Часть 32 (1/1)

В деревне с кухней они и остановились. Небо заалело за спинами, а впереди наползала темнота, словно лес – это разлитая тушь, и она ползет по небесным волокнам ввысь. Хуайсан любовался, пока хватало света, а потом они зашли под навес с фонариками, и вокруг них захлопотали. Повеяло съестным паром. Хозяйка покрикивала на сыновей, те вытащили стол из угла в самой большой комнате, расставили скамеечки. Принялись носить то, что хозяйка стряпала. Хуайсан повалился на скамеечку, облокотился на стол и наблюдал, как братья Цзян пытаются пристроить ноги, и как Лань Ванцзи тоже возит коленями. Сидит как положено, но ерзает. Устал, подумал Хуайсан. Сказал громко: – Никогда я так много, кажется, не хаживал! – и неприлично оперся на стол. Зажгли светильники, и комната стала меньше. Один из хозяйских детей с лучиной сказал, что путники попроще едят на воздухе, а тут сразу видно, что благородные господа. – Благородные господа желают комнаты на ночь! – воскликнул Вэй Усянь, развалившись у стола боком. Он все пытался пристроиться спиною на Цзян Ваньиня, но тот пихал его локтем, а потом толкнул со всей силы, Вэй Усянь чуть не полетел на пол, схватился за стол, поехал вместе с ним, развернулся коленями к Цзян Ваньиню и стал пинать его под столом. Хуайсан покачивал веером и смотрел на хозяйского сына, который все это наблюдал. Тот вздрогнул, когда огонь обглодал лучину и подобрался к пальцам. Сказал: все сейчас устроим. Но четырех комнат точно не найдется, если только господа не хотят попроситься на ночь к кому-нибудь тут, у кого дом побольше… Хуайсан прикрылся веером и шепнул Лань Ванцзи: ни у кого тут дом не побольше, не похоже, что деревня богатая. А громко сказал: – Передай хозяйке, чтобы сделала не острую порцию. Всего, что она там нам так щедро готовит. – Как не острую?! Нет уж! – Вэй Усянь воздел палец в воздух: – Все острое, все ароматное, все, как вы тут привыкли делать. Смысл дальней дороги – попробовать кухню дальних мест. Мы не для того вышли из Юньшеня, чтобы есть всю ту же пресную еду Гусу Лань! – Ори побольше, откуда мы, – прошипел Цзян Ваньинь. – Чтоб при нас никто никакой правды не сказал. – Цзян Чен, не волнуйся раньше времени, мы еще далеко от места всего веселья, тут тоже ничего не знают… эй! – Он подозвал не успевшего выйти хозяйского сына. – Слушай, дорогой друг, что ты можешь рассказать нам про деревню Фэньхэ? – Далеко, – сказал юноша. Одет он был просто и лицо тоже простое, и шапочка его была чем-то измазана. Хозяйка, насколько я разглядел, хотя бы поприличнее, подумал Хуайсан, поглядывая из-за веера. А юноша кратко добавил, помяв шапочку на затылке: – Там гиблый лес вокруг. Туда никто и не ходит. И невест там хороших, говорят, нет. – Были бы, не помешал бы и лес, – сказал Цзян Ваньинь. Вэй Усянь отпустил юношу, а Хуайсан сказал ему вслед: все-таки неострую порцию на одного. – А что это ты, Нэ-сюн, – протянул Вэй Усянь, навалившись грудью на стол. Он устроился напротив Хуайсана, спиною к комнате. – Не любишь острое? Не переносишь, слишком сильно для твоего характера? Или мучаешься животом? Переел накануне? Недоел? Прогулка тебя уморила? Это еще что! Это мы еще шли медленно, а вот довелось бы тебе преследовать злого мертвеца день и ночь, знаешь, какие они быстрые! – Я бы не стал и пытаться, Вэй-сюн, оставил бы гораздо более способным заклинателям, – сказал Хуайсан и посмотрел на Лань Ванцзи слева. Вэй Усянь отпихнул себя от стола и буркнул: – Да в Гусу Лань и бегать не умеют, бегать-то запрещено. Лучше спроси меня, как я гонялся за бинфэном, и все-таки догнал! – Он бежал в разные стороны, – сказал Цзян Ваньинь вялым голосом. Он навалился на стол справа от Хуайсана и ронял уже голову на грудь. Но все же бормотал: – У него две головы с двух концов. Он никак не мог выбрать, куда бежать, топтался на месте. – Ты так говоришь, потому что завидуешь, ведь не ты нанес ему последний удар, а я! Вечно ты преуменьшаешь. А вот еще путешествовали мы как-то с шицзе по поручению госпожи Юй в горный район… Хуайсан кивал и слушал вполуха. Глядел на Лань Ванцзи, который расправлял ханьфу, незаметно тер голени под столом и расправлял снова. Гуцинь он снял и поставил позади себя, шарф аккуратно сложил и повесил на него сверху. Ханьфу на груди расправилось, словно никогда и не было смято. Принесли чай. Вэй Усянь стал прерываться на попить. В животе Хуайсана перевернулось от горячего, и открылась пустота. Пока шли, съели все, что прихватили, к кухне для путешественников подошли голодными. За шагами это не сильно давало о себе знать, но теперь, сидя, да за чаем, да под крышей, да под запахи с улицы… Хуайсан обернулся к окну позади себя, разглядел в сумерках спину проводника. Ему уже что-то поставили, и он ел, наклонившись над миской. Хуайсан сглотнул, подумал: я же тоже не прошу чего-то эдакого, хватило бы и жареной лапши, но только чтобы быстро. Хотят расстараться перед господами, стряпают изысканное, а господа доживут ли? Подали, наконец, свинину в рисовой муке и – отдельно – четыре плошки соуса. Сказали: как господин и просил. Вэй Усянь тут же воспрял: который господин? Не помню, когда я хотел, чтобы мое блюдо расчленяли. Хуайсан тронул угол скамеечки Лань Ванцзи, сказал вполголоса: – Погоди, я сначала попробую. Мало ли, что они говорят, может, на их вкус так, а на самом деле