Лучше поздно, чем никогда (1/1)

Приехать пораньше — значит приехать за четыре часа до концерта. Нетяжёлыми математическими подсчетами я вывела, что: в 7 часов концерт; быть там 7-4= в 3; автобус от Лос-Анджелеса до Индио едет плюс-минус три часа, то есть в 12 утра мне нужно быть уже на остановке; дойти до нее, приготовить аппаратуру, приготовиться самой (хотя бы встать) — еще три часа. В целом, часов в 8, по хорошему, мне нужно проснуться. Завести будильник — я завела ещё 12 числа, когда заполняла эту дурацкую присланную Мэттью анкету в директе, поняв ещё больше, что дело мое, при плохом раскладе, будет точно не в мою пользу. Все было чересчур серьезно, муторно и стрёмно. Получив адрес места проведения концерта, точные указания, куда, как, в чем пройти, что говорить охране, за кем следовать, я со спокойной душой откинулась на спинку дивана. — Сдохнуть можно! И с минуту поматерившись, с облегченной душой поплелась в ванную отмывать с себя вечер 11 числа, а также корить за то, что вновь взяла на свои плечи непосильную для них работу. — Тааак, аппаратура сложена, вещи приготовлены. Вхух, хоть бы завтра все не по одному месту. Укрылась одеялом с головой, не заметив, что провод от зарядки так и не был подключен к садящемуся телефону. ***Совсем недолгие прощания с Патриком и большие возни с багажом. ?Это в фургон не лезет, это лишнее, а это вообще как могло попасть в машину? — накануне отъезда мы подняли на уши, как минимум, полрайона. Больше всего в поездках я ненавидела сборы: все ругаются, мечутся из угла в угол, не зная и вспоминая, что было взято из аппаратуры и одежды, а что нет. Где-то к середине этого мракобесия обычно я сливалась, уходила к себе в комнату, запиралась и просто пялилась в одну точку на потолке. Этот вечер стал не исключением. Мы должны были выехать в дорогу уже как полтора часа назад, но Финнеас в фургоне начал кричать, что потерял очередную примочку для гитары и без нее никуда не поедет, хоть тур отменяйте. По мне — идеальный расклад, но мама, для верности накричав на Патрика, на Джимми, что по доброте душевной согласился нас везти в Индио вместо отца, на Зои, что пришла помочь мне в сборах, помчалась искать эту мелкую вещицу, собрав вечно путающиеся волосы в пучок. Даже с лестницы на меня попало. — Билли, помоги брату найти медиатор! — Он другой не может взять? У него их дохера! — Не выражаться в доме! И нет, он не может. Если бы мог, уже бы уехали. Джимми, что ты стоишь? Ищи, ищи! У Клаудии дома ты не мог оставить? Я зарылась в подушку, послав всех и вся. Больше фанатов мне мила тишина, которой сейчас очень не хватает! Все мельтешат друг перед другом, топчутся на одном месте. А где-то под холодильником лежит этот заветный матово-черный медиатор, который, скорее всего, накануне вечером мы закинули случайно, когда с песен перешли к баловству и щекотке. Может (и я этого не отрицаю) я Ванга, ну или просто сука — но медиатор после двух часов поисков нашелся именно под тем самым холодильником, куда мы и правда его закинули вечером. Я нервно засмеялась, когда Финнеас, чертыхаясь, бережно убрал медиатор в чехол, а после исчез в темноте фургона; потому что для меня с его минутным исчезновением перед глазами исчез и весь мир. ?