Часть 49 (1/1)

Даже я пришел раньше, думал Хуайсан, обмахиваясь веером. Даже я. Закрылся веером и зевнул, поглядел увлажнившимися глазами на Лань Ванцзи. Тот напряг лицо, челюсти его раздались, а глаза сузились. Он качнул головой, а потом все-таки прикрылся рукавом и зевнул как следует. Хуайсан подумал: ну прости. Тоже лег много позже, чем тебе привычно, оставался со мною до самой густой ночи, а встал, как требуется от Гусу Лань, на рассвете. Я-то хоть застал несколько часов сна утром, хотя можно было бы пожертвовать и ими, времени мало, труда еще много, но было после ухода Лань Ванцзи так сладко и томно, что захотелось прилечь и помечтать. О нем и о братьях Цзян, и что у них было, и что будет у нас с Лань Ванцзи. Наверняка ничуть не хуже.И то я пришел раньше, думал Хуайсан, глядя, как прибывают ученики разной степени бодрости. Они с Лань Ванцзи прибыли первыми, стали близко к дверям и, пока никого еще не было, переглядывались. На занятиях-то уже не бросишь нежного взгляда, точнее, Лань Ванцзи не увидит его. Хочется ли ему обернуться? Я бы вертелся, если бы сидел ближе к столу учителя, а Лань Ванцзи – позади меня.Будут ли оборачиваться друг на друга теперь Цзяни?Придут ли они вообще? Все уже собрались, и солнце в том положении, в каком встречает учителя. – Что-то наши друзья совсем не торопятся, – пробормотал Хуайсан.– Мгм.– Надеюсь, не дошло до смертоубийства! Они точно не дрались?– Не сражение. Не упражнение. Постояли, потом ушли.– Но не дрались ли они потом?! – прошептал Хуайсан с лишь мало наигранным страхом. Огляделся. Собранье в белых ученических ханьфу поглядывало на них. Хуайсан прикрылся веером, привстал на цыпочки, Лань Ванцзи тут же наклонился к нему, и Хуайсан прошептал: – Должны ли мы что-то предпринять?Лань Ванцзи помолчал. Поглядел на него. Сказал:– Мгм. Нужно изобрести жест для ?я не знаю?, чтобы ему было легче, подумал Хуайсан. Я-то могу заявить это почти с гордостью, а ханьгуан-цзюнь не станет выкрикивать такое направо и налево, вместно ли ему чего-либо не знать? С не знающего не спросят, думал Хуайсан, схлопнув веер и постукивая им по ладони, но не знающий останется один на один с тревогою и бессилием, ведь что ты можешь сделать, если понятия не имеешь, что происходит? Только беспокоиться. Вдруг правда что-то случилось? Вдруг они рассорились… Чем я могу помочь в этом случае? Наверняка чем-то. Цзян Ваньинь должен потерпеть, он учинил над нами свое миротворчество, теперь же пусть примет сам. Если что-то, конечно, случилось. Может быть, я все выдумываю. Может быть, у них все было точно так, как мы с Лань Ванцзи обрисовали. И тогда… и тогда они как будто избавились от споров навечно. Наоборот, когда показываешь друг другу уязвимые свои места, а нет ситуации уязвимее, чем когда ты обнажен и признаешься в желаниях, о которых никому раньше не говорил, легче всего получить душевную рану. Случайную, но любимые и ранят случайно. Или в ответ. У них это так привычно, они не чураются не бережных слов, и если ничего не переменилось, даже когда они пали друг другу в объятия… Что, выбирать нам стороны? Одного успокаивать, или обоих, но чтоб другой не узнал? Откуда я знаю, куда они пали, подумал Хуайсан. Ничего я не знаю. Не хочу знать, ничего еще даже не произошло толком, а я уже весь извелся, да не о своих бедах, а о выдуманных, быть может, и чужих. Никогда такого не бывало, и я не желал начинать! Последнее дело – принимать близко к сердцу чужие перипетии, потому что скоро, чего доброго, потянет в них участвовать, а это столько лишних забот. Хуайсан потопал сапогом. Похлопал веером по бедру. Подумал: уже поздно, и я волнуюсь, и если в этом состоит дружба, в том, чтоб голова у тебя была занята не только веерами, но и какими-то еще людьми и их переделками, то… То что, подумал Хуайсан. Вернуть все назад, туда, где им не было до меня дела, потому что они не были знакомы – со мною, а только с той моею стороной, какую я показывал им, чтоб они взяли меня к себе и развлекались, насмехаясь, обучая и распуская перья? И где я уж точно не размышлял с волнением, как они провели вечер, как провели, так и прекрасно, лишь бы мне не пришлось в связи с этим что-то делать. И не запрещал себе думать о том, что подходит день расставания, потому что эта мысль способна отравить оставшиеся дни печалью.Не возвращается ничего назад, да я бы и не желал, думал Хуайсан. Пожалуй, это как с чувственными наслаждениями. Он покосился на Лань Ванцзи. Тот глядел вперед, сквозь бубнящую утреннюю толпу. Прекрасный профиль с носом-луковкой. Нисколько не портит, подумал Хуайсан. Улыбнулся и тихо вздохнул, плечи расслабились и тяжело повисли рукава.Хуайсан встряхнулся и тоже стал глядеть туда, откуда должен был явиться учитель. Подумал старательно: это как с тайными встречами влюбленных. По-настоящему понимаешь их прелесть, только войдя в соответственный возраст и начав заниматься подобным сам. И прелесть дружбы открываешь тоже, только когда появляются люди, с которыми добровольно хочешь проводить время, не считая его потерянным, и которые хотят тебя видеть. Тебе есть дело до них и им, кажется, до тебя. Этого мне хотел дагэ, когда говорил мне найти компанию, а не сидеть целый день над листом? Этого хотел цзэу-цзюнь брату?Слишком много, конечно, работы, подумал Хуайсан размеренно. Прелесть дружбы! Больше похоже на многотрудность дружбы. А ведь я так и знал, что так и будет. Это как с дао. Надеюсь, хватит у меня ума стоять на своем и в руки его не брать. Хуайсан раскрыл веер и принялся обмахиваться.Да где же они. Если не явятся на урок, то – что? Спросить у Цзян Яньли? Да вон она, оглядывается тоже. Не стоит, пожалуй, тревожить ее лишнего, наверняка это с нее спрашивают, когда они куда-то пропадают. Если бы они ругались, то ругались бы громко, и соратники Лань Ванцзи, даже если он сам был занят, услышали бы и пресекли нарушенье покоя. А Лань Ванцзи узнал бы об этом и рассказал мне.И я бы не гадал сейчас. Как дагэ живет вдали от цзэу-цзюня? Как цзэу-цзюнь живет вдали от него? Как они переживают ночные охоты друг друга, не зная наверняка и немедленно, как они окончились? Им хотя бы не тревожна их тревога, а мне моя – очень, думал Хуайсан, похлопывая веером по поясу. Неужели так и будет теперь? Ладно сегодняшняя ночь после таких лакомых видений, которые Лань Ванцзи мне передал. А потом? Ночные охоты, крупные споры, у них все-таки своеобразные характеры, словно специально созданные, чтобы выводить друг друга из себя. И я не буду с ними рядом и не буду знать немедленно, чем все окончилось. Мало мне было дагэ и его предприятий. Дружба – воистину, сладкое, но и терпкое на пробу вино! Полезное, но страшное заклятье. Страшное тем, что входит внутрь тела и ума, и тело и ум теперь разделены: так и быть, одна часть остается с тобою, готовая для твоих совершений, но другие – с другими людьми. И ладно еще это родственник или… Хуайсан покосился на Лань Ванцзи. Подумал: любимый.Раскрыл веер и сунул его между ними, обрубив нить взгляда. Потом закрылся и от нет-нет, да и поглядывавших учеников. Вздохнул. Подумал: я просто не спал большую часть ночи, и потому раздерган, и все мне кажется таким большим. Они просто опоздали. Что бы ни было, все у них там в пределах цивилизованного.И они наверняка не метались так, размышляя о нас с Лань Ванцзи. Интересно, что они размышляли о нас с Лань Ванцзи? Думают ли они, что мы уже… успели? Хуайсан замахал веером на согревшееся от стояния вдали от ветра лицо. Волновались ли они, чтобы мы не поссорились? Цзян Ваньинь волновался, деятельно и с пользою. Ну ладно. Тогда и мне можно. Если мне придется их мирить, то что я скажу? Потому что Лань Ванцзи, наверное, не скажет ничего. Или что обижать друг друга запрещено правилами. Он весьма чуток и готов подсказать, как делать не нужно, не раз уже он это делал, но не похоже, чтобы он захотел начать тактичный и некороткий разговор о любовных отношениях, если таковой потребуется.