Часть 45 (1/1)

– Что, все-таки живой? Хуайсан неуверенно кивнул из-за веера. Подумал: никто не видел, никого не было снаружи в этот час, кроме ранних слуг, но они не обращали на нас внимания, тащили, зевая, свои узлы и свои ведра. С другой стороны, именно слуги-то все и замечают. Ходят потом разговоры.С третьей стороны, если бы Вэй Усянь был в курсе, уж он бы не терпел.С четвертой стороны, чего он только уже ни говорил про нас, а даже еще ничего не было.Хотя спать в одной кровати – это уже что-то. Это обычно к чему-то ведет, ведь если в озорном рассказе кто-то оказывается под одним одеялом с молодой женой, притворяясь ее супругом, или даже просто по воле случая, не имея никаких озорных намерений, то непременно что-то произойдет. Даже если невольный обманщик – родной брат красавицы. А сама красавица – тоже брат. И они не просто спят друг к другу спинами, а один обнимает другого, и пошло-поехало.Хуайсан обмахнулся и подумал: может быть, у них так принято с детства. А у нас с Лань Ванцзи никак не принято было до сей поры. А теперь, может быть, будет. Если он, конечно, не ушел, как только я уснул.Но до того лежал. Под одним одеялом, соприкасаясь спинами через незначительную защиту рубашек.Хуайсан поглядел на Лань Ванцзи. Лань Ванцзи писал, утренний свет окрашивал его в нежные цвета, словно его написали на бумаге с цветочными лепестками, и один из них как раз лег под щеку.– Да, вон краска какая-то появилась, – сказал Цзян Ваньинь и проскреб бруском туши по тушечнице. – А то утопленников краше вынимаем, чем ты вчера был. – Сп-пасибо, Цзян-сюн. Я и так чуть не умер, а ты меня пугаешь!..– Да не умер бы, – сказал Вэй Усянь с другой от Хуайсана стороны. Он пришел и даже не разложил письменных принадлежностей, лег на них грудью, вытянул руки вперед и принялся крутить в пальцах травяную метелку. Перекатил голову поглядеть на Хуайсана. Покачал в его сторону метелкой. – Но вообще-то не всякий может высидеть в такой-то холодной воде столько. Я один раз поджидал Цзян Чена в зарослях камыша, ну, в воде сидел, травы еще набрал на голову, – он изобразил, – чтобы он принял меня за чудище и завопил, ты не слыхал, а когда у него резался голос, это же была умора! А-ха-ха-ха!.. А! Цзян Чен! – Вэй Усянь запоздало закрылся от бумажного комка. Хуайсан обернулся к Цзян Ваньиню и, одобрительно сложив губы, покивал. Сложный бросок по высокой дуге, через голову соседа, почти вслепую, а попал. Но Вэй Усяню это не помешало продолжать: – Этот пискля должен был плыть на лодке от пристани как раз мимо зарослей, и что-то он там прокопался, долго его не было, а мне поначалу было нормально, я долго терплю, вообще-то, вы меня в воде не пересидите! Но даже вот этому господину бывает слишком, и из-за того, что кое-кто такой копуша, я промерз до самых костей, и под конец меня так колотило… да как нас сейчас от этих мерзавцев! – Он поскреб ногтями предплечье, где из-под рукава выглядывал бинт. – А было лето, вода теплая, купайся, сколько влезет. Но из-за одного медлительного, словно слизень, господина!.. А! Нэ-сюн! Защити меня! Тебе же говорю ободряющую речь! – Он подхватил угодивший на плечо и плотно легший в складки ханьфу комок, вдруг поднялся, привстал и с силой запустил в Цзян Ваньиня поверх головы Хуайсана. Хуайсан ее втянул, вскрикнул на всякий случай и прикрыл макушку веером.– Бросаться бумагой в библиотеке запрещено, – сказал Лань Ванцзи. – Драться запрещено.– Ага! Как, значит, он в меня кидается, так это все в порядке, а как я отвечаю на такое нападение еще и не со всей силы, так это запрещено?! Цзи-сюн! Что это правила у нас не ко всем? Что ты за надзиратель, если не запрещаешь всем одинаково?– Обзываться запрещено, – сказал Лань Ванцзи, подняв глаза. – Возбуждает вражду.– Кто обзывается? Кого? Тебя? А ты не надзираешь? Ну прости!..Лань Ванцзи не отвечал, но продолжал глядеть на Вэй Усяня.И, может быть, поэтому не видал, как Хуайсан ему кивнул. Вот так. У Цзяней, конечно, так принято, они заигрывают друг с другом, в этом их живость, но где же бережность старшего ко младшему, да и просто – взаимная? Которая все равно должна начаться со старшего и, более того, будущего подданного. Значило ли у них спанье в одной постели в обнимку или все-таки нет? Значило ли у нас? Хуайсан понял, что так и не отвел от Лань Ванцзи взгляда, и опустил глаза. Подумал: мы уже особенные друзья, а теперь, в результате этой ночи, стали – дважды особенными? Если я согласился с ним лечь, то теперь должен согласиться и на все остальное? Соглашался ли Цзян Ваньинь на все остальное, когда Вэй Усянь его обнимал? Или это все еще братское? Или они не договорились? Поэтому Цзян Ваньинь моментами добавочно сердитый? Договорились ли мы с Лань Ванцзи? Обижен ли он, что я его никак не приласкал?Было бы печально, если бы был, подумал Хуайсан. Сложил веер, потрогал щеку. Было любовно, но не того сорта любовно, и мне было нехорошо после слез, и, наверное, ничего такого, что я не был готов что-то начинать, чего у нас еще не бывало.Спанья спиною к спине тоже не бывало.Лань Ванцзи повел себя как воспитанный господин, утешил самым внимательным образом, и ничего не потребовал ни словом, ни взглядом, ни намеком, а мне, наконец, спалось всю ночь, если считать это сном – с таким-то ранним подъемом. Я согрелся. Мне было очень хорошо. И до сих пор хорошо, хотя я по-прежнему чуть не умер, прошлое не перепишешь, но словно его контур раскрасили другими цветами. Не благословение ли, что все обернулось хорошо, и я приобрел на этой охоте намного больше, чем потерял?И возможно ли мне думать такие неблагодарные мысли про пригласившего меня в гости? Хуайсан закусил губу, пожевал.– Так вот! – провозгласил Вэй Усянь, упершись руками в поясницу и прогнувшись. – Эта история – не просто чтоб потешить вас, и вообще мне не стоило ее и начинать, ведь никому она пришлась не впрок, раз мне никто не посочувствовал, а я, между прочим, страдал! В теплой воде заморозиться еще и хуже!– Я слышу и сострадаю, – сказал Хуайсан, коротко склонившись в его сторону, – и понял, что ты сострадаешь мне, Вэй-сюн, и весьма этим умилился. Воистину, вода меня пересилила! А вам, водоплавающим, намного легче. Ну да и сложение у вас крепче, не спорю и завидую.– Хвали, хвали его, – сказал Цзян Ваньинь.– У тебя тоже сложение, – сказал Хуайсан, повернувшись к нему, – и привычка быть в воде, а ведь Вэй-сюн правильно заметил, она забирает тепло даже нагретая, если быть в ней достаточно долго. Было бы у нас соревнование, кто кого пересидит, я бы, конечно, заранее выбыл!– А я знаю, кто бы победил, – сказал Вэй Усянь. Похлопал по груди. – Вот этот господин!– Да с чего бы?!– А с того, что давай проверим! Все равно нам там еще сидеть, пока не зарастет. Что-то я не заметил действия.– Будет, – сказал Лань Ванцзи. Слушает, подумал Хуайсан и улыбнулся. Пишет – а слушает. Думал ли я, что будем сидеть тут вместе, не только мы с ним вместе, а в компании, и компания будет помнить, что вчера он подхватил меня и поволок, и мы, видимо, вместе провели ночь, а если нет, то в любом случае расстались очень поздно. И Лань Ванцзи не будет это неловко, и он не будет сердиться, и мне тоже будет… странно, подумал Хуайсан. Но хорошо. Почти что уютно. Вся жизнь поменялась, все представленье о том, каково будет обучение, а – уютно. Словно по-другому и быть не могло. Мы целовались, нас видели, и из этого не вышло ссор и поддразниваний. Небольшие и не обидные только. Я целуюсь с ханьгуан-цзюнем, и все знают.Рассказал ли Лань Ванцзи цзэу-цзюню?Нужно ли мне этого хотеть?Нужно ли мне отказаться греться вместе в следующий раз, если я не хочу интимного продолжения? После скольки ночей в одной постели становится уже неудобно просто там лежать, спать и ничего не делать? Когда надо начинать – делать?Хуайсан поглядел из-за веера на Лань Ванцзи и на братьев Цзян. Подумал: если Лань Ванцзи рассказал все брату, то он может спросить совета у него. Цзэу-цзюню не занимать ловкости в подобных делах! Все у него ладится. Сам бы посоветовался, но это опять выйдет разговор о Лань Ванцзи за его спиной. Да и не хочу лезть вперед самого Лань Ванцзи, он расскажет в свое время, посвятит брата в те детали, в какие посчитает нужным.Спросить бы Яо, у него тоже там все в порядке… или нет. Не знаю, подумал Хуайсан, подпер веером губу. Почему-то не спрашивал. Знаю, что нет невесты, что он не собирался жениться в ближайшее время. И детей. Но он всегда найдет, что сказать, он знает жизнь. Или умело создает такое впечатление. Если мы дружим, то он мой старший друг, а у кого и спрашивать, как не у старших друзей?