Пора в дорогу?, — мамины слова, как по больному сердцу морской водой. Отчего-то все черты вокруг перестали быть чертами, а фигуры расплылись в кляксы: отец смешался с мамой в объятьях, Финнеас присоединился к ним. Они махали кому-то, наверное мне, но вместо того, чтобы идти навстречу, я наблюдала, как за картиной Кандинского — цвет, цвет, цвет... ничего более цвета. Я чувствовала, что расплачусь, но, опять не знаю почему, была уверена, что не сделаю этого. В трансе я ничего не могла сделать. Но все же заставила насильно пойти моим ногам навстречу к огромному комку объятий, куда уже приписалась и Зои. — Все будет хорошо! Мы вместе, а значит, непобедимы. Билли, Финнеас — вы наша гордость. Мы всегда будем с вами. Мама расплакалась, папа подозрительно шмыгнул носом, Финнеас улыбнулся, Зои грустно смотрела куда-то меж наших соприкоснувшихся плеч, а я... как всегда: засмеялась, высунула язык, стала всех щекотать. — Конечно, будет хорошо. Мы едем или будем слюни-сопли пускать? — Фу, Билли! Только ты так можешь! Все перевелось в смех и ржач. Патрик уже не горевал, что с нами в тур не поедет, Зои тихо пощелкивала затвором семейной ?мыльницы? где-то из-за угла, Джимми, перекрестившись, уже исчез в темноте лобового стекла, Мэг и Финнеас ещё раз проверяли содержимое фургона, а я...затуманенный взгляд и одни кляксы повсюду, одни черты, один цвет. Дерьмово начнется тур. Дерьмово! ***— Дерьмо! До концерта оставалось полчаса, а ее все не было. Впрочем, почему меня так это волнует? Ну, не будет фоток с этого концерта, будут со следующего — не все ли равно? И все же меня трясло. И трясло по одной лишь причине — все было идеально, но до этой самой минуты: аппаратура настроена, народ орет во всю мое имя в зале, свет софитов льется отовсюду, даже в гримёрку попадает. На мне огромная футболка и шорты от Гуччи, кроссовки на три размера больше моего родного, любимые кольца приятно тянут вниз пальцы. Все идеально. Кроме одного (из-за чего меня, собственно, потряхивало) — нет ссаного фотографа. Я злилась и понимала, что конец концерту. И, пытаясь сохранить спокойствие внешне, я больше распылилась внутри. Незаметно для всех я вытирала под носом капельки пота, потому что гримерка — маленькая душная комнатушка — была полна народу, и каждый здесь решал собственную проблему, несмотря на патовость ситуации. Финнеасу приспичило именно сейчас обсуждать с Клаудией покупку новой мебели в его кабинет, который она любезно отвела в своем огроменном доме; Дэнни отстукивал ритм bad guy, так как она идет первая и именно ей нужно было завести народ и, так сказать, начать тур на высокой ноте; Мэг пыталась найти где-нибудь бутылку обыкновенной минеральной воды без газа, которая, как этот фотограф, провалилась сквозь землю; и только Эбигейл — наш главный пиар-менеджер — занималась проблемой номер один: ?Где блять эта ссаная фотографирша??Я засмеялась с придуманного ею слова, а после стала переваривать его, катать на языке, пробуя на вкус: — Фотографирша, фотографирша, фотографирша... Эбигейл была краснее всех, мокрее всех, злее всех. Она кричала на тех, кто входил или выходил из гримерки, срывала пары ненависти на рацию, что не затыкаясь орала у нее под ухом, а также делала все, чтобы не встречаться со мной взглядом. Хотя, собственно, все сейчас только и делали, что занимались ?левыми? делами, лишь бы не натыкаться на меня, потому что, как бы мне не было похер, как бы похуистически я не накатывала на палец длинный локон волос, как бы не улыбалась, все видели, что минута — и я взорвусь; а вместе со мной взорвется и все, что находится рядом, а концерт, соответственно, либо пройдет хуево, либо его не будет совсем. — А без фотографа никак? Эбигейл, как рыба на суше, выпучила глаза и, открыв рот, тут же его закрыла. Финнеас, прикрыв ладонью телефон и отведя его чуть в сторону, прошептал: — Нет. Не можем. И далее стал твердить, что бежевая мебель гораздо лучше светлой как минимум тем, что практичней — легче отмывается. — Тогда какого черта его все ещё нет? — Я выясняю... — А выяснить с утра никак было? Позвонить, написать, съездить к ней в конце концов?! Какого черта сейчас страдает мой концерт?! — Клаудия, я перезвоню. — Или мне одной это надо?! Я понимаю, конечно, что на плакатах только мое имя высвеченно, фанаты орут только мое имя, но деньги, заработанные после моих же, мать его, концертов, я делю между всеми нами! И я не беру в расчет мою семью и музыкантов — они работают, получают свою долю. Но одного мне не понять никак — почему вы, дорогие, в прямом смысле этого слова, менеджеры не смогли решить одну лишь маленькую, никчемную, лёгкую проблемку — доставить сюда вовремя этого сраного фотографа?!?!