Почему я думаю, что они поссорились?– Я думаю, что они поссорились, – шепнул Хуайсан Лань Ванцзи. Поднял на него глаза. Лань Ванцзи покосился, медленно вытянул веер из-за пояса и изобразил знак вопроса. Хуайсан сказал: – Я не знаю, почему. Потому, наверное, что боюсь, что они поссорились. Я представляю всякие ужасы про ночные охоты и просто так не потому, что точно знаю, что они произойдут, а потому, что боюсь, что они произойдут. Если ты понимаешь, о чем я.– Они не ссорились, – сказал Лань Ванцзи вполголоса.– Сначала! А потом? Мы этого не знаем. Незнание страшно утомляет, потому что заставляет мысли брести в темные дали!Лань Ванцзи показал веером: все в порядке.Откуда ты знаешь, подумал Хуайсан.Откуда я знаю, что у нас с тобою все будет в порядке после той самой ночи, когда все решится? То есть, не все, кое-что решилось и до того, но откроется новое, что каждый мужчина должен открыть с любимым мужчиной, и чего я не избегну, и не хочу избегать, потому что избегать – показывать Лань Ванцзи нелюбовь, а это совсем не то, что я хочу, чтобы он видел, когда на меня смотрит.Хуайсан прерывисто выдохнул. Подумал: все будет хорошо, он что-нибудь придумает, ханьгуан-цзюнь решителен, что за прекрасное качество. Я вот решительно избегаю, это тоже замечательная черта. Но не сейчас. Не в любви.– Идут, – сказал Лань Ванцзи. Подобрался.Хуайсан выпрямился, даже подпрыгнул. И в самом деле, среди голов показались головы, раздались возмущенные оклики, и на подходе к ступенькам показались орудующие локтями и плечами двое. Запыхавшиеся, мятые, а около ушей, под носом и у края волос влажно, будто они только что умылись и утерлись совсем небрежно. Волосы прибраны заколками, но тут и там торчат узлы.– Успели, – сказал Вэй Усянь и сложил руки на груди, и они тут же заходили от тяжелого дыхания. – Вот так и нужно приходить, а не как вы, кукуете тут без дела, как будто понравитесь за это учителю. Нэ-сюн, что за отличницкое поведение? Вот влияние ханьгуан-цзюня на тебя! Я не одобряю.– Откуда ты знаешь, рано ли я пришел, – сказал Хуайсан, – тебя же здесь не было. Может, я явился незадолго до тебя.– Все, что раньше меня – это необоснованно рано, – сказал Вэй Усянь. Хлопнул по груди. – Только этот господин приходит вовремя.А Цзян Ваньинь ничего не говорил, только утирал ладонью под ушами и поправлял ханьфу. Отряхивал рукава, одергивал их, расправляя складки, но складки оставались, как будто он лежал на одеждах всю ночь, не позаботившись их из-под себя достать. Вроде бы, не ругаются, и синяков на лицах не видно. Вроде бы, не убегают друг от друга по разные стороны двора. Хорошо. Хуайсан улыбнулся сам себе. Подумал: но если не было ссоры, то что же – было? Он открыл было рот спросить, почему молодые господа так припозднились, необычно даже для себя, но тут белое собранье расступилось перед учителем, и Хуайсан отошел в сторону и поклонился, и проследовал за Лань Ванцзи в дом. Стоя у стола, поклонился еще раз и принялся усаживаться. Впереди сел Цзян Ваньинь, поддернул пояс, долго укладывал рукава. А сбоку все никак не мог устроиться Вэй Усянь, переминался над скамеечкой, и, держась за стол, осторожно все-таки на нее опустился. Выпустил из зубов закушенную губу, взялся за края скамеечки, оперся и приподнялся, и аккуратно уселся снова.Хуайсан подумал: вот как. Прикрылся веером до глаз и, дождавшись, пока Вэй Усянь на него посмотрит, подмигнул.Подумал: когда что-то такое про кого-то подозреваешь, а еще лучше – наверное знаешь, сложно удержаться. Не буду винить цзэу-цзюня, что его распирало совершить это со мною. Хуайсан подмигнул еще раз и кивнул.Вэй Усянь пялился на него без выражения, глаза пустые, как иссохший пруд в поместье обедневшей семьи. Словно он после бессонной ночи не понимает, что происходит вокруг. Видит, но до ума картины эти не доходят. А что же такое происходило ночью, что ты и лишился сна, и неловко теперь сесть?Учитель заговорил, и Хуайсан сел, как положено, чтобы не сердить Лань Ванцзи. Лань Ванцзи смотрел по обыкновению вперед, держа прямую спину. Хуайсан расправил плечи тоже.Подумал: будет ли по мне все видно? Так, что заметит весь учебный дом. Как я сажусь, как встаю, как и куда гляжу. И что будет? Что сейчас происходит с Вэй Усянем, на него глядят? Будто бы нет. И не шушукаются, и не смеются… не видят? Я бы шушукался, если бы было, с кем. С Лань Ванцзи, без его драгоценного подарка в виде новостей я бы и не догадался, что такое, а подумал, что братья Цзян проспали, потому что Вэй Усянь влип штанами в патоку, и всю ночь они отдирали покров от прикрываемого.Нет, не подумал бы. Не после сидения у костра и особенно сердитого Цзян Ваньиня. Как раз после ночи в обнимку сердитого. Но! Лань Ванцзи все равно лучший собеседник, теперь я точно знаю, что ему интересно и самому, раз так распирало, что не смог носить новость в себе хотя бы до утра.Ты совершенно живой и совершенно сродственный мне и любому молодому господину, которому учением иссушило голову, подумал Хуайсан спине Лань Ванцзи. Раньше я этого не видал, потому что ты не показываешь незнакомым. А теперь приятно знать.Лань Цижень, прохаживаясь вдоль столов, разъяснял, что есть гармония, к какой нужно стремиться каждому заклинателю, ученики писали, и Хуайсан вспомнил, что и ему неплохо бы писать, и схватился за кисть.Вэй Усянь скомкал бумажный обрывок и запустил в помятую спину Цзян Ваньиня впереди.Цзян Ваньинь долго ничего не делал, но потом все же пошарил за собою, не оборачиваясь, прибрал комок. Хуайсан тихо хмыкнул. Цзян Ваньинь сидел прямо и, в отличие от Вэй Усяня, по скамеечке не ерзал, и ханьфу на заду не поправлял. То ли терпит, то ли ему не требуется. Может быть, все было примерно так, как в нашей с Лань Ванцзи истории, и тогда великую честь первой любви отдал один, а принял второй, и они не менялись ролями. А мы с Лань Ванцзи будем меняться? Если он этого ожидает, то мне придется, и что тогда? Я не умею, я не дагэ, чтоб лечь сверху на молодого господина Лань, притиснуть его к постели и целовать лопатки, а потом подняться и его поднять за собою, схватив за бока так, что в коже словно остаются лунки, как в песочном тесте. Стать на колени и насадить его на себя. Хуайсан повел плечами, отлепляя ханьфу от спины, замахал на лицо и шею сильнее. Подумал: я так не умею и не смогу, но если Лань Ванцзи решил, что только так и следует? Сначала он меня, допустим, ладно, я потерплю, если он будет все делать, держать, как дагэ, и направлять одно в другое, как дагэ, а я не стану извиваться так, как цзэу-цзюнь, и мы как-нибудь совместимся… Но что, если мне придется быть отважным заклинателем для моей толстобедрой благодарной спасенной? Сильнейший отдает, слабейший принимает, а я слабейший, в этом никаких сомнений, подумал Хуайсан.Слабейший ли Вэй Усянь? Нет. Менее знатный, конечно, но зато – старший, а старший, как известно, должен бы сам постараться. Но постарались над ним, и хотел бы он это скрыть – не переминался бы с ягодицы на ягодицу, как после смертельной печати в страшном лесу под горой-тушечницей. Я тоже стану переминаться, не удержусь? Можно было бы удержаться, Вэй Усянь бы так не делал, наверное… По мне тоже все станет видно?Но ведь есть какое-то общее чувство, думал Хуайсан, покусывая кисть и поглядывая на Вэй Усяня, который, высунув кончик языка, старательно что-то малевал на очередном обрывке. Почему-то мы с Лань Ванцзи придумали нашим героям именно такое взаиморасположение, и никакое иное. Что придумывали братья Цзян, глядя на нас? Кто-то родился для того, чтобы принимать в себя, а кто-то – чтобы хватать молодого господина Лань за бедра и дергать к себе, и держать, когда он пытается упасть обратно на постель, и падает ведь – грудью, а зад остается задран высоко, белый, как снег.