по-другому. – Взял свинины, откусил, отдуваясь, тщательно прожевал. Попробовал с соусом. Соус ударил в нос и окутал рот пламенем. Хуайсан довольно хмыкнул и сказал: – Без соуса можно. Или немножко. Лань Ванцзи забрался куда-то глубоко в складки ханьфу, вынул веер. Коснулся груди. Хуайсан улыбнулся, сказал негромко: не за что. Подумал, делая вид, что увлечен едой, а на самом деле поглядывая на Лань Ванцзи: все-таки взял. Я думал, не будет показывать при других, на ночной охоте, тем более, не только перед спутниками, но и перед теми, кого доведется спасать, и вообще перед всем миром. – Это – что? – спросил Вэй Усянь. – Веер, – сказал Цзян Ваньинь. – Ты слепой? – А ты вдруг недоделанный по части ума, а я раньше не замечал? И не тебя я спрашиваю, а Цзи-сюна. Цзи-сюн! А откуда это у тебя веер? А зачем? Украшаться запрещено! – Он погрозил пальцем и посмеялся. – Разве можно в Гусу Лань такие роскошества? – Можно, – сказал Лань Ванцзи. Прикрылся рукавом и откусил от куска. Принялся жевать. Вэй Усянь выпятил губы. Сказал: – Что-то Нэ-сюн на тебя плохо влияет. Веер – это не то, что нужно взять от Нэ! Огромные дао, неостановимая мощь, непримиримость в борьбе с врагами! Но это не к Нэ-сюну, конечно… Нэ-сюн, это ты уговорил Цзи-сюна? Пытаешься ввести новую моду? Я, например, не поддамся. – И правильно, Вэй-сюн! Иным господам не стоит и украшаться, нет в этом никакого смысла. Не в этом их сила, не на миловидность они рассчитывают в жизни. Вэй Усянь нахмурился. Хуайсан скрыл улыбку за веером. Поглядел на Цзян Ваньиня и подумал: а вот другим господам вполне было бы можно. Веер – это так мужественно. Впрочем, будущему повелителю Юньмэн Цзян не хватит изящества жестов, чтобы веер заиграл в его руках. Он двигается рублено, словно сражается с кистью, собственным ханьфу, воздухом вокруг и чашкой соуса. Хуайсан перевел взгляд на Лань Ванцзи. Тихо вздохнул. Подумал: а вот этот господин словно специально создан, чтобы веер его слушался. Как ножны Биченя – продолжение его белой руки, как лунный свет на клинке – продолжение его рукава, так и веер – продолжение. С изречением, которое он сам выбрал и написал самым идеальным образом. – Как по мне, лучше носить меч, а не веер, – сказал Вэй Усянь. – И полезнее, и страшнее, и слава идет правильная, как про героя, а не как про франта. И правда, подумал Хуайсан. То есть, не правда, но ведь и в самом деле, у ханьгуан-цзюня другая слава, он всегда стремился производить на людей другое впечатление. Совместимое с мечом, но мало совместимое с веером. А почему-то не постеснялся взять его с собою. Надо же. Это приятно. Но все теперь видят, что я… что мы… Что мы – что, подумал Хуайсан. Может быть, он сам пошел и купил в Гусу. Отдельно от меня. Это хорошая и приличная версия. Мы же пока не хотим… – Это подарок, – сказал Лань Ванцзи. – Дорогой. Буду носить. Мы хотим, подумал Хуайсан. Внутри затрепетало, словно пламя на жирном фитильке. Вэй Усянь заметался взглядом туда и сюда. Расплылся в улыбке. Хохотнул. Погрозил Хуайсану пальцем, сказал: – А я тебя недооценивал, Нэ-сюн! А ты и рад сбить меня с толку, всю дорогу ведь делал вид, что ничего такого. А теперь я вижу, что взял и приволокнулся, и никого не постеснялся, ни дядьки Циженя, ни цзэу-цзюня! Окрутил ханьгуан-цзюня в его собственном доме! Во даешь! И я это не придумываю, ты теперь не сделаешь вид, что придумываю! В библиотеке они занимаются, ну конечно… Что, лижетесь уже? А может, и еще ч… Он захлопнул рот, дернулся вперед. Постучал ладонью по столу, показал себе на сомкнутые губы, потряс задремавшего Цзян Ваньиня за рукав, попытался дернуть и Лань Ванцзи, но тот убрал руку. Хуайсан глубоко вздохнул. Поглядел на Лань Ванцзи. Тот спокойно пил чай. Всех не заткнешь, подумал Хуайсан. И не заткнешь Вэй Усяня каждый раз, когда он радуется своей догадливости. Только ничего он, конечно, не догадался, когда он меня выспрашивал, еще ничего не было… да и сейчас – непонятно, что… Хозяйка сама принесла свиные тефтели, по три на тарелке, а не по четыре, как подают на праздник. Вэй Усянь замычал ей, она шарахнулась и быстро скрылась наружи. Хуайсан сказал Лань Ванцзи: – Может быть, дать господину Вэю поесть? Уверен, он все понял и теперь, по крайней мере, воздержится от некрасивых слов. Вэй Усянь закивал. Лань Ванцзи не дрогнул ни мускулом, а заклятье растворилось, и Вэй Усянь буркнул: – Какие все чувствительные, вопроса задать нельзя. Что, свел вас цзэу-цзюнь? Правду говорят про него и чифэн-цзюня? И младшего брата тоже пристроил к Нэ? Да, подумал Хуайсан. Все именно так и было. Поглядел на Лань Ванцзи. Тот ел, отгородившись рукавом, спокойно, словно в комнате никого больше не было. Вот это выдержка, подумал Хуайсан, а ведь происходят исторические события! Мы теперь не в тени, а наяву, и все… то есть, братья Цзян, но этого довольно, знают. Что мы… что-то. Что я подарил веер, а ханьгуан-цзюнь принял. Что бы это ни значило. Почему он не стесняется? Почему не отрицает? Заткнуть заткнул, но не отрицает. Не может врать, потому что в Гусу Лань запрещено вранье? Хуайсан еще раз глянул на Лань Ванцзи, выпрямился, расправил плечи, сложил веер перед собою на стол и сказал: – Да. Примерно так. Хотя мне не нравятся сплетни о цзэу-цзюне и дагэ. Я же не говорю ничего про, я не знаю, про кого у тебя слухи ходят, про отца твоего или