Эбигейл, опустив вниз глаза, пыталась что-то проговорить мне, но, делая вид, что совсем ее не слышу, я подскочила к ней и стала во лбу своим профессиональным, отточенным годами тяжёлым взглядом сверлить у нее дырку. — Я не знаю. — Ну, если не знаешь ты, то тогда и нам точно не знать. Вывод: со своей работой, как минимум сегодня, ты не справилась. После она даже не думала мне сопротивляться: просто отвернулась к зеркалу и стала набирать номер за номером, все что-то выясняя и разбираясь, но было понятно — если фотограф и приедет, то только на часть концерта. И, к сожалению, не на первую. — Хватит отсиживаться, как крысы по норам. Она не приедет. Концерт начинать надо в любом случае— с ней или без нее. Одним движением поправив футболку и волосы, я взяла со стола микрофон и направилась к выходу на сцену. Краем глаза я видела, что Мэгги в волнении сжимает и разжимает наконец-то найденную бутылку воды. Перед ней единственной мне было стыдно за свой выпад: я не хотела пугать ее своей раскрасневшейся рожей и налитыми красным глазными яблоками. Я видела, что напугала ее, но подойти и успокоить — сейчас вверх моих сил. Я вымотана, хотя концерт ещё даже не начался. Сзади, все ещё постукивая на ходу палочками, бежал Дэнни, а Финнеас все пытался ухватить меня за плечо, чтобы приостановить, обнять и хоть немного успокоить. Но о каком спокойствии может идти речь? Если я сейчас же не выйду на сцену, сейчас же не отпою его, то просто расплачусь от бессилия — концерт ещё не начался, а перед глазами все плывет и я просто готова свернуться калачиком прямо на полу коридора и протяжно, как в детстве, когда игрушку не купили, выть. На глазах выступили слезы и, в попытке их незаметно вытереть, я случайно стукнулась с кем-то в коридоре локтем. Не знаю точно, кто это был, но тонкая фигура была вся в черном, и голову к низу тянула объемная бандура. Не готова отвечать точно, но, кажется, это был мой сегодняшний фотограф. ***Я благодарила лишь себя за то, что моя ленивая жопа потрудилась вчера сложить всю аппаратуру в рюкзак, потому что, как Моисей по утрам вставал с первыми рассветным лучами, так и я встала сегодня не под зов будильника, а под слепящее в глаза солнце. Было бы, конечно, великолепно, разбуди оно меня в 8, как и следовало, но кому, как не мне, знать, что значит полная жопа. Пффф, я и лёгкий путь — совершенно несовместимые вещи. И вот уже я бегаю по квартире, натягивая на себя футболку и шорты, а в глазах все прыгают цифры на плите: ?12:13?. Впору материться, а не могу — даже на мат нет времени, уже докатились и до такого. Ясное дело, что автобус до Индио не ходит через каждые пять минут, а интервал его ходки ровно час. Выбежав из дома без двадцати час я стала успокаивать себя лишь только одним фактом — опаздываю ровно на 60 минут, не больше и не меньше. Битком автобус и, конечно, места сидячего мне не досталось. Пока я ехала первую треть пути, обтирая лоб и выемку под носом внешней стороной ладони, думала о том, что зря надела черную футболку, ОЧЕНЬ ЗРЯ. Хоть она и была сплетена из наитончайщих нитей слюны паука, но грудь и живот, в миг ставшие мокрыми, словили продавцов этой футболки на вранье. Вторую треть пути, привыкнув