Часть 50 (1/1)

А у нас все было, думал Хуайсан, и у вас все было, и мы могли бы разговаривать об этом, а не сутулиться над тетрадями в молчании, разбавленном пыхтением.Но мы сутулимся, потому что уважаемый учитель сказал: да сколько можно. До праздника! Знаю я вас, потом совсем ничего делать не захотите. А без исполненного наказания и праздновать не будете! Ванцзи! Проследи. Почему не следишь? Не позорься.А Лань Ванцзи смотрел вниз и в сторону, но лицо у него было совсем не пристыженное. Спокойное. Хуайсан сказал ему, когда вышли наружу: я сожалею, что тебе из-за нас достается. Покосился на Цзян Ваньиня, которого учитель задержал тоже, но который что-то не думал виноватиться, и добавил: и сейчас, и вообще. За время нашего обучения.Лань Ванцзи сказал на этом: мгм. И снова – не зло, как мог бы, потому что совсем это не приятно, когда достается за поведение других. Собрались в библиотеке. Хуайсан без проволочек взялся за правила, убедился, что Лань Ванцзи видит, чем он занят. Подумал: поверить не могу, что стараюсь. Не искренне, конечно, это было бы уже слишком, но стараюсь ведь, чтобы окончить вовремя, и Лань Ванцзи не попало за мою лень. Вот ведь! Раньше притворился бы больным, или облезли у меня разом все кисти, да мало ли отговорок, чтобы повременить. Или не писать вовсе, что мне сделает уважаемый Цижень? Оставит доучиваться? Он первый спешит от меня избавиться, да и толку… Наоборот, я б остался еще, думал Хуайсан, перенося ханьцзы в тетрадь почти без проговаривания. Глянул из-под ресниц на Лань Ванцзи под горным пейзажем. Лань Ванцзи переписывал какое-то пособие с иллюстрациями, Вэй Усянь, когда рассаживались, заглянул к нему, фыркнул: я это все знаю, для кого это, для шестилеток? Пф. Хлопнулся за свой стол и принялся рвать листы и складывать их них неряшливые цветы. Бросил один, напитав скрученный стебелек духовной энергией, и цветок воткнулся Цзян Ваньиню рядом с заколкой. Цзян Ваньинь дернул головой, почесал, промахнувшись, и так и писал дальше. Хуайсан улыбнулся, прикрылся веером и шепнул Вэй Усяню: не правда ли, цветы украшают юношей, особенно тех, кто не стремится украшаться сам. Одинокий цветок на зеленой поляне часто выглядит изящнее, чем среди многих на вычурной клумбе. Вэй Усянь снова сказал: пф. Опять ты, Нэ-сюн, со своими изнеженными разговорами.А сам поглядывал на Цзян Ваньиня, у которого на черных волосах колыхались от сквозняка белые линованные лепестки. А Хуайсан поглядывал на Лань Ванцзи и думал: я не ерзаю, и ты – нет, и мы прилично себя ведем, но не может же быть по нам не видно? По тебе видно хотя бы по тому, что на дядюшку ты едва ли обратил внимание. О чем ты думаешь? Я сегодня проспал, потому что встали мы рано, ты проводил меня сквозь утренние туманы, потому что, не говоря ничего против Юньшеня, не следует ходить одному без штанов ни в каком месте. Я хотел подремать еще, но вместо этого сел и доделал-таки подарки, оставил сохнуть. Дремота догнала на занятиях. Он зевнул и теперь, прикрывшись веером. Следом за ним зевнул Цзян Ваньинь. Лань Ванцзи писал спокойно, поглядывая то в книгу, то в работу. Хуайсан поглядел в свою. Глубоко вздохнул. Подумал: лучше б Вэй Усянь дознавался, что у нас было, а я бы пытался увести разговор с такой неприличной темы. Опять бы ничего мы не написали, но зачем? Уже все состоялось. У нас все было. Хуайсан прикрыл глаза и улыбнулся. Все состоялось, все оказалось не так страшно, а очень даже приятно, и теперь будь что будет. Но ради Лань Ванцзи. Хуайсан потряс головой, дунул на прядку, которая лезла ко рту, и написал еще одно правило. Повел плечами, потянулся. Тело будто уже сделало все дела и не понимало, почему его заставляют работать еще.Ради Лань Ванцзи. Хуайсан покрутил кисть в пальцах и вывел еще два правила.Поглядел на Лань Ванцзи. Подумал: ты тоже ради меня постарался вчера.Как далеко можно зайти в этом ?ради юноши, который мне очень, очень нравится?? Если бы он попросил меня учиться прилежнее, что бы я делал? Я хочу, чтобы ты меня любил, что бы я делал, если бы ты сказал: я не люблю лентяев. Не уважающих учение. Тех, кто может быть заклинателем, но не старается, и поэтому не может защитить безоружного, усмирить чудовище и восстановить справедливость.Ради дагэ я что-то не сдвинулся и с места, подумал Хуайсан. Закусил петлю на кончике кисти.Подумал: ни дагэ, ни цзэу-цзюнь ради своей связи не оставили дом и школу, не забыли своих обязанностей. Не поменяли, кто они есть. Значит, можно так? Они до сих пор радостно стремятся друг к другу на встречи и говорят друг о друге с нежностью. Значит, можно не менять, кто ты есть и что тебе важно, а что нет? Что-то поменять, может, но основное пусть остается. Да? Раз уж милый друг стал к тебе расположен именно к такому, каким ты себя изначально показал.Хуайсан поглядел на Вэй Усяня, который крутил очередной цветок, а два оживших бумажных человечка друг другу кланялись и хватали друг друга за руки. Вэй Усянь заметил взгляд, ткнул пальцем в сценку и сказал:– Это вы с Цзи-сюном. Лань Ванцзи тоже поднял глаза. Вэй Усянь сделал жест, и человечки слепились плоскими сторонами, а потом разлепились и разошлись, а потом сбежались снова. Вэй Усянь загыкал. Сказал:– Это вы. Отвратительные влюбленные. Это когда вы не могли разбежаться.Лань Ванцзи вернулся к письму. Хуайсан набрал еще туши на кисть и сказал:– Я узнал. Похоже, Вэй-сюн! Забавно взглянуть на себя со стороны. Ах, умел бы я тоже делать такие штуки, я бы тоже изобразил некую парочку…– Как хорошо, что не умеешь! – воскликнул Вэй Усянь быстро.Да ладно, подумал Хуайсан, неужто не хочешь похвалиться? У вас все было, у нас все было, а мы не идем дальше переглядок и молчания, будто никто ни о чем подобном и не думал.Вэй Усянь скрутил еще один цветок и зацепил стеблем за первый. Принялся рвать бумагу, человечки из этой самой бумаги бросились ему помогать.Вот Вэй Усянь, думал Хуайсан, отдыхая после очередного правила. Где его острый язык? Вряд ли он уважает сосредоточение Цзян Ваньиня и его цель дописать все сегодня, ну ладно, может быть, немного еще завтра. Цветок вот, и не сказал при этом в духе ?ха-ха, Цзян Чен, да ты девица краше шицзе, давай-ка выйди так к Вэнь Цинь, может, она как раз рвет ягоды со своей поляны, хоть в виде девчонки у тебя что-то получится?. Вэй Усянь ведет себя по-другому. Не слишком, но ведь заметно. Даже он поменял поведение. Вообще меньше я что-то слышу от него обидных слов к Цзян Ваньиню, и тот в ответ стал спокойнее. Ради юноши, который очень нравится, приглушаешь даже самую свою ерническую и демонстративную натуру? Перечеркиваешь годами полированную привычную манеру?