Часть 8 (1/1)

– …и она как давай засасывать лодки! А потом как кинулась на Цзян Чена! – Вэй Усянь всем телом бросился на Цзян Ваньиня, тот отклонился и на миг схватился за колено. Хуайсан вздрогнул. Вэй Усянь продолжал размахивать руками: – И как отхватила ему ногу по самую задницу! Я думал, она съела его совсем, он не отзывался, знал бы ты, что я пережил в эти минуты!– Я отзывался! – сказал Цзян Ваньинь. Сел прямо. Они, как обычно, устроились на кровати вместе, а Хуайсан – за столиком рядом. Цзян Ваньинь плечом отпихнул от себя Вэй Усяня. – Ты все перевираешь, ничего ты не волновался. И хватит врать! Небольшая царапина.– Даже я вижу, что ты немного преувеличиваешь, Вэй-сюн, – сказал Хуайсан, – но так даже интереснее.– Вот именно! Нэ-сюн понимает, истории нужны краски, иначе как еще передать тому, кого там не было, опыт того, кто видел все своими глазами? – Хуайсан покивал, и Вэй Усянь выпростал руки перед собою и словно сжал ладонями бока кувшина. – Вот такая образина, и это одна. Вреднючая – ужас! А их там были сотни… тысячи! И они как давай собираться в косяк, и как начни крутиться водоворотом! А я смотрю – а у Лань Чжаня проседает лодка… Нет, это было до того. Так вот, вижу – прилипла ко дну, а Лань Чжань и не видит, ну я не стал ему говорить, чтоб не спугнуть, и когда она полезла – я как р-раз!.. – Вэй Усянь рубанул ладонью воздух так, что чуть не покатился с кровати, – ее веслом! Н-на! Раз и пополам! Лань Чжаня всего окатило, вот смеху было! Ха-ха! А цзэу-цзюнь такой: Вы такой умный и догадливый, молодой господин Вэй, а еще и красивый и сообразительный, вот бы всем такими быть.Хуайсан захихикал в веер. Цзян Ваньинь рявкнул: не было такого! Что ты все время врешь! А Вэй Усянь обнял его за плечи, свесился, как лапша, и продолжал: а потом они раз – и стали переворачивать лодки, и мы все стали туда-сюда, а потом повскакивали на мечи, и потом Вэнь Нин куда-то подевался…Вэнь Нина принесли, и Хуайсан, вышедши встречать, придержал радостные приветствия. Но быстро прояснилось: не мертв, да и не ранен, просто с ним что-то случилось. Лань Сичень шел позади всех, словно следил, чтобы никто не отстал. Сосредоточенный. Хуайсан поздоровался, Лань Сичень только кивнул. Потом, значит, подумал Хуайсан, когда он посидит, чаю попьет. Что соваться под неласковую руку. Лань Ванцзи тоже. Приветствие он на свой счет не принял, и просто прошел мимо. Хуайсан потоптался снаружи и зашел внутрь. Братья Лань, братья Цзян, Вэнь Цинь и четверо с носилками поднялись наверх хмурой процессией. Остальные ученики Гусу Лань остались. Облепили стол и стали хлопать одного, особенно бледного, по плечам. Тот терпел, потом стал сбрасывать руки и огрызаться. Бросил рядом с собою пустые ножны.Потерять меч – страшный позор, подумал Хуайсан, как он так умудрился. Нэ теряют дао вместе с рукой, и там уже ясна дальнейшая судьба. Хуайсан постоял в уголке, на него быстро перестали поглядывать и попросили у хозяина сначала чаю, а потом и – потихоньку – вина. Хуайсан стоял у лестницы, смотрел словно мимо них – на случай, если они глянут в его сторону – и думал: как теперь. Меч – духовное оружие, одно в своем роде. Добудет себе новый? Это ведь еще и дорого. Так и будет ходить без меча? Бывали и такие герои, великий предок Нэ Ню убивал буйвола ударом кулака, пронзал кабана пальцами и сваливал крепостные стены на головы врагам, упершись плечом. А членом вообще разрывал юношей и девушек пополам. За него не хотели отдавать дочерей в жены, а сыновей в мужья, и это правда, но там было что-то про его яростный нрав, а вот про член, может быть, и не правда, но картинки такие есть. Так я и запомнил историю Цинхэ, подумал Хуайсан, все сокровища и весь почет анониму, который взялся нарисовать толстенную книжку, за которую мне поначалу жалко было отдавать денег, сколько за нее просили, но потом я ни разу не пожалел, ловко отвечая на некоторые вопросы учителей. Если бы не ответил ни на один – ленился, нужно сечь. А так – вроде бы, стараюсь, учу, что-то