маму… Цзэу-цзюнь и чифэн-цзюнь – достойные соратники и давние друзья. А нас цзэу-цзюнь познакомил еще давно. Между Гусу Лань и Цинхэ Нэ всегда были отношения союзничества. На обучении мы снова встретились. Теперь ханьгуан-цзюнь мой добрый друг, и я этим благословен. Вэй Усянь присвистнул. Пихнул Цзян Ваньиня, сказал: ты посмотри на него. А строил-то из себя. В библиотеке они сидят. Эй, ты что, спишь? Он растолкал Цзян Ваньиня, обмакнул кусок свинины в соус и чуть ли не запихнул ему в рот. Хуайсан попробовал тефтели, сказал Лань Ванцзи: солоно. Но не очень остро. Вэй Усянь наблюдал. Спросил: – И что? Просто дружите? Или еще все-таки чего-то, раз веера пошли в ход? Я не знаю, подумал Хуайсан. Это надо решить? Прямо сейчас? У нас – еще что-то? По спине побежали мурашки, Хуайсан сгреб веер и принялся тискать его на коленях. – Сплетничать запрещено в Гусу Лань, – сказал Лань Ванцзи, не взявши еще тефтелю ко рту. – Я разве сплетничаю? Я интересуюсь, потому что до того все какие-то ужимки и уловки, а тут вся правда полезла наружу. – Я разве тебя обманывал, Вэй-сюн? Я говорил, что мы проводим время в библиотеке. И… в самом деле. Неловко. – Хуайсан достал веер, раскрыл и отгородился им от Вэй Усяня. Проговорил: – Уверен, что у тебя самого гораздо более насыщенная жизнь, чем у кого бы то ни было из господ на обучении. Расскажи лучше ты. Вэй Усянь съел сначала тефтелю, а потом сказал: хитрый ты. Переводишь тему. Как будто я не замечу. Цзян Чен, он переводит тему! – Что ты орешь, – сказал Цзян Ваньинь. – Вопрос важнее: почему не орешь ты? Тут такие дела! Цзи-сюн, – он ткнул палочками в соусе в сторону Лань Ванцзи, – и Нэ-сюн – того-этого! – Ничего подобного! – воскликнул Хуайсан. – И это не дело компании обсуждать за столом. – Старые новости. Мы это уже знали, – пробормотал Цзян Ваньинь. Подтащил к себе блюдо. – Сто раз. Я видел, как они на скале. – Он зевнул в кулак. Добавил: – Гуляли. Ночью. – Так мы думали, что это Нэ-сюн прилип к Цзи-сюну и таскается за ним, а тут получается, что Цзи-сюн-то знает об этом и не против! Я не таскаюсь, подумал Хуайсан. Я разве таскаюсь? Я таскался раньше? Мы просто сидели в библиотеке. Я не бросился выполнять поручение цзэу-цзюня, а вот если бы бросился – то и таскался бы, и навязывался. Но ведь я этого не делал. Все вышло само… Хуайсан похлопал веером по бедру. А Лань Ванцзи ел, запивал чаем. Подлил и Хуайсану. Хуайсан сказал тихо: спасибо. Лань Ванцзи кивнул. Словно они были одни у него дома, и сейчас допьют, и Лань Ванцзи перейдет за столик с гуцинем. Почему он не стесняется? Не злится? Он так яростно расправился с книжкой, а тут разве не такое же неприличие? Без наготы и без совсем уж неудобных вопросов от Вэй Усяня, но все-таки – про нас, про него. Разве не должен он оборонять себя со всем напором? Книжку ему подсунули, когда он не ожидал. А про веер он зачем-то сказал сам. Может быть, не знал, что это породит догадки. Может, он вообще не знал про то, что решили на наш счет братья Цзян. Я ему не рассказывал, и братья, очевидно, тоже не успели. Тогда почему он не удивился? Вэй Усянь почесал щеку и сказал: – С вами скучно! Вместе вы скучнее, чем по отдельности. Хуайсан выдохнул и постарался, чтобы лицо не выразило радости. Хозяйкин сын принес тушеную свинину с лапшой. Цзян Ваньинь спросил: что, свинью резали? Юноша ответил: а как же. Прямо недавно. Гостям лучшие куски. Живот уже распирало, но лапша была вкусная, и запастись на завтрашний день совсем не мешало. Хуайсан осоловело моргал. Начал зевать и Вэй Усянь, и замолчал, наконец-то. Завозил, пристраивая, ногами. Навалился на стол все тяжелее. Вот и славно, подумал Хуайсан. Как я еще не умер от смущения? И, еще интереснее, как это все переживает Лань Ванцзи. Не встал и не ушел, как за ним замечено при неудобных разговорах. Хотя куда уйдешь от еды после долгого дневного перехода. Комнат оказалось две. Как в Цайи на их компанию. Делили кое-как. Громче и бодрее всех выступил Вэй Усянь: – Цзи-сюн, ну что, как в старые добрые времена? А? – Нет. – Точно, как в старые добрые времена! Ты тогда тоже сопротивлялся, но потом-то тебе понравилось. – Нет. Вэй Усянь почесал подбородок. Опрокинул чай жадно, словно это было вино. Посмотрел в чашку с грустью. Сказал: – Нэ-сюн, давай тогда так – ты со мной, а эти господа, – он обнял прикрывшего глаза Цзян Ваньиня за плечо, – сами по себе. Им будет, о чем поговорить, а то и говорить не будут, сразу начнут драться, Цзян Чен в этом мастер, да и Цзи-сюн, только дай подраться, а? Только меня видишь, сразу бросаешься. – Вэй Усянь сделал бровями в сторону Лань Ванцзи. Лань Ванцзи вытер пальцы и убрал платок. Повернулся к Хуайсану и глядел на него внимательно. Глаза большие. В глазах качаются желтые огоньки. От окна веет прохладой и нежно покачивает прядку у щеки. Хуайсан прерывисто вздохнул. Вэй Усянь пнул его под столом, Хуайсан встрепенулся и сказал: – Да! То есть, нет, – он сменил тон на ноющий, и замолотил веером в прохладном воздухе, – Вэй-сюн, а давай по братскому признаку, вы вдвоем, ну и мы вдвоем, разве так будет не уютнее? – Будете лизаться, – сказал Вэй Усянь, – пока никто не видит. Вам только дай возможность. Не будем, подумал Хуайсан, быстро глянув на Лань Ванцзи. Тот все еще сидел вполоборота к Хуайсану. Я должен что-то сказать. Как он показал веер без