И что от тебя остается тогда?..Дагэ совсем не поменялся. Я, правда, и не помню его особенно во времена, когда не было у нас цзэу-цзюня. Нужно спросить у Лань Ванцзи, может, он заметил и помнит насчет своего сюнчжана. Насколько меняет любовь и желание любви? Нужно ли этому противиться? Я противился всему остальному, даже болезненному битию, запиранию в комнате и лишению кистей, бумаги и пастилы к чаю. Крикам и ссорам. В том ли дело, что любви не хочется противостоять, она приятна? Ты ей отдаешься на удовольствие. Я недостаточно люблю дагэ, если ради его любви не захотел стать ему помощником и опорой?Хуайсан поджал губы. Поглядел на Лань Ванцзи. Подумал: ты меня не заставляешь. Ни даже в близости не заставил, хотя я готов был потерпеть. Неужели дагэ недостаточно любит меня, чтобы – не заставлять?Что должна изменить в нас любовь, чтобы быть – достаточной и настоящей? Разве не признак это величия чувств, когда ты отрекаешься от всего, что ты есть, ради них? Хуайсан поглядел на Цзян Ваньиня, который хмурился, но писал, а цветок трепетал около заколки, и насколько не похожи брат и сестра Цзян, но сейчас что-то в Цзян Ваньине вдруг мелькнуло от нее. Она не раздувает, конечно, так ноздрей и не двигает уверенной челюстью… Хуайсан повернулся в другую сторону, к Вэй Усяню, который заталкивал ногтем бумажный стебель в петлю вокруг другого, и с ладоней его свешивалась уже короткая гирлянда. Хуайсан подумал: вы. Совершенно не создаете атмосферы, в которой мне удобно было бы завести разговор о величии чувств. Почему вам не охота? У вас же тоже что-то происходит. Жадные, жадные молодые господа, держите все при себе, а мы догадывайся.Мы тоже вам, конечно, ничего не вывалили, и вы тоже гадали, и вслух. Может, поэтому такое чувство, что были у нас откровенные разговоры, и вы посвящены в наши дела и волнения. А и посвящены! Хуайсан выпрямился. Разве нет? Лань Ванцзи задал вопрос, который вылился в разговор о моей заднице, хотя не начинался таковым, и мы целуемся, и Лань Ванцзи без стеснения показал веер, и Цзян Ваньинь имел возможность успокоить нас насчет расставания на вечер, хотя его и не состоялось толком… А если бы Лань Ванцзи не заметил ваших обжиманий у дерева, то мы бы так и пребывали в темноте!С другой стороны, укус. Хуайсан вытянул шею. Вэй Усянь наклонился, ворот отставал от шеи, и там, где пряди расходились, кожа краснела больше обычного. И вот это его давешнее ерзанье… Но какие бы я сделал выводы, если бы Лань Ванцзи не донес до меня вестей?А если они спросят, что произошло у нас, отвечу ли я честно? Хуайсан опустил глаза в правила. Ухмыльнулся. Подумал: если бы они сами догадались, я бы не стал так уж отрицать. Всегда приятно заявить, что на деле – не так, как твой товарищ пытался предугадать неприличной картинкой. Никакую ленту мы никуда не мотали, все было аккуратно, чинно и изобретательно. Приятно. Хуайсан глубоко вздохнул. Подумал: прия-атно…Хуайсану на стол вспрыгнули бумажные человечки, растянув между собою гирлянду. На некоторых лепестках чернели края ханьцзы, видно, Вэй Усянь добрался до исписанного. Хуайсан дернул тетрадь на себя, чтобы они не топтались по мокрому, и маленькие носильщики прошествовали мимо, спрыгнули с другой стороны, взобрались под локоть к Цзян Ваньиню. Окружили его левую руку и набросили на запястье гирлянду. – А? – Цзян Ваньинь прибрал руку к себе, чуть не смахнув малышей со стола. – Это что?Хуайсан захихикал в веер. Вэй Усянь насвистывал и оглядывал стены и потолок библиотеки. – Опять твои штуки! – буркнул Цзян Ваньинь и шуганул человечков со стола. Взял гирлянду за конец. Замахнулся. – Если тебе нечего больше делать, так иди куда-нибудь, что ты с нами вообще сел? Не помешал никому делами заниматься – день прошел зря? Вэй Усянь, не глядя на него, растянулся на столе и сказал: – Не понимаю, о чем ты говоришь. И правда, что я с вами тут сижу, такая скукота! Как на цепи.Хуайсан покачал головой. Подумал: так не пойдет. Что-то должно перемениться, что-то переменилось, вон Вэй Усянь придумал совсем не злую шутку, подослал молчаливых помощников вместо того, чтобы заломать брата, выкрутить ему руку и нацепить украшение силою. И он сидит с нами, никуда все-таки не ушел, не бросил нас. Он, конечно, и не дружит больше ни с кем, кроме нас, но он, как и я, умеет занимать себя сам, мог бы пойти пострелять или попугать рыб… Цзян Ваньинь не заметил этого, решил, что все по-старому со старыми намерениями, решила за него накатанная колея их неосторожных забав. И может, я сейчас ошибаюсь, подумал Хуайсан, опустив ладонь на пол, но стоит попробовать поощрить это изменение.Которое, может, я придумал. Зачем я лезу в чужие дела? Столько лишнего труда…Бумажный человечек помедлил и вспрыгнул к нему на ладонь, щекотно переступил легкими ногами, подозвал второго. Хуайсан подсадил их, дал сойти с руки на стол Цзян Ваньиню. Подвинулся к нему, загородился спиною, прикрылся веером, подождал, пока Цзян Ваньинь наклонится и шепнул едва слышно:– Подарить украшение – это приятный знак внимания. Пожалуйста, прими. – Цзян Ваньинь зыркнул мимо уха Хуайсана, сжал губы в линию, но ничего не сказал, и Хуайсан зашептал еще: – По-моему, это очень мило, не похоже на насмешку. Прими, погляди, что выйдет. – Советчик, – сказал Цзян Ваньинь, едва разлепляя губы, и потому со злобной интонацией.– Погляди, что выйдет, – повторил Хуайсан. Цзян Ваньинь посмотрел на него, как на врага, но руку вытянул. Хуайсан сел на место. Цзян Ваньинь задрал рукав, и человечки подхватили гирлянду и завернули вокруг запястья, завозились, соединяя концы. Цзян Ваньинь потряс рукой, браслет зашуршал, съехал на кисть, но застрял на большом пальце. Цзян Ваньинь помолчал и сказал:– Ага.Хуайсан обернулся к Вэй Усяню. Тот сидел прямо и глядел во все глаза. Приоткрыл даже рот, показывал крупные свои зубы. И тоже ничего не сказал.Цзян Ваньинь склонился над правилами и принялся писать. Устроил левую руку и немного придавил попавшие под нее цветки, поднял руку и стал искать, куда ее деть, и положил, наконец, на колени. Вэй Усянь улыбался и рвал от очередного листа узкую полоску. Цзян Ваньинь сопел, и лицо его расцветилось, словно писал он на красной бумаге, новогодние, например, поздравления, и свет напитывался цветом и возвращался к коже.Лань Ванцзи иногда поднимал глаза это обозреть. Хуайсан взял веер, но жеста для ?