Позвать бы Яо к нам, подумал Хуайсан. Он не выглядит нашим ровесником, но с ним совсем не скучно. Нашли бы какое-нибудь хорошее развлечение, кости или иные игры, он сражается яростно. Если бы он остался учиться в Юньшене, он бы непременно всем понравился. Он поживее меня, в нем нет пороков, какие братья Цзян во мне поначалу высмеивали. Ну и что, что происхождение, у Вэй Усяня оно тоже сомнительное, а Вэй Усянь пока что не зарекомендовал себя как незаменимого человека на службе у требовательного господина. С Лань Ванцзи, опять же, они бы поладили, Яо стремится к изяществу и сверкает воспитанностью. Хуайсан тихо вздохнул. Подумал: но Яо со мною нет, а пока я ему напишу… Толку от компании, если нельзя деликатно посоветоваться! Впрочем, я даже не знаю, что хочу спросить. И у кого спрашивать – у этих, которые никого еще не подцепили в Юньшене? Хуайсан поджал губы с затаенной надменностью. Подумал: а я… нет, ?подцепил? – не бережное слово, но я определенно делаю успехи, Лань Ванцзи – мой особенный друг, и у нас что-то происходит, а скоро, может, будет происходить еще больше. Над ухом зачмокали. Хуайсан вздрогнул, а Вэй Усянь, хохоча, сел обратно на свое место. Сказал:– И гадать не надо, о чем думаешь! Пялишься на своего любезного, – он мотнул головой в сторону Лань Ванцзи, – эдакими глазами, и все. Ничего в голове больше нет, да? Совсем? Хуайсан поднял веер прикрыться. Глянул на Лань Ванцзи, который писал, держа спину ровно и гордо.Опустил веер, сказал со вздохом сладкого томления:– Ах, Вэй-сюн, а каково должно быть еще первое романтическое чувство среди таких прекрасных гор? Зачем и открывать сердце нежным переживаниям, если не отдаться им полностью? Не складывают стихов и не сочиняют легенд про чувство наполовину, которое еле захватило, одну только часть, слегка тронуло и не мешает делать ежедневных дел. Ах, восхищение прекрасным господином, которого находишь образцом изящества и добродетели, – Хуайсан улыбнулся Лань Ванцзи, – или госпожой, в которой что-то тебе мило, и от этого неловко и приятно, и хочется на нее глядеть, стесняясь порою сказать слово, – он кивнул Цзян Ваньиню, – это ростки, из которых вырастает потом настоящее счастье, если все хорошо сложится. Совершенно необходимый опыт для юношества! Поэтому я прошу прощения, если однажды нетактично выразился на счет госпожи Вэнь… или любой другой госпожи или господина, кто интересует или не интересует, и нам показалось, Цзян-сюна. Либо если я молчаливо поддержал такие разговоры. Как бы там ни было, а мы не знаем деталей, я, например, совсем ничего не знаю, и если Цзян-сюн захочет сам нам рассказать…– Ничего не хочу! – буркнул Цзян Ваньинь, сложил руки на груди и закрыл даже глаза. – Я не хотел, – протянул Хуайсан, дотянулся, похлопал его веером по локтю, – я только говорю, что потешаться над очарованными кем-то – это старые новости, не свежо и не очень даже забавно, потому что какой толк? Если разобраться?– О-о, разбираться мы начали, – сказал Вэй Усянь, прищурившись. – Глубоко мы копаем. Что, не нравится, когда про вас говорят?Хуайсан снова дернул веер вверх закрыться, и снова удержал руку, уложил на колено. Сказал, глядя на Вэй Усяня прямо:– Это стало немного утомительно. То есть, я понимаю, что это смешно, будем уж говорить честно, друзья целуются, брат кем-то увлечен. Это сплетня. Но сплетня уже утратила свежесть и завяла, и стала фактом жизни, не таким и удивительным, учитывая, что в Юньшене чуть ли не специально собирают все молодое поколение, чтобы оно перезнакомилось, а потом переженилось и укрепило связи между школами.– В Гусу Лань следует учиться, – сказал Лань Ванцзи. – Перенимать науку учителя.– А! – Вэй Усянь взмахнул рукавом. – Ожил! Ты-то особенно учишься, прямо ничем больше не пробавляешься, как тебе только это удается, если руки заняты Нэ-сюном?Лань Ванцзи подумал и сказал:– Одна рука. Второй пишу. Переворачиваю страницы.Хуайсан хихикнул в веер. Сложил, показал Лань Ванцзи: да. Мне нравится.Вэй Усянь цокнул языком. Сказал:– Не понимаю, чего ты против, Нэ-сюн. Против сплетен? Или дружеских подначек? Стыдно, что лижетесь? Или что?Стыдно будет только в том случае, если стыдишься сам, подумал Хуайсан. Как просто рушится чья-то власть, если перестать стыдиться. Или стесняться. Или скрывать. Я уже думал это, и даже помню – где и по какому поводу. По поводу, конечно, Лань Ванцзи. Думал ли я тогда…Думал. Тогда он мне уже очень нравился.А больше ничего не имеет значения. Я ему тоже очень нравлюсь. Кого другого он укрывал рукавами, и кому другому он относится с такой сердечностью? Он особенный для меня. И я, возможно, особенный тоже. И мы лежали в одной постели, и это было приятно, и если будем лежать еще, будет приятно тоже, по тем же или другим причинам. И мне приятно было бы поговорить об этом с кем-то, но и без того я, пожалуй, справлюсь.– Это не подначка, Вэй-сюн, заметить, что мы целуемся, – сказал Хуайсан. Внутри словно поднималось из-за гор солнце, и все пело, и могло произойти что угодно грандиозное. Он сам может совершить что угодно грандиозное. Хуайсан расправил плечи и продолжал: – Подначка – не по нашему адресу. Кого больше задевает факт поцелуя – целующихся или нецелованного? Вэй Усянь распахнул глаза, прижал обе руки к груди и прошептал умирающим шепотом, будто Хуайсан только что вонзил ему в меч в грудь: Нэ-сюн. Ах ты язва. Ах ты предатель.– Так его, – сказал Цзян Ваньинь. – А то больно много было разговоров: сейчас прибудем и пойдем по девицам. И что? Много девиц?– Да у тебя тоже ни одной! Та, на которую ты вздыхаешь, не считается, она знать тебя не хочет!– Ты!..– Кричать в библиотеке запрещено.– Д-давайте не будем ссориться, я совсем не хотел, чтобы мы ссорились, наоборот…– Насмехаться над другими запрещено.– Да с чего вы взяли-то вообще, что я насмехаюсь! Слова сказать нельзя. Ты такой чувствительный, Цзи-сюн! Чего тебя задевает, если я просто говорю о том, что вижу? Смешно же! Смешно.– Не задевает, – сказал Лань Ванцзи спокойно. – Деликатные предметы. Чтобы не обидеть, нужно быть бережным.– А я вот как будто специально кого-то обижаю, ругаю или что? Или не одобряю? Сделали из меня злодея! Цзян Че-ен, я обижал твои деликатные чувства?Цзян Ваньинь схватил кисть, повозил в тушечнице и принялся писать. Сказал сквозь зубы, не отрываясь от строк, словно им и говорил:– Ты-то ни в чем никогда не виновен.Зря я это все начал, подумал Хуайсан, все-таки спрятавшись за веером. Что мне не молчалось? Немного надоело, конечно, делать вид, что стесняюсь, думать, как воспримут то и это, замирать, когда Цзяни нас ловят. Мне не неловко, подумал Хуайсан, глянув на Лань Ванцзи под горным пейзажем. Мне приятно и гордо, что мы сошлись, и мы проводим время вместе и показываем друг другу благосклонность. И если уж компания знает, то я буду гордиться перед нею.А когда они повзрослеют, возможно, с ними можно будет и поговорить как с доверенными лицами. В Юньшене им не улыбается удача, но дома-то они явно не без женского и мужского внимания.– Хочу и буду насмехаться над всеми вами, – сказал Вэй Усянь. – Вы просто не знаете, как уморительно выглядите со стороны.Хуайсан вздохнул. Сказал: ну, этого тоже не запретишь свободномыслящему человеку. Подумал, поглядев в очередной раз на Лань Ванцзи: это для тебя, мой особенный друг. Чтобы ты видел, что я не стесняюсь. Ты не стеснялся показать веер. Ты не оттолкнул меня в смущении, когда братья Цзян нашли нас под звездным небом. И я не стану. Что бы ни было. Как это странно – когда тебя видят, и видят, что ты не один, и как это одновременно сладко. Не жаться по углам, только чтоб никто не увидел, а гордо выступать, и пусть все знают. Дагэ так и делал, никогда он ничего не стеснялся. Иногда мог бы быть и поскромнее, но не желал. Теперь я понимаю, возможно, почему. Когда тебя привечает самый красивый, самый изящный, самый приятный молодой господин из Гусу Лань, как не похвалиться. Скрываешь – будто не до конца одобряешь и сам, а на виду, хотя бы при родне и в компании – будто сам страшно доволен. Я – страшно доволен. Хуайсан улыбнулся и склонил голову к тетради, чтобы не светить этой улыбкой слишком.– Вообще, – сказал Вэй Усянь. – Ничего нельзя в Гусу Лань! Все запрещено! Ну и весельчак был ваш основатель, кто все это понаписал! А-а… – Он сложил руки на тетради и побился лбом. – Я тогда умру с вами. Нэ-сюн почти умер, а я возьму и правда умру, это же единственное было веселье!– Уверен, что у тебя есть еще занятия, кроме как подмечать то, что уже давно подмечено тобою же, – сказал Хуайсан.– Да уж, конечно, есть! Поинтереснее, чем вы! Ты прав, Нэ-сюн, вы уже – стылые вести. Пф! Ты бы радовался лучше, пока на вас обращают внимание, а то все к тому идет, что вы так же скучно поженитесь, как ходите на свидания, безо всякого шороху и шуму, и будете сидеть. Напишете еще двести правил вдобавок к тем, что есть, или чем тут занимаются семейные парочки. Вспомните еще! – Он потряс пальцем. – Пожалеете!– Никто не пожалеет, что ты замолкнешь, – сказал Цзян Ваньинь.– А тебе завидно, что не о тебе разговоры. Ну, что, наберешься хоть теперь смелости? Уныло на это смотреть. Даже Нэ-сюн! Даже! Нэ-сюн! И Цзи-сюн! Смогли! Один трус, второй бука, а как-то же что-то получилось, а ты? Ну, без моей помощи тут явно не обойтись! Нежные переживания и туда-сюда. Что там твоя Вэнь Цинь, где ее можно подловить и окружить?Цзян Ваньинь смотрел на него со страданием.