Часть 30 (1/1)

Солнце стояло еще высоко, когда они вышли в ухоженный дворик. Хуайсан потянулся, потом вспомнил, что он приличный господин, и опустил руки. Растряс рукава, чтобы легли изящно.Сегодня он ничем себя не опозорил. Они мирно посидели. Лань Ванцзи сказал после обеда под сливой: пойдем. И Хуайсан пошел. Внутри было сыто, снаружи – солнечно, и целый остаток дня и целый вечер можно было не думать о старике Цижене и его премудрости. Хотя думать, конечно, нужно, ведь следует сделать задание. Но не сегодня. И думать – не сегодня. Хуайсан шел за Лань Ванцзи по узкой тропинке, покручивая веером в руке и насвистывая, а потом отдувался на лестнице, жалуясь, что она куда выше, чем библиотечная. Самый красивый вид в Юньшене – от жилья Лань, это я помню еще по… уф… тем визитам… ф-ф-ф… когда мы оба были маленькие…Он стал, в конце концов, отдышаться. Лань Ванцзи через несколько ступенек обнаружил, что он отстал. Обернулся. Вернулся, колыхая одеждами и весь колыхаясь, словно лист дикой орхидеи. Хуайсан обмахивал жаркое лицо. Лань Ванцзи стоял рядом молча, заложив руку за спину. Вынул веер из-за пояса, раскрыл и приложил к груди. Хуайсан проговорил уже более твердым голосом: мы теперь рифмуемся. Как круглое окно и ветки дерева эдак вокруг него, помнишь, на той композиции? Когда я научился замечать такие рифмы в картинах и во всем вокруг, стало так интересно жить. Смотреть на все. Иногда получается очень смешно! Хуайсан распрямился, потер бок и сложил веер. Похлопал им себя по подбородку, сказал: только я сейчас не могу придумать примера. Ну, ладно, встретим – непременно покажу! Ай, когда надо что-то сказать – сразу в голове такая пустота. У тебя тоже?Они добрались до домов, Лань Ванцзи повел его по другой, нежели Хуайсан ходил к Лань Сиченю, дорожке. Завел в похожие, однако, покои: темное дерево, светлые драпировки, синие ткани, белые свитки. Посреди комнаты стол, на столе – чайный прибор и накрытое блюдо. Две скамеечки. А из-за ширмы показывается (Хуайсан, проходя, заглянул) другой стол, а на столе гуцинь с аккуратно расправленными кистями. На гуцине потом Лань Ванцзи сыграл, а осоловевший после чая Хуайсан обмахивался и слушал. В желудке к обеду прибавились яичные корзиночки и благодарность Лань Ванцзи, что он сам не ест, но специально припас для гостя. Хуайсан сжимал зубы, чтобы не зевать во весь рот от уютной сытой сонливости и думал, что ходить по гостям воистину намного лучше, чем принимать их. Не только потому, что это они суетятся вокруг тебя, а потому, что можно оглядеть их жилище и что-то понять. Убранство в манере Гусу Лань, дом – близнец дома Лань Сиченя, но что-то было свое. И гуцинь, и обрамляющие рельеф на стене полки с нотными тетрадями, и запах. Хотя от обоих братьев пахнет сладко, а потом еще витает этот аромат вместе с духовным следом там, где они бывали. Чайный прибор другой, интересно, часто ли Лань Ванцзи его достает.Они неторопливо пили, разговаривали о музыке, сочетании цветов, и что непохожие по яркости или тону цвета создают между собою живое напряжение: темно-коричневый и светло-голубой. Кстати, сам ханьгуан-цзюнь рифмуется со своим жилищем! Светлые одежды и темные волосы – разве не похоже? Ха-ха! А Лань Ванцзи раздумывал и кивал.Разговаривали еще об искусстве и о том, зачем в картинках с любовными сценками нужен подглядывающий. Разговаривали о музыке и о том, что нужно для того, чтобы ее писать. Что составляет интересную песню, а что – скучную. Лань Ванцзи много цитировал, поэтому фразы его были длиннее обычного, и разговор был похож на заурядный застольный, что случается среди друзей. Впрочем, нужно ли стремиться быть обыкновенным, подумал Хуайсан. Я говорю и знаю, что он меня слушает. Его краткость не означает безразличия.