Часть 31 (1/1)

Лань Ванцзи встретил его сразу за оградой. Ждал, подумал Хуайсан вяло. Утренний туман холодил лицо и напитывал одежды, хорошо еще, что не ученические: где расследование, там иногда не нужно сразу показывать своих гербов на плечах. Чудовищам, конечно, все равно, но у несчастий бывают еще и человеческие причины. Слуга Лань Сиченя рассказывал это слуге Хуайсана, а тот слушал вполуха и до самого последнего момента представлял, что разговоры эти его не касаются. И что все сорвется в последний момент. Если саботировать до самой последней секунды, то может оказаться, что все отменяется, и ничего и не надо было делать, готовиться, и ты разумно не потратил времени зря. На сей раз так не повезло, и утром Хуайсан выплелся во дворик, спотыкаясь впотьмах о камни дорожки, а потом заметил, как над оградой около калитки плывет и мерцает в тумане белоснежный образ. С гуцинем за спиною. В Цайи шел без гуциня, подумал Хуайсан. Может быть, взойдет красивая ночь над новыми пейзажами, и он сыграет мне. Хуайсан улыбнулся. Тут же сказал себе: нечего радоваться, меня заставили, а я радуюсь. Это может создать впечатление, что я согласен с ужасным в мою сторону насилием и рад учению. Ничего не рад! Только при чем тут Лань Ванцзи? – С добрым утром, – сказал Хуайсан, выбравшись за ограду. Лань Ванцзи с важностью кивнул. Хуайсан зевнул, Лань Ванцзи на миг расплылся совсем и повис, словно особенно плотный клубок тумана. Хуайсан сморгнул слезы и проговорил жалобным голосом: – Благодарю, что зашел за мною, вдвоем намного веселее. Тем более, рано утром! Лань Ванцзи полез в рукав. Хуайсан поежился, поглядел слепо вдоль дорожки. Ученики еще почивали, а остальной Юньшень уже, наверное, проснулся. Слуги точно: затопить на кухне, почистить, наполнить и расставить курильницы в доме занятий. Да и сами ученики Лань, не приезжие, а местные, уже, наверное, делают утреннюю гимнастику, разгоняя энергии по организму. Я бы посмотрел, как ее делает Лань Ванцзи, но это же когда надо встать!.. Лань Ванцзи тем временем извлек из рукава небольшой сверток, перевязанный серебристой лентой. Протянул. – Это мне? Лань Ванцзи кивнул. Вот это уже на что-то похоже! Хуайсан развязал ленту, развернул шелковый платок. Подумал: и еще один, это сам по себе подарок. Поднял с укрытой шелком ладони саше: вышитый мешочек в цветах Гусу Лань с мерцающими голубыми ханьцзы в центре. Хуайсан нежно помял мешочек, внутри что-то тихо похрустело, стукнули друг о друга жадеитовые бусины на концах завязок. – От пчел, – сказал Лань Ванцзи. – От насекомых. Травы. Зачарован. Неужели я ему уже… ах, да, говорил, подумал Хуайсан, под сливой. Неужели он меня слушал? В тот момент было совсем не похоже, что его интересуют такие приземленные разговоры. Хуайсан прицокнул языком и сказал с придыханием: – Не знаю, что трогает меня больше: предупредительность ханьгуан-цзюня, который верно рассудил, что в дороге к путнику вечно пристает всякая живность, или внимательность ханьгуан-цзюня, который припомнил мою вражду с коварными пчелами! – Хуайсан прижал саше к животу и слегка поклонился. Подумал: как девушки. Ну ладно, у меня заняты руки, да и Лань Ванцзи не станет смеяться. – Заботливый жест ханьгуан-цзюня вошел в самое мое сердце и расцветил это весьма раннее утро. – Это подарок, – сказал Лань Ванцзи. – Да, я понял… ах, и в самом деле! Мы ведь обменялись подарками теперь. – Хуайсан не стал сдерживаться и улыбнулся так широко, как хотел рот. – Твой – очень продуманный и по всем канонам ценный. Я, пожалуй, не буду с ним расставаться. – Хуайсан сложил и сунул платок за пазуху, а саше привязал к поясу. Покрутился, так что саше зашуршало о ханьфу. – Вот так, по-моему, весьма и весьма. – Хуайсан старательно потер саше, понюхал пальцы. На них остался легкий горький запах, словно от приправ, и тепло духовной энергии, связанной благорасположенным к одариваемому заклинанием. Хуайсан выхватил веер