Я – точно не таков, подумал Хуайсан, напрягши ноги под столом, чтобы что-то такое провернуть. Родился я таким или сделался, нося веер вместо дао, как дать это понять Лань Ванцзи? Или он чувствует? Должно же это как-то чувствоваться. Но если он захочет – я откажу ему?Спросить бы у Вэй Усяня и у Цзян Ваньиня! По свежему как раз. Как они договорились? Решили ли они заранее? Что толку в опыте, если не делишься им с друзьями? Хуайсан насупился. Вэй Усянь швырнул еще одну записку. Цзян Ваньинь дернул лопатками.Вэй Усянь почесал шею через волосы, отбросил их и почесал еще, прижал пальцы ниже и позади уха, ближе к плечу. Отнял. Поддернул ворот.Но Хуайсан успел заметить красный круглый след зубов.Переглотнул, напряг бедра еще пуще, задышал ртом. Подумал: хорошо. Хорошо. Я буду вопить, если Лань Ванцзи решит кусаться, но для них – хорошо. Озорники. Хуайсан подмигнул и в третий раз, но Вэй Усянь не видал.Хуайсан вытянул из тетради промокательный листок и быстро начертал на нем тучку, а из тучки на условно обозначенную землю шел дождик. Хуайсан сложил, сложил еще раз, потом развернул обратно, смял и скомкал, потому что сложенный не полетит, а смятый еще как. Дождался, пока учитель пройдет, и кинул Вэй Усяню. Тот поднял не сразу, все глядел в спину Цзян Ваньиня и качал в пальцах кисть. Хуайсан тихо позвал. Ткнул пальцем в комок. Вэй Усянь поднял, развернул без интереса. Поглядел на Хуайсана, поднял брови, сделал непонимающий рот. Хуайсан поднял брови тоже и расширил глаза: ну как? Это вы? Похоже? Оскорбишься? Если ты не посчитал оскорбительным рисовать меня с Лань Ванцзи в самой смутительной позе, то и мои намеки изволь переварить. Тем более, они много изящнее, я не пожалел сил выразиться иносказательно. Вэй Усянь сунул зарисовку в рукав и больше ничего не отвечал ни устным, ни написанным словом, ни даже жестом. Хуайсан надул губы. Подумал: мы были вашим достоянием, и вы теперь – наше. А вы как полагали. Прибежали неприбранные, будто развлекались до самого утра, а теперь в кусты?Они тоже будут лезть к нам, когда после нашего соединения все по нам с Лань Ванцзи будет видно?Вэй Усянь и так уже лезет, записка и разговоры. Не жалеет.Не потому, может, что ему охота нас позлить, а потому, что удержу нет, как интересно, подумал Хуайсан. Поглядел на Вэй Усяня, который сунул кисть под нос, подпер верхней губой и качал теперь движеньем рта. Ты не желаешь нас обидеть, возможно, просто нужно все знать, а не знаешь – потыкать завесу молчания прутом догадок. Я свои не говорю вслух, вот и все различие.Учитель прошел вдоль первого ряда в сторону столов Цзинь, и Лань Ванцзи вдруг оглянулся. Хуайсан тут же выпрямился, помахал ему. Поглядел распахнутыми глазами на Цзян Ваньиня, на Вэй Усяня, закрылся веером и пожал плечами. Подумал: не хватает нам ?не знаю?, кто бы мог подумать, что этот знак я придумаю не в первую очередь.Лань Ванцзи сел прямо, учитель как раз пошел назад, вещая о самопознании и том, что приводит оно часто не к тем открытиям, как многие надеются, но даже в таком случае не стоит оставлять попыток честно себя разглядеть.Вэй Усянь швырнул очередную записку. Лань Цижень на него прикрикнул. Мусоришь! Подбери! И сядь прямо! Отошел даже к столу за линейкой.То ли мне снова кажется, подумал Хуайсан, то ли у старика образовалось к нам больше терпения под конец. Может, его освежает ветер скорого будущего, в котором мы окончили обучение и оставили его в покое. Лань Цижень взял линейку и ходил теперь с нею, но Вэй Усяня лупцевать не спешил, хотя Вэй Усянь начинал то и дело шипеть: Цзян Че-ен! Эй! И кидаться писаниной.А на мою не обратил внимания, думал Хуайсан, наблюдая за ним, хотя я постарался над рисунком.Потому что во влюбленные моменты самый важный человек на свете – это твой сердечный друг, а иных людей и дел их не существует. Если мне интересны другие люди и другие занятия, кроме Лань Ванцзи, значит ли это, что самое томительное время для нас уже окончилось?..Хуайсан закусил губу и глядел в белую спину, но Лань Ванцзи больше не поворачивался. Так и прошло занятие, иссякла мудрость Лань Циженя на сегодня, и он принял поклоны в благодарность за науку и вышел первым, и ученики стали собираться. Вэй Усянь немедленно перепрыгнул через стол и схватил Цзян Ваньиня за плечо. Цзян Ваньинь его руки не стряхнул, а подставил ухо, а Вэй Усянь наклонился к нему близко и зашептал не как обычно, что слышно всем, а тихо. Хуайсан в несколько маленьких шагов словно бы случайно скользнул ближе, но все равно ничего не разобрал.Вэй Усянь отпустил плечо брата и убрал руку, длинно прогладив по рукаву. Цзян Ваньинь на секунду склонил голову в его сторону, словно рука была ближе, и он надеялся прижаться к ней щекою.Хуайсан подумал: ах.Не ах ли?Старательно показал глазами на братьев, когда Лань Ванцзи собрался – первым, и самым аккуратным образом, как обычно – и подошел. Лань Ванцзи поглядел на виновников их вчерашнего удовольствия и сегодняшних волнений.– Что, как обычно? – спросил Вэй Усянь. Шагнул от Цзян Ваньиня в сторону. – Вы по своим делам, а мы по своим? А встречаемся в библиотеке за скучнейшим переписыванием? Хорошо, что осталось совсем чуть!– Да, в самом деле, почему бы не разбиться сегодня на пары, – сказал Хуайсан со всею нежностью в голосе.– То есть, как обычно, – повторил Вэй Усянь. – Вы вечно убегаете!Они вышли наружу и расположились подальше от дверей и поближе к пересечению дорожек, откуда можно было пойти хоть к кухне, а хоть к галерее, откуда по другим галереям и впадающим в них тропинкам добраться хоть куда в Юньшене. Хуайсан раскрыл веер и поглядывал на братьев Цзян из-за него. Братья Цзян разбредаться не спешили, Цзян Ваньинь глядел на крыши, словно ждал, когда из-под них выпорхнут ласточки, Вэй Усянь же упер руку в бок и притопывал ногой, как ни в чем не бывало.Хуайсан глянул на Лань Ванцзи. Лань Ванцзи сказал:– Опоздали.Хуайсан прижал веер к кончику носа. Подумал: ах. Как отважно ты бросаешься в омут неловкой беседы, хотя никогда не проявлял большого интереса в них участвовать. Начинать, тем более. Хочешь разобраться, что ты видел вчера? Оно может быть окрашено в совершенно разные цвета последующими событиями.– Опоздали и опоздали, – сказал Цзян Ваньинь, – даже не опоздали, не позже учителя. Заспались. А что? А вы-то, что ли, нет?– Мы-то как раз пришли раньше обычного, Цзян-сюн.– Ну и дураки, – буркнул Цзян Ваньинь и повернулся ко всем боком. Как раз красным ухом и повернулся, и шея раскраснелась, будто ее натер тугой ворот.– А я говорил! – сказал Вэй Усянь. – Ну и зачем? До чего доводит общение с Цзи-сюном.Хуайсан еще раз поглядел на Лань Ванцзи. Подумал: моя очередь. И еще подумал: лижитесь? Так и спросить?Сказал вместо этого:– Мы поджидали вас. Вдруг бы вам было, чем поделиться, а не с кем.– Чем поделиться, Нэ-сюн? Деньгами? У самого карманы пустые, а у кого под конец обучения не так? Это мне впору у тебя занимать! Что, дашь в долг? Или чем еще с тобою поделиться, чего у тебя нет? Мудростью?– Пожалуй, твоя мудрость в меня вся не влезет, Вэй-сюн, слишком она обильна, а вот… – Хуайсан сделал загадочные глаза над краем веера. Подмигнул опять.Вэй Усянь переглянулся с Цзян Ваньинем. Тот пыхтел и раздувал ноздри красивого носа.– Вас видели, – сказал Лань Ванцзи. – Вчера. Вечером.– Что? – встрепенулся Цзян Ваньинь. А Вэй Усянь взял его за край рукава и потянул к себе. Хуайсан хмыкнул, а Цзян Ваньинь воскликнул: – Где?!– Поляна в северной роще, – сказал Лань Ванцзи.Братья Цзян снова переглянулись, и теперь смотрели друг на друга дольше. У Цзян Ваньиня загорелись щеки, он открыл рот, вздрогнул и ничего не сказал, словно одернул сам себя.