Немного поговорили о стихах. Хуайсан рассказал, как на стихотворение о горах и башнях он написал иллюстрацию: на ней высились на фоне гор башни. Очень, не хвастая, приятно получилось. А потом он прочел комментарий, и оказалось, что стихотворение-то не о горах, а о падении одного царства. Пророческое, кстати, и сбылось, на тех землях теперь запустение, и мы позабыли об их истории. Остались стихи. Поэтому нужно быть осторожнее, ха-ха! Напишешь иллюстрацию буквально – опозоришься незнанием. Чаще всего в стихах буквально написано не то, что они должны значить. А в музыке?Лань Ванцзи долго на это думал, Хуайсан успел завести новую тему и съесть вторую, с трудом в себя впихнув, корзиночку. Лань Ванцзи сказал, наконец: в музыке есть намеки на другие произведения. Тогда смысл глубже. Если песня веселая, но вариация грустной – два смысла. Но только если узнаешь, сказал Хуайсан. Если слушатель не поймет, то второй смысл для него утерян. Как и для меня, читателя, был утерян, пока мне не подсунули комментарий.Они разговаривали и соглашались друг с другом. Хуайсан старался больше спрашивать: в тот раз объяснял он, а сейчас пусть – Лань Ванцзи. Пусть почувствует себя проводником в мир, куда Хуайсан только заглядывал.Они, наконец, напились, и Хуайсан предложил выйти на воздух и прогуляться. Может быть, ханьгуан-цзюнь проводит хотя бы по лестнице. Если только у него нет своих дел, а ведь наверняка есть… Они вышли во дворик, Хуайсан потянулся, а Лань Ванцзи сказал:– Провожу.Хуайсан улыбнулся. Тронул себя веером по ханьфу на груди и поклонился.Они пошли, не торопясь, по хрустящим тропинкам мимо изящных сосен и затейливой формы камней. Хуайсан оглядывался. Сегодня тут не болталось никаких просителей в простых одеждах…Зато прохаживался Лань Сичень. – Цзэу-цзюнь! – Хуайсан замахал веером. Тронул Лань Ванцзи за руку, коротко потянул и тут же отпустил. Зашагал к Лань Сиченю. Лань Ванцзи хрустел дорожкой за ним. Хуайсан сцепил руки на веере и поклонился с положенной глубиной. Сказал: – Цзэу-цзюнь, а вас-то мне и надо!– Как удачно, – улыбнулся Лань Сичень, – я совсем не против, можно сказать, я искал встречи с тобою. – Он глянул на Лань Ванцзи и проговорил слегка неуверенно: – С вами.– Сюнчжан, – сказал Лань Ванцзи. Лань Сичень коротко поднял брови. Ага, подумал Хуайсан.Что ?ага?, я не понял, что это значило. У них свой язык, давно пора смириться. Лань Ванцзи недоволен и не хочет сейчас общаться с братом?..– Пойдемте же угостимся чаем, – сказал Лань Сичень, переведя взгляд с Лань Ванцзи на Хуайсана. – Я думаю, в такой медовый вечер будет очень приятно.– Цзэу-цзюнь чудесно предупредителен, – сказал Хуайсан с довольством, покачав веером в его сторону. – Он предупреждает мои попытки напроситься в гости!Они посмеялись. Лань Ванцзи стоял прямой и глядел вдоль дорожки. Хуайсан сказал ему:– Мы ненадолго. Или я с хождением по гостям стою на пути у занятий или упражнений?Лань Ванцзи качнул головой.– Вот и славно, – сказал Лань Сичень, – упражнения, в самом же деле, никуда не денутся, а дорогих гостей когда еще поймаешь.– А что меня ловить, цзэу-цзюнь, достаточно призывно наиграть на Лебин, и я примчусь, если буду знать, что вы нальете мне чашку вашего чаю! В самом деле, вам не стоит стесняться меня приглашать, я всегда с большим удовольствием.– Радостно это знать, маленькая луна. Но я не хочу тревожить твою занятую, вне всякого сомнения, жизнь на обучении.Хуайсан прикрылся веером. Лань Сичень шел довольный. Ах вы, подумал Хуайсан, нашли меня уколоть. Ничего! Сейчас и я вас подловлю. Думаете, мы просто так? К вам и просто так, конечно, очень приятно, но сегодня мы целеустремлены.Лань Сичень опять словно ждал гостевого набега. Хуайсан устроился, точно как в прошлый раз. Только сегодня Лань Ванцзи был с ними с самого начала.Сластей Лань Сичень догадался не ставить, а то Хуайсан бы не смог отказаться и треснул бы от внутреннего давления. Он, отдуваясь, повертелся на скамеечке, принялся разглядывать книжную полку.