Хуайсан обмахнулся веером и подумал: напишу дагэ. Что я целовался, а мои товарищи – нет. Они убивали чудовищ, они уже известны как Герои Юньмэн Цзян, они бесстрашно выступают на ночную охоту, и они – не целовались. По крайней мере, не при нас. А я целовался. С самым прекрасным юношей.Я даже не помню, чтобы считал мое положение плачевным, а теперь оно позади, и я словно вознесся. Никогда не проклинал одиночества, разве что в минуту зависти к веселым компаниям, где все на равных, но теперь, когда одиночества нет, хочется и приосаниться, и выпятить, и даже посмеяться тихонько над прежним собою. Он чего-то не понимал. Он не виноват, но он не знал, как это сладостно, до чего это – сладостно, не понимал половины стихов про ожидание лета и половины песен про тоску о доме, когда дом – это метафора для зазнобы.Я напишу дагэ, что влюбился, и посмотрим, хватит ли у него духу соврать, будто он так и знал, что так и будет. Никогда он не прочил мне Лань Ванцзи в друзья, простые или особенные, цзэу-цзюнь тут оказался проницательнее. – Вообще-то, – снова завел Вэй Усянь, воздев ладонь, – пока Нэ-сюн меня не отвлек своими придирками, я хотел закончить историю. – Какую?– Про то, как я замерз в камышах! Успели уже позабыть, хороши слушатели! Так вот, – он уселся поудобнее, словно история была длинная, – медлительному господину пришлось меня тащить чуть ли не на себе, ну точно как Цзи-сюн потащил тебя, Нэ-сюн, я потому и вспомнил… Я совершенно тогда закоченел, и ни один член меня не слушался. А спас меня суп шицзе с грибами, лапшой и цветами лилейника. На крутом бульоне, да с перцем, м-м, – он закатил глаза и покачался из стороны в сторону. – Сразу прибавилось сил. Горячий суп, да с хорошим мясным куском. Горячий. Хуайсан сжал зубы, чтобы они не застучали от взявшей его дрожи. Вэй Усянь замолчал, видимо, добравшись до конца истории, и Хуайсан сказал с напряжением:– Тебе очень повезло с сестрою и ее кулинарными талантами. Вновь я тебе завидую, Вэй-сюн!Вэй Усянь хмыкнул.– Мы приглашаем, – сказал Цзян Ваньинь. – Всей этой тягомотиной он хотел сказать, что шицзе приглашает. Мы вчера… гм. Рассказали ей, в общем, как тебе захорошело, Нэ-сюн, и она решила тебя накормить. Или нам отдать, чтобы мы принесли, ну или приходите в гости. И ты тоже, ханьгуан-цзюнь. Правда ведь помогает. Намного легче после этого супа. Цзэу-цзюнь говорил не лечиться едой, конечно, но лечение мы высидим, как бы после него еще выжить. Так как?Хуайсан переглянулся с Лань Ванцзи. Склонился над столом, сказал:– Передавай, пожалуйста, сестре, что я… м-мы? – Лань Ванцзи кивнул, и Хуайсан продолжал: – мы с большой радостью и благодарностью. Это так предупредительно!– Да она жалостливая. Жалко ей стало. Мы тебя так живописали!Ловко, подумал Хуайсан, одновременно и выйти на моем фоне стойкими и терпеливыми, и показать, что страдания горьки и тяжелы, холодный источник косит учеников направо и налево.Ну хотя бы щека у Цзян Ваньиня больше не надувалась. Повязка, правда, никуда не делась.Цзян Ваньинь хлопнул себя по колену. – Тогда после источника и пойдем, будет ужин. Только вы это самое… ведите себя.– Этим самым вечером ты вновь убедишься, Цзян-сюн, что я прекрасный гость и замечательно подстраиваюсь под атмосферу в хозяйском доме! А ха…– Ванцзи. – А Лань Ванцзи…– А к нему у меня вопросов и нет, – сказал Цзян Ваньинь. Поднялся, одернул ханьфу. – Кроме одного. Что это мы сидим? Руки ослабли?Лань Ванцзи положил кисть, придержал тетрадь раскрытой, давая строчке просохнуть. Поднялся тоже. Сказал:– Соревнующийся да приготовится к соревнованию.Хуайсан, поглядывая на них из-за веера, подумал: будет очень мило, а то я привык к совместным ужинам на ночной охоте, а теперь они естественным образом пропали. А я, оказывается, скучаю.И они, наверное, раз не отговорили сестру нас приглашать. Хотели бы оставаться своей семьей – нашли бы на это способ. Лань Ванцзи и Цзян Ваньинь собрали принадлежности, и Хуайсан поднялся следом. Ничего не взял, кроме веера. Вэй Усянь, стеная, что все-то ему запрещают, а то бы он пошутил на тему спевшихся сердитых и драчливых господ, которым только бы помериться силой, а лучше б мерились чем другим, это и быстрее, и намного интереснее, потащился за ними.Из библиотеки тоже вышли вместе, плотной группой. Хуайсан обмахивался веером, гоняя пасмурный влажный воздух, и думал: спросить, у кого уже сколько переписано, да стыдно, ведь у меня наверняка меньше всех. Это поцелуев стыдиться не нужно, а того, что прокопаешься дольше всех, и все будут уже развлекаться, а ты – все еще сидеть над правилами, можно и нужно стесняться, поскольку это угнетает. Как и должно наказание.Не угнетает зато проведенное в библиотеке утро, и целый еще день впереди, который можно заполнить живописью, а потом подбором книжек, которые нам жизненно важно изучить с Лань Ванцзи, раз пошли такие дела. И… вечер, гости, а потом, возможно, ночевать снова вместе, если он снова пригласит, если я не напугал его слезами. Хуайсан шагал, обмахивался, а серое небо светилось мягким светом, и Юньшень был мокрый и свежий, и воздух витал вкусный, и он чуть не умер, но не умер – специально, чтобы испытать многие радостные моменты.– Вот, вот они, – шепнул Вэй Усянь сзади, близко, чуть ли не Хуайсану в волосы. Хуайсан поднял плечи и отвел взгляд от красот блестящего влагой Юньшеня, мокрой дорожки, которая блестела, как галька в ручье, и огляделся. ?Они? – это Цзинь Цзысюань со свитою, которые шли, видно, с занятий. Остановились. Хуайсан поклонился, как положено. Все остальные – тоже, но без охоты, неглубоко. Цзинь Цзысюань же поклонился только Лань Ванцзи, на остальных только глянул. Лицо его было надменно. Но не надменнее обычного. Осанка. Хуайсан выпрямился и подумал: а ты-то целуешься? Или тоже нет? Вон, какие прелестные девушки и юноши прибыли из Ланьлина, и что-то не слышно, чтоб молодого господина Цзинь с кем-то из них поймали за непотребствами. Почему в Юньшене совершается так мало непотребств? Неужели один только я?.. Мы с Лань Ванцзи. Хуайсан поднял веер к лицу и улыбнулся за ним. Подумал: но дети-то как-то рождаются, их иногда видно, с ними возятся отдельные учителя, а ученики Гусу Лань отбывают повинность няньками. И Лань Ванцзи рассказывал, что влюбленные, обрученные, семейные за закрытыми дверьми могут творить, что хотят, лишь бы не мешали учебе других. Или не ?что хотят?, вряд ли он выразился именно так… Вот кто и должен знать про непотребства! Тот, кто их пресекает! Хуайсан покосился на Лань Ванцзи. Тот глядел, конечно, в сторону, будто просто пережидал, когда встречный уберется с дороги. Как раньше, когда мы сталкивались с ним.А теперь мы целуемся, подумал Хуайсан.Капал редкий дождик, хрустел камешек под сапогами тех, кто переминался с ноги на ногу. Время затянулось, как тесто из рисовой муки.Цзинь Цзысюань вздернул нос, хлопнул рукавом и поплыл мимо. Шлейф соучеников тронулся за ним. Хуайсан цокнул языком, подумал: каков.Странно, что Вэй Усянь смолчал. Возможно, совершенствует себя, принял наши слова, что не на все нужно реагировать и не над всем насмехаться, близко к сердцу. За спиною сказали не им, но громко, так что было слышно:– И отдых им, и все, а за что? У ребенка, которого расцарапала кошка, больше славы. Боевые раны…А другой голос ответил:– Что ты хочешь, любимчики учителя. Вэй Усянь, говорят, сын какой-то его подружки…Скрипнул камень, Вэй Усянь крутнулся и попер, а свита Цзинь Цзысюаня развернулась, будто только этого и ждала, и Вэй Усянь чуть не врезался в эту золотистую толпу, словно топор в драгоценную древесину, и шагнул уже за ним Цзян Ваньинь то ли схватить, то ли присоединиться, но тут впереди возник, плеснув ханьфу, Лань Ванцзи, поднял ножны, Вэй Усянь придержал шаг, чтобы не налететь на них, и Цзян Ваньинь успел ухватить его за пояс и дернуть назад.Хуайсан отошел к стене дома и стал так, чтобы лучше было видно.Вэй Усянь шумно подышал и сказал тоже громко:– Да, в самом деле, ты прав, Цзян Чен, не будем. Невместно мериться силами тем, кто доказал свою доблесть в настоящем сражении буквально недавно, и тем, про чьи победы ничего не известно, кроме слухов, какие вы сами распространяете, и они вполне могут быть враньем. Скажут еще, что отводим душу на слабых…Цзинь Цзысюань вышел вперед, перед ним расступились. Он поглядел на Лань Ванцзи. Тот опустил ножны и развернулся к нему, и стояли они теперь трое против учеников Цзинь. Хуайсан, семеня и держась с краю, чтобы сразу можно было отбежать, примкнул, и теперь стояло четверо. Создаю толпу, подумал он, на это-то я пригожусь. Ссориться с учениками Цзинь не буду, но поучаствую, постою для числа. И Лань Ванцзи не будет думать, что я его бросил одного. Хотя я ему и не нужен, он сам наведет порядок. Но все-таки. Я участвую.