из-за пояса, тронул ханьфу на груди: спасибо. И тут же показал еще: нравится. Лань Ванцзи кивнул. Вышел на дорожку. Хуайсан пристроился рядом, и они пошли, не торопясь. Юньшень в этом уголке по-прежнему дремал. Хуайсан закрылся веером и зевнул. Ночная охота… тогда и выходить на нее нужно вечером! Что-то в заклинательском мире не так, если нужно вставать так рано. Рано вставать отчего-то считается признаком дисциплины. Жестокое и несправедливое к тем, кто любит засиживаться допоздна, то есть, увлеченным людям, обстоятельство. – Раннее утро, – пробормотал Хуайсан, сцепил зубы и снова зевнул, не раскрывая рта. Продолжал: – Входит в старинный храм. Первое солнце светит на стройный бор… Что-то там что-то ведут к чему-то там. Какие-то кельи прячет цветов убор. – Он поднял веер, выпрямился и прочел с выражением: – Гор светозарность птиц веселит сердца! Отблески пруда мой прояснили дух! Что-то там что-то лишь различает слух… Я знаю только ради птиц, – признался он со смешком. – Я написал картинку, где птицы смотрят на залитые солнцем горы и радуются. Мне тогда было мало лет, и я не понимал, как обычно, о чем это стихотворение, и что птицы не умеют веселиться так, как люди, что это совсем два разных понятия: птичьи сердца и человеческий дух, и что радость от красоты утра в них живет разная, и птицы ее, например, совершенно не понимают. Хотя их наблюдения и более точные, потому что их разум не затуманен, в отличие от человеческого… – Хуайсан опять зевнул. Споткнулся, Лань Ванцзи поддержал его под локоть и тут же убрал руку. Хуайсан закивал: – Спасибо, благодарю… Потому что птицы не подвержены иллюзиям. Я хотел потом написать еще картину, уже с человеком, который любуется рядом с птицей, но как-то не дошли руки. Хотя писать иллюстрации к стихотворениям – это головоломка. Хорошо, когда в томике хороший комментарий от умного чтеца. – Прохладное ханьфу прижималось к телу тут и там на каждом шагу, а на лице и руках осела туманная влага, и Хуайсан вздрогнул. Сказал: – Собственно, утро. Раннее. – Мгм. Хуайсан прижал локти к бокам и весь напрягся, тайно потягиваясь. Подумал: все это мероприятие создано, чтобы со мною покончить, в этом никаких сомнений нет, но хотя бы перед неизбежным я наслажусь тем, что Лань Ванцзи меня тогда, оказывается, слушал, и было ему не все равно. Не настолько все равно, чтобы пропускать мимо ушей. Интересно, он сам придумал мне преподнести что-то, или брат посоветовал ему быть вежливым и не забыть об ответном даре? Не буду спрашивать, подумал Хуайсан, покосившись на Лань Ванцзи, который шел и тащил свой гуцинь – будто плыл над землею, сплотившись из тумана только частью. Означенный брат, Лань Сичень, показался из-за кустов за поворотом. Точнее, Лань Ванцзи и Хуайсан преодолели поворот, а Лань Сичень стоял себе у лестницы вниз по горе, к воротам. Одет в свое обычное, небесно-голубое, но в тусклом свете спрятанного солнца сероватое. Лань Ванцзи и Хуайсан поклонились одновременно. – Цзэу-цзюнь, с добрым утром. – Сюнчжан. – С добрым утром, путешественники, – сказал Лань Сичень. – Приятно видеть, что вы вовремя и готовы. – Это было весьма сложно, цзэу-цзюнь, учитывая, что ?вовремя? в Юньшене – это затемно! Но смотрите, я преодолел, чтобы не подвести вас. Только и исключительно ради вас, цзэу-цзюнь! Лань Сичень мягко засмеялся. Хуайсан покосился на Лань Ванцзи. Тот глядел куда-то в сторону, на одну из темных дорожек, которые сливались в конце концов в одну, ведущую к лестнице. Интересно, он понял, что это шутка? То есть, вовсе не шутка, но обязательно нужно, чтобы Лань Ванцзи не воспринял ее всерьез, иначе выйдет, что я несерьезно отношусь к нашему путешествию. А это не так, думал Хуайсан, щурясь в предчувствии очередного зевка. К ночной охоте – отношусь безо всякого трепета, верно, а к путешествию, какое ее окружает – вовсе нет. Путешествию я рад. В окружении братьев Лань, есть ли на свете компания