Подумал: ага.– Цзэу-цзюнь, мы с ханьгуан-цзюнем имели продолжительную и познавательную беседу об искусстве. – Воинском?Хуайсан посмеялся, и Лань Сичень улыбнулся тоже. Глаза хитрые. Ну ничего, подумал Хуайсан, сейчас вы, точнее, ваш непогрешимый образ в братских глазах, мне послужите.– Изобразительном, – сказал Хуайсан, помахивая веером. – И мы с вами в прошлый раз, когда собрались тем же составом, что и сейчас, помните, славно побеседовали о подобных предметах. Так вот, я хотел бы немного продолжить, навеяло, знаете ли, атмосферой. У вас небедное собрание!Лань Сичень тоже оглянулся на полки. Сказал:– И снова многое из этого мне подарили. – Вы, конечно, уделили внимание каждому подарку, рассмотрели?– Всякая книга стоит, чтобы ее прочли, а рисунками насладились, – сказал Лань Сичень.Хуайсан покосился на Лань Ванцзи и указал веером на вторую снизу полку. Сказал:– А не покажете ли вы нам вот этот прекрасный сборник? Ай, как постарался тот, кто вам его дарил! Я видал версии менее богатые, такие берут себе, чтобы разглядывать, а эту – чтобы дарить господам, к которым испытываешь безмерное уважение. – Он повернулся к Лань Ванцзи и сказал: – Есть книги, которые стоит иметь в доме, если хочешь, чтобы тебя сочли за не чуждого искусства господина. Как я заботился, чтобы у нас в Нечистой юдоли все было! С Мэн Яо это, конечно, легче, он понимает, как важно создать культурное впечатление.– Как он поживает?– Прекрасно! Справлялся о вас, цзэу-цзюнь, очень внимательно с его стороны.Лань Сичень улыбнулся. Ах вы, подумал Хуайсан. Так и ему улыбались, а ему потом что делать? Слабы перед вами люди, особенно люди, которые видели мало доброты. А тут вы. И как потом спокойно жить?..Хуайсан все же попросил книги, раз уж мы тут интересуемся живописью, и Лань Сичень принес. Сам, не позвал даже слугу. Изящная скромность быта и жизни, монашеское наследие. Хуайсан обмахивался веером. Лань Сичень выставил на стол украшенную шкатулку с цветочным узором на стенках и крышке. Среди цветов празднично, словно на лунном прянике, выступали ханьцзы: драгоценное собрание знаменитых работ.Хуайсан положил веер, поддернул рукава, притянул шкатулку к себе и с позволения Лань Сиченя открыл. Принялся вынимать книги в богатых обложках одну за одной. Сказал Лань Ванцзи:– Даже не оригинальные работы, а срисовки с них ценятся, тем более, хорошие. Тем более, так прекрасно оформленные. Ты, конечно же, прав, оформление много стоит. – Он поднял глаза на Лань Сиченя, сказал весело: – У нас с ханьгуан-цзюнем вышел спор, стоит ли уделять оформлению, проклейке, например, столько времени, сколько требуется для безошибочности каждый раз. – Не спор, – сказал Лань Ванцзи.Хуайсан поглядел на него. Лань Ванцзи сидел серьезный и даже хмурый. Прямой, как обычно, но словно от напряжения. Над гуцинем он сидел натуральнее, словно спина стала мягче. Там и поза, конечно, другая… Он решил тогда, что мы поругались, подумал Хуайсан.Сказал:– Нет, не прямо спор, просто высказали разные взгляды. И я думаю, что на таких людях, как аккуратный ханьгуан-цзюнь, и держится вся каллиграфия!Лань Сичень поглядел на брата с улыбкой. Сказал:– У вас такие интересные беседы. Надо же.Не ?надо же?, а вы на то и рассчитывали, подумал Хуайсан. Что мы будем не просто молчать друг с другом, дружба не начинается молчанием, а что-то все-таки буду говорить и расшевелю его. И разве не так и произошло. Но что же теперь поделать, если все сложилось по хотению цзэу-цзюня. Он желает брату хорошего. Это приятно, что хорошее – это я. Доброе влияние. И это не мне надо водиться с правильной юностью, чтобы она перековала меня под себя и под идеал Цинхэ Нэ, а я сам – правильная юность. Хуайсан надул грудь, поднял подбородок. Сказал, потому что так и быть, почему бы не сделать приятно в ответ:– Если ханьгуан-цзюня правда интересует живопись, то у цзэу-цзюня, как я вижу, приличная коллекция, и если вы не делали этого раньше, то сейчас самое время рассмотреть вместе. Вам, я имею в виду. Это отличное занятие для братьев, осмелился бы ли я мечтать, чтобы и я смог провести вдумчивый вечер за разговорами об изящных предметах с чифэн-цзюнем!.. Если, конечно, ханьгуан-цзюнь выкажет такое желание.