даже могу серединка на половинку, пыхчу, но просто память плохая. Подсесть и рассказать этому бледному про Нэ Ню, подумал Хуайсан. Да и мало ли еще по всем кланам найдется таких, кто преодолел хоть увечье, хоть общественное осуждение, хоть временную или вечную безоружность. Нет, подумал Хуайсан, глядя, как приятели что-то тараторят, чуть не перебивая друг друга, а бледный молчит, сжав губы и стиснув на столе кулаки. Они сами разберутся, как-нибудь придумают его утешить. Кто он мне? Я даже не знаю, хорошо ли он учился, чтобы начать с ним приятельствовать и рассчитывать на подсказки в домашних заданиях. Хуайсан отлип от лестницы и взошел наверх. Двери на этаже были распахнуты почти все. Хуайсан заглянул в первую, свою: Цзян Ваньинь лежал на постели, подобрав одну ногу и вытянув другую. Сейчас я приду, подумал Хуайсан, послушаю, что у вас там произошло. Лань Ванцзи, аккуратно сев на пятки, раскладывал на постели свернутую белоснежную одежду. Пойдет мыться, подумал Хуайсан. А цзэу-цзюнь? Вот я бы на них случайно, совершенно не специально, наткнулся в купальне… Лань Ванцзи повернул голову, Хуайсан прикрылся веером. Потом глянул поверх. Выдохнул. Опустил веер и сказал:– Счастлив вашему возвращению. Была ли охота успешной?Подумал: это вопрос по делу, разве нет?И Лань Ванцзи ответил:– Да.Вот так, подумал Хуайсан, это не праздный разговор, это я поинтересовался положением дел, получил ответ и могу, значит, идти. Что раздражать человека, который хочет ополоснуться после схватки, задерживая его беседами?Он поспешил дальше. Подумал: надо было сказать, что я волновался. Или не надо? Это дурацкая фраза или не дурацкая? Иногда искренность – самое дурацкое, что можно придумать, искренние слова, когда вываливаешь душу – те самые, за которые тебя сочтут недалеким. Потому что люди, в целом, недалекие и есть. Я, наверное, не такое уж и исключение, подумал Хуайсан. Улыбнулся. Я это принял давно. Я крайний дурак во многих областях, в которых, считается, нужно преуспевать. Легче признать себя дураком, чем стараться. Почему я волновался, как там Лань Ванцзи меня счел? Счел и счел. Хуайсан оглянулся. Лань Ванцзи, заложив одну руку за спину, а на другой неся стопку белого, выплыл из комнаты и бесшумно, странно при таком-то росте, направился к Хуайсану. К задней лестнице, поправил себя Хуайсан, посторонился. Не стал совсем уж прижиматься к стене спиной, это – для слуг, которые спешат убраться с дороги. А мы с Лань Ванцзи в совершенно одинаковом положении: младшие сыновья отошедших от дел – или умерших – лидеров. Я мог бы вообще не отходить.Но Лань Ванцзи с высоты своего роста может не увидеть и затоптать, как длинноногий конь. Хуайсан улыбнулся и спрятал это за веером. Лань Ванцзи на секунду скосил на него глаз. Хуайсан сказал, чтобы Лань Ванцзи не решил, что над ним потешаются:– Я правда очень рад, что все вернулись, и обошлось без жертв. Каждая ночная охота – это опасность, я всегда переживаю, когда брат уходит, и всегда жду, пока он вернется. Выхожу на дорогу, чтобы увидеть первым. – Чифэн-цзюнь непобедим, – сказал Лань Ванцзи.Очень мило. Крайне неправдиво. – Он все-таки человек, – сказал Хуайсан. – Как и цзэу-цзюнь. Лань Ванцзи подумал и ответил:– Цзэу-цзюнь усмирил и безошибочно запечатал водную пучину.Кто бы сомневался, подумал Хуайсан. Сказал:– Никогда не сомневался в его мастерстве. Я просто счастлив, что все обернулось благополучно. Люди тревожатся даже тогда, когда для тревог нет особенного повода. А тут – охота… Что же, – Хуайсан улыбнулся, – станет ли теперь озеро безопасным, как прежде? Лань Ванцзи коротко кивнул. Хуайсан сказал: тогда слава спасителям Цайи. Лань Ванцзи тут же отвел взгляд и продолжил путь. Господин, блистающий талантами, не любит, чтобы его славили? Впрочем, и назвался он так уж наверняка не сам, уж наверняка это сочинил любящий и восхищенный брат, а не собственная гордыня. Скромность украшает. Сколько украшений на этом блестящем господине. Хуайсан медленно вдохнул и