Потому что говорить, что ничего не было, да не перед врагами, а перед друзьями, от которых вроде бы и незачем скрывать, ведь они не желают вреда – словно предать то, что все-таки было, отказаться от него из-за мелкого стыда. А признаться – словно раскрыть то, что только нарождается, и самому еще не все понятно. Бывал я на твоем месте, подумал Хуайсан, по вашей же милости.– Пф, – сказал Вэй Усянь, – ничего не знаю.Цзян Ваньинь вскинул голову, стиснул челюсти, подбородок выдвинулся, а цвет с лица спал, будто свежий мясной кусок окатили водою, и вся кровь утекла в желоб на мясницком столе. Не такие ли перемены от жаркого к прохладному и от красного к бледному и укладывают сестру твою в постель на целые порою дни, подумал Хуайсан, а тебя заставляют при подъеме в неурочный час выглядеть мертвее, чем прилично живому?А Вэй Усянь глядел честными глазами. Только не нужно отпираться в стиле ?да я, да с Цзян Ченом, да никогда, пф, да я выбрал бы кого получше?, подумал Хуайсан. В любом другом, но только не в этом. Если бы Лань Ванцзи, когда компания наша заметила его веер, отмел бы подозрения в подобной манере, это пронзило бы не хуже копья в живот. Да и если бы он просто промолчал, вышло бы не так ладно, как вышло. Что за чудо. Хуайсан стал ближе к Лань Ванцзи и коснулся тыльной стороной ладони его руки. Что за смелый и чудесный господин, как приятна мне была его гордость нашей дружбою. Но повел бы я себя так? Это неизвестно. Смущение, когда тебя поймали на нежной привязанности, в которой ты не до конца еще уверен – сила непредсказуемая, как горный поток при долгих дождях выше по склонам, он мелок до самой последней минуты, а потом бросает на тебя волну в два роста. Нельзя требовать ото всякого безупречной смелости, даже от Лань Ванцзи, хотя именно он проявляет ее раз за разом. Хуайсан потер руку рукой еще раз и сказал:– Ну, раз никто ничего не знает, то мы, пожалуй, пойдем наполним животы, а с вами скоро встретимся.– Это я, – сказал Лань Ванцзи. – Я видел.Вэй Усянь вышел зачем-то вперед Цзян Ваньиня и сказал, задрав острый подбородок:– Цзи-сюн, а не запрещено ли правилами подглядывать? Ты, я смотрю, только и ждешь, чтобы к нам сунуться, тогда ночью в гостинице и теперь. Ах, озорной господин, разбередил тебя Нэ-сюн своими книжками? Ну так и смотрел бы книжки, там все происходит намного интереснее и замысловатее, чем в жизни.Да что ты, подумал Хуайсан, признаешь, что кто-то что-то делает более курьезным образом, чем ты? Не хвастаешься и не рекомендуешь этого самого господина как первейшего мастера в этом деле? Любовном. Неужели оно – сокровеннее всех остальных дел, какими ты не против побахвалиться? Это хорошо. Это лучше всего. Тайное – важно. То, что охраняют молчанием, держат ближе к сердцу, чем то, о чем болтают.Надеюсь, это не потому, что мы не те, с кем можно поговорить. Мы ведь лучше всех поймем, разве это не очевидно?Вэй Усянь дернул подбородком, словно приглашая подраться. Лань Ванцзи выпрямился еще больше и глядел на него словно сверху вниз.Сказал:– На то, что происходит на улице, глядеть не запрещено. Подглядывать втайне запрещено, и я говорю сейчас. Я следил. Чтобы не было драки. Остального не видел. Разговоров не слышал.– И… что? – спросил Цзян Ваньинь у Вэй Усяня из-за спины новым каким-то голосом.Лань Ванцзи сказал спокойно:– В следующий раз, если будут неприличия, разгоню. Уважительное поведение и внимательность. – Он выдохнул через нос и добавил: – Не желал подсматривать сокровенный момент.– Да что ты, Цзи-сюн, сокровенный, придумал тоже, ха-ха-ха! – Вэй Усянь взялся сзади за шею и засмеялся, голос заскрипел, как струна эрху.Как прикажешь спрашивать у тебя совета, если ты продолжаешь все отрицать, подумал Хуайсан. Эх ты.Если бы у меня стали спрашивать совета после первого нашего с Лань Ванцзи вечера испачканных ханьфу, то что бы я сказал?Сбежал бы я. Когда надо, я очень быстро бегаю.Хуайсан покачал веером и сказал тоном ?между прочим?:– Жили-были несколько друзей. Это короткая история, я быстро окончу, потому что уже хочется обедать. Так вот, жила-была компания, и вот как-то одна из этой компании пара возьми и влюбись друг в друга.– А, то есть, нам не хватает вас целиком перед нами, – Вэй Усянь помахал рукой вниз и вверх, обрисовывая Хуайсана, – мы еще должны слушать про вас истории?– Про нас? Нет же. Это совершенно не связанный ни с кем рассказ. Просто вот пришло на ум. Так вот, двое этих молодых господ держали свои чувства в тайне ото всех, но обменивались лирическими, а где-то даже откровенными письмами. – Вэй Усянь громко хмыкнул, но Хуайсан продолжал: – Так вот, однажды такое письмо попало в руки одному из их друзей.– И он его не прочел, – сказал Цзян Ваньинь со мрачностью. – Или хотя бы сделал вид.– Естественно, все наоборот! Прочел, и еще как, потому что это страшно интересно, и не со злым умыслом интересно, а потому, что это дела небезразличных людей. И все в этой истории окончилось хорошо, потому что письмо попало к другу, а не ко врагу, который мог бы использовать знание на вред.Хуайсан сложил веер и коротко поклонился.– И чего? – спросил Вэй Усянь. – Это все?– Я не обещал длинной истории! И это не притча, чтобы ее можно было толковать со смаком.– Ну, знаешь, Нэ-сюн, – сказал Цзян Ваньинь. Махнул рукой.– А по носу тому любопытному, кто сунулся в чужую переписку, не дали? – спросил Вэй Усянь.Хуайсан на всякий случай шагнул назад и примерился, как будет прыгать за спину Лань Ванцзи. Проныл: – Да за что, Вэй-сюн? Ведь он мог бы смолчать о своем открытии, но не стал! Это ли не честность самого высшего порядка?– Главное, чтоб не разболтал по всей провинции, – сказал Цзян Ваньинь. – И не надумал лишнего.– Ни в коем случае! Все это осталось в дружеской компании и не проникло наружу до момента, когда сами хозяева писем не пожелали заявить, но это совсем уже другой рассказ, и нас сегодня не заботит.Цзян Ваньинь попыхтел, снова розовея ушами, потом схватил Вэй Усяня за пояс и дернул назад, и попер, как лодка, гонимая заклятьем, по водам, и Вэй Усянь волочился за ним, как клок водной травы. Стоять, подумал Хуайсан. Стой, тебе говорю.Сказал, раскрывши веер:– Ну что же, они натыкались на нас, да сомневаюсь, что в каждый раз – случайно. Мы теперь в равных позициях. – Мы придумывали, – сказал Лань Ванцзи, едва раскрывая рот, и от этого малоразборчиво. – Неприличные вещи.– Ну, что мы придумываем – это дело уже наше, – сказал Хуайсан, поглядел, как братья Цзян, уже идущие рядом, а не один тянет другого, скрываются на другой стороне дальней галереи, и повернулся в нужном, кухонном направлении тоже. Пошел медленно, обмахиваясь с достоинством. Сказал: – Этого мы им докладывать не обязаны. Так же, как и они нам не обязаны выкладывать свои приключения. Но было бы славно! Ладно, неволить не будешь, что они сами знают о нас, кроме догадок? Если, конечно, никто не подглядывал… – Хуайсан передернул плечами. Сказал, показав веером на Лань Ванцзи. – Ты поступил благородно и честно, рассказав, что видел их, теперь это не подглядывание, а результат твоего надзора за спокойствием. А то, что они знают теперь, что мы о них размышляли и хотим знать больше, делает наши с тобою разговоры совсем не сплетней, а обсуждением практически на виду. Так что – хорошо. Да. Хорошо.– Не обидно?– Немного обидно! – сказал Хуайсан капризным голосом. – Могли бы поделиться радостью. Надеюсь, там была радость! Ты видел, что у Вэй Усяня вот тут, – Хуайсан показал краем веера себе над воротником, – некоторая отметка? Лань Ванцзи поглядел. Хуайсан показал еще раз.– Мгм.– Это не то, как мы представляли, а, скорее ?темная цикада цепляется за ветку?, но при этом чтобы Цз… младший брат навалился, прижался и добрался до шеи. Смотри-ка, мы угадали, кто будет сверху… в общем смысле. – Хуайсан закрылся веером. Спросил, глядя на дорогу: – Это же важно, кто будет – как? Это как-то предопределено, и должно быть очевидно?