Лань Ванцзи поднял глаза на брата. И снова между ними произошло что-то невысказанное, от чего у Лань Сиченя поменялся голос, и он сказал с нотой печальной надежды:– Я бы очень этого хотел. Сколько страданий, подумал Хуайсан, прикрывшись веером, только я не буду им сочувствовать. Вы не настолько разделены ссорами, образом жизни и взглядом на все на свете вещи, чтобы нельзя было просто взять и посидеть вот так вечером и рассмотреть что-нибудь, и выслушать мнение друг друга. Вам это не должно быть сложно. Это мне сложно. А вам нет. И я на вас за это сержусь, подумал Хуайсан. На вас обоих – за то, что между вами ничего не стоит, а разделенность вашу вы то ли придумали, то ли Лань Ванцзи просто молчалив, и у него такой характер, что по нему не видно, когда он в самом деле увлечен тобою и занятиями с тобою. Но ведь увлечен. И вы это понимаете по нему.А дагэ не увлечен и не будет. И я это вижу, то, как он неловко изображает после очередной ссоры, где он себя признал виноватым больше, чем меня. Случается и такое, и он ищет вернуть все, как было, и спрашивает тогда: что это ты там наизображал? Было бы ему это интересно, спрашивал бы всегда.Хотя откуда я знаю, что стоит за крайней почтительностью и братским послушанием Лань Ванцзи. И проводят ли они вместе время так, как хотелось бы обоим. Я не расспрашивал об этом, боясь очередного укола в свою сторону: мне-то до подобных родственных добродетелей далеко. Я это уже понял, и я не хочу слышать это снова и снова. Неприятно.Какие-то у них свои там, конечно, заботы, думал Хуайсан, раскладывая книжки в ряд. Цзэу-цзюнь что-то о них говорил в прошлый раз, как мы чаевничали, но я так был увлечен своими внутренними движениями и своим только что написанным письмом, что толком не слушал. Услышал только ободрение себе.Но мне было нужно. Нужнее, чем что-либо кому-либо на свете.Зря я лезу, подумал Хуайсан, не разберутся ли они сами? Столько лишней работы и лишних беспокойств. Еще начнут просить моего участия в своих отношений, а они и без меня, кажется, цветут. Меньше лезешь – меньше потом кому-то должен, особенно с кем у тебя хорошие отношения.Хуайсан разнял обложки первой книжки, длинный бумажный лист развернулся в ленту. Хуайсан разложил поверх остальных обложек, сказал:– Что написано на свитке, то сложно уложить в формат книжки, и даже тут не совсем получается, нет мелких деталей, как вы видите… Зато дает полное представление об истории. Это восхождение клана Вэнь. – Он провел пальцами над бумагой, где Цишань Вэнь собирались из разрозненных прежде родов в один большой клан, объединенный кровным родством, и подчиняли слабейших и тут же давали им защиту и возможность прославиться, и где сам Вэнь Мао побеждал легендарного зверя Цюнци, пожиравшего праведных. – Между прочим, копия его, и весьма мастерская, висит в одной из гостиниц в Безночном городе. Не знаю, где оригинал, может быть, в сокровищнице Цишань Вэнь, а копию я видал своими глазами! Это грандиозно. И размерами, и всем.Он сложил срисовку и передал Лань Ванцзи. Сказал: листать тоже смешно, другое впечатление, будто главы истории одна за одной. Как звуки в песне.Подумал: протяженно во времени. Звучит во времени. Как заклятие… Нужно поделиться этой мыслью с Лань Ванцзи. Хуайсан покосился на него. Лань Ванцзи отодвинул чашку и листал книгу с почтительностью. Лань Сичень подглядывал, вытянув шею, словно прежде никогда не видел этих рисунков.– Наверняка все было не так, – сказал Хуайсан. – Но работа прекрасная.