смотри, что происходит, смотри-смотри!? у них пока не водилось, и Хуайсан сложил веер на край стола и просто улыбнулся ему.Подумал: может, и ладно, что они молчат. Мы с Лань Ванцзи справились и без них. Из молчания тоже можно выудить много всего интересного.Цзян Ваньинь откашлялся. Потом еще раз. Пробормотал, словно обращался к правилам:– Красиво. Как шицзе.– Ну! – вскинулся Вэй Усянь. – А я и хотел поглядеть, помнят ли руки, и оказалось, что помнят! Этот господин ничего не забывает, что однажды попробовал!– Да, да, хвались…Хуайсан сгреб веер, покачал им и сказал быстро:– Между прочим, я хотел как раз узнать, что это за ремесло, наверняка какое-то значительное. Сестра научила делать такие штуки?Вэй Усянь раскрыл рот, потом захлопнул и только дернул плечом. Сказал легким голосом:– А. Так. Было дело.И Цзян Ваньинь не стал дополнять.Лань Ванцзи оглушительно в этой тишине натирал тушь.Хуайсан покачал головой, подумал: воистину, в том, что мы пытаемся утаить, кроются самые громкие заявления!Не так ли это точно, как Лань Ванцзи взял на ночную охоту веер, мой подарок, и не стеснялся его показывать, и ничего особенно не говорил, но и не прятал? Хуайсан поглядел на Вэй Усяня с довольством. Тот заметил краем глаза, повернулся, поднял брови. Хуайсан прикрылся веером и важно ему кивнул.Посидел еще. Подумал: умру тут над правилами – кто будет виноват? Наверняка цзэу-цзюнь. Точно, он, не он ли меня спровадил на ночную охоту, после которой учитель нас наказал? Вот пусть ему будет стыдно. Обоим. Учителю тоже. Как будто сразу было не видно, что не соткан я для таких мероприятий! Хуайсан вдохнул со стоном и взялся за кисть. Написал правило.Цзян Ваньинь уже забылся, придерживал левой рукой тетрадь, цветы тихо шуршали под его запястьем. Он иногда поднимал руку и встряхивал, браслет убегал к краю рукава. Цзян Ваньинь бросал на него взгляд и возвращался к работе.Вэй Усянь вдруг зевнул с таким воем, что Хуайсан вздрогнул, и лишь годы опыта помогли ему вовремя отнять кисть и не испортить ханьцзы. Вэй Усянь схватил себя за запястье и вытянул руки над головою. Пропел:– Ско-олько мо-о-ожно!..– Пока не исполнится наказание, – сказал Лань Ванцзи. – Переписать правила до конца.Вэй Усянь выбрался из-за стола, покрутил телом туда и сюда, наклонился, достав пальцами пол, сунулся к Лань Ванцзи, сказал: это я тоже знаю, поглядел на работу Хуайсана, сказал: давай-давай, Нэ-сюн, пыхти, скоро не будет у учителя над нами власти!Сел на пол рядом со столом Цзян Ваньиня, облокотился. Цзян Ваньинь положил кисть на подставку, спросил:– Что?– Давай я перепишу часть, чего там тебе осталось. Ты так долго колупаешься!– Ты зато быстро, выклянчил помощь у шицзе.– Ей стало меня жалко. Ну, а мне жалко моего шиди! К тому же, я засохну тут с вами, книжный воздух плохо на меня влияет. Быстрее все кончим, быстрее выйдем!– Ну помоги тогда Нэ-сюну, ему больше всех оставалось.Вэй Усянь поглядел на Хуайсана прозрачными глазами. Пожевал губу.Эх, вы, подумал Хуайсан, особенно Цзян-сюн. Ужели совсем не привык? А ведь бывает в Вэй Усяне и заботливость, да и как не быть, таков миропорядок, что старшие опекают младших, какова бы ни была разница в возрасте.Лань Ванцзи отложил кисть и наблюдал. Сейчас скажет, что каждый должен сам, и ведь это правда, мы опять его подводим… Вэй Усянь повел двумя пальцами, и бумажные человечки вцепились в кисть Цзян Ваньиня и попытались отобрать. Цзян Ваньинь хмыкнул, в уголках его рта завелось веселье. Он поднял кисть, человечки повисли, болтаясь, словно подвески на длинной шпильке красавицы. Цзян Ваньинь поставил их на стол ногами и принялся отцеплять пальцем бумажные руки. Сказал:– Учитель заметит – заставит начинать все с начала, а я только наладился отдохнуть от писанины.– Да ему все равно уже! И с каких пор ты боишься учителей?– С тех, что пусть Юньмэн Цзян запомнят не хуже, чем мы уже наделали славы. И как-то стыдно при ханьгуан-цзюне, и так с него за нас спрашиваю, что бесить лишний раз. А, ханьгуан-цзюнь?– Наказание следует избывать самим, – сказал Лань Ванцзи.Вэй Усянь досадливо цокнул языком. Ничего, подумал Хуайсан, будет еще у тебя возможность сделать то, что Цзян Ваньинь примет с искренней благодарностью, потому что ты угадал. Вы же знаете друг друга лучше всех. Вэй Усянь пробарабанил пальцами по столу.Лань Ванцзи встал, взял кисти и тушечницу и пошел их полоскать.– Эй, Цзи-сюн, а ты куда?– Закончил, – сказал Лань Ванцзи от бочки. – Нужно идти на встречу.Вэй Усянь наклонился к Цзян Ваньиню и громко зашептал, загородившись ладонью:– Вот, гляди, он уйдет, и мы вместе быстренько!.. Если только Нэ-сюн нас не заложит.Хуайсан замахал руками, залепетал, что они ничего не видел и не увидит, и ничего, тем более, не знает.– Хуайсан со мной, – сказал Лань Ванцзи. Возвратился к столу, принялся собирать книги. Унес в сторону приватной ширмы, вернулся с обернутой белым шелком коробочкой в руках. Хуайсан ахнул и тоже вскочил. Сказал:– Точно, точно, нам пора. Пора, да? – Лань Ванцзи кивнул. Хуайсан выбрался из-за стола. Вэй Усянь тут же плюхнулся на его место. Хуайсан сказал: – Пожалуйста, Вэй-сюн, не напорти ничего! Я так старался, я умру делать все заново!– О чем ты! И в мыслях не было! – Он махнул на него рукой, чуть не вляпавшись в тушь рукавом, и снова громко зашептал: – Цзян Че-ен, давай нарисуем ему там что-нибудь, чтоб учитель обалдел!Хуайсан надул щеки, медленно выпустил воздух. – Соблюдать порядок в библиотеке, – сказал Лань Ванцзи.Цзян Ваньинь кивнул. Он уже вернулся к письму. Браслет как нарочно показывался из рукава, и Цзян Ваньинь снял руку со стола, зацепился за край кончиками пальцев. Подергал запястьем.Лань Ванцзи вышел на лестницу, и Хуайсан поспешил за ним.Оглянулся, раскрыл веер, обмахнулся. Сказал вполголоса:– Это очень тактично с твоей стороны – оставить их немного одних. Они, конечно, могли бы и уединиться у себя в домике, переписывать правила можно и там, но у нас уже традиция, они не могли не прийти… Ты поступил очень внимательно.– Сюнчжан идет к себе, – сказал Лань Ванцзи. – Лучшее время передать подарок.Они начали спускаться, лестница развернулась вниз, словно длинный и немного мятый неаккуратным обращением свиток.– К себе? Откуда? – После обеда обходит Юньшень. Потом возвращается. Лучше встретить его в конце прогулки. Чтобы скоро положил. Не ходил с занятыми руками.