– Молодой господи Вэй скор оскорблять чужие достижения, – сказала одна из девиц из свиты. Та, что обыкновенно стоит к Цзинь Цзысюаню ближе всего. Вот с кем он мог бы целоваться, но либо не целуется, либо хорошо скрывает, подумал Хуайсан. Стоит ли мне вступаться за Лань Ванцзи так же, как она за своего господина?.. А девица, сложив губы точно так же, как Цзинь Цзысюань, как все ученики Ланьлин Цзинь, кажется, умеют, продолжала: – Возможно, потому, что в своих он не уверен. Если бы было, что предъявить действительно славного…– Ты!.. – воскликнул Цзян Ваньинь и расправил локти так, что стал больше вширь. – Тебя там не было! Может, как раз ты и твой господин жалеют, что не нашли достаточно смелости присоединиться к охоте и сделать что-то полезное, а не сидеть все время в Юньшене, пока учителя нет?– Не смелости, а наглости, – сказал другой ученик. – Напрашиваться и везде себя пихать недостойно.– Намного лучше издеваться над чужими походами, чем пойти и самому получить хоть малую рану за правое дело, – сказал Вэй Усянь уже много спокойнее. Потому, что Лань Ванцзи стал между братьями Цзян, и руки его и ножны теперь дотягивались до обоих. – Если уж сравнивать, то лучше получить царапину от чудовища, чем остаться целым в надежном убежище! Молодой господин Цзинь, наверное, уже привык, что за него все делают другие, а сам он не будет и показывать носа из дворца?Цзинь Цзысюань стиснул меч и взял его ближе к животу. На Вэй Усяня все не глядел, не по статусу Вэй Усяню, чтобы на него смотрел молодой господин Цзинь. А Лань Ванцзи – как раз.– Ханьгуан-цзюнь, – сказал Цзинь Цзысюань бесстрастно. Выдержка, подумал Хуайсан и понял, что обмахивается веером так, что прогибается экран. Перестал. Цзинь Цзысюань окончил: – Ожидаю, что вы наведете порядок.Лань Ванцзи не отвечал.И не сдавал позиций.Что-то будет, подумал Хуайсан. Кто-то должен уйти первым, но теперь это означает поражение, и либо снова начнут ругаться, либо сразу драться, потому что никому тут не хватит упорства. Кроме Лань Ванцзи, он сидит на уроках, которые слышит в тысячный раз, ему не привыкать к такому. И мне, потому что если надо просто стоять и ничего не делать, в этом я переборю любого, ведь не зря я годами изображал присутствие на уроках и наставлениях, находясь на самом деле далеко-далеко, там, где изящный изгиб ивовой ветки и бурлящий ручей, который, главное, не перечернить, увлекшись тенями от волн на камнях.– Нехорошо ханьгуан-цзюню выделять кого-то среди учеников, – Цзинь Цзысюань. – Быть на чьей-то стороне помешает быть на стороне порядка.Лань Ванцзи слегка склонил голову, Хуайсан видел, как колыхнулись волосы и лента вместе с ними.Ничего не отвечал. Ответил за него Вэй Усянь:– Так говорит тот, кого как раз и надо призвать к порядку.– Кого? – возмутился ученик Цзинь с другой стороны свиты. – Кто это говорит, тот, кого отволокли и бросили перед учителем, и отхлестали за пьянку?Ученики Цзинь засмеялись. Сейчас вспомнят, что ханьгуан-цзюня наказали тоже. Хуайсан выдохнул, сжал веер и выступил вперед. Втиснулся между Цзян Ваньинем и Лань Ванцзи, прошуршал своим рукавом о белый.Девица открыла рот. Хуайсан глянул на Лань Ванцзи. Тот смотрел под ноги ученикам Цзинь. Хуайсан, стараясь, чтобы не было видно из-за рукавов, нашел тыльной стороной ладони его руку, потер. Подумал громко, чтобы он услышал: мы тебя заставили, это не стыдно, ты повел себя в этих обстоятельствах самым достойным образом. И самым великодушным, раз не обиделся на нас навсегда.– Надеюсь, не мне придется отбирать у вас мечи, – раздалось со стороны дорожки к учебному дому. Девица захлопнула рот, все разом обернулись. Лань Сичень, не хрустнув лишнего, подошел, согласно колыхая ханьфу, талисманом на поясе и кисточкой Лебин. Был он на фоне поблекшего Юньшеня удивительно синий, будто облака разошлись и показали край неба.Тут уж поклонились все, и как положено. Сказали согласно:– Цзэу-цзюнь.Лань Сичень улыбнулся. Сказал:– Я слушаю вас уже некоторое время, и все ждал, что вы придете к согласию и миру. Мне бы очень хотелось, чтобы так и произошло. Соревноваться со сверстниками – это прекрасно, это воспитывает в нас волю, но обижать товарищей все же не стоит. А если кто-то, как тебе кажется, тебя в чем-то обошел – заняться собственным совершенствованием. Все дороги ведут именно к этому. Печально, что не всякому удалось проявить себя на охоте за время обучения, но не все и просились с настойчивостью. Вам всем обещаны еще многие подвиги, но стремиться нужно не вступить непременно в битву, получить рану или обессмертить свое имя, а помочь беззащитным. Иногда самые сложные загадки разрешаются не большой кровью, но большим напряжением ума и сил, методичностью и терпением. Если бы молодой господин Цзинь захотел расспросить об этой ночной охоте как следует, уверен, он нашел бы для себя много интересного и полезного, что в будущем поможет ему спасти еще много жизней. Не стоит забывать, что мы – не только отдельные школы и семьи, но и сообщество, и победа одного – общая наша победа над хаосом и тьмою, а опыт одного, если он захочет поделиться им – опыт и всех. Поэтому учение – это драгоценность, это подарок опыта. И поэтому я рад, что молодые люди из разных школ, – он показал рукавом почему-то на Хуайсана. Хуайсан отступил за Лань Ванцзи, чтобы Лань Сичень не выгнал его еще на одну охоту, а Лань Сичень продолжал: – объединились и распутали непростое дело. В следующий раз молодой господин Цзинь, возможно, присоединится и увидит все своими глазами. А молодой господин Вэй самолично увидит его отвагу и не станет ее преуменьшать, неполно зная. То же касается и всех остальных. – Лань Сичень прикрыл на секунду глаза. Свел и разлепил губы, словно влажные от росы лепестки. – А не то драчуны и подстрекающие к драке не увидят своих мечей до самого конца обучения.– Не было драки, – сказал вдруг Лань Ванцзи. – Я знаю, – улыбнулся Лань Сичень. – Спасибо. Счастлив, что до нее не дошло. Я просто хотел предупредить на будущее, ведь проблемы гораздо приятнее предотвращать, чем решать, и сдержаться иной раз легче, чем разбираться потом с последствиями своей вспыльчивости. – Он качнул Лебин, сказал: – Более я вас не задерживаю, после занятий положено отдыхать и питаться.Ученики Цзинь поклонились, построились и без лишнего слова удалились, взошли на деревянный настил и скоро исчезли на галерее.– Цзэу-цзюнь, – сказал Вэй Усянь, – вы слышали, что они нас стали задирать первыми?– Нехорошо, – сказал Лань Сичень. – Но я слышал также, что вы им ответили, молодой господин Вэй. И вы, молодой господин Цзян. Не достойнее ли было бы не обратить внимания?Братья Цзян засопели, да так похоже, будто специально упражнялись делать это в лад. Лань Сичень взял Лебин двумя руками, будто собирался играть, и сказал: собственно, вы тоже свободны, мне нужен второй молодой господин Нэ. Накоротко.– Сюнчжан, – сказал Лань Ванцзи.– Ванцзи, – сказал Лань Сичень. – Много времени не займет, и скоро второй молодой господин Нэ к вам присоединится.Лань Ванцзи кивнул, развернулся, напер на братьев Цзян и, как пастушья собака, погнал их прочь, в другую, чем ушли ученики Цзинь, сторону, потому что они шли к домам, а приличные люди должны направляться на обед.Лань Ванцзи оглянулся. И братья Цзян тоже. Хуайсан помахал им сложенным веером и сделал самое недоумевающее лицо.Повернулся к Лань Сиченю.Лань Сичень ему подмигнул.Заложил руку за спину и пошел, откуда явился.– Цзэу-цзюнь?..Лань Сичень обернулся через плечо и сказал:– Счастлив за вас с Ванцзи. Рассказал, подумал Хуайсан и прижал кулак с веером к животу. В животе стало полно и щекотно. – Это все, что вы хотели?– Да, более или менее. Товарищи и так пеняют вам за особое отношение, как я вижу.– Хорошо же особое ваше ко мне отношение, отослали, а я там чуть не умер! – проныл Хуайсан, потому что лицо холодело и горело одновременно. – Не пощадили!Лань Сичень снова обернулся через плечо и снова подмигнул.Хуайсан закрылся веером и, подняв плечи, догнал остальных. Подумал: непременно вот нужно было показать, что он знает, что Ванцзи ему все доложил. Все ли? И как мы лежали в одной постели? Ну, про поцелуи, ладно, и того довольно. Вон как светится, словно на маленькую лучинку надели жадеитовый стакан.Хорошо, что он подошел, хотя и по такому излишнему поводу. А то неизвестно, сколько бы мы там стояли и во что бы это в конце концов вылилось, я там для числа, а не для драки, но те, кто просто пришел полюбоваться, часто получают за компанию.– Ну что? Что? Еще охота?! Нэ-сюн! Если и на сей раз ты от нас утаишь!..– Н-нет. Нет! – повторил Хуайсан, когда Вэй Усянь с силой похлопал его по спине. – Вэй-сюн, теперь, насладившись твоим обществом, ни в каком ином я бы не пошел ни на какое предприятие. Да и вообще ни на какое не пошел бы, если хочешь знать мое мнение.– Что, не почувствовал вкуса? – спросил Цзян Ваньинь. – А то по-настоящему страшно только во вторую настоящую, с чудовищами и кровью. В первую цепенеешь, во вторую уже знаешь, на что идешь, а потом и привыкаешь. Так что еще бы на одну…– Цзян-сюн, я лучше поступлю великодушно и оставлю всех чудовищ тебе! А то на всех-то не хватит, ха-ха… Может быть, повезет встретить что-то более опасное и славное, чем сяньли, что оставляет более кровавые раны, потому что это, очевидно, мерило совершений. – Он сложил веер, покачал у рта. – Только что-то я не видал, чтобы сам молодой господин Цзинь был разукрашен шрамами! Для таких-то колких слов.