выдохнул. Постоял и прошелся следом за исчезнувшим уже Лань Ванцзи – до комнат брата и сестры Вэнь. Подумал: я сейчас похож на Цзян Ваньиня, брожу тут, высматриваю… не высматриваю, а гуляю. Что, интересно, случилось с Вэнь Нином? Испугался? Со мною тоже это бывает, когда испугаюсь, и тоже иногда по-честному (а не очнулся, но глаз не открываешь, чтобы дагэ тебя было жальче) надолго. За дверью раздавались голоса. Хуайсан быстро огляделся. Никого в коридоре не было, и голоса звучали не у самой двери. Хуайсан шагнул ближе и встал так, чтобы в любой момент тронуться – мне надо было на заднюю лестницу, я проходил мимо. Голоса говорили что-то неразборчиво. Женский – Вэнь Цинь. И мужской… Вэй Усяня. Ха-ха, подумал Хуайсан. Что-то назревает. Опасность, беспокойство, взаимовыручка – как чувствам не вспыхнуть? А Цзян Ваньинь там лежит. Так его обскочат в этой гонке, а он и не поймет, когда это произошло. Вот Вэй Усянь. Вот человек, который умеет навязаться, и не принимает ?нет? и ?отойди? за ответ. Натренировался на ?Цзи-сюне?, что ему теперь какая-то девчонка.Девчонка из Вэней. И здесь, в Цайи, были Вэнь. Но это были не те же самые Вэнь, что сопровождали Вэнь Цинь и Вэнь Нина в Юньшень. Иначе было бы легко объяснить, что они тут делают. Но нет, это настолько раньше начала занятий, что это явно другие люди. Либо – те же самые, но шли они долго и не прямым путем от Цишаня, сильно петляя. Хуайсан похлопал веером по ладони. А над крышами, если смотреть в сторону озера, как раз во время ночной охоты пронеслось темное пятно с хвостом, будто из туши. И Вэнь Чао сопровождал не самых знатных и не самых прославленных – иначе я бы слышал о них больше – людей на обучение. Хуайсан сжал веер обеими руками. Двери распахнулись, и на него вывалился Вэй Усянь. Хуайсан взвизгнул и отскочил. Вэнь Цинь сказала: – Не кричите.А Вэй Усянь, показав ей в улыбке заметные свои передние зубы, обнял Хуайсана за плечи, подтолкнул прочь и громко сказал над макушкой:– Слышишь, Нэ-сюн, не кричи, усталым воинам нужен покой!Хуайсан похлопал веером по губам, сказал: мои извинения, обернулся, налегши на руку Вэй Усяня и сказал Вэнь Цинь тоже: мои извинения. Она захлопнула двери.– Вэй-сюн, – прошептал Хуайсан, показал веером назад, – а что случилось? Какой ужас, вас ранили?– Никого не ранили, все нормально, – сказал Вэй Усянь, и они вместе заперлись к Цзян Ваньиню, который одернул штанину и сел на постели, и Вэй Усянь шлепнулся рядом с ним и принялся рассказывать.…Вэнь Нин, стало быть, просто потерял сознание и пока в себя не приходил. Вэнь Цинь сказала, что это из-за болезни, которую он пережил в детстве. Да что ты все о нем? Спроси обо мне! Там дальше такое было!– И вот цзэу-цзюнь скомандовал: на мечи и полетели. А один из этих, – Вэй Усянь закатил глаза, – из Гусу Лань, какой-то, в общем, не знаю его, утопил меч, вот тоже болван, как он это сделал, интересно… и Вэнь Нин кинулся его спасать. Он открыл рот продолжать, посидел секунду и закрыл. Цзян Ваньинь его не торопил, ковырял ногтем в узорах меча, должно быть, забилась тина. Или остатки водяных чудищ. Хуайсан поднял плечи. А Вэй Усянь молчал. Сочувственный господин, подумал Хуайсан, сразу побежал навещать пострадавшего, даже не отдохнул как следует.– А как ты думаешь, чем он болен? – спросил Хуайсан.– Тебе какая разница, Нэ-сюн? – буркнул Вэй Усянь. – Не забивай голову чужими делами, и будешь целее.И разговаривать мы об этом не хотим. Тут скрыта, что ли, какая-то стыдная тайна, которую Вэй Усянь почему-то охраняет. Хотя понятно – почему. Потому что Вэнь Цинь. Хуайсан проговорил ноющим голосом:– Что ты сразу на меня кидаешься, Вэй-сюн, я же просто спросил. Вдруг это заразная болезнь? Вдруг и у меня она тоже есть?– Нету, – сказал Вэй Усянь серьезно.– А вдруг есть? У него был припадок? Не то что у меня они бывают, но могут в любой момент начаться! А, Вэй-сюн? – Что? Не знаю, не видел, отстань!– Как это не видел, это не ты ли его схватил? – спросил Цзян Ваньинь сквозь зубы. – Да? Вэй-сюн? Да ты тогда просто герой!