стеснения, так и я должен что-то заявить смело. Только пора ли что-то заявлять? Куда-то все несется, куда я еще не знаю дороги. То есть, лизаться, как выражается Вэй Усянь – это дело нехитрое, но с Лань Ванцзи… невозможно представить, подумал Хуайсан, замахал на жаркое лицо. Но что-то сказать все-таки надо. – Да ты, Вэй-сюн, оказался лучшим учеником Гусу Лань из всего нынешнего набора. Мало того, что запомнил все правила, так еще и принял их близко к сердцу и носишь с собою за пределы Юньшеня. Бдишь за нравственностью, чтобы никто ничем неприличным не занимался, а? Как будет доволен уважаемый учитель! Кто бы ему только рассказал. Я вовеки прославлю тебя как блюстителя приличий между молодыми господами! Юношу строгих правил. Это хорошая слава, ты непременно с ее помощью найдешь хорошую жену. – Тебе кто-нибудь говорил, Нэ-сюн, что ты язва? – спросил Вэй Усянь без особенного запала. Зевнул, прикрывшись тыльной стороной ладони. Хуайсана тоже потянуло, он зажмурился. Вэй Усянь хлопнул по коленям и встал. – Ладно! Как хочешь. А ты что? А, Цзи-сюн? Не возражаешь? Променяешь даже меня на Нэ-сюна? – Да, – сказал Лань Ванцзи и поднялся тоже. Снял шарф с гуциня, заткнул за пояс, а гуцинь взял под мышку. Отошел от стола и дал Хуайсану выбраться. С улицы заглянула хозяйка и долго вызнавала, что господа еще желают, как это – ничего, наелись, не может такого быть, молодые, здоровые мужчины… ах, ну ладно. Комнаты? А сюда. Вэй Усянь растолкал Цзян Ваньиня, без малого уронив его на бок. Лань Ванцзи пошел за хозяйкой, а Хуайсан – за Лань Ванцзи, подальше, чтобы не получить гуцинем. Думал: достаточно ли я был отважен? Понравилось ли ему? Из комнат, очевидно, выгнали кого-то из домочадцев. Скарб их, который хозяйка сочла некрасивым, валялся в коридоре у стены. Мешки, корзины, какое-то тряпье, изуродованный старостью стул… Хуайсан обошел подальше. Заглянул следом за Лань Ванцзи в комнату. Хотя бы кроватей было две, но стояли они близко, чуть ли не впритык, если убрать воткнутую между ними ширму, то можно лежа держаться за руки. Мы не будем этого делать, подумал Хуайсан. Втянул носом. Хозяйка тут же зажгла курильницу на единственном столе. Стена между комнатами была глухая, и сколько Хуайсан ни прислушивался, доносился только глухой бубнеж, иногда на два голоса, но чаще на один. Лань Ванцзи подвинул курильницу и с предосторожностями устроил гуцинь на столе. Хуайсан закрыл дверь. Выглянул в одно окно, потом в другое. Одно выходило во двор, другое – тоже, но с другого угла. Виднелся фонарик под краем кухонной крыши. – Здесь, наверное, редко останавливаются, – сказал Хуайсан. – Поедят и пойдут дальше. – Мгм. – Что-то есть уютное в маленьких деревнях, правда? Никакого шума, все по-свойски. Большая толпа – только когда наезжают родственники на чью-нибудь свадьбу, тогда-то, наверное, и пригождаются эти комнаты. – Хуайсан отошел к одной из кроватей, потрогал одеяло. Сел, вытянул ноги. Потер поясницу. Лань Ванцзи зашел за ширму и, судя по белым проблескам в ее узорах, немного постоял, а потом сел. Скрипнула кровать. За стеною бубнили. Охота же разговаривать, подумал Хуайсан. Такой длинный был день. Мне почему-то охота. Но я не знаю, что сказать. Он покрутил веер на коленях. Сказал ширме: – Ты показал веер. Они сразу все поняли. Молодые господа Цзян проницательны. – Пусть. Хуайсан потискал веер. Взял в два кулака, напряг руки, словно желая растянуть. Сказал: – Если говорить откровенно, то мне приятно. Что ты не постеснялся. – Дорогой подарок. Буду носить. Хуайсан улыбнулся. Сказал: – Ты совсем не должен. Я не обижусь, если ты не будешь при ком-то. И если ты… – Хуайсан переглотнул. – Если стесняешься. Нас. Меня. Мало ли. Ха-ха. – Хуайсан потер щеку. Посмотрел на пол, на ширму, на потолок и снова на пол, на свои сапоги. – Не стесняюсь. – Я знаю, каким словами про меня говорят, – сказал Хуайсан. – Я не стремлюсь переменить ничьего мнения, потому что тогда надо было бы переменить себя. Если ты не силен как заклинатель и даже не хочешь – то сам понимаешь. – Нет. Что ?нет?, подумал Хуайсан, откуда тебе знать. Сделалось неуютно, комната стала дважды чужая, и Хуайсан подумал: не стану думать о нем так грубо. Он, скорее всего, имел в виду не то. Не то, что я не прав и все придумываю. И Лань Ванцзи в самом деле добавил: не нужно менять. Хуайсан поднял голову. Сказал: – Спасибо. Мне важно слышать это от ханьгуан-цзюня. Блистающего талантами господина. Но ты ведь понимаешь? Я… не знал, можно ли всем рассказывать, что мы с тобою проводим время вместе. Можно? Это не только моя тайна. – Не тайна. Не хочу. – Почему?.. Э-э, в смысле, правда? Лань Ванцзи долго молчал. Может, он и не думал об этом вовсе, а я поселил в нем сомнения, хочет ли он, чтобы его видели в моей компании. Хуайсан задергал коленями. Переполз в изножье кровати, вытянул шею, но из-за ширмы показывалось лишь такое же изножье. Ни края белых одежд, ничего. Хуайсан покусал губы, открыл рот сказать, чтобы Лань Ванцзи не думал об этом и не слушал его вовсе, но Лань Ванцзи сказал: – У меня есть друг. Пусть видят. Не стесняюсь. Стесняются те, кто один. Да, подумал Хуайсан. И думают, что с ними что-то не так, несмотря на то, что изнутри сам себе кажешься правильным. Просто все остальные – неправильные. Но не могут же быть прямо все, может, это все-таки я… Все по