культурнее? – Это лестно, – сказал Лань Сичень, – и тем срочнее мне нужно вам сообщить. Вы отправляетесь без меня. Хуайсан раскрыл веер и замахал на лицо. Поинтересовался с улыбкой надежды: – Это потому, что вы догоните нас позже, цзэу-цзюнь? – Это потому, что объявлено срочное собрание заклинателей великих кланов. Я отбываю сегодня же, сопровождая учителя. Ванцзи, когда вы вернетесь, если это случится раньше, чем прибуду я – ты за старшего. Лань Ванцзи кивнул. – То есть как, – сказал Хуайсан. Солнце поднималось, но мир непостижимым образом становился все серее. – То есть как, цзэу-цзюнь! Вы меня… нас бросаете? На произвол судьбы и на съедение чудовищам! – Ванцзи так удачно вызвался тебя сопроводить, я уверен, что вдвоем вы справитесь со всеми трудностями, какие возникнут на вашем пути. Особенно если вы будете осторожны и сделаете именно то, что от вас требуется: все разузнаете, а если ситуация окажется опасной, то сообщите и дождетесь других. Ванцзи? – Да. Хуайсан со щелчком закрыл и стиснул веер. Каков! Наверняка знал про собрание, не решаются такие дела за один день! Еще и с учителем! Учитель отбывает – занятия отменяются! Все будут сидеть в Юньшене и наслаждаться погодой, долгим сном и свободой, а я пойду далеко, пешком, в самую пасть к монстрам! Хуайсан шмыгнул подмерзшим носом и сказал с чувством: – Ну-у, цзэу-цзюнь!.. – Не дуйся, маленькая луна, – ответил Лань Сичень спокойно, – все будет хорошо. Это дело должно быть сделано. Мы должны откликаться на просьбы о защите, а ты должен чему-то научиться. Или показать, что уже умеешь. – Без вас – это совсем другое! – Я снова польщен, но Ванцзи не уступает мне в силе. Во-первых, врете, подумал Хуайсан, много вы умеете того, что не умеет никто больше на свете. А во-вторых!.. Хуайсан набрал воздуху в грудь высказать, что пришло ему в голову про бесчестность такого поведения, но тут с одной из дорожек донеслось: – Цзэу-цзюнь! Эге-гей, вы еще тут?! Мы уже идем! Лань Ванцзи взялся за ножны. Лань Сичень обернулся, качнув волосами и лентой. Братья Цзян выпали, словно из ниоткуда, раздвинули туман цветными ханьфу и стали перед Лань Сиченем, словно это он их позвал. – Цзэу-цзюнь! – воскликнул Вэй Усянь. – Мы слышали, что вы отправляетесь на ночную охоту, и раз уж учитель куда-то опять подевался и нам нечего делать, мы пришли проситься с вами. Мы так отлично сходили на озеро Билин, мы пригодимся вам и тут! Верно, Цзян Чен? – Нижайше просим, – сказал бледный, как костяная рамка девичьего зеркала, Цзян Ваньинь. – Мы будем полезны. Сражаться отважно и… Закатил глаза, опустил голову и зевнул в кулак. Хуайсана тоже разобрала зевота. Он потряс головой. Вэй Усянь выглянул из-за Лань Сиченя и спросил, не стесняясь, что голос его отражается от склонов: – Нэ-сюн! А ты что тут делаешь? Вышел проводить? – Хуайсан отправляется на ночную охоту вместе с Ванцзи, – сказал Лань Сичень. – Старшим в мое отсутствие становится Ванцзи, прошу его слушаться. И никакой, пожалуйста, выпивки ни там, ни на пути туда. – Да мы никогда! – Вэй Усянь распахнул руки, подергался, словно хотел вытрясти что-то из-под подола или из-за пазухи. – Видите, ничего нет, ни капли не употребим, все будет аккуратно и красиво, Цзян Чен вот не даст соврать, а что, больше никто не идет?.. Лань Сичень обернулся к Хуайсану. Улыбнулся. Ну, цзэу-цзюнь, подумал Хуайсан. Становится окончательно не смешно. – Выходит так, что вы вчетвером. И проводник, потому что земли там, по признанию местных, хитрые, и можно заблудиться. Я напоминаю, – Лань Сичень взял Лебин к груди, – что следует соблюдать порядок, осторожность и, главное, процедуру. Я жду от вас вестей, а не драчливости. Внимательно рассмотрите все, что найдете странным, и сделайте первые выводы. – Вот этот господин рассматривает ловчее всех! – Вэй Усянь хлопнул себя по груди. – Никакая тайна от него не убежит! Можете на нас рассчитывать, цзэу-цзюнь! Хуайсан помотал головой, чтобы