Вэй Усянь сложил руки на груди и поднял подбородок. Проговорил:– Да. Можно и так сказать.– Нельзя! Нельзя так сказать! – воскликнул Цзян Ваньинь. – Тебя выволок оттуда за шиворот ханьгуан-цзюнь. Схватил, как котенка, а ты еще разорялся и мешал!– А я при этом тащил Вэнь Нина! Об этом разговор! А не кого там хватал Цзи-сюн. Это он по-приятельски, а не спасения ради, я бы сам прекрасно спасся.Цзян Ваньинь занес руку. Вэй Усянь подставил ножны, и подзатыльник не состоялся.– Подождите, подождите, я запутался, – Хуайсан замахал ладонью и веером. – Кто кого волок?– Я – Вэнь Нина, – сказал Вэй Усянь, – и ничего не успел сделать, как Лань Чжань схватил меня за шиворот и потащил вверх. И еще этого, который упустил меч. Неудобно так взял, главное, – Вэй Усянь ухватил себя за ханьфу сзади, дернул и захрипел, – чуть не придушил! И руки не дал, чтобы я взялся, как надо, мол, не люблю чужих прикосновений. Каких ?чужих?? Я – чужой?Не по делу я ему все-таки сказал, подумал Хуайсан. Не зная всего. А то бы отметил еще и спасение троих. Это стоит отметить. Что за великолепный господин, что ни деяние – то героическое или преисполненное достоинства и благодетельности.– Вот именно, – сказал Цзян Ваньинь, – нечего тогда разоряться, раз все за тебя сделал ханьгуан-цзюнь.– Как это – все? А заметить, как лодка просела? – Вэй Усянь начал загибать пальцы. – А вовремя схватить Вэнь Нина? А он тяжелый, я тебе скажу! – Цзян Ваньинь закатил глаза и отвернулся, а Вэй Усянь налег на его плечо и размазался по нему, словно теплое тесто. – Цзян Чен, не переживай, ты тоже успел сделать тысячу вещей! Схлопотать и страдать, чтобы симпатичная госпожа тебя вылечила. Цзян Ваньинь резко отсел подальше, и Вэй Усянь, смеясь, рухнул мимо него на постель.Хуайсан обмахивался веером и думал: знает ли Вэй Усянь, что не со всяким чувством можно заигрывать? Вэй Усянь поднялся с постели, одернул ханьфу и сказал:– В любом случае, что-то я умотался, пойду отдохну от праведных трудов. Вот это жизнь, а? Не корпеть над книжками, а победить злодейское страшилище, и не какое-то, а водную пучину, и все, свободен в остальное время. – Он потянулся, зевнул. Опустил руки и тут же ссутулился. – А праздновать мы, кажется, не будем, это ведь ?неподобающе? и ?нельзя по пути на ночную охоту?… Ха! По пути на нее нельзя, а по пути с нее тогда – можно!– Тебя выгонят, и будут правы, – сказал Цзян Ваньинь. – Хочешь, чтобы следующий кувшин вылили тебе на голову?– Что? На голову? Какой кувшин? – Хуайсан выпрямился и стал метаться взглядом с Цзян Ваньиня на Вэй Усяня и обратно. – Я не знаю этой истории!– Никакой истории, – сказал Цзян Ваньинь. – Этот умник вздумал пить прямо при цзэу-цзюне и ханьгуан-цзюне по дороге к озеру. Еще и предлагать! Скажи спасибо, что не получил за такое!– Лучше бы получил! Цзи-сюн вылил вино прямо на землю! С таким выражением, – Вэй Усянь сделал безразличное лицо, – будто ему все равно! Не дрогнула же рука! Это нормальное вино, не ?Улыбка императора?, но я специально брал не такое крепкое… Эх! Вот поэтому и надо ходить на ночную охоту одному. Делаешь, что хочешь, никто не портит настроение своими правилами. Но, – Вэй Усянь поднял ножны, – я прощу это Цзи-сюну, он сегодня кинулся меня спасать, хотя и зря, я бы сам справился.Цзян Ваньинь издал горловой звук. Вэй Усянь предположил, что он просто ревнует, хотел, чтобы Лань Ванцзи и его покатал. Ну ничего, в следующий раз!Он, наконец, ушел, и голос его стал раздаваться из-за стены. Лань Ванцзи, что ли, уже вымылся, подумал Хуайсан, и вернулся. Я и не заметил. До чего тихо двигается при таком росте и сложении. Семейное, Лань Сичень тоже не топает, и Лань Цижень, кстати, на занятиях только скрипят древние половицы, и создается чувство, что не смертный говорит, а голос рождается из воздуха, что говорит сам учебный дом или земля под ним, и на чужом своем земляном языке, поэтому ничего не понятно и ничего не запоминается.