компаниям, у всех свои дела. А мне и одному хорошо. – Все разобрались по компаниям и парам, а я, как-то так почему-то всегда получалось, отдельно, – сказал Хуайсан. – Цзян Ваньинь и Вэй Ин. – Они – отличный пример компании, в которую я вливаюсь на время, а потом как-то все равно у них свое, хотя бы и ночные охоты, упражнения, а у меня свои дела, со мною ведь никто не сидит и не пишет… Теперь сидит. – Хуайсан широко улыбнулся. Сказал вполголоса: – Ханьгуан-цзюнь. Ах! – Он раскинул руки, потянулся. Сказал напряженным из-за этого голосом: – На что уж цзэу-цзюнь всегда был со мною приветлив и интересовался моими делами, у них с дагэ – свои приключения. – Он уронил руки. Вытянул прядки, проговорил: – А больше как-то никто… Мэн Яо, может быть. Но он тоже занят, и тоже у него вся история – с дагэ. Свои дела. Ты знаешь ведь это, да? Мы разговариваем с кем-то, даже иногда бывает весело, и родня, братья – наши, наша компания. Но все равно не своя. – Да, – сказал Лань Ванцзи из-за ширмы. Хуайсан встал, огладил ханьфу и заглянул к нему. Лань Ванцзи тут же встал и сам, взял одну руку – с веером – к груди, как Лань Сичень брал Лебин, другую убрал за спину. Хуайсан сказал: – Мне приятно, что ты показал, что я – твоя компания. Я горжусь иметь такого друга, как ты. Тебя в виде друга. Да. – Хуайсан неловко посмеялся. Покачал веером. – Я тебя бессмысленно заболтал, а нужно спать. – У меня тоже, – сказал Лань Ванцзи. – Друзей. Не было. Хуайсан кивнул. Подумал: цзэу-цзюнь – это хорошо, но это не то. Ученики, которые сопровождают на ночную охоту – тоже хорошо. И тоже не то. А Лань Ванцзи добавил: – Я тоже знаю. Как про меня говорят. Рассмеяться и сказать, что да, да, говорят: о блестящем воспитании, об осанке, о прекрасной коже, об успехах в учебе. Ободрить. Вранье это. Он не об этом. Не для того он мне раскрылся. Я бы не стерпел, если бы меня стали попусту утешать. Хуайсан кивнул. Сказал: – Да. Не обижайся, я тоже это слыхал. Что ты немного нелюдим. И все прочее. И что ты не завел ни с кем дружбы, да? – Лань Ванцзи кивнул. Хуайсан кивнул тоже. – Я понимаю. Все равно ведь слышишь, даже если говоришь себе не слушать. И не всегда знаешь, что теперь и поделать-то с собою и с обстоятельствами. Но! Наши с тобою обстоятельства переменились! – Хуайсан поднял веер, словно военачальник, командующий марш. – Ты не скрываешься, и я не стану. Я горд дружбою с тобой. И восхищен твоим спокойствием и достоинством. Ханьгуан-цзюнь – пример достойного поведения в любой ситуации. Лань Ванцзи опустил глаза. Веер у груди он сжимал крепко. Хуайсан потоптался и ушел обратно к своей кровати. Подумал: глупо я как-то переживал. Почему я додумал за него, что он будет скрываться? Потому что скрывался бы сам? Может быть, подумал Хуайсан. Сел на кровать. Потом, не раздеваясь, растянулся поверх одеяла. Похлопал веером по губам. Может быть, я бы не стал при всех. При них. Цзэу-цзюнь хочет, чтобы младший брат играл с другими детьми, но это совсем не бережные дети. И я бы не смешивал одно, то есть Лань Ванцзи, и другое, то есть братьев Цзян. Мы пока уживаемся, но… Но, может, зря я, подумал Хуайсан. Закинул ногу на ногу, покачал носком. Вэй Усянь – как обычно, но ничего страшного. Что они думают обо мне как о не достойном общаться на равных с настоящими заклинателями, я и так знал, и мне уже дела нет. Главное, чтобы они не обидели Лань Ванцзи. Несладко быть одиноким, а вся его жизнь словно на то и была направлена, чтобы отвадить от него друзей: надзиратель, податель наказаний, отличник, пример, занятой брат при главе семьи и школы. Сам по себе неприветливый. Но и когда над тобою потешаются за твои знакомства – несладко тоже. Это могут быть даже вполне безобидные знакомства, как мое с Яо, думал Хуайсан, покручивая веером в воздухе. И я не стеснялся его. Но я слышал, что говорят. Дагэ запрещает, конечно, но народ не заткнешь. Хорошо, что тема перестала быть новой, да и Яо очень старается, и как-то подзабылось. Не хочу, чтобы над Лань Ванцзи смеялись из-за меня, а он слышал, и это проникло к нам, в библиотеку, в чаепития, в прогулки. Не по статусу. Ясно, кто у кого списывает и кто для чего завел это знакомство. Понятно, что братья заставили в продолжение своего союза. Хуайсан закрылся рукавом и подергал ногами. Так его нашел Лань Ванцзи. Сказал: мыться. Хуайсан вскочил, оправил ханьфу. Вслух рассудил, что купальня тут наверняка маленькая, если вообще есть, и разумнее, наверное, по одному. Так что я подожду, да. Удачи тебе. Потом расскажи мне, как и что. Лань Ванцзи ушел, а Хуайсан снова повалился на кровать. Прислушался к голосам из-за стены. Они в один момент стихли тоже. Стукнула дверь. Стукнула другая. Хуайсан сел. Вэй Усянь, не спрашивая, вошел, огляделся. Сказал: – Да-а, у нас такая же. Скромно! Но живали и скромнее, а, Нэ-сюн? Что, умер, все, кончились силенки? – Ты разминулся с ханьгуан-цзюнем, – сказал Хуайсан. Вэй Усянь походил, выглянул из окон, потрогал гуцинь. Сказал: – Да я, в общем… Даже лучше. Будешь? – Он пошлепал себя по горлу. Хуайсан подобрался. Облизнулся. – А у тебя есть? – Пока нет, но планирую стратегическую вылазку к хозяйке. Или где она посоветует взять. Наверняка же кто-то тут делает или покупает про запас! Не может быть деревни без вина. Так что? Как было бы хорошо и весело, подумал Хуайсан, то, что мы