избавиться от звона в ушах. Голос Вэй Усяня еще некоторое время путешествовал в тумане. – Также я напоминаю, что учитель оставил вам задания, которые необходимо будет сделать, ходили вы на ночную охоту или нет, – сказал Лань Сичень и поглядел на Хуайсана. Ну, цзэу-цзюнь, подумал Хуайсан вяло. Лань Сичень не услышал и, видно, не рассмотрел на лице, потому что не сказал еще раз не дуться, – не хотел при других? А при брате хотел? – а пожелал всем удачи и поплыл по дорожке вверх. Забраться в теплую еще постель и дождаться приличного дневного часа, чтобы не спеша отбыть на собрание. Собрание. Дагэ там тоже наверняка будет. Письмо! Хуайсан шагнул следом. Остановился. Подумал: конечно, он помнит про письмо, не нужно ему говорить еще раз, на него можно положиться. А может, наоборот, лучше бы не отдавал, попросить не отдавать, я там такой дурак, я сам не понял, что я там вылил на бумагу – не связная композиция, а клякса. Шлепнуло по рукаву. Хуайсан вздрогнул, оторвался от уходящей в поредевший туман дорожки. Увидел сначала меч в жадеитовых ножнах, потом державшую его руку, а потом уже Вэй Усяня по другую сторону ножен. Вэй Усянь поднимал руки и говорил: – Эй, эй, Цзи-сюн, чего это ты? Я же не тебя, я Нэ-сюна! Нэ-сюн! Не делай вид, что тебя тут нет, я же вижу, что есть, и тебе не спрятаться от ответа. Что ты тут делаешь, если по-честному? Не могу представить, чтобы ты сам напросился, как мы, два героя Юньмэн Цзян! Хуайсан взглянул на Лань Ванцзи, на раздутые его ноздри. Тоже не выспался? Тоже пойман врасплох дезертирством брата и прибытком этих двоих? Лань Ванцзи поймал его взгляд. Медленно опустил меч. Хуайсан прикрылся веером и сказал самым несчастным голосом: – Не только героям Юньмэн Цзян требуется о себе заявить. У меня, в отличие остальных собравшихся тут господ, нет никаких заслуг, по которым учитель мог бы судить о моем мастерстве заклинателя, так что я отправляюсь их добыть. – Иначе не закончишь обучение? – спросил Цзян Ваньинь. Хуайсан развел руками. – Как ты мог не сказать нам! Сам пролез, а нам ни слова! Если бы мы не встретили цзэу-цзюня, когда шли с обеда, то даже не узнали бы о таком событии! Никакого больше слова для тебя нет, Нэ-сюн, кроме как ?предатель?. И ?жадина? еще. – Обзываться запрещено в Гусу Лань, – сказал Лань Ванцзи строгим голосом. Вэй Усянь засмеялся и проговорил, что все запрещено, но скоро мы выйдем за ворота, и цзэу-цзюнь за нами не смотрит, а сам Цзи-сюн чего только уже ни нарушил, и был даже за это бит, так что не надо. Лань Ванцзи сунул кулак между гуцинем и поясницей и направился к лестнице. Хуайсан, похлопывая веером по бедру, за ним. Подумал: ну, цзэу-цзюнь! Ни за что не поверю, что вы случайно оказались рядом с кухней, зачем бы вам вообще там быть, когда обедают ученики? Меня Лань Ванцзи уже недостаточно? Хотите, чтобы он играл с компанией? Я его в компанию не тяну, так вы решили сами исправить такую несправедливость. И, самое интересное, все в очередной раз получается так, как вы хотите. С третьей стороны, думал Хуайсан, зевая в веер, больше народу, и народу весьма ловкого с мечами и заклятьями – меньше придется делать мне. Проводник ждал их у самых ворот. Поднялся с ящика, принялся прилаживать его на спину. Будем надеяться, что это припасы для нас, кто знает, скоро ли попадется гостиница. Лучше бы скоро. Хуайсан сморгнул сонную слезу. Первое время шли и помалкивали, даже Вэй Усянь, подхватив зевоту от Цзян Ваньиня, затих. Шли между склонов. Иногда склоны раздвигались, а внизу показывалась холодная горная речка в шапке тумана, а наверху, где они шли, туман помалу убывал, заливался в расщелины и ямы, как разлитые белила в щели стола. Хуайсан обмахивался. Под гору идти было гораздо веселее, чем по ровному, и на узкой дороге получалось шагать только по одному или по двое, и Цзяни шли сразу за проводником, а Хуайсан – то за ними, с Лань Ванцзи позади, то рядом с ним. Подумал: дагэ, когда