Цзян Ваньинь вытянулся на кровати, обнимая меч. Долго укладывал ногу. Хуайсан перебрался ко второму столику, раскрыл книжку с короткими дорожными историями. Дела нужно доделывать, поэтому сначала дочитать, а уж потом с новыми силами приниматься за письмо брату и Яо.Цзян Ваньинь возился. Если рана долго болит, может, она заражена, подумал Хуайсан. Я в этом понимаю, я всякую свою рану рассматриваю подолгу, и каждый раз мне чудится, что вокруг все вспухло и почернело. А чернеет – значит, умирает, и ногу придется отнять. Что не убавит господину сердитости, подумал Хуайсан. Будет даже очень красиво – короткая культя, ?по самую задницу?, как говорил Вэй Усянь. А сам Вэй Усянь – точнее, господин, на него похожий, в распутно распахнутом на груди ханьфу – будет эту культю, допустим, вылизывать. Да. Хуайсан поерзал. Либо сам распутный юноша будет лишен конечностей. Например, всех. Но самое главное, то есть, рот и зад, у него будут в самом здоровом состоянии, и туда сердитый господин станет заталкивать попеременно лиловые ножны и член. И рядом этот еще, из Гусу Лань, с потерянным мечом… с потерянной рукой. Хуайсан облокотился на стол рядом с книжкой, подпер голову. Свел и развел бедра. Подумал: да-а… Вообще, это будет эпическое полотно: ночная охота. Много всякого народу, кто ранен и в свежих бинтах, кто давно покалечен… нет, тогда лучше пусть будет полотно ?Жизнь заклинателя?. Будут и здоровые и целые господа, которые, распластавшись между культей, вбирают в себя члены покалеченных товарищей, и будут не целые в разной степени. Такова заклинательская жизнь. Хуайсан сжал и разжал правый кулак. Подумал: я бы лучше умер. Ладно, можно переучиться, наверное, но так долго, а если еще и обе руки… Лучше уж ноги, хотя тогда не убежишь и не пошляешься там, где хочешь, всякий тебя заметит, догонит и отведет назад. Нет, жить, может, и можно, но боль… я бы умер, и не по своей воле, а потому, что остановилось от боли сердце.Хуайсан посмотрел на Цзян Ваньиня. Спросил будничным голосом, чтобы он не взбеленился:– Очень больно?– Ничего не больно!– Правда? На тебе все так быстро зарастает! Покажи?Цзян Ваньинь полежал тихо. Подобрал пострадавшую ногу и сказал: не покажу. Что это ты выдумал.Господин смущается. Это Вэй-сюн тебя портит, подумал Хуайсан. Стыдит, даже если не вслух, а своим задорным поведением, за правильность, сдержанность, скромность и все то, что ты, может быть, хотел бы проявлять. Но это не наверное. Это из области размышлений, ?что бы было, если бы в нашей жизни были другие люди?. Мы вели бы себя по-другому, конечно, но как именно?Если бы я рос с таким развязным братом, я бы тоже был ого-го, подумал Хуайсан.– Было страшно? – спросил он.– Не было, – буркнул Цзян Ваньинь.– Совсем-совсем? Ты невероятно смелый, Цзян-сюн! – А… весь труд там был цзэу-цзюня. – Цзян Ваньинь перевернулся на бок, сунул руку под валик. – Даже и рассказать нечего. И Вэй Усяню нечего, а он выделывается!– Дело не в том, что красивого можно рассказать, – сказал Хуайсан. – Вы же не для этого ходите на ночную охоту. Дело в том, что Цайи теперь будет жить, как жил. А ты не побоялся выступить против злых сил, еще не зная, кого что ожидает. Вот что главное.И вот что я должен был сказать Лань Ванцзи, окончил про себя Хуайсан. Вышло бы весомее. Не то что ему нужно подтверждения доблести из чужих уст. Он не похож на человека, которому нужно. Цзян Ваньинь вот – похож.Хотя откуда я знаю. Я тоже не похож на человека, которому сильно надо, чтобы хвалили его веера.Цзян Ваньинь помял ханьфу на бедре и сказал:– Ты только не говори шицзе, она расстроится. Главное, чтобы этот болтун ей не растрепал! Еще и все переиначив!– Не стану. Ты прав, Цзян-сюн, от родных стоит скрывать все, что должно быть скрыто. Чтобы они не переживали. Цзян Ваньинь не стал отвечать. Прикрыл глаза.Хуайсан снова открыл книжку, которая сама собою сложилась без его внимания. Подумал: на эпическом полотне ?