– Вот именно! – воскликнул Вэй Усянь. – Ты видел? Слышал? Не первый раз! Цзи-сюн, ты слышал? Совсем уже! Я – да любимец учителя! Да это оскорбление похуже других! Не обижайся, Цзи-сюн, не всем это в жилу, хотя ты оказался получше других отличников и подлиз, учительских прихлебателей. Я-то – любимчик? Да я гроза учителей! Они боятся меня и ненавидят! Они мечтают, чтобы я поскорее окончил обучение и оставил их в покое.Лань Ванцзи сказал: мгм. Верно. Вэй Усянь сунулся ему в лицо и спросил, что про него говорил Лань Цижень, любимый дядюшка. Что-то же говорил? Обязательно! Отмечал из всего собрания. Лань Ванцзи отвечал: говорил. Что дурья башка. Вэй Усянь ахнул: так и говорил? Я так и знал! Тебя развел на ругань, и его. А ругаться нехорошими словами разве не запрещено в Гусу Лань? И обзываться. Ха-ха!Цзян Ваньинь сказал: вот слава! Чего это молодой господин Цзинь говорит, что мы ее не добыли. Вот же, самая желанная, чтоб обозвали дураком. Добился. Молодец. Вэй Усянь ответил, что ничего он не понимает.Они по обыкновению разошлись: братья Цзян набрать всего и сразу, раз уж пришли первые, а Хуайсан и Лань Ванцзи – корзинку, уже приготовленную кухарем, которому ни к чему толкущиеся под ногами лишние на его вотчине люди. И чайник. И – в заросли, по намного более уже заметной, исхоженной ими тропке. – Ты рассказал цзэу-цзюню, – сказал Хуайсан Лань Ванцзи в спину. – Мгм.– Это очень приятно, – сказал Хуайсан с улыбкой. Подумал: в самом деле. Приятно. Что меня не скрывают, как стыдный секрет. Ни перед приятелями, ни перед братом. Хотя я был раньше приятелей! Хуайсан привычно зябко передернул плечами, почти не заметив, и сказал: – Я расскажу дагэ тоже. Важными вещами надо делиться. Гордыми вещами.– Сюнчжан желал, чтобы мы дружили, – сказал Лань Ванцзи. – Я упустил.– Что? Когда? Разве упустил? Ты очень хорошо ко мне…– Раньше.– Ах. Это было так давно! И мы были детьми. Что об этом теперь помнить? – Сюнчжан выбрал мне тебя. Знал, что понравится. Что лучшая партия.Ну конечно, подумал Хуайсан, цзэу-цзюнь просто производит такое впечатление, будто знает про тебя все, а на самом деле он просто догадывается. Либо он так прелестен, что ему хочется верить, а про ошибки никогда ему не скажешь, чтобы не расстраивать, а потом и себя убедишь. Хуайсан подмигнул сам себе, тихо хихикнул. Подумал: кого-то переполняет счастье. Приятно быть хорошей партией. Приятно! Меня тоже переполняет. Эх, не знал я никогда этого беспокойства, что брат останется один или свяжется с кем-то, кто сделает его несчастным. У дагэ все отлично складывается, к нему пристают лучшие люди. А то я б, наверное, совершенно исхудал от беспокойства, и еще, чего доброго, пришлось бы самому устраивать его судьбу!Хуайсан потряс головой, подрожал, прижал ладонь через рукав к чайнику.Сказал:– Все, как ты говоришь, окончилось благополучно, и нужно наслаждаться этим.Лань Ванцзи остановился, Хуайсан чуть на него не налетел. Обернулся, старательно отведя корзинку, чтобы она не уперлась Хуайсану в бедро, приблизился, наклонился и прижался губами к губам, а волосы его ссыпались Хуайсану на щеки и защекотали.Как Хуайсан ни старался, зубы все равно стукнули, когда он поприветствовал хозяйку. Она сделала вид, что не заметила. У Лань Ванцзи вышло гораздо ловчее: он поклонился и не стал особенно болтать. Протянул подарок, и Хуайсан привстал на цыпочки, чтобы заглянуть, когда Цзян Яньли открыла шкатулку. Достала тонкий платок, который тут же надул вечерний ветерок, словно парус, и вытащил конец из шкатулки, и закачал на ветру. В сумерках было не разобрать, но рисунок крупный, как будто – человеческие фигуры. Или одна, а рядом – мшистый валун… то ли красавица, то ли красавец под зонтиком.– Экий ты ловкий, Цзи-сюн, – сказал Вэй Усянь, держа руки под мышками и ежась на любое дуновение. – Откуда у тебя такие подарки, запас, чтобы ловко очаровывать госпож?– А-Сянь, – сказала Цзян Яньли. Прижала шкатулку, склонилась. – Благодарю ханьгуан-цзюня, это приятный сюрприз.Хуайсан протянул свой сверток. Цзян Яньли помялась, и шкатулку у нее забрал Цзян Ваньинь. Они с Вэй Усянем вытащили платок и принялись рассматривать. А Цзян Яньли развернула бумагу и нашла там – бумагу тоже.– Молодая госпожа Цзян пишет каллиграфические работы, – сказал Хуайсан, – я слыхал это от ее братьев. Бумага всегда пригодится! А это – особенная, и ее можно использовать еще и на фонарики, раз уж мы все будем традиционно их сооружать. Тончайшая, с золотым кантом, с привлекательным глянцем, упругая и прочная, ее делают монахи во храме…– Ну, ну, завелся, – сказал Цзян Ваньинь.Цзян Яньли не обратила на него внимания и поклонилась и Хуайсану, и бумага в бумаге лакомо хрустнула.– Я с радостью принимаю. Я пригласила вас так скоро, так что совсем не стоило. Давайте же не стоять на ветру, никому из нас это не полезно, и пойдем внутрь.Они выстроились в процессию и прошли мимо столика во дворе, где громоздилась посуда, в которой, очевидно, готовили.В доме было хорошо натоплено и пахло съестным и еще цветочным, приятными благовониями, которые братья Цзян, когда приглашали Хуайсана на пирушку, зажечь не догадались. Для того и нужны сестры – чтобы догадывались. Хуайсан покачивал веером у груди и оглядывался. Да, это не мальчишечья нора, насколько тут приятнее. И не стыдно, наверное, приглашать Вэнь Цинь, по слухам, она часто здесь, пользует хозяйку. Угощает ли та ее супом в благодарность?– Мальчикам очень помогает, – сказала Цзян Яньли и поставила первую миску. Взялась за другую, принялась наполнять глубокой фарфоровой ложкой с цветком сливы на черенке. – Бульон на костях, два мяса для сытности, лилейник для мягкости, чтобы не было слишком, и бадьян. Все помнят бадьян. Пожалуйста… – Она взялась за третью миску. Серьги ее захватывали свет жаровни и удерживали, словно гора Яньшань удерживала внутри своего чрева пролитую кровь, и кровь стала красным камнем.Цзян Яньли, наконец, управилась с четырьмя мисками, накрыла остатки крышкой и составила на дощечку на пол. Отошла. Братья Цзян шлепнулись на скамеечки и похватали ложки, приговаривая: наконец-то, объедение, ух я промерз, ух источник сегодня хуже, чем всегда, а в дождь же вода должна быть теплее!Цзян Яньли сказала: бедняжки. Сама не садилась.И Лань Ванцзи стоял, заложив руку за спину. И Хуайсан, шагнув было, не стал садиться тоже. Цзян Яньли подняла на них беспокойное лицо.– Отчего же всего на четверых? – спросил Хуайсан. – Нас пятеро человек.– Я не собиралась, – сказала Цзян Яньли, – я редко ужинаю. Потом, когда мальчики поедят. Потому и болеет, подумал Хуайсан. Женщинам, конечно, больше достается за прожорливость, но все равно, первый кусок себе, а то вообще ничего не достанется. Поживи с ненасытным братом! Да она и живет, аж с двумя. – Невозможно, – сказал Лань Ванцзи.– Да, в самом деле, хозяйка вольна не есть, но сесть с нами ради беседы?.. – Хуайсан покачал веером. – Уверен, мы можем потесниться! И добыть откуда-нибудь еще скамеечку.Цзян Яньли принялась говорить, что идея была в том, чтобы покормить замерших и раненых, она вовсе не навязывается. Лань Ванцзи бубнил: невозможно. Хуайсан настаивал, что беседа совсем не весела, когда кто-то исключен из компании, и они, конечно, виноваты, что такое количество, совсем не легко разделить четыре стороны стола на пятерых, но можно ведь попробовать. Цзян Яньли говорила, что не стоит, можно по очереди, в конце концов, она виновата, что так неловко вышло с мебелью. Лань Ванцзи настаивал: невозможно. Нехорошо.Вэй Усянь бросил ложку, вскочил, вздернул Цзян Ваньиня под локоть и вытащил наружу. Цзян Яньли закрыла рот рукавом, проговорила: – Что-то взбрело. Это бывает.– Воистину! – сказал Хуайсан. – Вэй-сюн всегда полон идей, это отличное его качество. И оба они разделяют решительность.– Я очень рада, что они с вами общаются, – она коротко поклонилась. – Второй молодой господин Нэ. Ханьгуан-цзюнь. Надеюсь, они не доставляют хлопот.Кому-то хочется, чтобы братья ?играли с ребятами?, подумал Хуайсан. Ай, цзэу-цзюнь, ай, молодая госпожа Цзян. Ай, неужто дагэ тоже переживает за это? Он-то никому меня не сватал, я сам. И вокруг Лань Ванцзи даже ходил, по-моему, сам, наслушавшись от цзэу-цзюня, что у него есть брат, и каков он. Только братьев Цзян-то зачем? Они и так ?играют?, с кем хотят, они разговорчивы и совсем не застенчивы, и любят то, что любят обычно молодые ученики: сражаться, стрелять из лука, мериться заклинательской силой. Разглядывать озорные книжки.Я тоже люблю книжки. Но я люблю и сидеть в одиночестве и размышлять о красоте теней от веток на дверях.Хуайсан сказал:– Нам весело, когда мы собираемся, а если дело требует, то еще и надежно. Цзян Яньли прижала рукав к груди, показывались только кончики пальцев. Сказала, изломив брови:– Как хорошо. Они, видите ли, привыкли вариться друг в друге…Хуайсан улыбнулся с пониманием.