– Каждая школа сочиняет историю о своих корнях так, как ей заблагорассудится, – сказал Лань Сичень. – Тем более, школа могущественная и жаждущая это могущество распространить.Что-то будет, подумал Хуайсан. Совсем скоро что-то будет, и мне придется где-то это пересидеть. Дома. Дома безопаснее всего, никто еще не преодолел стен Нечистой юдоли силой. Он помахал веером на лицо, закрылся, незаметно вытер шею у воротника. Слабость прокатилась от груди к животу и в ноги. Он побыстрее выпил чаю и взялся за следующую книжку. Развернул на коленях, обозрел знакомую на вид, но с неизвестными по именам героями историю. Некий господин, должно быть, заклинатель, вернул другого господина к жизни, за что его страшно благодарила некая женщина и подносила щедрые дары. Потом женщина жила с возвращенным к жизни обычные небогатые, судя по одеждам, свои дни, а потом что-то произошло, и бывший мертвый полез ее есть. К счастью, некий заклинатель вовремя явился и обездвижил негодяя, а потом запечатал в некоей пещере. Хуайсан передал книжку Лань Ванцзи, сказал: – Обрати внимание, какие здесь выразительные фигуры. И как мастер сразу рассчитывает на длинный свиток: один жест ведет к другому, одни вместе связывают время внутри истории… видишь, женщина тут тянется назад, словно к прошлому. Словно к прошлой картинке! Это забавно, если бы герои на свитке знали, что они нарисованы. И путешествовали бы по бумаге.– Бывают и такие живые картинки, – сказал Лань Сичень. – Если написать их с соответствующими ритуалами. – Они для чего-то нужны?– Они охраняют написанное на свитке, недоброжелателю или тому, кто не должен читать этот текст, могут и навредить, а избранному рассказать о глубоких значениях, которые можно пропустить. Обыкновенно это почитаемое животное семьи, где написана работа.– Это не то, цзэу-цзюнь! Эти бестии созданы для цели, а вот если бы у героев истории просто была своя жизнь… Какая своя жизнь у талисмана?– Пожалуй, заклинатели редко тратят силы, чтобы вдохнуть жизнь в то, что не будет им служить, а будет занято своими заботами, – сказал Лань Сичень.Лань Ванцзи же разглядывал молча. Глаза его подолгу задерживались на каждой картинке, потом перебирались, следуя составленным композицией линиям дальше.– Тебе нравится? – спросил Хуайсан негромким голосом.Лань Ванцзи поглядел на него. Сказал:– Мастерская работа.Ясно. Не составил пока своего мнения. Или стесняется при брате, ведь это его собрание. Ну что ж, я спрошу потом, наедине. Хуайсан раскрыл следующую книжку, спросил невзначай:– Цзэу-цзюнь, а какой свиток у вас любимый из этого?– Пожалуй, тот, что со свадьбой. Я помню, там было что-то счастливое, про праздник… или про фестиваль? Должен признаться, я не знаю всех рисунков во всех книгах наперечет, маленькая луна. Но что-то там было праздничное.Лань Ванцзи вскинул на него голову. Хуайсан сказал с уверенностью:– Занятому господину, конечно, некогда целый день разглядывать картинки, в отличие от скромного Нэ Хуайсана, не осененного талантом заклинателя и, следовательно, обязанностью применять его во благо людей. Ничего в этом нет удивительного. Тем более, Гусу Лань знамениты другим искусством. Я тоже не назову любой мелодии, которую слышу!Лань Ванцзи выдохнул и вернулся к разглядыванию.Вот так, подумал Хуайсан, чего-то не знать – это так же натурально, как промочить ханьфу, перебираясь вброд. Даже блестящий цзэу-цзюнь! – Ты очень великодушен, маленькая луна, – сказал Лань Сичень со смешком. – Я встречал знатоков, которые полагали, что все обязаны разбираться в предмете их интереса, а кто не разбирается, тот совсем не умен.Не таковы ли заклинатели, подумал Хуайсан. Все должны разбираться в этой науке, а если нет – то и серьезно на тебя никто не посмотрит. А чтобы посмотрел, нужно долго объясняться на скале.