строятся на выезд, ставит позади сильнейших воинов, потому что они должны присматривать за всем строем. Вдохнул и выдохнул. Подумал: ну и что, что без цзэу-цзюня. Жаль, конечно, но не то, чтобы он оставил меня совсем без защитника. И эти двое еще. Передерутся за добычу, мне не оставят, а я сделаю вид, что расстроен, не удалось ведь погеройствовать. Но лезть вперед них не буду, да они и не пустят. Вот и славно. Славно. Он вдохнул полной грудью. Они свернули, солнце выплыло из-за вершины, сонливость отступила от глаз, и Хуайсан сказал с прицокиванием: – Горы и воды, воздух и солнце – не это ли самая блаженная услада для глаз? Если выбирать, какой пейзаж будешь созерцать вечность – то, конечно, зеленые горы, потому что здесь есть все, что требуется. Сосны, – Хуайсан показал веером налево, – воды, – показал в сторону вниз, в расщелину, из которой доносился речной гул, – камни, – обвел веером вокруг, – и пространство между ними, чтобы дышать. – Цинхэ и Нечистая юдоль разве не среди гор? – спросил Цзян Ваньинь мертвым голосом. Неужто нашелся кто-то, кому так же сложно было сегодня подняться, подумал Хуайсан. Или он спал еще меньше меня? На занятиях он держится пристойно, мало сутулится и совсем не валится на стол. Что поутру – самое милое дело, да только учитель врежет за него палкой. Хуайсан открыл рот ответить, но Вэй Усянь развернулся на ходу, словно танцуя, и ткнул пальцем в сторону Хуайсана. – Он просто подлизывается к Цзи-сюну! Не слушай его, Цзян Чен, конечно, горы Юньшеня ему самые милые, кто же ему будет давать списывать задания, как не господин из этого самого, вот это совпадение, Юньшеня! А другой господин отправлять на ночные охоты, когда только пожелается! Никогда не желается, подумал Хуайсан. Не ходил бы и горя не знал. С Лань Ванцзи бы ходил. Он покосился на Лань Ванцзи. Тот шел прямой, с рукой за спиною. Глядел только вперед. – Вэй-сюн сам художник и, конечно, не может этого не знать, поэтому я скажу просто для проформы, ну и потому, что Цзян-сюн спросил, – сказал Хуайсан беззаботным тоном. Раскрыл веер и показал на выставленной руке. – Вокруг Цинхэ совсем не те горы, они не зелены, тогда как в Юньшене они канонически покрыты самой разной красивой растительностью, и именно такие горы стоит изображать, если хочешь добиться мастерства в классическом пейзаже. Как Вэй-сюн не сумел бы сложить классического пейзажа с возвышенностями из окрестностей Ляньхуа и искал их, конечно, для своих художественных упражнений в другом месте, так и я напитываюсь подходящими видами в Юньшене. Кто бы в Юньшене ни жил, пейзаж не изменится. Хотя с приятными людьми, конечно, и созерцать приятнее. – А, вот вы чем, значит, занимаетесь ночами? – спросил Вэй Усянь с довольством, растянув большой рот. – Пейзажи разглядываете? А не темно ли? Хуайсан прижал веер к груди и снова покосился на Лань Ванцзи. Будет ли ему приятно, если я скажу, что мы видимся наедине, и нам нравится… мне – точно нравится, но стоит ли знать это Вэй Усяню? И про музыку и завороженных ею духов. Место ли искренности в нашей перепалке? – Не разглядываем, – сказал Лань Ванцзи. Вэй Усянь расцвел пуще прежнего. – А чем же вы тогда заняты? А, Цзи-сюн? Сказавши одно, давай и другое! Что это там у вас за интересные дела, которые надо делать обязательно вдвоем и обязательно в темноте? Лань Ванцзи ему не отвечал. Хуайсан прикрылся веером. Подумал: он сказал про нас. Не скрыл и не стал делать вид, что встреч наших не бывало. Можно было не обратить внимания на Вэй Усяня, не подтверждать ни словом, о чем он там говорит, а теперь слово – сказано, и все как будто и правда случается. То есть, случается и так, но теперь вышло на свет общественного знания. Это… Хуайсан повел плечами. Подумал: это будоражит. Почему-то. Мы ничего такого ведь не делаем. Вэй Усянь споткнулся, ругнулся, развернулся вперед и стал глядеть на дорогу. Догнал проводника и спросил его: дядя, а далеко