Цзян Яньли сцепила руки на ханьфу и сказала:– Я боялась, что они совсем не поладили с ханьгуан-цзюнем. Я прошу прощения за них в тот раз. Когда они выпивали…Лань Ванцзи ответил: мгм, а Хуайсан дополнил:– Все это прошло, и некоторым образом познакомило нас и сплотило! Младшие нарушают правила, включая и меня, а старшие переживают! Ах, нелегкая доля, я весьма удачно ее избегаю.Цзян Яньли вежливо улыбнулась. Сказала:– Если ханьгуан-цзюнь захочет их немного построжить, я совсем не буду против. А-Сянь хулиганит, А-Чен тянется за ним, и так это и продолжается с самого детства. Попадают в неприятности. Они, в общем, очень хорошие! Не желают дурного. Просто немного шумливые. А если бы у А-Чена был друг поспокойнее и… понадежнее…Всем нужно пристроить своих младших, подумал Хуайсан. Как так дагэ ничего такого не делал? Или делал, а я не знаю? Убеждал Яо со мною дружить. Или кого другого, хотя никто больше не пытался особенно добиться моего расположения. Хуайсан улыбнулся и сказал:– Само присутствие ханьгуан-цзюня рядом настраивает на собранный и воспитанный лад! Однако влияние друзей друг на друга взаимно, и не выйдет такого, что один воспитывает другого подобно наставнику.– Конечно, конечно, я не имела в виду. Просто уповаю на хорошее влияние.– У них уже есть отличное влияние в лице сестры!Цзян Яньли серебристо засмеялась, прикрывшись рукавом. Сказала: мы не встречались со вторым молодым господином Нэ прежде, а очень жаль. Нужно было пригласить раньше. И ханьгуан-цзюня.Лань Ванцзи стоял прямой, словно хорошая бамбуковая флейта, и иногда кивал. Светские разговоры в малознакомой компании, подумал Хуайсан. Компания, куда вливается кто-то новый, и сама становится новой, потому что разговор течет в ней по-другому, и другой становится воздух. Ну ничего, хозяйка, кажется, радушна и безвредна, и не мечет на Лань Ванцзи обиженных за молчаливость взглядов.Ввалились братья Цзян, волоча стол с устроенной на нем перевернутой скамеечкой. Грохнули, подвинули, и тут уж всем отлично хватило места. Суп как раз подостыл так, что можно было есть его сразу и не обжечься каплями, которые падают с лапши на подбородок. Принялись. Жирный суп лился внутрь, как медь в форму, и расслаблялась спина и плечи, дрожь стала сильнее, так что Хуайсан отвел ложку подальше от края, чтобы не стучала, а потом тело успокоилось, и от жаровни стало веять сильнее. Цзян Яньли сидела розовая и иногда обмахивалась ладонью. Хуайсану попалась звездочка бадьяна, он спустил ее с ложки обратно в остатки бульона. Отложил ложку, накрутил палочками лапши. Лань Ванцзи прилично ел за рукавом, и как он управлялся одной рукой, оставалось загадочным. Братья Цзян быстрее всего прикончили свои порции и заныли о добавке. Точно таким голосом, как я привык и дагэ, и всем остальным, подумал Хуайсан. Только они себе не позволяют его вне этого дома и вне компании сестры, никогда не слыхал. А тут размякли.Цзян Яньли воспитанно подождала, пока гости утолят первый голод, и спросила о ночной охоте. Точно ли было так страшно, как рассказывают братья? Хуайсан ответил, что именно ему страшно и просто выходить на улицу в не очень ласковую погоду, что уж там об оборотнях! Но с такой компанией!..Поговорили об охоте, стараясь обходить самое страшное. Хуайсан рассказал про храм Фуляня, про гору Яньшань и подробнее про перо зимородка, потому что братья Цзян не смогли воспроизвести хода его мысли. Поговорили о платке, потому что Хуайсану тоже было интересно. Цзян Яньли похвалила подарки, Хуайсан тоже похвалил подарок Лань Ванцзи. Спросил, откуда. Это должен быть достаточно короткий и не утомительный ответ.– Подносят. В благодарность. После охоты. Хорошая вышивка.– У этой вещицы еще и какая-то история? Вдвойне лестно получить.– Как будто мы тебе не дарим подарков, – пробормотал Цзян Ваньинь.– Вот именно! – поддакнул Вэй Усянь.Хуайсан поглядел на них и подумал: что вы принесли сестре с ночной охоты?А ведь что-то приготовили, я слышал их споры через стену в гостинице. А что я принес дагэ? Эх! Сам зато при дарах, Лань Ванцзи осчастливил меня кистями. Не мне осуждать. Хуайсан отвел взгляд и обмахнулся веером. Сложил его, потрогал около уголка рта и течения беседы ради припомнил самые неуместные подарки, какие дарили чифэн-цзюню по разным поводам. Но одна из Нэ старых славных времен, Нэ Сюньши превзошла всех и оказалась одаренной богатой маской, которая, конечно, сама по себе отлично смотрелась бы на празднике или в интерьере, и ничего такого в масках нет, а даже необычно, но эта, преподнесенная какой-то школой поменьше, изображала клыкастого фэнси, как положено, со свиным рылом и ужасающими злобными чертами. И одним глазом, потому что когда-то предок дарителя ранил фэнси в морду стрелою, выбив глаз, а потом и убил. Семейная реликвия! Не пожалел. А смех состоял в том, что Нэ Сюньши как раз тогда потеряла глаз в сражении. И тот же самый, какого не было на маске! Даритель в то время был уже в дороге, ну или приготовил подарок, не зная, и явился безо всякого предположения и умысла посмеяться. Но Нэ Сюньши, когда остыла от гнева, а потом оправилась от смеха, приняла и даже носила, а у бедного дарителя от такого конфуза так тряслись руки, что он весь пир не мог себе как следует налить. Но он остался в выигрыше, настоящие обстоятельства стерлись у всех из памяти, а кто-то вообще не был там, и пошел слух, что он таким образом подшутил, не побоявшись. Составило ему репутацию.Лань Ванцзи вдруг отставил миску – уже прекрасно пустую, даже звездочки бадьяна он куда-то дел – и рассказал, как Лань Сиченю в благодарность за упокоение злобного цзянши вручили четыре курицы. Живыми. А были это хитрые деревенские курицы, которых с трудом сдерживали клетки. Удивительно сильные и драчливые, но не настолько мясистые, чтобы кто-нибудь пожелал купить их по дороге. Они клевали всех, кто к ним сунется, довольно-таки облезли по пути, и сами были похожи на каких-нибудь сердитых духов. Лань Ванцзи и хотел бы с ними забавляться, но не представлял, как. А потом они куда-то делись, и дальнейшая судьба их неизвестна.Цзян Яньли посмеялась. Братья ее наперебой принялись припоминать, как господин Цзян пытался порадовать госпожу Цзян, чтоб у нее улучшилось настроение, и что из этого выходило. Хуайсан честно хихикал.Попросил добавки. Лань Ванцзи сказал тоже: очень вкусно. Цзян Яньли умилилась: как чудесно, когда мальчики хорошо едят. Тогда понятно, чем их порадовать.Добавку смели быстро, было ее не так много, разделенной на всех. Вэй Усянь отвалился от стола и потянулся.– Э-эх, хорошо! А то можно и околеть.– Бедные мои, – сказала Цзян Яньли.Вэй Усянь выпятил нижнюю губу. Цзян Яньли протянула руку, Вэй Усянь подал, и Цзян Яньли погладила его по ладони, придержав рукав. – А меня? – спросил Цзян Ваньинь несчастным голосом. Цзян Яньли погладила и его по протянутым пальцам. Он тут же расцветился улыбкой, словно фонарик загорается, когда его зажигаешь.Немного помолчали. Цзян Яньли расправила рукава на коленях. Хуайсан размышлял, как удобнее подступить к каллиграфии, а оттуда к поэзии, потому что молодая госпожа явно интересуется изящными предметами, невозможно такое отличное воспитание и кротость нрава без некоторой утонченности. А она еще и частенько болеет, это настраивает на размышления, в постели, если не спишь, больше нечего делать, кроме как читать или складывать стихи.– Я благодарю ханьгуан-цзюня за то, что не допустили драки сегодня, – произнесла Цзян Яньли, не поднимая глаз от собственных рукавов.– Не было драки, – сказал Лань Ванцзи. – Не началось. – Вашими, я думаю, усилиями. Мои дорогие и так натворили уже дел за время обучения, еще одно наказание было бы совсем ни к чему.– А мы не боимся наказания! – заявил Вэй Усянь. – Ха! Еще чего. Мы не поэтому. А потому, что много чести ему было бы! Этому индюку. А там еще и цзэу-цзюнь нарисова… а… прекрасно появился.– Вот именно, – сказал Цзян Ваньинь, – ты не видела, а они первые начали, грубили, что, совсем не отвечать? Знаешь ли, обидно это выслушивать! Совсем не справедливо. Ханьгуан-цзюнь вот даже согласен. А?Лань Ванцзи кивнул. Сказал:– Молодой господин Цзинь. Ученики Ланьлин Цзинь. Были нелюбезны.– Вот! Во-от! Это не мы придумываем, это не мы создаем проблемы, проблемы сами появляются, что их, не решать?Цзян Яньли тихо вздохнула. Лань Ванцзи кивнул.Это ее жених, подумал Хуайсан, и он не ладит с ее братьями, и все было бы нормально, выбор ясен, нужно держаться семьи, которую знаешь и с которой росла, но с женихом, а потом мужем, ей жить. Пытаться установить согласие. Ей – пытаться, не ему же, Цзинь мнят себя главными в любом деле. Вот несчастливая судьба! Может быть, он, конечно, с нею совсем по-другому, чем с ее братьями, он тоже не обязан любить их и терпеть, но все-таки это сейчас лишнее. Как бы я был, если бы Лань Ванцзи и дагэ не ладили? Чью сторону бы принимал?Хуайсан покачал головой, тихонько показал Лань Ванцзи веером: нет.Кашлянул, прервал страстную речь Вэй Усяня о том, как бы он кому наподдал, замечанием, что испортилась погода. В Юньшене это, правда, не считается ?