Хуайсан коротко вздохнул и сказал:– Вы все равно скромничаете, цзэу-цзюнь. Ваши суждения об украшениях Нечистой юдоли в свое время, и о моих работах, и о тех, которые я выдавал за свои, ха-ха, помните?.. – Лань Сичень посмеялся тоже, и Хуайсан тронул себя веером по губам. – Я просто хотел вам понравиться. Так вот, вы судили точно и проницательно. У вас это семейное! Ханьгуан-цзюнь весьма ловко схватывает суть картин и чувствует их настроение. Это ли не воистину хороший задел для ?разбираться??Лань Сичень поглядел на брата долгим взглядом. Улыбался с нежностью. Ах, подумал Хуайсан, поглядывая поверх веера. Сколько любовной напряженности.Лань Сичень еле оторвался от брата и сказал:– Ванцзи показывал мне твой подарок.– Сюнчжан, – сказал Лань Ванцзи вполголоса.– Я просто хотел похвалить твое умение! Помнишь, маленькая луна, ты дарил и мне? Я их храню! Как замечательно. Еще чаю?Хуайсан не отказался. Лань Сичень наклонился к жаровне, а Хуайсан раскрыл очередную книжку. Развернул, разложил на столе. Тронул Лань Ванцзи за локоть и передал ему.Лань Сичень мазнул взглядом, а потом вгляделся и аж приподнялся на скамеечке.– Хуайсан, не лучше ли…– Сюнчжан, – сказал Лань Ванцзи с твердостью. – Это искусство. Не разврат.Лань Сичень поглядел на него, потом на Хуайсана. Сел обратно, расправил ханьфу и рукава.Хуайсан, обмахиваясь веером в самой непринужденной манере, заговорил о том, что в любом собрании найдется что-то такое, конечно же, ничего удивительного, и в библиотеке Гусу Лань есть обнаженная натура, и в собраниях отдельных господ, чего же тут такого? Зато смотрите, какая история. Поучительная.На свитке, на фоне живописных гор знатная девушка молилась в придорожном святилище и делала подношение. Потом ехала в запряженной волами богатой повозке, а из чащи на нее скалились разбойничьи рожи. А потом преградили ей путь, и началась резня: стражников поубивали, те успели прихватить с собою нескольких душегубов, но девушка убежать не успела, и ее схватили и поволокли в лес. Страшная судьба ждала бы ее, если бы не отважный господин в красивых доспехах, который легко раскидал подлецов. Девушка отшатнулась от него к дереву в страхе. Господин в доспехах не стал заламывать ей руки, хотя шарф ее упал, а из разорванного рукава показалась белая рука. Спаситель стоял, а спасенная села у дерева, раскрыла ханьфу и обнажила грудь. Господин, отказавшись от такой награды, убрал меч в ножны и, демонстрируя отличную осанку, синоним воспитания, пошел прочь. Девушка догнала его и взяла за руку. Лицо у нее было уже совсем другое. И ей явно было хорошо, когда она опиралась на дерево, а господин, задрав ханьфу ей на спину, пристраивался сзади. А потом обоим было хорошо на земле в древесной тени, когда девушка лежала на боку, а господин за нею, так, что его было едва видно, держал одну ее ногу на весу и приникал к сокровищнице среди мягких волос. А потом, уже в повозке, потерявшей ради зрителя одну из стенок, им было хорошо еще раз, когда девушка сидела на господине, обнимая его за шею и показывая толстый белый зад и толстые белые бедра, но не снимая, конечно, вышитых сапожек. Повозка ехала по мирной горной дороге в сторону облаков.– Прекрасный сюжет о благородстве, – сказал Хуайсан, глядя на Лань Ванцзи. – Правда? В Гусу Лань правила ведь тоже не велят требовать награды, но брать, поощряя благодарные чувства. – Не такую награду, маленькая луна.– Ну! Где-то правила и помягче! А если вглядеться, разве не вызывает сочувствия сюжет? Я запомнил этот свиток, потому что мне понравилась история!– Правда? – спросил Лань Сичень, глядя внимательными глазами. – История? Не позорьте меня перед своим братом, если хотите, чтобы он со мною дружил, подумал Хуайсан громко. Ну и что, что я увидел этот свиток в бане, и меня, как и задумывал мастер, привлекли толстые бедра и общая девушкина прелесть?