Жизнь заклинателя? сердитый господин без некоторых конечностей лежал бы в объятиях прекрасной девушки… нет, двух прекрасных девушек, сестры и возлюбленной, а сверху, не решаясь натянуть свои внутренности на его внушительный член, пристраивался бы развратный юноша. Вот это было бы хорошо. Неправда, но хорошо. Если бы я был заклинателем, я бы хотел, чтобы именно так и было. А не залечил старые раны – и тут же пошел за новыми, а в перерывах еще делаешь какие-то дела, которые убивают не хуже монстров. Отвечаешь на какие-то письма, читаешь какие-то бумаги, слушаешь каких-то нудных господ.А на фоне, на заднем плане, почти сливаясь со стволом (а дело происходило бы у корней миндаля) стоял бы прекрасный высокий господин в незапятнанных одеждах. Одетый, с прибранными волосами. С рукою под ханьфу и за поясом штанов. Вот он – портрет, подумал Хуайсан. Не буду его писать на всякий случай, куда там показывать. А то не вернуться мне домой с головой на плечах. Сунул руку под стол и стал перебирать пальцами, подбирая ханьфу. Привстал, вытянул его из-под колен. Цзян Ваньинь лежал с закрытыми глазами. Хуайсан подумал: какой все это ужас, и погладил себя по штанам. А высокий господин в незапятнанных одеждах наяривал и смотрел на него, и Хуайсан встретился с ним взглядом на несуществующей картине, сквозь которую виден был стол и недочитанная книжка. Вот так, подумал Хуайсан, должно же тебе что-то нравиться. Откуда я знаю, может быть, ты жалеешь, что изрубил ?Собрание редкой красоты?. Может быть, ты запомнил, что там было, и тебе теперь нравится.Хуайсан подумал, как сейчас надо встать, пойти в укромный уголок, или хотя бы передвинуть ширму, чтобы не тревожить Цзян Ваньиня, и вынул руку из-под ханьфу. Потом как-нибудь. Довольно уже и новой и страшной мысли, что Лань Ванцзи удовлетворяет себя, как и любой юноша. А если это запрещено правилами Гусу Лань, то – мучается и терпит. Это тоже живописно. Будет в роли необходимого на таких картинках наблюдателя.Странно и нехорошо думать про Лань Ванцзи такие мысли.Я обо всех их думаю, сказал себе Хуайсан.Все равно – почему-то странно и почему-то нехорошо.Из Цайи выдвинулись на следующий день, когда Вэнь Нин пришел в себя и смог идти сам. На улицах, как Хуайсан и ждал, народ махал, выкрикивал хвалы и обещал до конца жизни молиться в домашних святилищах. Лань Сичень улыбался в ответ с достоинством. Лань Ванцзи смотрел вперед себя и мимо людей. Вэнь Нин что-то выглядывал тут и там с восторгом, будто не проснулся от болезненного забытья, а заново родился. Сестра поправляла ему ханьфу и волосы и тоже не смотрела на народ. Вэй Усянь зато смотрел на народ, то и дело отходил от процессии, пропадал и возвращался с маринованной куриной лапой, со стрекозой на шелковой нитке, с куском простого хлеба, как будто они не завтракали. Жевал и неразборчиво говорил: я сейчас научу тебя мудрости, Нэ-сюн. Слушай же: полученное за так гораздо слаще заработанного скучным трудом и купленного на скучные деньги, которые, к тому же, все время кончаются.А победить водную пучину тебе, что ли, не труд, спрашивал Хуайсан, а Вэй Усянь отвечал: это сплошное веселье.Цзян Ваньинь шел с напряженными плечами. Не хромал. Улыбался, не разжимая губ, когда кто-то обращался к нему лично. Деревенел весь, уже не только плечи, когда в него стреляли глазами молодые девушки. Эх, подумал Хуайсан, так ведь ты их от себя не отвадишь, Цзян-сюн, наоборот, девушки любят не распущенных, которые тут же надуваются от внимания и начинают подмигивать, делать игривые лица и всячески не давать проходу, а таких, кто замирает, как ночной зверь, которого поймали в свет фонарика и который пытается переждать, пока вторженец в его лес пойдет своей дорогой. Видны волнения чувств, но эти чувства не выливаются потоком приставаний. У девушек в этом плане есть вкус. У местных, по крайней мере. Во всяком городе, в Цайи тоже, есть квартал, где совсем другие женщины, – и мужчины, – они зазывают громко, но не от яркой влюбленности в героя, а оттого, что у героя есть, как правило, деньги. Через такие кварталы Лань Сичень их, конечно, не повел. А Хуайсан