испортилась?, скорее ?переменилась от большой сырости к огромной?, ха-ха, а как у вас дома с дождливостью? Ах, Юньмэн и его пейзажи, ах, Ляньхуа и его легендарные украшения в форме лотоса, вот где я побываю сразу после окончания учебы. Если вы меня примите. Верно? Он повернулся к Лань Ванцзи. Тот поглядел на Хуайсана внимательно и кивнул. Хуайсан показал веером: да. Лань Ванцзи сказал: бывал в тех местах. Ненадолго. Хотел бы задержаться и посмотреть. А Хуайсан добавил: кое-кто обещал нам сбор водяных орехов!Поговорили про развлечения на водах. Считается ли купание купанием там, где нельзя утонуть? Даже если скрывает с макушкой, это не то, нужно, чтоб под тобою была глубина. Какая у вас тут глубина в Юньшене? Ручьи! Камни! А в Цинхэ? Вот бы озеро! Озеро – это уже разговор. Или огромная заводь. Хорошо озеро было около Фэньхэ, а? Вы видали? Нырнули хоть по разу? Холодное, ледяное, от него так и веяло, не зря появились из него не простые сяньли. Нэ-сюн, а напиши? По твоим рассказам понятно меньше, чем если б ты показал. Я бы тоже написал, да как-то все недосуг.Цзян Яньли сказала: А-Сянь такой талантливый.Хуайсан вежливо улыбнулся. Лань Ванцзи глянул в окно. Хуайсан спохватился и сказал, что им, может быть, уже пора прекратить утруждать хозяйку, ведь ничего на свете нет тягостнее, чем задержавшиеся дольше приветливого настроя гости. Мы знаем, что у молодой госпожи Цзян неистощимые запасы гостеприимства, но все же не будем надоедать. Да и Юньшень рано погружается в сон. Раскланялись. Братья Цзян взялись проводить. Таскать мебель на место не так весело, как шататься, когда все уже почти спят, подумал Хуайсан. Воздух приятно умыл разгоряченное лицо. Суп разбух, будто был на самом деле рисом, и от сытости внутри поселилось добродушное спокойствие. Цзэу-цзюнь не теми путями стремится к миру и согласию. Никакого мира и согласия, пока ученики не поели после занятий, а вот потом, после трапезы – пожалуйста. Поймал нас в неудачный момент…Они вышли за воротца, помахали ставшей на пороге Цзян Яньли и пошли нога за ногу мимо ученических домов к дороге, которая вела в гору.Вэй Усянь потянулся, зевнул со сладостью и сказал:– Хорошо. Хорошо же, а?– Вкусно, – сказал Лань Ванцзи. – Приятная беседа.Хуайсан улыбнулся. Показал ему веером: да. Спасибо.– Вот-вот, – сказал Цзян Ваньинь. – Особенно ханьгуан-цзюнь постарался. Не ожидал.Хуайсан хихикнул в веер, и из-за него же протянул с преувеличенной обидой:– Почему это ?особенно?? Моя история была не хуже!– Про тебя-то известно, что ты умеешь говорить, – сказал Цзян Ваньинь, – а про ханьгуан-цзюня – нет. В смысле, не по делу, а так, для беседы. Надо же.– Точно! – воскликнул Вэй Усянь. – Цзи-сюн, да ты разговорился, будто тебя подменили! Никогда не слыхал от тебя таких длинных речей! Что значит – в присутствии красивой девушки.– Мгм.– Вдруг это что-то значит, а? Цзян Че-ен, вдруг Цзи-сюн влюбился с первого взгляда!– Чепуха.– Почему с первого, Вэй-сюн? – спросил Хуайсан. – Мы все ведь виделись до того.– Не ревнуй, Нэ-сюн, это не про тебя. Виделись, да издалека, а тут – взгляд вблизи. Первый. А? Как было бы хорошо! Все неправда, что я тебе говорил, Цзи-сюн, что никакая жена тебя терпеть не будет. Знаю я одну, которой как раз. Да и ты лучше, чем я думал, вон, про куриц рассказать умеешь, суп ее хорошо ешь, нас будешь вызволять из ловушек, расставленных стариком Циженем, чем не самый лучший жених! Защищать ее, опять же. Подарок принес. Этот принес ей подарок, хоть один? Знал же, что встретится тут с невестой! Хоть бы что-то привез. – Хоть бы пришел познакомиться, – подхватил Цзян Ваньинь, сложив руки на груди, – они и виделись-то несколько раз всего. Почему какие-то два случайных едока ее стряпни догадались, а этот – нет?– И вы видали, слыхали же, как он весь ядом исходит насчет нас?Хорошо же это выслушивать, если они так и не замолкают, подумал Хуайсан. Про своего жениха.Сказал:– Не совсем ведь он. Его прихлебатели.– А он не возражает. Ты на чьей стороне, Нэ-сюн?Дорожки раздвигались, а то сужались, и приходилось иногда идти по двое или по одному. Хуайсан подождал, пока дорожка преодолеет небольшую лестницу и расширится на последней ступени в виде камня с замшелыми узорами, и проговорил:– Я на стороне невесты, которой несладко знать, каков ее будущий муж на самом деле.– А почему бы ей не знать, каков он на самом деле? – спросил Цзян Ваньинь сердито, будто это Хуайсан был виноват. – П-потому что она все равно выйдет за него замуж, – пробормотал Хуайсан, – ведь помолвка все еще в силе? Она не просила родителей ее отменить? – Добавил мысленно: а то я бы узнал, слухи о таких делах расходятся быстро. Облизнул губу и продолжал: – Ну вот, значит, смирилась, и будет рано или поздно жить с ним, и не надо, может, заранее портить их отношения? Ее к нему. Что надо, она и так видит, а ваши обиды… легко сестре их выносить?– Нэ-сюн нас поучает, – сказал Вэй Усянь. – Гляди-ка, сам едва начал крутить любови, а туда же. Поклонитесь сначала с Цзи-сюном предкам и свадьбу сыграйте, чтоб только выпивки было вдоволь, а потом говорите. А ты что, Цзи-сюн, так же считаешь? Но ведь правда, мы что, должны скрывать правду?Лань Ванцзи ничего не отвечал. Хуайсан сказал за него:– Быть может, Лань Ванцзи со мною не согласен, а я думаю, что, может, не поливать его грязью при каждом удобном случае? Я бы и сам над ним насмехался, да мы и не стеснялись никогда, но между нами. Это ведь никому из нас не напоминание о будущем родстве. Только расстраивать заранее. Я вас не учу! – Хуайсан замахал ладонью и веером. – Делайте как хотите! Братья Цзян переглянулись. Что-то я сегодня ко всем с замечаниями, подумал Хуайсан, то к Вэй Усяню насчет его рассуждений насчет любовных дел окружающих, то к братьям Цзян в целом. Тоже про любовь. Про брак, точнее. И в самом деле, как стали мы целоваться с Лань Ванцзи, так что-то я осмелел. Но мы ведь целуемся лучше всех. Счастливее всех. А кто, как не счастливые, должны поучать окружающих?Зуботычин будут получать такие счастливые. И останутся без друзей, потому что друзья, наверное, не для того, чтобы зудеть. Они остановились у подножия длинной лестницы наверх. Братья Цзян смотрели кто куда.– Мне жаль, что молодой госпоже Цзян не очень повезло с женихом, – сказал Хуайсан мирным тоном, – бывает, конечно, и хуже, этот хотя бы воспитан и не запятнал себя ничем ужасным. Было бы здорово, если бы между ними наладилось, разве нет?– Не буду их сводить, – сказал Цзян Ваньинь. – И хвалы ему петь не собираюсь.– Это мы, что ли, виноваты, что он индюк? – сказал Вэй Усянь и развел руками.Хуайсан покивал. Конечно, никто не виноват. Самый виноватый – это обычно тот, кто лезет не в свое дело, его и назначают таковым, если все идет наперекосяк.Хуайсан сложил веер и внушительно им покачал. Сказал важным голосом:– Приглашайте меня в гости еще, я тогда поделюсь с вами еще и не такими наставлениями. О браке, о жизни и обо всех еще иных предметах, в которых я разбираюсь чрезмерно больше, чем вы. Особенно в вопросах отношений с сестрою, поскольку сестер у меня ровно ни одной. Вы правы, и я ничего не знаю, совсем ничего не знаю, совсем вообще ничего. Кроме того, что было правда очень вкусно, и намного легче.– Ну, – сказал Цзян Ваньинь. – Только так и спасаемся.– Передавайте мои… наши благодарности молодой госпоже Цзян. Было приятно.Поклонились друг другу. Братья Цзян пошли назад, а Лань Ванцзи с Хуайсаном принялись взбираться по лестнице, которая ходила то влево, то вправо не хуже дорожки. Дорожка и есть, только со ступенями. Хуайсан оглянулся, но провожатые их уже скрылись.Хуайсан тронул Лань Ванцзи за рукав. Сказал негромко:– Надеюсь, я не обидел тебя. Я не хотел тебя затыкать, мне просто показалось, что такие разговоры расстраивают нашу хозяйку, а она была к нам добра. Вот и все. – Хуайсан наблюдательный.Ни в коем случае, хотел сказать Хуайсан, но не стал. Что уж перед Лань Ванцзи, перед особенным другом. Он не дагэ, в нем не водится идеи заставить меня что-то делать, а значит, он не использует против меня то, что я умею. Почему вот только не умеют братья самой Цзян Яньли, неужели не видно? Или не догадались, почему она так? А я – верно ли догадался? Может быть, ее расстраивает просто то, что любимых братьев обижают.– Мне показалось, что будет лучше не трогать эту тему, – сказал Хуайсан. – По крайней мере, не настаивать на том, как плох ее жених. Есть те, кого родители слушают, даже кого не сватают рано, вон, Цзян Ваньинь, кажется, без невесты, хотя он наследник, будущий господин. Но не у всех так, и получается, что предстоит жить с тем, кто уж есть. И, может быть, милосерднее ободрить попавшую в такую ситуацию, а не напоминать ей ежесекундно, что ничего хорошего у нее с этим человеком не выйдет, и какой он невежливый, такой же, может, будет и с нею… необязательно, но вдруг она этого боится? Я вот довольно-таки всегда опасался, что супруга моя или супруг будут мешать мне жить! Честно говоря, лучший исход, какой я себе наметил – это что я вообще не буду с ними встречаться. Они делают, что хотят, я – что хочу, и… вот. Но я роскошествую, дагэ ни с кем еще не договорился на мой счет!