– Конечно, – продолжал Хуайсан, не моргнув глазом. Наклонился ближе к Лань Ванцзи и принялся показывать веером: – Вот, здесь она грустна, и повозка, и стража, и самые ее одежды – разве не невестины? Ее везут замуж, и она опечалена. Если бы она выходила замуж за любимого или хотя бы на лучшее, чем у родителей, житье, грустила бы она так? Чего она просила в святилище? Не избавления ли? Не пожалела даров. А тут само Небо расстроило ее дорогу, но повернуло все сначала в страшную сторону. Не зная конца истории, мы должны были подумать, что это наказание за сопротивление воле родителей, которые ее сосватали. Но мастер сочувствует ей и приводит ей помощь. Часто бывает, что спаситель оказывается ничуть не лучше тех, от кого спасает, но здесь он – образец достойного поведения, не должны ли мы брать с него пример? – Хуайсан провел концом веера вдоль фигуры господина. – Он не стал требовать ничего за свою смелость, он наказал зло даже без особенной жестокости, вон тут один убежал, бросив оружие, если посчитать… Он отказался даже от неприличного дара, поданного ему из страха. Но потом девушка награждает своего спасителя совсем из других чувств! Разве не радостно это видеть? – Лань Ванцзи кивнул, и Хуайсан продолжал с горячностью: – И они вверяют себя друг другу, доказав, что не злонамерены и не подневольны, и тем самым умножают радость. И вместе уезжают! Где их искать теперь? Что-то мне подсказывает, что они не доедут до нежеланного жениха, ха-ха! А устроят свою новую судьбу, которую назначило им милосердное Небо, вместе, вот они уже в свадебной повозке, что может сказать об этом яснее. Поведший себя с отвагою и бескорыстием получил любовь, принесшая богатые дары получила милосердие и избавление. Не должны ли мы стремиться вести себя благородно и почтительно, чтобы жить хорошую жизнь?Лань Ванцзи подумал и сказал:– Должны.Судя по тому, куда он поворачивал голову, пуще всего он разглядывал картинки битвы.– Ну, раз так… – пробормотал Лань Сичень. Отпил чаю, прикрывшись рукавом. Сказал беззаботным тоном: – А между прочим, маленькая луна, не вдохновился ли ты сам?– Разве что на то, чтобы обходить темные леса десятой дорогой, цзэу-цзюнь!Лань Сичень улыбнулся и покачал головой. Спросил снова:– А что же насчет ночной охоты?Хуайсан переглотнул. Сказал с осторожностью:– А что насчет нее?..– Когда-нибудь бы пришлось, маленькая луна, и приходится – сейчас. Я выслушал просителей, и Гусу Лань откликнется на их беспокойство. У подножия горы Яньшань стоит шахтерская деревня Фэньхэ, несмотря на несчастливую судьбу в прошлом – людная. Уже прекратили добывать руду и камень, живут тем, что вырастят и тем, что вынесут из проклятого леса вокруг. И вот в последнее время оттуда совсем перестали приходить вести. А те, кто отправлялся туда из соседних селений проведать родных и знакомых – не возвращались. Гусу Лань будет расследовать этот случай. Выдвигаемся послезавтра, когда наш проводник отдохнет. У тебя будет целый день приготовиться.Хуайсан вдохнул, а потом еще вдохнул, и выдохнул перехваченным от такого предательства голосом:– Ну цзэу-цзюнь!..Поглядел на Лань Ванцзи и захлопнул рот, оставив в ограде зубов стада несказанных нелестных слов. Как он мог! Еще и при Лань Ванцзи! Ах, хитрец, не для того ли он меня с ним и поймал, чтобы я был потише? Это я его сам поймал и повел Лань Ванцзи с собою, но все-таки. Дождался же подходящего момента! Коварный господин. Хуайсан посмотрел на Лань Сиченя со всей болью. А Лань Сичень сказал как ни в чем не бывало:– Мы с тобою уже договаривались. Учитель не может оставить тебя не окончившим обучение, это будет позор для дружбы Цинхэ Нэ и Гусу Лань, но и просто так объявить тебя преуспевшим, конечно, будет нечестно. Я уверен, ты используешь эту возможность, чтобы доказать, чего ты стоишь!Ничего я не стою, подумал Хуайсан, в том ракурсе, в какой вы меня взяли. Жаль, что я сейчас здоров, в прошлый разговор я так страдал, а Лань Сичень так сочувствовал рассеченной спине и общему недомоганию… Хотя сочувствие не помешало ему. А теперь не помешал и родной брат!