к тому, что ткань, несмотря на должную, по природе своей свободу, облепила все изгибы моего тела, я стала жадно поглощать глазами воду у девушки, что стояла практически рядом со мной, и никак не могла напиться. Третью часть пути, когда автобус наглухо застрял в пробке, я стала мысленно орать на себя сначала за то, что проспала и даже не успела накраситься, хотя уже через минуту благодарила саму же себя, что, хвала небесам, не успела сделать этот опрометчивый поступок в такую-то жару, а после вновь продолжила орать, что вообще согласилась на всю эту авантюру и повелась на 2000 баксов, как на лёгкую добычу. Опаздывала я конкретно! Гугл-карта показывала всю линию дороги до клуба Эмпайр Поло, где и была остановка автобуса, полностью красной, изредка с просветами жёлтого на светофорах. Меня захватила паника, когда на часах уже показывало без четверти пять, до конечной цели по плану оставалось буквально полчаса, а Гугл твердил полтора. Волнение захватило большинство пассажиров автобуса, на многих из которых на меня глядела девушка с полностью белыми зрачками, сидящая на кровати. Только почти подъезжая я поняла почему — фанаты, концерт, Билли Айлиш, все дела. Под самый конец пути я почувствовала слабость во всех частях тела. Желудок заунывно заныл, твердя, что ел последний раз больше двух суток назад, в горле пересохло, и я неотрывно до остановки смотрела на воду, что плескалась в рюкзачке у девушки, которая через каждые пять минут поглядывала на наручные часы. В голове загудело, а в глазах потемнело — жара в этой железной коробке стояла невыносимая, кондиционер просто не справлялся с работой, а люди, инстинктивно, стали дышать чаще. Я положила голову на руку, которой держалась за поручень. ?Дыши, приводи себя в чувство! Ещё в обморок грохнись, вот будет номер! Супер просто! Дыши?. И вот на часах десять минут седьмого — автобус плавно открыл двери, через которые неумолимо повалил народ как сидячий, так и до этого стоячий. Я знала, что на вдыхать-выдыхать у меня времени совершенно нет, поэтому, взяв последние силы в руки, понеслась туда, куда сейчас галопом мчалась большая часть народа — к большому светлому зданию в центре парка, в котором в ярких и все ещё горячих лучах солнца загорали молодые люди и гуляли по лужайке семьи по три-четыре человека. Заходить мне нужно было с черного входа. Отличить его от парадного не стоило больших усилий; а вот убедить охранника, что перед ним именно Венера Реслер, а не привидение, которое сейчас богу ноги откинет, была задачей не из лёгких. — Венера Реслер? Я удивилась, что охранник с первого раза произнес мою трудновыговариваемую фамилию, но, уложив пятерней спутавшиеся волосы должным образом и одновременно смахнув лишние мысли, прошептала: — Да. — Нам не присылали на Вас удостоверение. — Поищите лучше, пожалуйста. Должна быть от прежнего фотографа певицы... — Девушка, поймите, я не работаю на Билли Айлиш. Меня поставили сюда охранять территорию клуба, что я и делаю. Удостоверение на Вас нет. Пропустить внутрь, соответственно, я не могу. — Да Вы издеваетесь? — Таковы правила. — У всех правила, а мне выкручивайся. Ещё и проспала, идиотка. То есть, никакие более доказательства того, что я фотограф сегодняшнего концерта, не действуют? — Только удостоверение. В мой расплавленный мозг тонкой ниточкой вполз номер Мэттью, который позавчера меня чуть до ручки не довел. Я быстро набрала его и только на 10 гудок на той линии подняли трубку: — Алло? — Мэттью, меня не пускают на территорию клуба. Говорят, что на меня нет удостоверения. — Как не впускают? То есть... Вы что, только приехали? Его голос вмиг стал жёстким и грубым, в моих ушах ещё долго потом звенел его ?вы что, только приехали??