Лань Ванцзи помалкивал. Сказал, наконец, когда они ступили на ухнувшую под гору тропинку:– Неприлично было читать чужие письма.– Да мы ничего и не прочли! Но если ты так считаешь… я прошу прощения, что втянул тебя в это и поощрил.– М. Нет. Не Хуайсан. Я сам увидел и не удержал при себе. Подсмотрел. Потом смутил.– Ты не знал, чем они там занимаются! Ты исполнял свой долг, да и не было там ничего такого, чего можно стыдиться. А что рассказал мне… мне очень понравилось. – Хуайсан придержал шаг. Протянул руку. Лань Ванцзи дал свою, и Хуайсан сжал его пальцы. – Это было прелестно. Я счастлив, что тебе интересны люди, наши друзья. Мы не сплетничали, мы никому не рассказали, а ты не сохранил свое свидетельство в тайне, как поступил бы нечестный человек, а предъявил его. А наши с тобою сладостные мысли… у всякого они есть, и по совершенно разным поводам. Что же теперь. – Хуайсан пожал пальцы еще раз и отпустил. Сказал легким голосом: – Если тебе выдастся поговорить с цзэу-цзюнем на эту тему, он тебе скажет, что не стыдно фантазировать, ты никому не делаешь вреда и не унижаешь этим, особенно если держишь фантазии при себе. А то, что мы сейчас немного насели на них… Я волновался! Они виноваты, я успел понервничать. Не хотят делиться – и не надо. Но мы не были неправы, предложив им возможность утвердить свои чувства! Это щедрый с нашей стороны дар, такой же, как сделали нам они, когда начали предполагать, что мы целуемся и все такое прочее, и не удивились, когда застали нас как раз за этим. Пусть и не совсем нас славили, а даже наоборот, немного смеялись, но ведь не обидно, правда? Зато мы хотя бы об этом говорили, а не прятались. Истинное сокровище – не притворяться перед друзьями! С гордостью представить свою любовь. Как это сделал ханьгуан-цзюнь, за что Хуайсан благодарит. – Хуайсан развернулся на ходу, стал на миг и поклонился. Пошел снова. А Лань Ванцзи не отрывал от него взгляда.Проговорил:– Ванцзи.Хуайсан прерывисто вздохнул и чуть не сказал: я знаю.Сказал вместо этого:– Они знают, что ты не желал подсматривать. Они просто смутились, и больше мы с тобою, возможно, не станем их донимать… если только не станет совсем уж невтерпеж! Ах, как ты думаешь, если что-то у них было, – Хуайсан понизил голос и прикрылся веером от приближающейся кухни: – то было ли это впервые?– Мгм! – сказал Лань Ванцзи и пошел быстрее.Ничего-ничего, думал Хуайсан, старательно его нагоняя, сейчас, за едою, ты размякнешь, есть же у тебя все-таки мысли на этот счет. А мне жизненно важно знать их, потому что мысли о других людях в твоей ситуации – это мысли о себе самом. Чего ты желаешь и к чему мне готовиться? Проклятые Цзяни, не могли вывалить сразу все детали! Детали-то как раз жизненно важны.Я сказал Лань Ванцзи, что не буду донимать, так что, допустим, и не буду, но если вы в ближайшие дни, пока не поздно, сподобитесь быть мне полезными, я навсегда запомню это как большую с вашей стороны милость.Полезными братья Цзян не оказались, отмалчивались, а отметины, если и появлялись новые, хорошенько прятали. Хуайсан при Лань Ванцзи не спрашивал их, как они проводят вечера и ночи, Цзян Ваньинь сам бормотал что-то про упражнения. Да вот в источник. Они переглядывались, Цзян Ваньинь и Вэй Усянь, и Хуайсан все размышлял: всегда ли именно так они это делали, или теперь по-новому? Чем отличается братская любовь и сродство от влюбленности? Наступает ли вообще влюбленность после долгой дружбы, или ваша связь так и остается прежней, даже если вы изобразили телами то, что изобразил кистью рисовальщик на странице озорной книжицы? Подсунуть вам книжку, чтоб вы просто ткнули пальцем! Хуайсан, сидя в библиотеке и пронзая взглядом виновников своих волнений по очереди, сопел и ерзал, Вэй Усянь даже заметил и спросил, что не так, чего это Нэ-сюн пыхтит, как кабан после славной погони.Как вы решали, спрашивал Хуайсан мысленно, кто будет делать что? Заранее, еще у ствола? Решено ли у вас это было много лет назад, когда пошли про это первые разговоры? Или вы договорились без слов, и если я стану говорить с Лань Ванцзи словами, то все испорчу?Лань Ванцзи писал, будто ничего не произошло. Правила он уже окончил и сдал учителю, на что учитель потребовал и ото всех остальных. Вэй Усянь воскликнул: да я уже почти закончил, буквально завтра представлю. Цзян Ваньинь же и Хуайсан потупились, и потом Цзян Ваньинь признался, что у него не видно конца этой работе, и Хуайсан ответил тем же. А ты-то как сподобился так быстро? Я не говорю про ханьгуан-цзюня, с ним все понятно. А Вэй Усянь сделал удивленное лицо и ответил: так попросил шицзе помочь. Ей все равно делать нечего. А ты что, нет? Во дурак!Цзян Ваньинь попытался его удушить, как в прежние времена, и Хуайсан подумал: все ли меняется после нежных моментов, сколько остается по-прежнему? Поменялось ли у нас с Лань Ванцзи все целиком? Или у нас не наступил еще повод для перемен? Хотя я назвал бы таковым поводом поцелуй, это уже – что-то, о чем я не думал, когда мы сидели в библиотеке друг напротив друга, и я рассказывал ему о живописи. Сейчас тоже сидим, правда, в компании. Если ничего не поменялось – значит ли это, что сокровенные моменты были неважны? А если поменялось – то, значит, было неважно все до этого? Все, кроме этого?..Останется ли что-то, если я не сумею, не покажу себя хорошо, или все развалится?Хуайсан кусал кисть, а под конец библиотечных посиделок обнаруживал, что переписал лишь несколько строк. Был бы рядом Яо, как кое у кого шицзе, было бы много проще! Учитель требовал закончить в ближайшие дни, сколько уже можно растягивать, это не вам наказание, а, получается, мне! Увальни.Вэй Усянь теперь не лез к Цзян Ваньиню целоваться и ничего не говорил про Вэнь Цинь. Находил другие поводы посмеяться, а Цзян Ваньинь ему отвечал без яркой, не сильнее, по крайней мере, чем раньше, обиды. Словно Вэй Усянь просто нашел одну из тем скучной и перестал. Лань Ванцзи больше не напоминал ему о деликатности в отношении некоторых предметов. Неужто все-таки дошло? Да не от наших слов, думал Хуайсан, а от перемен в собственной жизни, собственная-то находится внутри кожи, а слова других – вовне.Не похоже, что поссорились.Может, и мы не поссоримся с Лань Ванцзи, думал Хуайсан, повторял раз за разом, поднимаясь по длинной и к вечеру холодной, продуваемой ветрами лестнице. Ханьфу словно истончилось, ноги как покрылись мурашками, сразу как он вышел за порог, так и не оттаяли. Пробирало иногда дрожью, и Хуайсан подумал: рано я бросил источник, нужно окунуться. Вот и пойду. Прямо сейчас. А куда иду – не пойду.Глупости. Меня ждет особенный друг, и разве нам было с ним как-либо, кроме как приятно? Что бы Цзянам не рассказать мне, как было у них, и как стало, и что они для этого делали?! Расскажут, когда созреют, а это еще когда будет, уже станет поздно. Поздно станет уже завтрашним утром, я тогда уже буду опытный на собственной шкуре.Хуайсан передернул плечами и ступил на верхнюю площадку. Попытался отдышаться, не преуспел и, пыхтя, как тот самый кабан, пошел, стараясь не хрустеть дорожкой, к дому Лань Ванцзи и медовому свету его окон.Стал на пороге, стиснул веер. Поднял руку постучать. Лань Ванцзи отворил еще до того. – Д-добрый вечер, – сказал Хуайсан.