ли идти? А есть там около вас что-то интересное? Интересного оказалось немного: гора, где теперь ничего не происходит, а раньше происходили страшные вещи и, несмотря на них, добывали руду, потому что рабочих, очевидно, не жалко. Лес вокруг, тоже страшный. Деревня Фэньхэ, в которую как раз едут, но никто не возвращается, и вестей оттуда нет. А подальше, не в лесу уже – город Фулянь. Да, господин, есть и гостиницы, и рынок, и все, я сам-то не оттуда, но на рынок езжу… и рюмочные есть, господин. Озеро там рядом. Нет, господин, не знаю про никакую водную пучину. А люди тонут, бывает, ну так чего бы им не тонуть… Не хватало только еще одного злого озера, подумал Хуайсан. Как в прошлый раз я не пошел в воду, так и в этот не пойду, и пусть учитель и примкнувший к нему Лань Сичень делают со мною все, что хотят. Накатила дрема, и даже солнце уже не помогало. Хуайсан помахивал веером в такт шагам. Они спустились с горы и на развилке свернули в другую от Гусу сторону. Им уступал дорогу разнообразный утренний народ с корзинами, тяпками и метлами на плечах, с мешками в тачках. Дети когда со взрослыми, а когда и одни, компанией. И почти все шли в сторону Гусу, и мало кто – обратно. Потому что, думал Хуайсан, зевая, жизнь тянется к людскому скоплению. Хорошо было в Цайи, вот тебе городок, вот тебе сразу рядом с ним и озеро с нечистью. А здесь деревня посреди леса, а рядом еще неизвестно какой город, я там не бывал и не слышал, а значит, там нет примечательных мастеров, чтобы делали станки для вееров, толкли пудру из самоцветов или, уж в крайнем случае, писали срисовки со знаменитых картин и сшивали их в книжки. Зато есть рюмочная. Это дело, подумал Хуайсан. И тут же вспомнил: Лань Ванцзи. Нет, не буду при нем, ему будет обидно, а сам он не станет… да и Лань Сичень не велел. Хотя я и против него, его методов и его хитрости. ?Не дуйся, маленькая луна?, передразнил Хуайсан про себя и даже скорчил рожу. Подумал: буду дуться. Не остановите. Дуться – это моя внутренняя свобода, какую не отнимет ни один учитель, которому приспичило выдать мне регалии образованного заклинателя. Дорога сузилась и вошла в тенистый лес, кроны задевали солнце. Цзян Ваньинь, оказавшись в тени, зазевал с новыми силами. Он шел тих и не особенно даже пихал Вэй Усяня, когда тот к нему прижимался и что-то восклицал. Хуайсан потряс головой, похлопал себя пальцами по искривленному в подавленном зевке рту. Скорее бы гостиница. Никакой работы и никакой мысли, когда встаешь раньше, чем захочет тело. Вэй Усянь что-то говорил, но Хуайсан подумал: мне тяжко сейчас слушать. Не буду. И смотреть тоже тяжко, да и что смотреть, лес и лес. – Желтую иволгу утром гоню от окна, – проговорил Лань Ванцзи голосом тише обычного. – Пением громким пусть не тревожит она сладкого сна, где милого мужа встречаю, ведь наяву до границы добраться не чаю. Хуайсан встрепенулся, поглядел на Лань Ванцзи. Тот шел со спокойным лицом, словно это не он только что продекламировал, и только тени листвы рисовали на коже движение. – А? Цзи-сюн, громче! Что я слышу, это стихи?! Цзи-сюн, что ты там бормочешь, расскажи нам всем! Вдруг это что-то веселое? Хотя, конечно, нет, это какое-нибудь очередное правило, но все равно, скажи, поучаствуй, не могу же я один всю дорогу вас всех развлекать. – Ты всю дорогу можешь молчать, – сказал Цзян Ваньинь таким голосом, словно челюсть разжимал с великим усилием. – Завалиться и идти тихо. – В дороге важна энергия и настрой! Ты просто не понимаешь. Такие кислые господа, как ты, сами себе наскучивают, а потом обижаются. А я отказываюсь быть кислыми господами! Нэ-сюн! Ты со мной? Хуайсан покачал веером и сказал: – Пожалуй, я сегодня тоже кислый господин. Но ты, пожалуйста, продолжай, Вэй-сюн, возможно ли унять птицу, которая желает щебетать? Вэй Усянь хмыкнул. Потом отвернулся от Хуайсан, закинул руки за голову и нарочито громко сказал: выпить бы! Дядя, у тебя нет ли? А