— Да, к сожалению, так получилось. Но дело не в этом — на меня нет пропуска. Я не могу попасть внутрь. Концерт через полчаса. — Твою мать!.. И короткие гудки. В моей голове представилось, как он сейчас сам садится в машину и со своей острой язвой буквально за пять минут преодолевает то расстояние, которое я еле-еле смогла преодолеть за 5 часов. Рация на поясе охранника зашипела и отрывками вынеслось примерно: — Реслер пропустить. Удостоверение на нее не было сделано. Оказавшись внутри яркого здания с множеством толкающихся друг об друга людей, орущих и вывозящих что-то за пределы сцены, я не сразу нашла коридор, по которому мне нужно было идти. Достаточно ловко на ходу я управилась с фотоаппаратом, который одной рукой достала из рюкзака, а второй, одновременно, убрала телефон. По плану Мэта я шла правильно — цветная стрелка на стене темного коридора указывала прямиком к гримёрке певицы. На середине пути он разделялся — одна часть, по которой я продолжала идти, вела в комнату, где сейчас должна сидеть Айлиш, а другая вела на сцену. На часах без десяти — как всегда в последний вагон! Воодушевившись, побежала вперёд по коридору, не слыша, что навстречу мне несутся несколько таких пар ног. Поворот — и локтем я столкнулась с маленькой хрупкой девушкой, с волосами цвета воронова крыла и ?вырви глаз?. Буквально на секунду наши взгляды столкнулись, и я мгновенно осознала для себя три вещи: только что прошла на сцену Билли Айлиш; ее день не слаще моего; и этот день испортила ей я. ***Злость на фотографа пошла мне на пользу — я на полную катушку завела зал одним только bad guy, хотя впереди еще почти два часа концерта. Кивки одобрения от Финнеаса, его редкие, но бьющие в цель потрепывания по плечу дали о себе знать — негативная энергетика перелилась мне в ноги, что сами, не спрашивая одобрения у хозяйки, прыгали и ещё больше заводили толпу. Плюс ко всему ещё и страх прошел: рев поклонников, от которого я вечно пряталась, был теперь моим ревом, который за час до начала концерта накрыл меня волной и держал в водяном пузыре до выхода на сцену, до первых мотивов плохого парня, до первого ?ДА?. Иногда глаза улавливали черную тень худющей (она вообще ест?) девушки с фотоаппаратом. Как бы она не была виновата передо мной и командой, но управлялась сейчас со своей работой не хуже, чем я со своей: она удачно перебегала с одной локации на другую: то за сценой щелкает, то вот уже перед защитной оградой бегает. Все щелкает, щелкает и щелкает. Может, конечно, она работала здесь раньше, потому что уж очень ловко и оперативно разобралась, откуда и куда здесь выходят маленькие коридорчики, в какой момент лучше уйти за сцену и начать снимать там, а в какой слегка высунуть объектив и словить момент, когда Финнеас треплет меня по голове; не знаю. Но, в любом случае, появлялась она всегда точно тогда, когда представлялся отличный случай для снимка. Bury a friend — середина концерта. Яркая песня, яркие локации, яркая я. Неутолимая жажда мести за потраченные нервы взяла вверх: мне безумно хотелось посмотреть этой Венере в глаза, что подняла на уши всю мою команду, а теперь бесстыдно на ?отлично? справлялась со своей задачей. Вот теперь она бегает рядом с фанатами, что тянут руки ко мне, не замечая даже, что некоторые из них задевают фотографа. "Думала, я прощу тебя? Если бы. Сейчас или никогда!" На припеве, будто невзначай, я подошла ближе к ограде и стала тянуть руки к фанатам. Схватить мою ладонь они не могли, но своими посбивали все волосы фотографа в разные стороны. Я думала, что вот сейчас вместо объектива покажутся два черных глаза (как были указаны в анкете), но нет — Венера упорно делала снимки, и что-то мне подсказывает, что все они до одного будут удачными. ?