заслужили после долгой дороги, настоящий отдых. Выпить, закусить свининой в разных видах и не думать, что скоро придется сражаться, подставлять свое единственное тело клыкам, когтям и щупальцам, и наблюдать, что там такое стало с жителями деревни Фэньхэ, и знать, что то же самое станется с тобою. Хуайсан передернул плечами. Подумал: но Лань Ванцзи. Нельзя. – Нет, – сказал он. – Я не буду, хотя предложение донельзя заманчивое, Вэй-сюн! – Ну все. Все! – Вэй Усянь взмахнул руками. – Мы прибыли в страшное место. Я так и знал, что этим все закончится! То есть, я как раз от тебя не ожидал, Нэ-сюн. – Чего? Что я не буду пить? Но не всегда же пить, я не могу столько, сколько ты, Вэй-сюн, никто не может, ты исключительный в этом умелец. Вэй Усянь наставил на него палец и посмеялся. Хуайсан посмеялся в ответ. Вэй Усянь прекратил и сложил руки на груди. Похлопал пальцем по носу сбоку. Сказал: – Что-то мне подсказывает, что внезапная твоя трезвость, в числе других странностей – это влияние Цзи-сюна. Раньше ты еще как не стеснялся! Даже в его присутствии. Если возражать людям – они не будут с тобою водиться. С людьми надо соглашаться. Хуайсан выпятил губы, сказал привычно страдающим тоном: – Но Вэй-сюн, нам же за это попало! Я больше так не хочу. И разве это было хорошо? Напоить ханьгуан-цзюня? Он не хотел. – Да он ничего не хочет, его надо только подтолкнуть, сам-то он, конечно, не будет делать ничего веселого, ему слишком заморочили голову этими правилами. Истинному другу надо постараться! И что-то я не вижу, чтобы ты старался. А? Сидите и в гляделки играете, и разговариваете про птиц. Хотим и разговариваем, подумал Хуайсан. Расправил плечи. Сказал: – С той поры, как ты… мы заставили ханьгуан-цзюня выпить с нами, он не раскрыл в себе этого желания и не стал закладывать за воротник, ни разу я не наблюдал. Так что мы, скорее, не открыли его неожиданную сторону и не подтолкнули ни к чему, а поставили в неудобное положение, и об этом случае он скорее хотел бы забыть. – Он сам тебе сказал? – Он не начал пить, – повторил Хуайсан. – Боится! Это сколько надо отвыкать слушаться правил, одним походом за ворота не обойдешься. Поставили в неудобное положение… мы получили за это сполна! Даже больше, чем нужно. Нет, подумал Хуайсан и подвигал плечом. Спина вдруг зачесалась, и Хуайсан завел руку за спину так, что заболело плечо, и поскреб. Вэй Усянь сказал радостно: помнишь! А Хуайсан подумал: мы получили меньше, чем нужно. Это такое, должно быть, было ему унижение. Я не хочу больше так. Он меня, кажется, простил за соучастие, но больше я не стану. – Ты как хочешь, Вэй-сюн, – сказал Хуайсан, раскрыл веер и взял к груди. Выпрямил спину. – А я пить, пожалуй, не стану. И сегодня, и вообще в этом путе… на этой ночной охоте. На твоем же пути стать не могу. Но раз ханьгуан-цзюнь за старшего, не лучше ли сделать так, как он просит? – Так он и не просил ничего! – Вэй Усянь поднял палец. – В этом вся и красота. Хуайсан улыбнулся коротко, подумал: хитро, и в самом деле. Сказал серьезнее: – И все-таки. Не надо, я тебя прошу. Думаешь, он не будет против? Будет. Разве хорошо – не слушаться главного? – Конечно, хорошо! Ха! Как будто я когда-то слушался кого-то, и как будто когда-то кто-то что-то про меня знал, чтобы мне приказывать или запрещать! Ха-ха! Дважды! И ты тоже, Нэ-сюн, много ли ты слушаешься учителя? И вообще кого-нибудь? Что с тобою стало? Я думал, ты такая же свободная душа, как я! Книжки протащил, тебе что, разрешили эти книжки в Юньшене? Конечно, нет! А на ночную охоту без меча кто тебе позволил? Ты же своевольник, как я… Нет, – Вэй Усянь потер подбородок, – слишком сильное слово, но ты понял. Ты тоже как-то не вписываешься и не очень-то стараешься, как я погляжу. Втихую и картинки, и канарейку протащил на самую церемонию приветствия, и прокрался к нам потом на пирушку. Знаешь, что? – Вэй Усянь шлепнулся на кровать рядом с Хуайсаном, и подвинулся близко. Глаза его блестели, словно он уже накатил, но пахло от него только соусом. Вэй Усянь схватил Хуайсана за ханьфу и потряс. Хуайсан отодвинулся было, но Вэй Усянь держал крепко. Сказал, глядя в глаза: – Тогда-то я и понял, что мы с тобою поладим! В первый же день, когда ты протащил эту клетку в рукаве. Я так и подумал: да этот второй молодой господин Нэ не так плох! Мало ли, говорят, что неумеха, зато в голове нет этих всех глупостей. Что надо, а что нельзя. Свободное сердце! И орешки еще эти твои, и вообще все. Я подумал, что из тебя можно что-то воспитать! Взять тебя под крыло, научить по-настоящему развлекаться, и с тобою будет не кисло. А теперь? – Он отпустил Хуайсана. Хуайсан тут же отсел подальше и поправил ханьфу. Вэй Усянь закинул ногу на ногу, оперся сзади себя, а потом и вовсе лег наискосок, опершись на перину локтями. Сказал, глядя на ширму: – А теперь, видите ли, надо слушаться старшего, не надо пить… еду ему подносишь… – Не подношу, а пробую, – сказал Хуайсан. – Я люблю острое, а он нет. Мне не будет большого вреда, если хватану перца. – И что? Ты променял свою свободу, какая у тебя там была, на… что? Он тебе списывать дает? Или что? Или правда лижетесь? – Вэй Усянь перекатил голову, поглядел на Хуайсана исподлобья. Я все тебе рассказывал, чтобы ты посмеялся. Ты и Цзян Ваньинь. Про Цинхэ, про то, как у меня что-то не получается, подумал