я бы заплатил. Вон те богатые и надутые господа (он махнул рукой назад) заплатили бы. Проводник помолчал и сказал без уверенности: нет. Есть у тебя все, подумал Хуайсан, просто Лань Сичень не велел, а как его не послушаться. Такого прекрасного господина, в чьих руках ваше избавление. Хуайсан придержал шаг и немного отстал от проводника и Цзяней. Лань Ванцзи тоже замедлился. Хуайсан прикрылся веером и пошел с ним совсем рядом, соприкасаясь рукавами. Сказал: – Прелестные стихи. Я знаю, что они совсем не о том, но в таких лесах, как этот, – он покачал веером, – водятся иволги. Я видал их гнезда около Гусу, с той стороны, где лес больше лиственный. А стихи прелестные. Что-то навеяло тебе мысли о разлуке? – Ранее утро, – сказал Лань Ванцзи. Уже не совсем, подумал Хуайсан, уже почти день… А! Он прижал веер к щеке. Сказал: – И верно, я прочел стихи об утре, уж как умел, и ты тоже вспомнил подходящие. И, надо сказать, ты помнишь гораздо лучше! Если это было соревнование, ты победил. – Не соревнование. Хуайсан улыбнулся. Подумал: все-таки в дороге с культурным господином – это совсем другое дело. Лес иногда расступался, и они шли мимо полей. Крестьяне разгибались и глядели на них, а потом возвращались к работе. Плыли вдалеке дома, от дороги отделялись к ним дорожки поменьше. Небо раскинулось ярким кругом, и Хуайсан смотрел теперь в небо. – Почему ?маленькая луна?? Хуайсан глянул на Лань Ванцзи. Тот поглядывал на него. Потом Хуайсан убедился, что братья Цзян впереди увлечены дележом рисовой булочки, подумал, что отлично иметь сестру, которая соберет тебе в дорогу аккуратный сверток, который ты уютно понесешь в рукаве, согретый знанием, что можешь поесть в любой момент. И хорошо иметь Яо с теми же свойствами. Жаль, что Яо не со мною, подумал Хуайсан, обмахнул лицо. Спросил вполголоса, чтобы не слыхали Цзяни: – Цзэу-цзюнь не рассказывал тебе? – Лань Ванцзи качнул головой, и Хуайсан сложил веер и принялся качать его, зажав у большого пальца. – Это совершенно простая история. Как мне объяснил сам цзэу-цзюнь еще в те времена, это за округлость, – Хуайсан обвел веером вокруг лица, – а также в рифму с его Шоюэ. Он сначала сказал, помню, а потом понял, что и меч зовут похоже, и смеялся нечаянной шутке. Ему все было тогда весело, видно, от разноцветия впечатлений. Он так охотно начал дружить с дагэ, они быстро сошлись, были вместе на обедах, в поединках, в соревнованиях… и цзэу-цзюнь как, безусловно, мудрый уже в том возрасте господин рассудил, что, чтобы понравиться новому другу еще больше, нужно завоевать расположение его младшего брата. Что ему, несомненно, удалось, как было не ответить на его ласковость и прекрасную привычку угощать меня сластями, ха-ха! – Вы дружите. Хуайсан улыбнулся. – Можно сказать и так. Мы ладим в продолжение того знакомства, и цзэу-цзюнь приглядывает за мною, пока я на попечении Гусу Лань, по долгу дружбы с дагэ. Что я могу сказать, с цзэу-цзюнем трудно не ладить! – Хуайсан посмотрел на Лань Ванцзи. Лань Ванцзи глядел поверх братьев Цзян на скрытый лесом горизонт. Челюсть обрисовалась тверже. Хуайсан сказал, понизив голос, чтобы было слышно только им двоим: – Знаешь, о чем он говорил больше всего, когда мы с ним бывали вместе во время его у нас обучения? О том, какой у него брат, немного старше меня, и как он умеет то и это, и какой он талантливый. И как цзэу-цзюнь по нему скучает. Я немного обижался, ха-ха, мне хотелось быть самым хорошим, безраздельно, меня никто не называл – самым… Ему нравилось с младшими, то есть со мною, потому что он это умеет, и потому что ему нравилось с тобою. Сразу видно, когда старший брат опытен. Дагэ тоже опытен, но он… – Хуайсан вздохнул. Раскрыл веер и посмотрел на пейзаж. – Дагэ должен научить меня и воспитать. Это нелегко для нас обоих, и ладить тоже бывает из-за этого нелегко. А цзэу-цзюнь ничего такого не обязан, ну кроме как сейчас, когда я на обучении. Вон, ночная охота… С ним просто поэтому всегда было легче. Можно себе позволить и шутки, ?