– Да, – сказал Лань Ванцзи. – И на мой. Я не сосватан. Ни с кем нет договоренности.– Это… очень хорошо, – сказал Хуайсан. Улыбнулся, потому что хотелось улыбнуться. – То есть, если тебе так лучше…– Сюнчжан вернулся из Цинхэ. Мы не расставались до того. Так надолго. Привез сластей.Какие еще звенья мысли между этой и предыдущей остались невысказанными? Но так даже интереснее, не знаешь, чего ждать от разговора. Хуайсан покивал.– Точно, точно, я немного помню ту весну и лето, и помню, что самолично помогал советом, какие сладости могут понравиться ребенку! Чтобы он вручил тебе правильный гостинец. Я старательно пробовал каждую, конечно, долго составлял мнение, – Хуайсан прикрылся веером, словно они были не одни, и громко прошептал: – это была хитрость, чтобы вытянуть из доброго господина побольше вкусного.Лань Ванцзи кивнул. Серьезно. Он не то чтобы хохочет на шутки, но все-таки. Хуайсан потрогал кончики гарды.– Сюнчжан тогда сказал, что нашел мне друга.– Да, это у него старая идея, нас подружить. Ну, ему это удалось!– Я не послушал. Вел себя неприветливо.– Мы уже говорили, и ты не виноват…– Я не послушал сюнчжана, – сказал Лань Ванцзи настойчиво. – Он нашел мне друга. Знал, что понравится. Не заставлял. Порекомендовал. Ждал, пока мы узнаем друг друга. Я узнаю. А я сразу отказался. Не проявил почтения к выбору. И к Хуайсану. Сюнчжан не настаивал. Я должен был сам.– О, вольность суждений – это совсем не плохо, это очень даже хорошо!Лань Ванцзи мотнул головой. Они поднимались, над горою вырастало небо и крыши.– Мог бы уже несколько лет, – сказал Лань Ванцзи. – Могли бы быть вместе. Мы не молодая госпожа Цзян и молодой господин Цзинь. Не против воли.– Нет, совсем нет, но ведь мы сами к этому пришли… – Хуайсан прикусил кончик языка. Подумал: ах вы, цзэу-цзюнь. Не совсем мы сами. Зашли с другой стороны? Брат не захотел – я захочу? И так и вышло. Я не жалуюсь. Но интересно. Долго же терпели. Хуайсан выдохнул носом и сказал: – Я думаю, так лучше, все произошло более естественным образом.– Сюнчжан выбрал мне спутника. Другого не желаю. Я не послушался. Понял его правоту после. Стыдно.– Вряд ли цзэу-цзюнь прямо-таки провидел, что у нас с тобою будет л… особенная дружба! – Хуайсан распахнул веер и возвел между лицами, как стену. Сжался. Проглотил подскочившее, и без того быстрое от подъема сердце. – Провидел, – сказал Лань Ванцзи. – Когда сводят маленькими. Часто хорошо получается. Молодой господин Цзинь поступает, как я. Неуважительно к избраннице.– Он совсем не как ты! Ты – совсем не как он. Что ты. – Хуайсан опустил веер. Они взошли на гору, и Хуайсан остановился. Поглядел вперед, убедился, что на улице никого, все по домам, вон, светятся окна. Улыбнулся Лань Ванцзи. Сложил веер, коротко протянул Лань Ванцзи, потом показал себе на лицо. Сказал: – Как ханьцзы. ?Передать?. ?Поцелуй?. Не выглядит ли неприлично?Лань Ванцзи достал веер и повторил. Хуайсан вытянул губы, Лань Ванцзи обвил его рукой за пояс, придержал и притиснулся ханьфу к ханьфу, наклонился, а Хуайсан – назад, на его руку, и поднял лицо. Распахнул губы, прихватил губы Лань Ванцзи, сначала нижнюю, потом верхнюю.Подумал: до чего неловкий разговор, пора ли нам уже разговаривать такие разговоры?Откуда я знаю, что пора, а что нет? Написать Яо?Посоветоваться с Цзян Яньли? Она, конечно, не крутит любови, но похожа на рассудительную госпожу. Нежную и немного печальную. Рассудительные люди бывают печальны, потому что понимают в жизни. Только мы с нею не настолько еще знакомы. А у братьев Цзян по-прежнему бесполезно интересоваться мнением по серьезным вопросам. Разве что разделить их и спрашивать по одному.Лань Ванцзи распрямился и поставил Хуайсана прямо тоже. Хуайсан помахал веером на лицо, отдышался. Они прошли по саду в тиши. Остановились и несколько мгновений глядели на небо.Мы целуемся, подумал Хуайсан, и любуемся звездами. Это лучше всего на свете. Должно ли у нас быть что-то еще? Должно ли оно было уже совершиться, а я медлю? Хуайсан облизнул губы и сказал на пробу:– В целях погреться я сегодня совсем не прочь был бы поспать, как вчера. В одной постели. Было очень спокойно. Я не собираюсь больше рыдать.Они вошли внутрь, Лань Ванцзи разбудил задремавшую жаровню. Одежду Хуайсан передал ему перед тем, как они окунулись в источник, и Лань Ванцзи отнес сверток к себе, когда разошлись готовиться к ужину. Сверток теперь лежал на кровати, недавней гостье в комнате. Лань Ванцзи отошел за свою ширму, а Хуайсан за свою, и принялся избавляться от ученического. Покрутил плечом, изогнулся, разглядывая. Потрогал вокруг царапин, и на боку. Пятен на нижней рубашке было совсем немного, и были они маленькие. Что ж, еще несколько купаний, и зарастет совсем, не зря претерпеваем.Он разулся, отогнул одеяло, обернулся спросить, где ловчее встретиться. Вздрогнул, потому что Лань Ванцзи, уже в ночном и без ленты, стоял перед ним, заложив руку за спину, не теряя достоинства, будто по-прежнему облачен был в ханьфу с вышивкой.– Не только для тепла, – сказал Хуайсан. – А для… Потому, что так не делают, наверное, друзья. А особенные друзья – делают.Лань Ванцзи кивнул. Забрался под одеяло первым и отодвинулся к стенке. Привык спать подальше от края? Хуайсан лег рядом, устроился к нему спиною. Лань Ванцзи прижался лопатками к лопаткам, и снизу прижался тоже, легонько пихнув Хуайсана, и тепло от супа внутри соединилось с теплом его кожи через рубашку снаружи. Хуайсан подтянул ноги, чтобы ловчее прижаться задом, и повозился. Подумал: не заставил ли я его делать, что он не хотел? Вообще или пока. Открыл рот спросить, но Лань Ванцзи вдруг отпал от его спины, завозился, потянул одеяло, и вдруг вернулся, обняв со спины. Хуайсан замер. Лань Ванцзи лег ему на волосы и дышал в затылок. Хуайсан осторожно потянул. Лань Ванцзи приподнялся, Хуайсан сгреб волосы под себя. Лань Ванцзи поддернул одеяло и обнял Хуайсана поверх. Сказал:– Попробовать. Перенять у товарищей. – Да, да, в самом деле! Нужно использовать всякую возможность, чтобы обогатить себя опытом! Наблюдением насытится ум! Наверняка они знали, что делают, и так теплее. Наверняка это проверенный у них способ.– Мгм.Хуайсан зажмурился, улыбаясь, и засучил ногами. Подумал: меня обнимает юноша, который мне очень нравится, и не просто обнимает, а в постели ночью, и мы будем спать вместе, а завтра, может быть, у нас будет вечером время перед сном, и мы устроимся за столом и будем о чем-нибудь беседовать, или разглядывать книжки, потому что там много поучительного, или…Ах, и верно.Хуайсан мысленно произнес несколько раз и спросил беззаботным тоном:– А между прочим, с этой ночной охотой позабыл, а хотел ведь спросить. Ты видал уже много книжек с интимными сюжетами. Разглядывал же сам, без меня? Ну мы и вместе посмотрели немало. Какой твой любимый сюжет? Или композиция? Или элемент? Что тебе понравилось больше всего?Лань Ванцзи задышал по-другому. Будет обидно, если он не ответит, подумал Хуайсан, ведь я отлично придумал, как начать такой разговор. До охоты книжки были – книжки, а тут они стали немного про нас. То есть, Лань Ванцзи нравился мне и до охоты, но чтобы прямо… целоваться… лежать в одной постели… Хуайсан подвигался от удовольствия, повозил бедрами, устраиваясь лучше, но стараясь не задеть ногами ног, чтобы не вышло неприличия. Привалился спиною сильнее, отставил зад, чтобы прижаться и им, а Лань Ванцзи как будто отодвинулся, и стало не так тепло. Хуайсан снова подвинулся к нему.Что-то уперлось в штаны сначала неплотно, а потом очевидно. Хуайсан замер и перестал дышать.Лань Ванцзи отпустил его и развернулся прочь, дернув одеяло. Хуайсан приподнялся и обернулся поглядеть. Лань Ванцзи лежал лицом к стене, плотно, почти в нее влипнув. Хуайсан хлопнулся обратно и позволил себе подрожать. От вернувшейся прохлады, оттого, что дрожало все внутри, и оттого, что это так трогательно.– Это трогательно, – сказал Хуайсан ширме и комнате, где ширма кончалась. – Очень мило.– Мгм!Хуайсан повозил задом, сунул руку под щеку и продолжал:– Не знаю, как там что, может быть, ты вспомнил особенно сочную картинку, ну или тело, бывает, само, если потрогать как-то не так, но… Мне приятно будет думать, что это я тебе нравлюсь. И я стану так думать, пока ты мне не возразишь.Лань Ванцзи молчал. Хуайсан потер ногу о ногу. Спросил, приподнявшись:– Я тебе нравлюсь? Или это…– Да.Хуайсан натянул одеяло до уха, снова потер ноги, стиснул сам себя на миг и подумал: как тут уснуть, я же теперь не усну, столько нежных волнений.Но внутри было тепло от супа, и снаружи, под одеялом, нагревалось, и Лань Ванцзи дышал хоть и громче обычного, но мерно, и Хуайсан скоро начал зевать. Закрыл глаза. Протянул руку назад, пошарил, нашел спину Лань Ванцзи. Подался назад, пошарил по его бедру, нашел, наконец, руку. Лег на спину. И Лань Ванцзи лег на спину, и сжал руку Хуайсана в ответ, и так они и оставались.