне уложить Айлиш на заднее сидение машины, кротко посмотрев в мои глаза перед тем, как закрыть дверь; и, наконец, буквально на миг я ?подписала? мир с Айлиш, которая, спрятавшись лицом в складках футболки в районе живота, тихонько посапывала на моих коленях. Подперев голову кулаком, я задремала, и в этом полудрёме за небывалое количество времени наконец увидела что-то, детально далеко не похожее на образ Лии, который приходил мучить чувствами далее меня по ночам; у этой фигурки голубые глаза и на контрасте черные волосы, у корней светящиеся кислым зелёным. Тихое i love you Айлиш звучало по радио в машине, но мне казалось, что эта фигура поет колыбельную в моем же сне, чтобы завлечь и поцеловать. Потому что губы у этой фигуры безумно влажные и до чёртиков красивые.