один сходил прошлым вечером, потому что в Цайи он уже был везде, кроме этого края, разговорился то ли с мальчишкой, то ли с девчонкой в шапке и почему-то с костылем под мышкой, хотя сам не хромал. А жаль, подумал Хуайсан, я бы посмотрел на хромого, и на лицо мальчишка – или девчонка – крайне приятный. И зазывать Хуайсана не стал, рассказал только, что дела идут еле-еле, приезжих нет… ну, теперь будут! Да и местные сейчас нагуляются на празднике и пойдут спускать последние деньги, которые копили на долгое безрыбье. А вам чего, господин? А я гулял, сказал Хуайсан, и потерялся, первый раз в Цайи. Народ махал заодно и Хуайсану, и Хуайсан, прячась за веером, подумал: вот это неплохо. Награда – ладно, дары – может быть, но что эти рыбаки могут подарить такого, чего у заклинателя уже нет? А любовь все-таки не заработаешь больше ничем, кроме как благородными и отважными делами. Любовь – дело добровольное. Страх можно внушить, проще всего внушить – страх. Много еще чувств можно вызвать, не слишком напрягаясь, а вот уважение и любовь, не показные, не чтобы солдаты выгоняли жителей на улицы, чтобы они приветствовали военачальника, а чтобы сами выходили, сами совали в руки трепещущих еще рыб из корзинки, плетеные фигурки, снова рыб, и снова… Хуайсан держал руки и рукава подальше, нахватаешь рыбьей влаги и чешуи – будешь потом пахнуть, еле отмоешься.Лань Ванцзи тоже не тянулся к рукам и корзинкам, и ловко шагал в сторону, когда к нему кто-то приближался. Таким манером вышли за городскую стену. Дорога помалу очистилась от людей, а кто попадался, у того руки были заняты вожжами ослика или тюком трав, чтобы протягивать их к заклинателям. Уступали, кланялись, конечно. Хуайсан сложил и опустил веер. Посмотрел в чистое небо. Подумал: солнце словно выжидает, когда все наладится. Либо, когда солнце, тебе так и кажется – все уже наладилось или близко к этому. Но сейчас и здесь все верно: порядок восторжествовал, чудище больше никого не побеспокоит, народ ликует и сейчас объестся рыбой до раздутия животов. Если бы какое-то чудовище завелось в оружейной или на площадке для упражнений, и не давало мне обучаться владению саблей, я бы не спешил от него избавляться. Я не виноват, это чудовище мне не дает, а так бы я сам, может, и хотел бы!.. А эти – сразу поплыли, все озеро в лодках. Будут потом жалеть, что не насладились отдыхом, за который никто их не станет винить.Правда, их отдых – их голод, но что поделать. Главная мысль такова.Надо написать дагэ, подумал Хуайсан, я начал, но не окончил. Он непременно услышит о водной пучине, будет слать Лань Сиченю письма… и так будет, но здесь он станет еще спрашивать про меня, будто не оставил еще надежды. А я раз – и отвечу, что уже послал ему письмо, сам, опередил, неужели не дошло? По крайней мере, я подошел к опасным водам близко. Это должно считаться за что-то. Накормил воды пеплом конопляной бумаги. Жечь что-то лучше у воды, чтобы, если загорится рукав… Хуайсан потер запястье и выше. – Цзи-сюн, а Цзи-сюн? – Лань Ванцзи не стал оборачиваться, и Вэй Усянь продолжил говорить его спине: – А ты помнишь, что ты мне должен кувшин за тот, вылитый? Это не в Юньшене было, это вообще получилось нечестно!Лань Ванцзи что-то буркнул, Хуайсан не различил. Лань Сичень обернулся к ним, и Вэй Усянь сказал: цзэу-цзюнь, ну вы же видели? Лань Сичень покачал головой и отвернулся. Вэй Усянь выпятил губу. Цзян Ваньинь закатил глаза.Все шло своим чередом.В Гусу они сразу разбрелись кто куда. Хуайсан потерял братьев Лань из виду, точнее, они его. Вэй Усянь куда-то пропал чуть ли не сразу после городских ворот. Хуайсан подождал немного и свернул знакомой дорогой к бумажной лавке. Пусть небеса пощадят Гусу, сюда возят хорошие товары.