Хуайсан, глядя на Вэй Усяня и с ленцою обмахиваясь. Про то, как боюсь змей, потому что тогда у вас, герои Юньмэна, получается приосаниться, что вы-то не боитесь, у вас-то есть кое-что похуже, чем змеи: водяные змеи! Получается меня попугать, это развлечение, из развлечений состоит дружба. Мне не жаль. А теперь жаль. – Вэй-сюн, давай мы не будем разговаривать про ханьгуан-цзюня за его спиной. – А мы не о нем. Мы о тебе. А, можешь не отпираться! – Вэй Усянь на мгновение повалился на кровать, выпростал руки из-под себя, дернул ими и поднялся. Сел. Сказал: – И так уже все понятно. Хотя нет, ничего не понятно. Почему – он? В чем дело? Как вообще так получилось? – Как получаются знакомства, потом во что-то перерастающие? – Родители сватают, так и получаются, – буркнул Вэй Усянь. – Только в вашем случае – братья. А? Но я одного не понимаю. В Юньшене, под присмотром цзэу-цзюня – ладно, а здесь-то что? Вся эта сцена с едой, словно ты ему сговорен и пытаешься понравиться будущей теще, которая сидит и наблюдает. И веер. Можешь меня не обманывать, ты забываешь, что этот господин, – он хлопнул себя по груди, – рисовал с детства, и уж как-нибудь отличит твой стиль, тем более, ты им, – он ткнул пальцем в веер, веер прижался Хуайсану к груди, – машешь перед нами каждый день. Хуайсан перевернул веер, поглядел. Подумал: неужели похоже? Отличный пейзаж должен напоминать не об авторе, а о канонах написания предметов. В неумелый же пейзаж художник тащит все свои типические ошибки, и они похожи друг на друга, одни и те же в разных работах. Ну, я, допустим, перечерняю… Печать. Хуайсан выдохнул. Печать и там, и тут, вот и все. Я не стараюсь быть неузнанным, ставлю печать, без нее нет завершенности все равно. – Ты большой знаток, – сказал Хуайсан. Сложил веер. – Конечно же, Вэй-сюн немедленно уловил своим художественным чутьем! Не сомневался в твоей догадливости, как же художник может спрятаться от художника. Вэй Усянь кивнул. Сказал: – Это обидно, Нэ-сюн. Он ли звал тебя на пирушки, чтобы ты дарил ему теперь веера? Между прочим, против всех правил! Он ли смеялся над твоими шутками? Он ли разглядывал с тобою твои книжки? – Хуайсан опустил глаза и подумал: не стану рассказывать. А Вэй Усянь продолжал, взмахивая рукой то и дело: – С ним ли рыбачили? Он ли звал тебя гулять, вообще куда-нибудь звал, а? Почему не я? Что за странный выбор, ханьгуан-цзюнь, почему не я или, на худой конец, Цзян Чен? Ах, Цзян Ваньинь, подумал Хуайсан. Да если бы он предложил… подошел бы и оперся на стену около моей головы… Хуайсан сглотнул и спросил: – А он что, п… предлагал что-то? Проявлял интерес? – Нет! Не в этом дело! Почему ты не предложил? Не проявил интерес? Кто за кем должен вообще бегать? Если у тебя есть интерес к молодым господам, то почему не ко мне? Это обидно, Нэ-сюн! Я думал, это все наши шутки про то, что ты ко мне клеился со всеми этими своими книжками, а я и не заметил. Что, так и было? Ну тогда ты совсем уж незаметно это делал, что я не распознал твоих намеков! Хуайсан посмеялся, погрозил Вэй Усяню веером. Сказал: – Да я просто знаю, что такой господин, которому обещана большая слава, мне недоступен, вот и постеснялся. – А Цзи-сюн доступен, значит? Нет, подумал Хуайсан. Но он почему-то не стесняется меня. И я не постесняюсь его. Хуайсан выпрямился еще раз, подумал, что не заметил, как ссутулился, и сказал: – Мне нравится ханьгуан-цзюнь, он изящный и культурный господин, и с ним интересно и хорошо проводить время. Он много всего знает и умеет. Из того, что, знаешь, Вэй-сюн, я тоже люблю. Живопись, каллиграфия, изящные искусства. – Ага. Про птиц тебя расспрашивает, вот ты и растаял. – Да, – сказал Хуайсан. – В том числе. Вэй Усянь разглядывал его, словно подозревал, что это не Хуайсан, а его созданный ритуалом из лежалого трупа двойник, которого можно отличить от оригинала по некоторым признакам. – Наследник чифэн-цзюня, – сказал Вэй Усянь, наконец, со вздохом. – И культурный ему господин… А нам бы с тобою было бы вместе весело. – Нам и так весело, Вэй-сюн! – воскликнул Хуайсан бодро. – Разве нет? Дальняя дорога, мы здесь все свои, можем делать, что хотим. В п-приличных пределах. – Почему, когда тебе засвербело в одном месте, ты подумал не обо мне? – спросил Вэй Усянь серьезным голосом. – А о том, кто тебя сдал, чтоб тебя высекли, и о ком вообще никто никогда таких разговоров не разговаривает и мыслей таких не думает? Я не знаю, подумал Хуайсан. Почему, в самом деле? С Вэй Усянем все случилось бы намного быстрее. Возможно, легче, потому что он готов ко всему. Я не готов ко всему, но если бы он настоял, то это было бы не так важно. А мне бы даже понравилось в процессе. Может быть. А если бы это был Цзян Ваньинь… Почему я на них не вешался, подумал Хуайсан. Почему-то ведь не делал этого даже в те непонятные сейчас времена, когда мы с Лань Ванцзи не гуляли еще вечерами. – Я не знаю, – сказал он. – Это честный ответ. Так получилось, что мы с ханьгуан-цзюнем познакомились поближе и стали проводить время вместе. И он мне понравился. Очень. Я понимаю, что по нему этого сразу не скажешь, но с ним очень интересно и хорошо, и не нужно его для этого переделывать и вытаскивать из скорлупки на волю. – Хуайсан улыбнулся. Подумал: не стесняться приятно. Пусть стесняются одинокие. Он спросил легким тоном: – На что