– Это еще более предупредительно с твоей стороны! Ах, мой драгоценный друг так внимателен, что за радость быть рядом с ним, ведь все устраивается самым ладным образом. – Хуайсан прикрыл улыбку веером. Потом схлопнул его, показал на коробочку. – И я не мог не заметить, как красиво ты упаковал.– Подарок. Да, подумал Хуайсан, изящная простота ткани, и ничем она как будто не прихвачена, это какой-то секрет Гусу Лань, что когда надо, зачарованная их ткань липнет к себе самой. Лань Ванцзи складывает свое полезное полотно, и оно не расползается, а остается плотным свертком, а он его не перевязывает. А гуцинь перевязывает. Должно быть, чтобы была петля носить.На ткани сверкали белым среди белого лаконичные облака. Хуайсан прижал веер к груди и сказал: великолепно.И еще сказал:– Если ты хочешь преподнести цзэу-цзюню один, я не буду возражать. Возможно, это личный момент.– Вместе, – сказал Лань Ванцзи.Хуайсан оглянулся на библиотеку. Подумал: эти там тоже вместе. Приятно быть – вместе. Даже если раньше тоже были, вроде бы, неразлучны. Но теперь совсем вместе. Как те, кто познал друг друга не только снаружи, но и изнутри.А если цзэу-цзюнь сразу это по нам увидит? Хуайсан поднял плечи, расправил кожу на спине, и по ней прокатилась сладкая дрожь. Разве он будет против? Он должен гордиться братом, Лань Ванцзи нашел такой приятный выход из сложной ситуации, в какую я его поставил. Как бы сказать цзэу-цзюню, что брат его ловок в делах брачных покоев? Пусть гордится! Наверняка он переживает и на этот счет.Нет уж, я лучше сначала доберусь до Нечистой юдоли, а оттуда пошлю письмо, на письме как-то ловчее. Будет время придумать изящные метафоры, чтобы похвалить Лань Ванцзи, не смутив, если цзэу-цзюнь возьмется ему цитировать.Хуайсан покачал веером. Снова оглянулся. Подумал: братьям Цзян можно было бы изложить и без метафор. Но намеками. Не прямо, прямо все-таки неприлично. Но вот моя история про влюбленных друзей и их откровенную переписку имела умеренный успех. Тоже, что ли, соорудить картинку и спросить: так или не так? А Вэй Усянь со своими набросками никогда не угадает, как у нас было.А я хочу, чтобы кто-то знал, как у нас было. Потому что было – не как у всех, а много лучше. Много ли внимательности и чувства в том, чтобы просто сунуть, куда положено природою? Старший младшему, сильнейший слабейшему, и все на этом. А Лань Ванцзи показал изобретательность. Я хочу его хвалить перед всеми. Мой-то юноша, который мне очень, очень нравится, самый лучший.Все ли влюбленные думают так? Хуайсан усмехнулся. Споткнулся, Лань Ванцзи подхватил его под локоть. Хуайсан постоял, приходя в себя, сказал дрогнувшим голосом: спасибо, вот это я бы полетел!..Подумал: все влюбленные думают это с малыми основаниями, а иногда и вовсе без, а я – с самыми серьезными.Низ лестницы приближался в спокойном темпе, а не как Хуайсан бы встретил его, скатившись кубарем. Хуайсан сглотнул и спросил, чтобы отвлечься:– Ты всегда знаешь, где встретить цзэу-цзюня?Лань Ванцзи кивнул.– Маршрут. Распорядок. Он тоже знает, где меня найти и когда. Удобно. Чтобы тот, кому нужно, нашел.– Да, да, в самом деле! Ты совершенно прав, важный человек должен показываться в разных местах, чтобы всякий мог встретить его и подойти с делом. А я вот придерживаюсь другого принципа: ходить так, чтоб никто меня не нашел, правда, это бывает сложно, потому что в Нечистой юдоли у меня и бумага, и краски в покоях, а где они, там и я… – Хуайсан поджал губы. Поднял голову, чтобы видеть небо, а не приближающуюся землю. Сказал, не глядя на всякий случай на Лань Ванцзи: – Мне неловко говорить при тебе о своих уловках. Я бегаю от обязанностей, а ты – нет. Воистину, послушному долгу господину, почтительному к родным, ничего и говорить не надо, чтобы устыдить того, кто не взращивает в себе эти добродетели! Он сам устыдится.– Не нужно. Стыдиться.Хуайсан качнул головой. Лань Ванцзи сказал с напором: не нужно стыдиться. При Ванцзи. Нет намерения устыдить.– Я знаю! – Хуайсан замахал веером. – Я понимаю, что ты. Я просто задумался.Лань Ванцзи помолчал. Хуайсан помолчал тоже. Они сошли на землю, и Лань Ванцзи повел их сначала привычной дорогой, а потом свернул на тропинку, которой они обыкновенно не ходили, потому что ничего в той стороне нужного для них не было, мшистые валуны, деревья и среди них площадки, а еще дальше – дома слуг. Хуайсан оглядывался. – Хуайсан задумался, – сказал Лань Ванцзи.Хуайсан закивал. Потом спохватился, сказал, коснувшись кончиками пальцев плеча:– Не о нас. У нас все очень хорошо. Лань Ванцзи кивнул. Объяснений не потребовал. Может быть, и желал бы, но не просил, не заставлял выворачивать ум наизнанку. Что за прекрасный господин, никогда не заставит. Заставлял ли меня по-настоящему дагэ? Прилагал ли он все силы? Я до сих пор не был на ночной охоте с ним, а ведь ученики начинают это гораздо младше, чем я. Я бы не убежал и не отбился, если бы он заставил. Заставляет ли он меня по-настоящему, если слезы мои и протесты на него действуют? Господин, который одним взглядом может приструнить самого отъявленного наглеца. О котором идет беспощадная слава. И к себе беспощадная тоже. Но не ко мне. Хуайсан прерывисто вздохнул, прижал веер к груди. Подумал: он блюдет свои обязанности вперед всего, и ведь на мой счет у него тоже много обязанностей. Его судят и по мне, а я – что? Никакой славы я ему не приношу, а он это терпит. Не так нежно, как Лань Ванцзи, принимая без слов и возражений, но по сравнению с тем, каков дагэ обычно и с другими… И насколько он обязан крепко за меня взяться. Лань Ванцзи не обязан, как и я не обязан его воспитывать. Заставлял ли дагэ меня приглядывать за другими учениками, говорил ли на их неуспехи: твой позор? Я быстро бегаю, но не настолько, чтоб убежать от него. Отвешивал ли он мне столько палок, сколько уважаемый учитель Лань Ванцзи, да так часто? А Лань Ванцзи гораздо более послушен долгу, чем я, тут нечего и говорить. Может быть, и случилась в дагэ перемена от любви, я просто не видал ее, потому что случилась она рано, я ведь рано, с самого начала – такой, какой есть. А я постоянно обижаюсь, как Цзян Ваньинь на Вэй Усяня – по старой памяти, по тому, как обращался он со мною раньше, и не замечаю, что все сделалось немного по-другому. Только мое, наше с дагэ по-другому длится всю мою жизнь. Я напишу ему… нет, я скажу сам, я скоро буду дома, подумал Хуайсан и стиснул веер у пояса, что вижу его любовь. Редко я ему говорю, редко благодарю, все мне не так. А ведь как Лань Ванцзи подобен дагэ в самых прекрасных смыслах, так и дагэ делит с ним многие черты, и теперь мне это виднее, потому что мой любезный друг пролил своим обращением на это свет.