Ну, раз не получается увидеть твоё лицо, тогда хоть фотографию моих злющих на тебя глаз сделай?, — и отняв чуть от губ микрофон, посмотрела прямо в объектив. Это будет лучший снимок за концерт, и теперь мой пылающий взгляд будет припечатан только к ее профилю в Инстаграме, если только она сама не захочет отречься от него. Подпрыгнула и помчалась вглубь сцены. С каждой секундой, как песня мчалась стремительно к концу, фанаты все чаще скандировали мое имя, рев увеличивался с геометрической прогрессией и накатывал как волна. Все больше, мощнее, тяжелее. Но на этот раз я была вместе с ней. — When We All Fall Asleep, Where Do We Go? Как всегда на высокой ноте. Срывая голос, лечу к толпе. Все кричат, протягивая руки, кто-то даже плачет от счастья. Я вся мокрая, но довольная и счастливая. Тянусь за водой около колонки и краем глаза замечаю что-то неладное. По толпе пошел странный говор, будто ветер колышет траву под ногами. Маленькие волны сменились бурной одной. — Что-то случилось? — Говорю в микрофон, но фанаты невнятно отвечают мне. Я ничего не понимаю, кроме одного — легче посмотреть самой. Подбегаю к краю сцены и вглядываюсь в даль. Дело нечистое — понимаю сразу. Но проблему нахожу со второй попытки — только когда один из охранников наклоняется вниз, чтобы кого-то поднять. Девочка я не глупая, и сразу сообразила, что фанат, перевесевшись через ограду, при любом раскладе не смог бы упасть на другую ее сторону — его бы поддержали спереди охрана или рядом стоящие поклонники. Только у одной был вариант здесь потерять силу притяжения и упасть. Прыгаю со сцены вниз, прямо перед шумящей толпой. Им насрать, что человеку стало плохо просто потому, что сейчас они видят меня — цель, удовлетворять которую они сегодня пришли. Тянут руки, даже успевают коснуться кончиков моих волос, пока я не спряталась за спинами двух амбалов. Вблизи она кажется совсем ребенком, хотя по анкете старше меня на семь лет. Безумно нездорового цвета кожа, острые скулы так и разрезают лицо на тонкие ломтики, темные со светлыми пятнами на концах пряди слиплись на лбу, а на шее крупные капли пота. Сухие потрескавшиеся губы говорили только об обезвоживании, а впалый живот под задернутым краем полностью мокрой футболки — о голодании. — Эй, слышишь! Мне не хватало жертв на моём концерте. Эй, Венера! Ты слышишь меня? Я сняла тяжёлый фотоаппарат с ее шеи и приподняла верхнюю часть туловища, положив его к себе на колени. Стала легонько бить ее по щекам, пытаясь вытащить из этого нездорового сна. Финнеас появился как всегда вовремя. Толпа завизжала ещё сильнее и потянулась к нему, а его рука с бутылкой воды ко мне. — Приведи ее хотя бы на минуту в чувство, а после ее унесут отсюда. — Куда? — Закричала я. — Это важно? Вообще нет, но... после концерта мне бы хотелось удостовериться, что с ней все в порядке. Хотя, собственно, почему меня должно волновать ее состояние? Всего лишь фотограф. Ещё и на вечер. Я влила осторожно в её чуть приоткрытый рот немного воды, и она закашлялась. Затрепыхали ее ресницы, и, наконец, я увидела эти бесстыжие черные глаза, в которых зрачок сливался с радужкой. Венера долго смотрела на меня, пытаясь что-то выговорить сухими губами под рев толпы, но я наклонилась над ее ухом и проговорила. — Все будет хорошо. Тебя унесут в мою гримёрку. Не волнуйся. Все будет хорошо. Последнее, что она прошептала: ?Спасибо?, после чего девушка была передана в руки одного из охранников, а мне пришлось продолжать концерт. Но i love you получилась в этот раз ни к черту, потому что я пыталась понять, почему не хочу злиться на эту девушку с фотоаппаратом, а перед глазами моими скачет темнота ее глаз.