А мне вот Лань Ванцзи мешает закатить глаза и упасть, сметя шкатулку, чайник и чашки. Лучше – прямо на себя. Лучше – удариться посильнее, чтобы пошла кровь. Никому не должно быть весело меня заставлять! Всем это должно быть унизительно, противно и тяжко, и не стоить вообще затраченных сил.Хуайсан поглядел на Лань Ванцзи краем глаза. Тот дрожал ноздрями. Нет, нельзя при нем позориться, он и так весь напряжен.Хуайсан склонился над столом и сказал слабым голосом:– Я повинуюсь, хотя и должен предупредить о малой своей пользе в таких кампаниях.– Не беспокойся, пожалуйста, я пойду с тобою. И, может быть…– Ванцзи просит главу отправить его! – воскликнул Лань Ванцзи, встал, свел ладони и глубоко поклонился.О, подумал Хуайсан, глядя на него снизу вверх. Сердце томительно замерло и стало тяжелее дышать.– Это прекрасная идея, – сказал Лань Сичень. – Так будет намного лучше и безопаснее. Хорошо же, пойдем втроем!– Всего втроем? – Хуайсан затряс сложенным веером. – Как же так, а на озеро Билин с нами ходила еще целая толпа заклинателей Лань.– На озере Билин подтвердились жертвы, – сказал Лань Сичень. Повел рукавом, и Лань Ванцзи, повинуясь жесту, сел. – Здесь же мы сначала расследуем. Если нужно, дадим знать в Юньшень. Чудовищно, подумал Хуайсан. Гора, правда, симпатично называется: Гора-тушечница. Но все остальное в этом мероприятии просто отвратительно! И опасно! Цзэу-цзюнь, как вы могли!По спине побежали мурашки, и сердце сжалось снова, на сей раз совсем не сладко. Стол словно на секунду растворился, Хуайсан взялся за край, чтобы он не пропал. Подышал ртом. Сказал себе: ничего. Я выжил в Цайи, выживу и тут. Никто и не предполагает, что я буду совершать подвиги, а если вдруг кто-то этого от меня захочет, то кто среди нас дурак. Не я. Лань Сичень смотрел на него прямо и спокойно. Ах, вы, подумал Хуайсан, настоящий тактический маневр, чтобы избавить себя от справедливого моего возмущения. Смерти вы моей хотите, а выслушивать по этому поводу – не желаете. Хорошо устроились.Дагэ будет рад до трясучки. Сколько раз он пытался заманить меня в поход. Проклятый лес, замолчавшая деревня… Хуайсан повел плечами. Вздрогнул.Чай после этого в горло не лез, и беседа не шла, хотя Лань Сичень пытался. Хуайсан, в конце концов, сказал, что ему пора. Готовиться. Раз уж так. Благодарю за угощение и за то, что поделились искусством.Вышел первым, Лань Ванцзи за ним. А что не остался, подумал Хуайсан.И тут же ответил себе: зря я, при чем тут он. Наоборот, вызвался. Так даже хуже, мне придется изображать при нем усердие и геройство. Чтобы он не стал плохо обо мне думать. Я предупреждал, я всегда предупреждаю людей, а когда доходит до дела, и я верен своему слову, у них такие разочарованные лица.Один Яо держится. Я думал, и Лань Сичень тоже.Хуайсан остановился на верху лестницы. Оглянулся. Пути от порога Лань Сиченя в памяти не осталось.Лань Ванцзи стал рядом. Веер в руке. Хуайсан вздохнул и сказал:– Видишь? Даже у твоего возвышенного брата все это есть. Поэтому ничего такого. Лань Ванцзи кивнул. Они принялись спускаться. На Юньшень понемногу опускались сумерки. Раздавался звон мечей с вечерних упражнений. Хуайсан вздыхал и качал веером в опущенной руке.Сказал обессиленно: – Хуайсан надеется на ханьгуан-цзюня как на опытного в ночных охотах господина. Я же не бывал ни на одной. Рассчитываю на твою дружескую помощь!Лань Ванцзи кивнул опять. Хуайсан похлопал веером себе по груди. Лань Ванцзи взял веер вертикально, штифтом вниз, и покрутил верхним концом в воздухе.– Нравится? – Хуайсан поднял брови. – Что именно?– Путешествие.Хуайсан улыбнулся. Опустил плечи. Сказал как умел бодро:– Путешествие с другом – словно чашка вина! Были какие-то такие стихи, правда? Помнишь? Или изречение…И они пошли к ученическим домам, разговаривая о поэзии дальней дороги.