И братья Цзян тоже. Хуайсан оглянулся на гору. Библиотека плыла в облаках, как толстая грозовая туча.Хуайсан шмыгнул носом и сказал:– Я задумался о том, что многое понять можно только в сравнении. Поэтому художнику, чтобы написать одну гору, даже знакомую, нужно рассмотреть многие горы. А человеку, наверное, нужно узнать многих людей и подружиться со многими, чтобы понять близких.Лань Ванцзи сказал:– Не хочу со многими.Хуайсан тихо засмеялся.– Необязательно с целою толпой! Достаточно нескольких самых близких, и ха… Ванцзи уже в этом преуспел. Можно не стремиться пока к большему количеству.Лань Ванцзи поглядел на Хуайсана, достал веер и похлопал по груди: спасибо. Хуайсан посмеялся еще. Сказал: я тебя напугал, я прошу прощения. Нет, конечно, мы остановимся пока на том, что есть, и не будем искать многочисленной компании!Лань Сиченя они обнаружили как раз в компании на очередной развилке тропинок. Подождали, пока ученики Гусу Лань удалятся от него, поклонились, подошли. Лань Сичень улыбнулся и кивнул.– Хуайсан. Ванцзи. Как ваши успехи?– Наши успехи, цзэу-цзюнь, можно сказать, непревзойденные, особенно мои, ведь близится конец обучения, а я выжил, и готов спорить, никто из нас этого не ожидал!Лань Сичень засмеялся.Что вы смеетесь, подумал Хуайсан, не вашими стараниями, а наоборот! Вы-то отправили меня в ужасный поход, где все было ужасно, кроме компании. И еды. На еду и не пожаловаться. И пейзажей…Хуайсан тряхнул головой. Лань Ванцзи стоял, держа коробочку, но вручать брату ее не спешил, Хуайсан поглядел на дар, и на дарителя, и начал сам, поклонившись еще раз:– В честь приближающегося нашего с вами расставания, а также из обилия благодарности за приют, ну, это лично от меня, а также, я уверен, из самых теплых братских чувств, – Хуайсан качнул головой в сторону Лань Ванцзи, который все-таки протянул коробочку, – мы хотели бы вручить вам некоторое пособие. У нас с ханьгуан-цзюнем, видите ли, образовался некоторый свой язык, и невежливо было бы общаться при вас таким образом, чтобы вы не понимали. Мы хотели, чтобы вы были посвящены. А Лань Ванцзи добавил:– Это тебе.Лань Сичень побегал по ним взглядом, приоткрыв розовеющие губы, принял коробочку, ловко, несмотря на то, что держал Лебин с прежним изяществом, развернул. Показался темный лак, Хуайсан ахнул про себя: белая ткань, темное дерево, а внутри книга, что лучше отражает красоту и дух Гусу Лань? И еще подумал: ?это тебе?. Не хватило ?на?. Говорил ли маленький Лань Чжань так?Лань Сичень тем временем добыл книжку из коробки, и Лань Ванцзи взял ее подержать, а Лань Сичень раскрыл и принялся листать. Губы его сложились в другую фигуру, чуть выступили вперед, словно он готов был подуть на горячие внутренности только что разломленного пирожка. – О. Как изобретательно. Вы общаетесь таким образом?– Вы тоже можете, если все-таки станете носить веер! Вам так пойдет. Никому так не пойдет, как вам. – Хуайсан раскрыл свой и прижал к груди.– Я понял, маленькая луна, это продолжается твоя кампания убедить меня, что без веера никак нельзя жить.– Господам вашего положения, воспитания и изящества – точно нельзя.Лань Сичень покачал головой. А Лань Ванцзи вынул веер из-за пояса и показал: да. Лань Сичень тут же уткнулся в книжку, пролистал, Лань Ванцзи повторил, Лань Сичень глядел то в книжку, то на него, потом испустил тихое и радостное: о!Посмеялся, попросил:– Покажите что-нибудь еще, это так увлекательно. – Хуайсан показал: спасибо. Лань Сичень нашел и это, сказал: – Великолепно изобретательно придумано. – Это сочинение неполно, много еще жестов мы еще не придумали. Мы станем дополнять, и вручим вам новый вариант. – Я польщен таким вниманием, – сказал Лань Сичень с умилением в голосе. – Лестно быть посвященным в особенный язык! Это мы еще не занесли в вашу книжку про поцелуи, подумал Хуайсан, а то бы… а то бы один брат видал, когда другой желает целоваться, и что же было бы в этом плохого? Были б братья уродливы или не ладили – тогда конечно, но здесь совсем другая ситуация. Хуайсан поднял веер ко рту, улыбнулся за ним.Лань Ванцзи подал коробочку, Лань Сичень уложил книжку обратно и держал теперь подарок на ладони. Сказал:– Как всегда и получается, молодые господа приезжают на обучение Гусу Лань, но научают чему-нибудь нас самих. Ах, скоро расставаться, время прошло так быстро. Одарите меня в добавление к драгоценному тому, – Лань Сичень качнул ладонью с подарком, – компанией за чаем?– С великой бы радостью, цзэу-цзюнь, вы не представляете, с какой, но мне переписывать еще столько правил! – простонал Хуайсан. Лань Сичень не сделал ни малейшей попытки утешить его страдания и сказать: ничего страшного, я поговорю с дядюшкой, тебе уже достаточно, и Хуайсан добавил: – Ах, учитель беспощаден, хотя и справедлив.– Совершенно верно, и поэтому я рад, что ты так серьезно подходишь к исполнению его урока. Как это и должно. Ну что ж, я оставляю молодых людей в покое, вы и так уделили мне много времени и сил, приготовив такой занимательный подарок.Лань Ванцзи отступил на шаг и поклонился, сказал: сюнчжан. Хуайсан поклонился тоже, сложив руки на веере. Они отошли у Лань Сиченя с дороги. Лань Сичень, однако, никуда пока не ушел, и сказал:– Ванцзи. У тебя множество дел, как и обычно. А Хуайсана я задержу на несколько мгновений.Опять подмигивания, подумал Хуайсан, проводив Лань Ванцзи коротким взглядом. Тот не отошел далеко, до просвета между деревьев, где виднелась соседняя гора и небо вокруг, и принялся созерцать. Или делать вид.Лань Сичень помолчал. Сомкнул и раскрыл губы, и свел на миг брови, словно не решался сказать. Что такое, подумал Хуайсан, и сердце задергалось в левом плече и жилах шеи. Он недоволен нами? Он уже все знает, и мы чем-то не угодили ему своими интимными встречами? Но ведь до того все было в порядке… Я не сделал Лань Ванцзи так хорошо, как должен был? И теперь его брат намекнет мне на это?..– Ванцзи всегда было не очень легко выражать себя словами, – сказал Лань Сичень, наконец, глядя мимо Хуайсана, будто на тот же самый пик и небо, только с их позиции они были скрыты кронами. – Мы с ним придумывали разные знаки. И все равно это некоторый труд – понять его. То, что помогает ему высказаться и быть понятым, и мною тоже… – Лань Сичень перехватил коробочку и прижал к груди. Сказал с чувством: – Бесценно. Так что я совершенно искренне благодарю, что посвятили меня. Влюбленным так легко создать свой язык, который никто в целом мире не разбирает… О, я не опережаю события?