– Добрый вечер, – сказал Лань Ванцзи и впустил его внутрь. Закрыл дверь и тут же выхватил веер, и показал: целоваться. Хуайсан позволил ему взять себя за пояс, поднял голову привычным уже образом, и сам взялся Лань Ванцзи за плечи, и они долго стояли так, Лань Ванцзи все напирал, а Хуайсан, чтобы не вдавливать губы в зубы лишнего, откидывался назад, ложился ему на крепкие руки, и Лань Ванцзи скоро перехватил его одной рукой под поясницу, а другой поддержал под затылок. Стало удобно, Хуайсан расслабился совсем, расслабил рот, и язык Лань Ванцзи свободно там хлопотал, касаясь то языка с разных сторон, а то края зубов. Хуайсан обнял Лань Ванцзи за шею. Лань Ванцзи переступил, качнув их композицию, и ему, наверное, стало удобно тоже, и они целовались еще. Как хитрая напольная подставка и тяжкие лампы у нее на прочных цепях, как в Нечистой юдоли – чтобы не опрокинулись. И мы не опрокинемся. Лан Ванцзи не допустит ничего подобного. Хуайсан совсем обмяк в его руках, Лань Ванцзи снова переступил сапогами по бокам от его ног, напрягся и поставил Хуайсана прямо. Отпустил, огладив бока. Хуайсан долго вздохнул, взгляд не сразу стал показывать милое лицо ясно.Я тебе вверяюсь, подумал он. Как будет, так будет, и будет хорошо, потому что ты не сделаешь плохо.– Я пришел, – сказал Хуайсан и прижал руку к груди.Лань Ванцзи кивнул.Сказал:– Я ждал.Как приятно, когда тебя ждет юноша, который очень, очень нравится. Для чего бы вы ни договорились встретиться, хоть для интимного вечера в нераздельной компании друг друга, хоть для разглядывания книжек и обсуждения историй, и тогда вы уже не совсем одни, а хоть для чаепития. Хуайсан глянул на стол, и нашел, что чайный прибор расставлен самым гостеприимным образом, а на самой середине стола – большое блюдо, прикрытое тряпицей. Хуайсан улыбнулся, подошел и приподнял ее. Шаобины показали белые бочка. – Это большой пир! Ты никого больше не ждешь?– Троих много, четверых много. Ждал Хуайсана.– Не буду преждевременно говорить, что все не съем! Это было бы неуважительно по отношению к тебе и к блюду. Надеюсь, ты тоже голоден! Ах, а я так боялся, что в Юньшене совсем исхудаю, но благодаря твоей заботливости… и тому, что мы прекрасно сходили на ночные охоты, особенно на вторую, и много чего видали, и много чего пробовали, вот бы я так путешествовал, вдыхая запахи и ощущая вкусы разных мест!.. Так вот, страшного не произошло, и все благодаря ханьгуан-цзюню.– Ванцзи, – сказал Лань Ванцзи и стал между Хуайсаном и столом. Хуайсан взял руку к поясу. Лань Ванцзи отнял ее, потянул к себе, сжал и сказал, глядя в лицо: – Шаобины потом.– Когда?.. – ахнул Хуайсан перехваченным голосом.– Потом, – сказал Лань Ванцзи и кивнул.Хуайсан изогнулся, заглянул ему за спину. Внутри было пусто, а снаружи – прохладно, и он подумал: посидеть, да с чаем, разве было бы плохо? Правда, от плотной трапезы, а ведь я не остановлюсь на одном, да вечером потянет спать. И можно будет ничего не делать.Но зачем же я тогда шел сюда в таком виде через весь Юньшень? И зачем я сам предлагал Лань Ванцзи выбрать, каким образом ему нравится, если не хочу теперь сделать так, как ему нравится? Хуайсан выдохнул и сказал:– Да. Конечно же, ты прав, пусть это будет победный пир.Лань Ванцзи взял блюдо и отнес его на стол у стены, наполовину за ширмой. Туда же – чайник и чашки, и даже жаровню оттащил подальше. Хуайсан раскрыл веер, спрятал за ним лицо и подумал: зачем же ты тогда все это расставлял? Просто показать мне?Ты тоже волнуешься? Не буду обращать внимания, у него это тоже первый раз, я еще хуже со своим ?добрый вечер? да ?я пришел?. Лань Ванцзи не смеется надо мною, хотя мог бы. – Я волнуюсь, – сказал Хуайсан. Сложил веер. Лань Ванцзи разобрался с жаровней, умудрившись не сунуть в жар длинных рукавов, и подошел. – Я немного не знаю, что делать и как приступить. И что потом, после того, как приступим, и как мне себя вести, и…– Я все сделаю.Лань Ванцзи на миг подернулся пеленой, и стал от этого только прекраснее. Прекрасный юноша. Великолепный молодой господин. Хуайсан шмыгнул носом и спросил со влюбленностью и надеждой:– Правда? Лань Ванцзи кивнул. Вынул из рукава небольшую красную баночку и геометрически красиво поставил на угол стола, не ближе ни к одной стороне, а равно далеко от обеих.Хуайсан сунул веер за пояс и протянул к нему руки. Лань Ванцзи вошел в них, словно лодка в узкую бухту. Хуайсан обнял Лань Ванцзи и прижался ухом к плечу, а носом устроился в шее. Прошептал:– Ты мне очень, очень нравишься, нет лучше юноши для того, чтобы проводить с ним время, чем ты, и я так счастлив, что ты выбрал компаньоном меня.Лань Ванцзи положил ладони ему на спину. Сказал в волосы:– Хуайсан тоже. Очень нравится Ванцзи. Нет лучше. Сюнчжан был прав.Ну конечно, подумал Хуайсан и улыбнулся, цзэу-цзюнь у нас правее всех. Но ведь и в самом деле, кто подтолкнул меня к Лань Ванцзи, раз сам я не делал шага ему навстречу? Знал ли цзэу-цзюнь, что не только я развлеку его одинокого брата, но и он мне понравится больше всех. Словно все лучшее взяли ото всех людей и соединили в нем.Хуайсан пересказал это Лань Ванцзи. Тот легко похлопал его по спине и стоял дальше, замерев, даже почти не дыша, и Хуайсан отстранился. Лань Ванцзи прятал глаза, а нос краснел, и края ушей. Самым милым образом, подумал Хуайсан, милее расположения смущенных алых пятен не придумать.И милее носа-луковки, который так странно не подходит, но одновременно идет к изящному лицу с глазами-росчерками. Хуайсан коснулся кончиками пальцев теплой щеки Лань Ванцзи. Сказал:– Я совсем не против, чтобы большой, сильный, решительный господин все сделал за меня… и со мною. Не от нелюбви к тебе, поверь, а просто я боюсь, и желаю, если бы не желал, меня бы здесь не было, но все-таки опасаюсь… но при этом верю тебе.– Не подведу.Не сомневаюсь, подумал Хуайсан. Мой большой, сильный и решительный господин.А я слишком много болтаю. – Я слишком много болтаю?Лань Ванцзи покачал головой. Спросил:– Я – слишком мало?Хуайсан снова погладил его по щеке. Сказал с придыханием:– Нет. Что значит – слишком мало? Достаточно, чтобы донести то, что хочешь, твои драгоценные мысли, но при этом ты не говоришь лишнего, и не это ли одно из важнейших качеств воспитанного господина? – Хуайсан покачал веером у лица. Подумал: все, кто называл тебя неразговорчивым и тревожился из-за этого, переложили эти тревоги на твои плечи. Ничего страшного. Ты лучше, чем все думают. Даже чем думал про тебя я. – Ты говоришь достаточно. Наши беседы совсем не бедны, и я всегда наслаждаюсь ими. Другое дело, не утомляю ли тебя я?Лань Ванцзи покачал головой.Я ведь никогда не был особенным болтуном, подумал Хуайсан, не сказал бы я про себя так, не первое это качество, какое во мне замечают. Люди любят говорить о себе, я ловко их подзадориваю аханьем, оханьем и восхищенными вопросами, что же было дальше. А теперь… я тоже – люди? Раз мне нравится говорить про себя, а Лань Ванцзи меня только поощряет.Могу поговорить о каких-нибудь отвлеченных предметах. Только все равно выйдет про меня, ведь предметы – мои, о каких я знаю, то есть, я сам. Хуайсан понял, что постукивает сапогом по доскам. Сказал себе так не делать.Лань Ванцзи приблизился к нему вплотную, взял за пояс. Потом обвил руками и прижал к себе. Хуайсан послушно привалился. Подумал: как быстро мысли куда-то улетают. Не дурной ли это знак. Что-то будет внутри моего тела, и я боюсь, потому что будет больно, и что-то будет внутри, в моих пределах, и я буду не властен. И именно это вторжение воспевают даже самые нежные картинки, только так и происходит близость, и у любовников, и у убийцы и убитого, пронзенного мечом, тоже – близость, особенные отношения навсегда, хоть и, в отличие от молодоженов или озорной госпожи с юным фаворитом, состоят они из боли и ненависти. Но это сильные чувства, потому что один вторгается в пределы тела другого, а тело – это последний рубеж. Даже мысли – предпоследний, из них одно вымывается, как песок водою, и накатывает снова, как вода приливом, за день по тысяче раз мы думаем о разных предметах, а в пределы тела, в пределы твоей самой стойкой крепости, сдавши которую, ты умрешь для этого времени, редко что-то входит. Еда. Потому еда священна, и мы внимательны к тому, что выбираем есть и пить. В какие дни. Но это естественным путем, каждодневным по несколько раз, а то, что бывает редко, копье, стрела, заклятье, которое меняет течение крови и вес рук и ног, меч… или член… Хуайсан выдохнул, склонил голову и прижался лбом Лань Ванцзи к груди.