только ради вас?, и еще что-нибудь. Я понимаю, что иногда нарушаю вашу традицию чаепития вдвоем… – Нет. Хуайсан улыбнулся на одну сторону. Сказал: – Вы очень похожи. Не только внешне, это первое, что про вас говорят, и не только изысканными манерами. А душевным благородством. Это славное семейное сходство. Чем больше я тебя… мы с тобой… – Хуайсан проглотил неожиданно подскочивший из груди комок, проговорил: – чем больше я тебя узнаю, тем больше понимаю, что это не просто счастливое совпадение, что добрый друг моего брата, скучая по своему младшему вдали от дома, заманил меня познакомиться, а потом через себя – с тобою, и мы… у нас… в общем!.. – Хуайсан кашлянул в веер. Стал глядеть под ноги, чтобы не глядеть на Лань Ванцзи. Выговорил: – Мы с тобою тоже можем считаться давними знакомцами, ведь мы виделись еще маленькими. Я тебя утомлял, я помню! Ты был такой сосредоточенный, а я… – Ванцзи сожалеет. Хуайсан вскинул голову. Лань Ванцзи глядел на него с серьезностью. – Ты был воспитанный, а я был шумливый, мне все это говорили, – сказал Хуайсан, – неудивительно, что тебе было сложно после размеренного Юньшеня. Я тогда, прости, не обладал еще мудростью тебя не утомлять. Надеюсь, обладаю сейчас! – Не утомляешь, – сказал Лань Ванцзи. Хуайсан выдохнул. Расправил плечи. Сказал: – Вот видишь, как отлично складывается! Мы тоже давние знакомцы. Я как-то забыл об этом. Хорошо. А то цзэу-цзюнь, какие бы там ни были нежные у нас отношения, все-таки – дагэ, расположен в первую очередь к нему, а ты… Примолк. – Да, – сказал Лань Ванцзи. Хуайсан улыбнулся дороге. Таясь, с другой от Лань Ванцзи стороны потрогал ухо и нашел его теплым. Подумал: да. Дальше шли в молчании, и стало слышно, как шумит лес, шуршит дорога под сапогами, колышется трава и гавкает иногда Цзян Ваньинь, когда Вэй Усянь, которого тоже начали оставлять силы, пытается упасть на него и прокатиться. Солнце согревало лицо и плечи. До деревни с кухней для путников по признанию проводника было еще шагать и шагать. Дорога впереди окуталась в марево и дрожала. Прекращала, когда лес сгущался и укрывал ее тенью. Тогда можно было не щуриться, но становилось так хорошо и прохладно, что накатывал сон. – Иволги, – сказал Лань Ванцзи. Хуайсан поморгал и спросил: а? Лань Ванцзи повторил: иволги. Хуайсан покивал в такт шагам, потом воскликнул: – Ах, да! Они здесь водятся, давай прислушаемся, может быть, услышим. Хотя я не уверен, я говорил, что видал гнезда, но не в этой стороне. У них такие изящные гнезда, как чашечки, – он показал ладонями. – Нэ-сю-ю-юн, опять ты про своих гусей! – простонал Вэй Усянь. – Лучше бы поговорили как изящные господа про литературу. – Он обернулся и сделал жест бровями. – Ты много чего знаешь про литературу. Про всякую литературу. Хуайсан досадливо цокнул языком. Лань Ванцзи не подал виду, что услышал, подождал немного и снова сказал: – Иволги. Расскажи. – Тебе интересно? По дороге в Цайи ты, кажется, не хотел этого слу… – Интересно, – сказал Лань Ванцзи с нажимом. Хуайсан пробормотал: хорошо, хорошо, я просто не хочу, чтобы ты скучал. Откашлялся. Начал: самая интересная – это, конечно, кровавая иволга. Стихи написаны про черноголовую, она желтого окраса, просто головка черная, а здесь я видал кровавую, очень красивая птичка, и у нее такая забавная манера петь. То есть, поет она красиво, низко и глубоко, очень мелодично, а как зовет сородичей, привлекает их внимание – так совершенно другой голос! Противный, если позволишь. Как будто две разные птички!.. А у кровавой черная головка тоже, и если только на нее смотреть, то она чем-то похожа на ворону. Если встретим, я покажу тебе скорлупки, они крапчатые, как у многих птичек бывает, но при этом такого закатного оттенка… Лань Ванцзи слушал и иногда кивал, будто ему в самом деле интересно было посмотреть яйца в изящном гнезде.