– Знаете что, цзэу-цзюнь!.. – Хуайсан загородился веером и попятился. Лань Сичень засмеялся, сказал: хорошо, хорошо, не буду. Они разошлись, и Хуайсан стал рядом с Лань Ванцзи. Вздохнул, подумал: какая красота, я буду скучать.Повернул голову, поглядел на сосредоточенное лицо и подумал: какая красота. Я уже скучаю.Сглотнул и сказал с бодростью:– Ну что ж! Эту миссию мы исполнили. Пора возвращаться к правилам. Я буду очень стараться, чтобы не опозорить Нэ, насколько уж это еще насущно.– Мгм.– А ты? Много ли осталось тебе работы? – Все сделано. Я провожу.– А сам не будешь сидеть?Лань Ванцзи качнул головой. Они побрели по тропинке назад. Из-под ног быстро убрался обычный домовый воробей.– Надеюсь, это не потому, что я тебя утомил, ха-ха!.. – Хуайсан похихикал, вытянул прядки. Посмотрел на Лань Ванцзи. – Не поэтому?..Лань Ванцзи показал веером: нет. Добавил:– Дела. Источник. – Все еще источник? Как ты себя чувствуешь?Лань Ванцзи кивнул. Сказал:– Последний раз. Нужное количество. Начал – следует окончить.Я бы умер, подумал Хуайсан и как мог незаметно почесал зажившие уже отметины на плече. Мороз внутри прошел, о царапинах больше и не вспоминаю, и бесполезно лезть мерзнуть в воду – я бы умер. Хотя, может, и стоило бы, вон Вэй Усянь и Цзян Ваньинь как дрожали после рыбалки, может быть, и стоило бы и им, и мне еще полечиться. Но им досталось больше, а мне – так, походя, хотя я чуть не погиб, легши тяжким грузом на совесть цзэу-цзюня!.. А я уже здоров. Не настолько болен, чтобы сидеть в источнике просто для того, чтобы соблюсти количество раз. Серьезность своей болезни всегда нужно соизмерять с лечением, и если последнее хуже, чем настоящие твои страдания, то можно и взять себя в руки.– Хуайсана не зову, Хуайсан не желает, – сказал Лань Ванцзи.– Истинно так! Да и заниматься мне правилами до самого вечера. Мы ведь увидимся вечером.Лань Ванцзи кивнул. Хуайсан улыбнулся. Подумал: как хорошо. Расправил плечи. Все складывается очень хорошо. Быстро оглянулся за плечо, и Лань Сиченя там уже, конечно, не было, да и не было видно места, где он стоял, но Хуайсан все же обратился к нему: мы вручили вам не подарок, а отдарок за важный дар, который мы с Лань Ванцзи получили от вас. Я получил. Знание, что чувство живет долгие годы, как бы редки ни были встречи. Без вашего примера мне было бы тоскливее в канун расставания. Ну да и я – не дагэ, я не привязан к месту так, как он. Будет еще много ночных охот! У Лань Ванцзи. А у меня – созерцания пейзажей и естественного беспокойства о нем. Мы будем встречаться, Лань и Нэ хорошо живут, встречаясь там и тут, прибывая друг другу в гости. Как бы я позвал Лань Ванцзи в гости! Нужно ли подождать? Да, пожалуй, так будет прилично, я приглашу его письмом. Сразу, как прибуду домой.Хуайсан шел, разглядывая зелень Юньшеня и белые ханьфу, мелькавшие впереди, и старался запомнить.Стали у подножия лестницы, и Лань Ванцзи оглянулся, и оглянулся Хуайсан, и Лань Ванцзи показал веером: целоваться. Хуайсан задрал голову, и они накоротко соединились губами. Хуайсан подумал: это людное место, мало ли, кто на лестнице, мало ли, кто смотрит из окон… Прикрылся веером. Лань Ванцзи заложил руку за спину и поплыл себе по родным дорожкам. Хуайсан забрался на несколько ступенек, чтобы дольше его видеть.Сердце билось слышно и с волнительным ритмом. Вот бы нас поймали, думал Хуайсан, взбираясь наверх, от площадки к площадке, вот бы кто-то такой же внимательный, как сам Лань Ванцзи заметил нас, как он заметил братьев Цзян, и глядел, и стал, чего доброго, наводить порядок. Конечно, Лань Ванцзи сам начал, но я мог бы быть внимательнее к правилам, зря я гну над ними спину, что ли, и зря, что ли, Лань Ванцзи уже за меня досталось. Хуайсан снова обернулся на Юньшень, послушно расстелившийся внизу. Подумал: когда грядет расставание, пусть и не навсегда, конец чего-то большого, большая перемена, все, кроме переживаний, становится глуше. А они звучат громче, как звук гонга, пронзающий туман. Потому что все остальное останется, а с милым другом когда еще поцелуемся?..Хуайсан ввалился в двери библиотеки, подержался за бок, надул щеки. Вэй Усянь и не подумал вставать из-за его стола, только весь извернулся и ткнул пальцем. Сказал:– Явился! А я думал, ты пропал навсегда. Что, наделали неприличий?– Каких неприличий, Вэй-сюн, мы встретили цзэу-цзюня, и… уф-ф… – Хуайсан растер бок и замахал веером. – Уступи же, это мое место, я пришел сюда специально посидеть! Вэй Усянь нарочито медленно выбрался из-за стола и нарочито глубоко поклонился, обмел рукавом скамеечку, попятился, бормоча: господин изволит, прошу, прошу, специально нагрел.Цзян Ваньинь, все еще в браслете и с цветком в волосах глядел на них, но словно видел только силуэты, а размышлял о своем. Как поэт, которому пришло стихотворение, и ничто больше не важно.Сбил я им что-то, подумал Хуайсан. Сел и пригляделся к лицу Цзян Ваньиня. Губы, вроде бы, не розовее обычного. Но если целоваться аккуратно, то как отличить потом нацелованные от нетронутых? По влажности. Не влажнее обычного… Что же это они? Даже мы с Лань Ванцзи!..Вэй Усянь закинул руки за голову и покрутил телом. Сказал:– Ну что, писцы, никакого с вами веселья не будет, сами виноваты. Нэ-сюн, куда ты дел Цзи-сюна?– А с ним, думаешь, тебе будет много веселья? – спросил Хуайсан.– Думаю, что побольше, чем с вами, он хотя бы не скрючился над тетрадью, ничего больше не замечая. – Он, помимо прочих дел, планировал пойти в источник, – сказал Хуайсан. Цзян Ваньинь передернул плечами так, что что-то хрустнуло. – Точно! – воскликнул Вэй Усянь. – Вместе веселее. А ты, Нэ-сюн?– Я полностью излечился! Настолько излечился, насколько это надо, чтобы там не сидеть.– Да ну, а я понял удовольствие! Когда вылезаешь – будто заново рождаешься, чистый и невинный. Что, Цзян Чен, пойдем?– Не могу, – сказал Цзян Ваньинь от тетради. – Писать. Потом.– Когда потом?– Доделаю – пойдем. Завтра.Вэй Усянь сказал: – А, ладно, пиши, сиди, конечно! И после этого я любимец учителя, это вы все любимцы учителя и подлизы, я буду страшно разочарован, если вы не насуете неприличных картинок между страниц. – Иди, иди, – сказал Цзян Ваньинь, – в добрый путь, не утони там.– Как же я утону, если рядом не будет дорогого шиди, чтоб меня утопить?– Ханьгуан-цзюнь справится, наверняка он давно хочет это совершить, да вы не оставались одни. А тут такая ситуация.