Лань Ванцзи подержал его за пояс и спустил ладони ниже.Хуайсан сжался. Лань Ванцзи огладил ему ягодицы. Хуайсан шепнул: ах. Лань Ванцзи прижал ладони плотнее и сжал ягодицы. Хуайсан сказал, не думая:– Еще.Подумал: в этом, что ли, страсть и возбуждение случайной связи – пустить в себя, в свои пределы, того, кого ты не близко знаешь, и он может делать в тебе то, о чем вы не договаривались и чего ты не ожидаешь, и все поджимается, конечно, внутри, и трепещет, будто ты стоишь лицом к лицу со врагом. Но при этом телу хорошо.И не в этом ли возбуждение: впустить в себя того, кого узнал и полюбил, и веришь ему больше, чем себе, уж точно доверяешь ему требующие собранности дела первее, чем себе, и тогда все тело словно тает в его руках, лепи что хочешь, делай, что хочешь, я распахиваю ворота, ты там, где никого быть не должно, но ты – там, а я не против. Ты – долгожданный гость в моем доме. Хуайсан часто выдыхал Лань Ванцзи в ханьфу, дыхание влажно возвращалось к нему, Хуайсан прогнулся, Лань Ванцзи снова сжал и снова огладил ему ягодицы, а Хуайсан расставил ноги шире и проговорил отчего-то сипло:– Я тебе кое-что покажу. – Лань Ванцзи не сразу убрал руки. Хуайсан качнулся назад. Сунул веер за пояс, подобрал ханьфу двумя руками и приподнял над краем сапог, обнажив голые ноги. Сказал: – Я шел к тебе в таком виде. Распущенном. Что угодно могло произойти. В смысле, я знаю, что в Юньшене ничего не произойдет, но в другой местности бы очень даже могло. И вот я у тебя в полной твоей власти, и все еще в таком виде, и…Лань Ванцзи взял Хуайсана за бока, вдруг закрутил, так что комната прыгнула в сторону и провернулась, как детская вертушка на палочке, а Лань Ванцзи подхватил Хуайсана за плечи и надавил. Хуайсан шлепнулся на зад, на стол, ахнул, хотел сползти на скамеечку, но Лань Ванцзи держал его, и Хуайсан подумал: вот как. Даже не на постели. Будто он меня поймал и бросил, куда придется. Воистину, что угодно может произойти, если ходишь по улице без штанов. Хуайсан достал веер, раскрыл и хихикнул в него. Раздвинул колени, и Лань Ванцзи устроился на пятках между ними. Потянул ханьфу вверх, свернул, оголил Хуайсану бедра и принялся оглаживать, что-то там разглядывая. Потом поднял одну ногу, стянул сапог, и с другой, и снова провел ладонями по бедрам снаружи и внутри, пальцами задев волоски в паху. Хуайсан дернул коленями и закусил губу. А в паху уже становилось томительно, и Лань Ванцзи, задевая бедра рукавами, подвернул ханьфу еще, приоткрыл его и опять смотрел. Хуайсан обмахнулся веером, загородился и глядел в потолок. Оперся сзади себя, а потом и вовсе лег на столик, и получилось почти как раз, голове только не хватило места, и Хуайсан подвинулся на Лань Ванцзи. Тот взял Хуайсана под колени и протащил по столику еще, так что зад оказался на самом краю. Хуайсан не глядя стиснул его коленями как пришлось. Подумал: натяни меня вот так, и я буду не против.Лань Ванцзи наглаживал бедра, Хуайсан смотрел в потолок, прикрывая лицо веером и думал: ну вот, он видит все мое, какое неприличие. Он приподнял голову и быстро глянул вдоль себя. Неприличие бодро восставало из-за собранного на животе ханьфу, и Лань Ванцзи взял его за ствол одной рукой, а другую оставил на бедре. Потом закинул на него локоть, и другой на другое бедро, не выпуская при этом члена. Посмотрел на Хуайсана. Взял губами головку, и вдруг вобрал в себя член чуть не до конца.Хуайсан вдохнул так, что заныли от прохлады зубы. Лань Ванцзи снялся с члена, оставив его блестящим, и губы у него блестели, и тут же стало прохладно. Хуайсан шепнул: ах.Лань Ванцзи вдруг отстранился. Хуайсан приподнялся на локте. Лань Ванцзи сел на пятки, завозился у себя на затылке, лента ослабла и отлипла ото лба, оставив розовое пятнышко. Лань Ванцзи скрутил ленту и спрятал за пазуху. Хуайсан кивнул: правильно, мы не Вэй же Усянь, точнее, картинки его, чтоб мотать ее на любые части тела и вообще относиться неуважительно.А Лань Ванцзи снова устроил локти, тяжелые, и Хуайсан устроил пятки устойчивее. Лань Ванцзи наклонился, вобрал головку опять, и стало тепло и мягко, и всему члену, когда он скользнул ниже, и прошелся сзади мокрый язык, и вокруг, и головка к чему-то прижалась, Хуайсан смотрел, но не видел, а потом упал обратно на столик, закрыл лицо веером и только постанывал на каждое движение ртом вверх-вниз, прохладно-тепло, мягкий рот и неласковый воздух, и причмокивания, еще громче, чем при поцелуях, и от них поджимались пальцы на ногах. Хуайсан вцепился в край столика и удержался, чтобы не толкнуться бедрами выше, и сжал зубы, чтобы не потребовать: туже. Плотнее. Сделай что-нибудь.Лань Ванцзи выпустил член, Хуайсан полежал так, потом поднялся. В паху требовательно ныло, Хуайсан держался за столешницу, чтобы не схватиться за ствол сам. Лань Ванцзи промокнул уголки рта кончиками пальцев. Сказал:– Нужно повернуться.– Как?Лань Ванцзи обрисовал в воздухе круг.Хуайсан кое-как повернулся на бок, а потом на живот, ханьфу скрутилось вокруг него, словно полотно вокруг тела уважаемого генерала, которое нужно доставить с поля боя домой, он принялся выправлять его, опираясь на столик то одним, то другим локтем, но тут Лань Ванцзи дернул ткань, задрал Хуайсану на спину, зад обдуло сквозняком, Лань Ванцзи потянул Хуайсана со столика прочь, и лежал теперь Хуайсан на нем только грудью и локтями. Преступил коленями. Зад поднимался в воздухе призывно, и Хуайсан стиснул кулаки и подумал: сейчас.Лань Ванцзи навалился на него, Хуайсана вдавило в столик, а в ягодицу, а потом между ними требовательно уперлось. Хуайсан всхлипнул, попытался вылезти из-под Лань Ванцзи, но ничего у него не вышло, он распластался по столешнице и отдался пробравшей дрожи. Лань Ванцзи дышал над ним сильно и громко, потом навалился еще сильнее, рукав его загородил весь мир. Но скоро убрался. Лань Ванцзи подобрал с угла стола баночку и теперь уютно постукивал крышкой. Между ягодиц сунулось скользкое. Хуайсан зажмурился. Подумал: ничего страшного. Я хочу. Я боюсь, но хочу, хочу, даже если боюсь… пусть что-то уже произойдет, и я изольюсь, а то невозможно, невозможно уже… Лань Ванцзи зашуршал тканью. Хуайсан уперся лбом в предплечье. Лань Ванцзи огладил ему зад и бедра, принялся наминать. Хуайсан подвигал задом из стороны в сторону. Лань Ванцзи гладил и гладил, собирал ладонями, мял, впивался пальцами. Хуайсан улыбнулся. Спросил:– Тебе нравится?– Нравится. Красиво.Значит, прав был Вэй Усянь, подумал Хуайсан, и этому молодому господину есть дело до некоторых моих мест. И я нравлюсь ему весь. Не стоило мне тогда пугаться, вовсе это не страшно. Спасибо Цзян Ваньиню, что не допустил разногласия.Лань Ванцзи вдавливал сильные свои пальцы, и чем ближе к сокровенным воротам во внутреннюю крепость, тем ярче поджималось у Хуайсана в животе. Вдруг Лань Ванцзи прижался легко и мягко, и Хуайсан замер. А Лань Ванцзи причмокнул и прижался губами к ягодице снова. Хуайсан хихикнул.Лань Ванцзи сунул между ягодиц палец, решительно пристроил кончик ко входу. Хуайсан дернулся вперед. Тут же вернулся, поднял зад. Лань Ванцзи снова коснулся пальцем, и снова Хуайсан прянул вперед, протащив себя грудью по столику.– Больно? – спросил Лань Ванцзи.Погладил по ягодице. Хуайсан с трудом разжал их. Вернулся в стойку. Сказал:– Н-нет. Еще нет. Я боюсь.– Не хочешь?Если скажу, что не хочу, то что? Мы оденемся и разойдемся? Я хочу, чтобы ты меня любил.– Я потерплю, – сказал Хуайсан. Покачал задом, потому что руки Лань Ванцзи с него зачем-то убрались.