тебе, Вэй-сюн? Будто мало у тебя поклонников и поклонниц в Юньмэне и в любом месте, где бы ты только ни захотел. Вэй Усянь поджал губы презрительным манером и принялся разглядывать ширму. Зачем, чтобы я тебя любил, подумал Хуайсан, я же тебе даже не нравлюсь. Что-то во мне – может быть, я сегодня услышал, чего не знал раньше. Канарейка, значит, и непослушание. Ну, а что же еще. Но все-таки, думал Хуайсан, разглядывая профиль Вэй Усяня. Тебе не нравится во мне то, что я бы хотел, чтобы нравилось дорогому другу. Тебе это не интересно, и интересно – не это. И Цзян Ваньиню, хотя очень жаль. Как бы я вытряс из него художественные наклонности, как бы он мне их показал. Но он не проявил желания. Зачем тебе, чтобы тебя все любили первого, вперед других? Затем, что это само по себе желанно. Хуайсан склонил голову к плечу. Вэй Усянь покосился. Хуайсан подумал: это занятно. Я это запомню. Никогда не голодавший не потянется за ненужным куском, он уже сыт. Знавший же голод даже после насыщения, даже сидя на мешке риса будет жадно провожать глазами блюдо лепешек. Не очень-то любя при этом лепешки в принципе. – Вот ты и стал тем другом, который, заведя невесту, побросал друзей, – сказал Вэй Усянь и поднялся. – Это некрасиво, Нэ-сюн, и не по-товарищески. Все меньше ты рыбачишь с нами, все больше шатаешься где-то с ним. Ай-яй-яй, – Вэй Усянь погрозил пальцем. Стал вплотную. Хуайсан раскрыл веер и закрылся до глаз. Вэй Усянь взял его за плечо крепкою рукой. Встряхнул. Рассмеялся. – Да не бойся ты, я шучу! То есть, это в самом деле некрасиво, и таких умников, увязавшихся за дамским ханьфу и позабывших верных товарищей, мы в Юньмэне поколачиваем. Но ты – ладно. Так уж и быть, это была бы совсем уж нечестная битва. Эх. Кто бы мог подумать! – Тебе еще непременно распишет веер какой-нибудь изящный, знатный и красивый господин! – сказал Хуайсан бодрым голосом. Вэй Усянь сощурился. Снял руку с плеча и выставил палец. – Нечего снисходительничать, Нэ-сюн. Обзавелся парочкой и такой прямо стал!.. Ехидный господин. Чего бы не ехидничать под защитой одного из Жадеитов Гусу Лань? Правильно говорю? Кто-нибудь более прозорливый, чем ты, для того бы и завел с ним шашни, чтобы безнаказанно острить и вообще творить, что хочет. – У нас совсем другой случай, – сказал Хуайсан. Подумал: если я попрошу не ляпнуть что-нибудь такое при Лань Ванцзи – он послушается или скажет назло? Из интереса, что будет. Вэй Усянь, если не подбирать более колких слов – пытливая натура. Вэй Усянь сцепил руки за спиной и походил по комнате. Протянул: да-а… Снова выглянул в окно. Сказать, что он мне всегда нравился, но просто так получилось? Еще и трепещущим голосом, подумал Хуайсан. Люди не любят, чтобы они были не главные в разговоре и в чьих-то мыслях. Он пришел, чтобы я его успокоил. Вряд ли я ему так уж нужен, что он возревновал. Просто творятся какие-то дела, и творятся без него. Творится ли что-либо в Юньмэне без него? Вряд ли. Или я ему правда чем-то нравился, подумал Хуайсан. Замахал веером на лицо. Вот это новое и странное знание. Почему я раньше этого не замечал? Водятся со мною, да, но чего бы со мною ни водиться, книжки, закуска, и я приятный восторженный собеседник. – Я в самом деле стал меньше времени проводить с героями Юньмэна, – сказал Хуайсан. – Уверен, что буду потом жалеть, если так продолжится. Непременно нужно порыбачить или как-нибудь еще развлечься! Обучение только кажется длинным… А хотя нет. Оно длиннее самой жизни. – Особенно по утрам, и особенно под музыку слов от старикана, – сказал Вэй Усянь, и они похихикали. Помолчали. Хуайсан зевнул в веер. Вэй Усянь потоптался и сказал: ну ладно, раз уж ты не будешь пить. Только потом не жалуйся, что на тебя не рассчитали! Вышел. Хуайсан выдохнул. Подумал: да я просто нарасхват. Хотя был бы у меня такой брат, как у него, будущий господин всей семьи и школы… У меня брат – господин семьи и школы. Хуайсан вздохнул. Поднялся, одернул ханьфу и неторопливо, обмахиваясь веером, вышел на воздух. Обогнул кухонный навес, прошел вдоль невысокого заборчика, из-за которого тянуло куриным пометом, отошел по потяжелевшей траве подальше и стал спиною к дому, чтобы не отвлекали огни фонариков и окон. Задрал голову и стал смотреть в небо. Думал: какое благословение – сойтись с тем, кто тебе понравится и кому понравишься ты. Притом – в важных вопросах. Какое благословение – искать компании и знать, что твоей компании ищут тоже. Не как Вэй Усянь моей, был бы на моем месте кто другой, кто влез бы к братьям Цзян, он бы пришел к нему с теми же разговорами. И не как я искал – их. – Хуайсан. Хуайсан вздрогнул и обернулся. Тут же рассмеялся, сказал: – Я засмотрелся. От ночного неба не оторвать взгляда. Лань Ванцзи стал рядом с ним, близко, касаясь рукавами, и тоже поднял лицо. Ночное небо. Ночь. Прохладная ночь в небольшом поселении. Темнота рядом с дорогой… Хуайсан сложил веер и тронул себя под губой. Пробормотал: – Хотел бы прочитать тебе стихи про ночь, но не припомню сейчас. А неполные я уже читал с утра… правда, это было давно? Словно несколько дней назад, не скажешь, что этим утром. В путешествии, когда меняются места, в один день столько всего умещается. – Мгм. Хуайсан улыбнулся и продолжал смотреть на небо. Откладывал момент, когда стоит спросить, как там обстоят с купальней дела.