Вэй Усянь засмеялся. Потер поясницу, спросил в воздух: интересно, от некоторых особенных болей тоже помогает? Должно ведь. Вот и славно. Сидите, не засохните от скуки, а я пошел, а завидовать запрещено в Гусу Лань.Показал язык. Цзян Ваньинь прянул в его сторону, словно готовился вскочить и с разбегу пихнуть плечом в грудь. Вэй Усянь сгреб принадлежности и скрылся. Бумажных человечков его нигде не было видно. Хуайсан растер руки. Встретился взглядом в Цзян Ваньинем, который глядел в основном не на него, а на дверь, Вэй Усяню вслед.Хуайсан тоже посмотрел. Подумал: не обидится ли источник, что в нем залечивают такие-то раны. Полученные в любовной битве. Хуайсан поерзал. Хорошо, что Лань Ванцзи оказался настоящим другом, и у нас обошлось вовсе без ран! И укус Вэй Усяню залечить бы хорошо до конца учебы, а то увидят матушка с отцом – что и будет.Как будто матушка с отцом ничего не понимают. Братья, почти ровесники, но при этом не родные. Всегда вместе. Странно будет, если родня удивится!Хуайсан поправил залезшие за ворот волосы, поерзал еще. Подумал: бывали в этом источники и обиженные зады, что-то мне подсказывает. Ловит же Лань Ванцзи кого-то за неприличное друг с другом поведение, и вряд ли каждый раз ему удается пресечь в самом начале. А потом все это мешает упражнениям, и добрый цзэу-цзюнь подсказывает решение. Как бы сам он там не сидел с теми же целями. Хуайсан склонил голову низко слегка отвернулся от Цзян Ваньиня, чтоб он не понял, что пришло Хуайсану в голову.Цзян Ваньинь ничего не сказал, склонился над письмом. Хуайсан скоро тоже взялся, развел подсохшую тушь. Написал три правила, взял веер, раскрыл и закрыл, написал еще одно, долго пробовал кисть на черновике.Повернулся к Цзян Ваньиню и спросил:– Не подрались вы тут, пока меня не было?– Да уж как-нибудь справились, – сказал Цзян Ваньинь. Поднял голову от письма, потер глаз. – Пока тебя, – он тяжело выделил слово, – не было? Ханьгуан-цзюнь подрядил тебя следить, чтоб в библиотеке не баловались?– Нет, что ты, если будут происходить безобразия, я буду просто ни при чем, и делать ничего не стану. Я просто интересуюсь. – Да. Я вижу. Много в тебе интереса.– А как же будет мало, если творятся такие дела.– Какие дела?– Такие, – сказал Хуайсан тоже с нажимом, схватил веер, прикрылся для эффекта и сделал над краем хитрые глаза. Цзян Ваньинь же глаза закатил и тряхнул рукой, убирая браслет выше, придержал тетрадь и продолжил писать.А ты ни за что не догадаешься, как у нас все произошло, подумал Хуайсан. Каким именно образом. Нет, не так, как рисует Вэй Усянь и наверняка пересказывает содержание записок тебе. Не так, как мы решали, разглядывая мои книжки. Я сам бы ни за что не догадался заранее, что так может быть, что сам блестящий ханьгуан-цзюнь, да мне, никудышному заклинателю… Я всегда знал, что не все подчиняется силе ядра и разнообразию заклятий, что не все держится на этой иерархии. При любви иерархия, видимо, становится неважна.Но загривок-то покусан у Вэй Усяня, менее знатного из братьев, и более извилистого по поведению, и тонким своим смешком близкого к фантазии о развратном ?отрезанном рукаве?. Тут все как нужно, порядок вещей соблюден. Может, не нужно каждый раз восставать против порядка вещей? Вам понравилось – потому что понравилось? Или потому, что вы ожидали, что понравится?Этого Хуайсан у Цзян Ваньиня не спросил, а спросил иное:– Сестра вас, значит, научила плести такие штуки? – показал веером Цзян Ваньиню на запястье. – Была бы у меня сестра, она тоже бы меня учила всяческим подобным штукам. Это плетение несет какую-то значимость?– А… да. Не знаю. – Цзян Ваньинь поднял руку и поглядел на браслет. – Мы много играли в свадьбу, когда родители договорились насчет шицзе. В помолвку, в праздник, и вот дарили друг другу… в смысле, ей украшения. Золотые с камнями, надо только раскрасить. Она нас только сначала научила их делать. А этот ничего что-то ей пока не дарит! – Родные братья для сестры всегда лучшие женихи, чем чужой какой-то юноша, – сказал Хуайсан со знанием дела. – Потому что имеют уже сердечную привязанность. Ах, славно иметь сестру! Передавай ей, пожалуйста, мои наилучшие пожелания и благодарности за тот прекрасный ужин.Цзян Ваньинь сказал: ладно. Принялся снова писать.Друг другу вы дарили, подумал Хуайсан, а сестра сидела поодаль, потому что она-то уже понимала, что такое свадьба, что это – для нее, а вы забавлялись, потому что не вам переезжать в чужой дом, для вас это – праздник и баловство, что бы не поиграть. Это хорошо, подумал Хуайсан, это Вэй Усянь с умом, это значимо, а не просто поделка. Ах, сколько всего я не знаю про них и поэтому не вижу, сколько, наверное, упускаю из виду их бессловесных разговоров: помнишь, как тогда?..Хуайсан глубоко вздохнул, подпер щеку рукой и уставился на пейзаж с горами, передернул плечами от наползшего из свитка холода. Тут же согрелся, потому что в библиотеке было тепло.– Что, совсем не пишется?Хуайсан перекатил голову, надул губы, похныкал и сказал с искренностью:– Я не могу, это так скучно, я не могу, когда мне скучно, как будто проделали дырку, и силы утекают, и решимость это все закончить. Что будет, если не закончить? Не может же старик не отпустить меня домой? Как ты думаешь?– Пиши, – сказал Цзян Ваньинь. – Это в человеческих силах. Художник, да чтоб не писал быстро? Больше будешь страдать – дольше будет это тянуться. Сам у себя время отнимаешь.– Ты говоришь, как дагэ!– Правда? – Цзян Ваньинь ухмыльнулся. Приосанился. Погрозил Хуайсану кистью. – Значит, чифэн-цзюнь говорит правильно!Хуайсан показал ему кончик языка. Цзян Ваньинь сказал: будешь дразниться – получишь в лоб. Хуайсан сказал, что вот так чифэн-цзюнь уже не говорит. Цзян Ваньинь сказал: ну и зря. Пиши. Жених, подумал Хуайсан ему мстительно. Ни Вэй Усянь не постеснялся подарить, ни ты носить, а теперь я все знаю, и могу вас дразнить. Потому что сплетать ноги – это ладно, а такие вот вещи – это уже достойно пары дружеских слов.Но пока не буду, ладно. Из-за спины Лань Ванцзи потешаться все-таки уютнее.Он вздохнул и принялся писать. Глядел то и дело на пейзаж, на обычное место Лань Ванцзи, и в окна, и в сторону двери. На пятна света на полу, на тени от рам. Тени двигались. Если глядеть на них неотрывно – незаметно, а если взять себя в руки и заставить тело вывести несколько правил подряд – вот лежала темная полоса там, а вот уже тут, проскочила целую доску…– Ханьгуан-цзюнь не здесь? – спросили от дверей. Хуайсан поднял голову. Ученик Гусу Лань поклонился.