Лань Ванцзи завозился у него между ног.Навалился. Хуайсан зажмурился, закусил палец. Между ягодиц вторглось кое-что побольше пальца, скользко и ловко раздвинуло их, но не попало, а ушло ниже. Хуайсан запыхтел, пожевал палец, а Лань Ванцзи поерзал у него на спине, вдавив собою валик ханьфу в поясницу, сполз чуть ниже. Сказал:– Нужно свести ноги.– З-зачем?– Нужно.Отстранился. Хуайсан подумал: наверняка есть и такая поза, может быть, так пройдет легче… все-таки он изучал этот вопрос. Ноги Лань Ванцзи убрались с пути, и Хуайсан поставил колени рядом, бедра тут же слиплись. Лань Ванцзи лег на него, внедрил член между ягодиц и снова не попал, и снова ниже, между бедер, задевая мошонку. Высунулся и вдвинулся снова, и еще, и еще, и двигался живот Лань Ванцзи Хуайсану по заду и пояснице, а член раздвигал бедра скользко и с тихим чавканьем. Хуайсан напряг их, Лань Ванцзи коротко простонал и задвигался чаще. И совсем не больно, подумал Хуайсан и двинулся на пробу ему навстречу. Они с хлопком столкнулись, Лань Ванцзи приподнялся, схватил Хуайсана за бедра и стал двигать на себя сам, а Хуайсан под собственным весом тянулся к столику и снимался с его члена. Расслаблял и напрягал бедра, глядел впереди себя и видел не пол, жаровню и ширму у стены, а прекрасного молодого господина, который жадно наваливается на своего любовника, держит его за бедра и надевает на себя. Хуайсан закусил палец снова и застонал в него. Член Лань Ванцзи скользил легко и выскальзывал, и Лань Ванцзи, держа Хуайсана в крепкой хватке, вталкивал его обратно в натертую уже чувствительную щель между бедрами, пропихивал головку, и что-то она все-таки задевала, потому что Хуайсан стонал слаженно вместе с Лань Ванцзи, а он не стонал даже, а ухал, как неясыть, не открывал, наверное, рта, потому что это неприлично, а этот молодой господин такой приличный, ну и что, что разложил любовника на столе… Хуайсан приподнял зад, как мог, а Лань Ванцзи надавил ему на поясницу, потом похлопал. Хуайсан припал на столик, но Лань Ванцзи поднял его и снова надавил на поясницу. Хуайсан прогнулся, выставив зад со всем неприличием. Лань Ванцзи сказал вполголоса: хорошо. Голос неровный, без малого запыхавшийся.Хуайсан покачал задом в воздухе. Лань Ванцзи вонзился между бедер, сам надавил на них и сам свел еще больше, и вытащил, и снова сунул, а Хуайсан постанывал, и вдруг Лань Ванцзи пал на него чуть не всем весом, член выскользнул, и тут же к скользкому прибавилось иное теплое, потекло по бедру, и у Хуайсана собралось в животе, но не смогло излиться, и он тихо хныкнул.Лань Ванцзи поднялся с него, зашуршал и обтер мягкой тканью, потом еще раз, стирал довольно долго. Хуайсан капризно постонал и покачал задом.Лань Ванцзи звонко поцеловал ягодицу, сказал удовлетворенное: м, убрал платок и руки, и несколько мгновений побыл отдельно от Хуайсана.Потом сказал:– Нужно повернуться.Хуайсан перевернулся на спину, путаясь в ханьфу, взглянул на раскрасневшееся милое лицо, на пряди на плечах в неполном порядке, на алые мягкие губы, и сам приоткрыл губы, и тут же загородился веером. Что творилось у Лань Ванцзи ниже груди, не было видно, и Хуайсан и не смотрел. И на себя не смотрел, но прекрасно знал, как бесстыдно и в мольбе торчит башня его крепости. Лань Ванцзи собрал волосы за спину, заправил прядки за уши. Взял ноги Хуайсана на локти, потом переложил себе на плечи, и Хуайсан теперь видел их на фоне потолка. Один носок опасно болтался, Хуайсан подергал ступней, но он сполз еще больше, и Хуайсан подумал: нет, не так, я не из тех. Приподнялся, потянулся поправить, завозил ногой у Лань Ванцзи на плече, примериваясь ловчее ее убрать, но Лань Ванцзи придержал, поглядел сам. Потом на Хуайсана. И снова на ступню. Хуайсан замер.Подумал: сдернет. Есть такие интимные игры: раздеть и глядеть. Лань Ванцзи натянул носок, как положено, и подбросил ногу на плече. Хуайсан повалился на стол, закрыл веером лицо и подумал: не смотри на меня, я думаю не о тебе, а о каком-то настойчивом любовнике со страниц моих книжек. Ты – это ты. Ты лучше, чем я представлял.– Ты лучше, чем я представлял. Мне лучше, чем я думал.Лань Ванцзи склонился над его пахом и вобрал член в собственной высохшей слюне, и что-то в него пробубнил. Хуайсан приподнял ноги, чтобы не давить ему на спину, а потом развел их широко, Лань Ванцзи подхватил и спустил на пол, и оперся локтями на бедра, и стал поднимать и опускать голову быстро, а потом медленно, от чего у Хуайсана натягивалась в животе струна, и снова быстро, скользя и причмокивая, и медленно, обводя языком головку каждый раз, и быстро, повернув голову, чтобы головка упиралась в щеку, и…Хуайсан всхлипнул, струна порвалась, все естество хлынуло Лань Ванцзи навстречу. Лань Ванцзи сжал губы вокруг члена, и медленно поднялся, подержал головку, вылизывая, и выпустил, наконец. Достал платок, промокнул рот, потом обернул член и промокнул и его. Хуайсан пялился в потолок, не видя его. Заставил себя начать моргать.Лань Ванцзи повозился, приподнял одну его ногу, отер бедро сзади и со внутренней стороны влажной тканью, поступил так же с другой ногой. Развернул ханьфу и прикрыл место действия. Куда-то пропал, появился, вдел одну ногу Хуайсан в сапог, потом другую. Хуайсан прошептал из-под веера:– Я немного полежу так. Мне очень хорошо, такая нега…– Мгм.Хуайсан приподнялся. Лань Ванцзи стоял, уже одетый и прибранный, не скажешь по нему, что что-то произошло, только рот блестит. И без ленты на лбу, и разошлось розовое пятнышко.– Тебе… было ли хорошо? – спросил Хуайсан.Лань Ванцзи кивнул с силой, словно хотел переметнуть волосы вперед. Сказал взволнованным голосом:– Очень чисто. Аккуратно. Очень хорошо.– А тебе-то было хорошо? Не только от аккуратности, хотя я хотел отметить ее и похвалить, ты так прекрасно все устроил! Но ведь это не совсем… мы прошли не совсем до конца.– Ты опасался, – сказал Лань Ванцзи. – Неприятно.– В первый раз и должно быть неприятно.Лань Ванцзи мотнул головой. Сказал:– Хуайсан не хотел. Любит ли Хуайсан людей, которые заставляют его то, что он не хочет?Хуайсан подобрал на секунду губы. Лег на стол, сложил руки на груди. Сказал: – Я тоже хочу первее всего, чтобы ты меня любил.Лань Ванцзи наклонился над Хуайсаном, загородив часть потолка. Хуайсан повернул голову. Лань Ванцзи сказал:– Я изучил. Как можно, чтобы получилось хорошо. Есть много способов. Необязательно всем становиться заклинателями. Необязательно всем совершать все одним образом. Наши выборы. Как нравится.– А тебе понравилось?Лань Ванцзи опять кивнул, волосы сползли с плеча и повисли над Хуайсаном. Лань Ванцзи спросил:– А Хуайсану?– Очень, – сказал Хуайсан. – Лучше, чем вообще может быть. Ах, что мой особенный друг за изобретательный, смелый и нежный господин! Лань Ванцзи подвинул скамеечку, сел у стола и наклонился над Хуайсаном теперь низко, к самому лицу. Прижался губами к губам. Хуайсан подумал: неприлично, развалился я на мебели, и, когда поцелуй иссяк, поднялся. Одернул ханьфу, покрутил пояс, прикрылся веером. Подвинул скамеечку и сел напротив Лань Ванцзи. Обтряхнул ладонью стол.Спросил:– Но если однажды я все-таки захочу, и захочу больше, чем стану бояться, ты мне поможешь? Мне не обойтись без решительного господина!– Нет спешки.Хуайсан выдохнул и опустил плечи, и следом и веер. Протянул руку по столу. Лань Ванцзи ее взял, и они глядели друг на друга долго, и во всем мире были они одни и жаровня.И блюдо шаобинов. О котором Лань Ванцзи все-таки вспомнил сам и вернул на стол. Но для этого пришлось разомкнуть руки, и Хуайсан подумал, убирая со стола ладонь: можно было бы и потерпеть, посидеть так еще, шаобины будут нашими и так, а ладонь в ладони – это как мост между двумя цитаделями на соседних горных пиках.