– Нет, – сказал Цзян Ваньинь. Ученик убрался. Цзян Ваньинь потянулся, развел руки в стороны и назад, чтобы сошлись лопатки. Сказал: – Что, потеряли его, пока в источнике сидит? – Это своего рода тайное место, – сказал Хуайсан, – цзэу-цзюнь посвятил нас отдельно и только в минуту нужды.– Ну, для своих-то не тайное. А, они вылезли уже, наверное. – Цзян Ваньинь задрал рукав дальше, чем нужно было, чтобы обозреть браслет, и потер царапины чуть ниже локтя. – Тоже, что ли… Ладно, потом. Сначала одно, потом другое.Хуайсан покачал веером в его сторону и сказал с чувством:– Я вот восхищаюсь твоей собранностью, Цзян-сюн, прямо-таки близок к тому, чтобы тебе позавидовать!Цзян Ваньинь поднял брови. Сказал:– Пиши. Меньше слов, больше дела.– Это именно то, что мне нужно! Чтобы какой-нибудь серьезный молодой мужчина меня уговорил и даже заставил.– Пиши! Много тебя заставишь, учителя заставили тебя упражняться с оружием? На ночную охоту – без меча, где такое видано.– Я неспособен, у меня слабое сложение, я родился зимой и долго болел, и у меня совершенно никаких склонностей ни к чему, и…– Все! Пиши!Хуайсан засмеялся и взялся за кисть. Подумал: так веселее. При Лань Ванцзи, конечно, легче всего, не хочу его разочаровывать, не могу бездельничать, когда должен трудиться, если он смотрит на меня. Но и Цзян Ваньинь – неплохой помощник, будет меня одергивать.Так и пошло. Когда Хуайсан начинал, сам не замечая, пялиться на картины, стены и столы, Цзян Ваньинь рявкал: Нэ-сюн! Закончил? Нет? Ну так и в чем дело? Хуайсан дергался и принимался за дело. Думал: так ли они занимаются с Вэй Усянем? Вэй Усянь тоже смирно не сидит, на самых уроках уважаемого Лань Циженя позволяет себе вертеться, отвлекаться и малевать неприличные картинки про нас. Цзян Ваньинь, который явно намного серьезнее, одергивает его?При этом, что ни спроси, Вэй Усянь все знает, учитель в этом убедился. Ничего не понимает, но все знает. Не обидно ли, что молодой господин, который не гнет спину над свитками, все равно делает успехи, будто из воздуха их достает? Было бы мне обидно, если бы при мне кто-то стал вдруг писать, да легко, легче, быстрее и лучше меня, не занимаясь при этом, сколько я? Хуайсан надул губы. Конечно, было бы. Покосился на Цзян Ваньиня. Подумал: все равно должна быть какая-то в жизни справедливость. Сосредоточение ведет к просветлению. А если занимаешься, постоянно отвлекаясь, знания не проникают глубоко. Поэтому из правил я мало что запомню, да они мне и не важны, не дословно, по крайней мере. А как писать гладкие камни в ручье – это во мне крепко. Потому что я долго над этим сидел, ничего больше не видя. Все-таки знания требуют почета, напряженной испарины и усталой спины. Это воспитывает. Нужно поговорить об этом с Лань Ванцзи. Он обещал встретиться вечером, вот и подниму эту тему, подумал Хуайсан, разбавляя тушь. Это хороший повод похвалить его. – Не бывало ли здесь ханьгуан-цзюня?Хуайсан снова повернулся к дверям. Там стояла ученица в белом ханьфу и кланялась. Хуайсан склонился над столом. Сказал:– Бывал после обеда, но потом ушел и больше не появлялся.Ученица поклонилась еще раз и прошла в библиотеку, завозилась у полок. Хуайсан поглядел на Цзян Ваньиня. А Цзян Ваньинь поглядел в окно.Собирался вечер. Ученица обошла библиотеку, зажигая свечи в светильниках.– Ты стал главный по ханьгуан-цзюню, – сказал Цзян Ваньинь.– Я? П-почему?– Потому что тебя спрашивают.– Может быть, тебя?– Нет уж, это тебе известно больше других. Что, куда он потерялся?– Не имею представления, – сказал Хуайсан. Проводил взглядом ученицу со стопкой книг на локте к столу в другом конце библиотеки. – Наверняка у него важные дела.– Ну-ну, – сказал Цзян Ваньинь и снова взялся за кисть.Они писали, пока не стемнело. Хуайсан сполз, в конце концов, со скамеечки и заходил, стеная и переваливаясь, по библиотеке. Живот запел, Хуайсан схватился над поясом и сказал: – Воистину, это наказание и тела, и духа!Цзян Ваньинь встал без таких страданий, но ногами по очереди потряс. Стал собирать тетради и письменный прибор. Поглядывал в темные окна. Между бровями его залегла тень.Скоро сон, подумал Хуайсан, ужин и время ложиться для Лань Ванцзи, я думал, мы встретимся раньше. Вряд ли он забыл, наверное, дела не отпустили. Что же, он занят намного больше меня, дома всегда есть заботы большие и малые. Надеюсь, ничего серьезного.– Вы договаривались встретиться с Вэй-сюном? – спросил Хуайсан.– Насиделся, замерз, пошел к шицзе, выклянчил у нее супу и уснул, вот и все, – сказал Цзян Ваньинь сердитым голосом. – Потом проснется посреди ночи – и начнется. Хождения.Хуайсан кивнул. Наверняка так и было. Что ж, утром мы все равно соберемся снова, если, конечно, Лань Ванцзи захочет и у него будут в библиотеке дела, и если захочет Вэй Усянь, которому тут нечего делать, кроме как составлять нам компанию. А вечером – фонарики. Хуайсан улыбнулся и старательно подумал: я и не предполагал, что буду на празднике не один, что составлю за время обучения такие близкие знакомства. Они прибрались, прихватили свое и вышли на лестницу вместе. Юньшень моргал желтыми огоньками, словно с неба в торфяную воду упало несколько звезд. Бумажный цветок так и остался у Цзян Ваньиня у заколки. Носи, подумал Хуайсан, не буду говорить. Жених. Так они и пошли, утешая утомленные умы молчанием, и скоро Хуайсан стал думать: неужели Лань Ванцзи не мог хотя бы кого-то послать? Надеюсь, ничего не случилось такого, чтобы он совершенно забыл. Или он согласился на встречу вечером просто так?Цзян Ваньинь махнул рукой от ворот в свой дворик, и Хуайсан ответил ему веером.Рассмотрел будущие подарки на столе, разложил по-другому, принялся красиво сворачивать, чтобы завтра только взять. Подумал: надеюсь, им понравится.Надеюсь, ничего не случилось.Да что могло случиться в Юньшене? И ученики не были взволнованы, просто почему-то потеряли ханьгуан-цзюня. Наверняка так уже бывало, невозможно всегда знать, кто и где находится. Разминулся с ними, и все.Хуайсан на всякий случай спросил слугу, не приходил ли Лань Ванцзи к его жилищу, и выяснилось, что не приходил.Хуайсан не стал сидеть, а поужинал непримечательным рисом с овощами и лег. Быстрее уснуть – быстрее утро, и даже правила не так страшны, если Лань Ванцзи будет сидеть напротив. Утром все образуется, поэтому нет никакого смысла переживать сейчас, только лишать себя отдыха.Но Хуайсан все равно долго ворочался, прежде чем темнота дома стала темнотою сна.