Собрались потом на набережной в назначенный час. Полпути до Юньшеня решили преодолеть на лодках. В гору, конечно, уже не поплывешь, а до нее – вполне. Тем более – все нагруженные, даже Лань Сичень с Лань Ванцзи, за которыми ученики Гусу тащили мешки. В Гусу тоже сиял беззаботный день, покрикивали торговцы. С воды город был почти не виден, только сам канал и мосты. Словно плывешь по ущелью, думал Хуайсан, примостившись к Цзян Ваньиню боком и обмахиваясь. Только с отвесных стен тебе предлагают фрукты, ягоды и лотосовые семечки.– Да конечно, – пробормотал Цзян Ваньинь, – врут, что свежие. Откуда, с Билин? Тогда точно не свежие. А с прудов – это не то, что с большой воды.– С тобою я начну разбираться в лотосовых семенах, – сказал Хуайсан.Цзян Ваньинь хмыкнул. Сказал: а в заклинаниях или в покорении духовной энергии тебе не захотелось разбираться? Не жалел, что не пошел с нами?А сам потер ногу, поправил штаны в сапоге. Вот ты и ответил на свой вопрос, подумал Хуайсан. Чтобы водяная пучина отгрызла мне конечность? Ну уж нет.– Я считаю, что нет вещей слишком малых и незначительных, чтобы разбираться в них, – сказал Хуайсан. – Кто это придумал – разделение предметов и занятий на важные и неважные?– Твой клан придумал, – сказал Цзян Ваньинь. – Родился Нэ – для тебя дао важнее… всего остального.Хуайсан пожал плечами. Сказал, обмахиваясь веером нарочно так, чтобы гуляющим по набережной была видна роспись: – Лучше я буду хорошо разбираться, с твоей, конечно, помощью, – он нежно похлопал Цзян Ваньиня веером по спине, – в лотосовых семечках, чем плохо – в чем там важно разбираться, по твоему мнению, Нэ.– Не по моему, а по общему, – сказал Цзян Ваньинь. – Какой прок разбираться – в семечках? Какую пользу это несет?– Для меня – огромную. Я не куплю горькие.– А вообще? Для людей, для семьи, для школы? – У всего должна быть общественная польза?– Да, – сказал Цзян Ваньинь, даже не подумав. – У всего есть польза, назначение и цель. Если отвечаешь за что-то, за кого-то, то нельзя просто сказать: хочу знать только о том, что хочу, хочу уметь только щелкать семена.Хуайсан взялся за край лодки, извернулся, разглядел его отражение в воде. Потом пересел к другому борту и стал смотреть, как Цзян Ваньинь смотрит на Вэй Усяня слева и впереди.То ли завидно, подумал Хуайсан, то ли что.– Вэй-сюн отлично разбирается в заклинаниях, – сказал Хуайсан. – А? Что? – Цзян Ваньинь нахмурился. – При чем тут Вэй Усянь?– При том, что ему интересно это, тебе – путь меча, а мне – семечки, если упрощать. Различные лотосовые семечки жизни.– Ну и… ну и ладно! Как тебя терпит чифэн-цзюнь, я только не пойму?– С трудом, Цзян-сюн, с великим трудом!Цзян Ваньинь покачал головой.Вэй Усянь направил лодку ближе к набережной, поднял руки, и девушка, улыбаясь, опустила ему на платке корзинку мушмулы. Вэй Усянь завернул в платок деньги и подбросил ей, девушка поймала и тронула себе щеку кончиками пальцев. Цзян Ваньинь засопел.Ничего больше в жизни не надо, подумал Хуайсан. Чтобы не узнала о ране сестра, и чтобы брат… чтобы брат – что? Наверняка они уже делали все, что могут придумать братья, которые подрастали вместе. Что случилось? Перестали в один момент, и Цзян Ваньинь скучает, а Вэй Усянь – не очень? Или не того надо Цзян Ваньиню?И стать знаменитым мастером меча или зачем он там рубил воздух возле миндаля. Побеждать чудовищ. Быть отличным предводителем своих людей.И девушку ему надо, подумал Хуайсан. Походить мимо ее двери, поглядеть долгими взглядами, позамирать от ее близости. Хуайсан прикрыл рот веером, улыбнулся. Очень мило. Вообще – очень милый и правильный молодой человек. Как столп, на который может опереться целая крыша. Все в нем по-мужски и по-благородному ладно, разве что кричит и дерется, но не со всеми подряд ведь. Вот с ним бы я дружил, с такими – хорошо дружить. У нас с ними не будет полного понимания, с дагэ до сих пор нет, но зато с ними уверенно, как на большом корабле. Жаль только, что, кроме шицзе, возможной влюбленности (встретилась бы ему не Вэнь Цинь, а другая – смотрел бы на другую, такой у нас возраст) и Вэй Усяня, особенно – Вэй Усяня, в него ничего не помещается.Хуайсан вздохнул. Скрючился у борта, опустил кончики пальцев в воду. По воде плыли отражения лодок. Хуайсан смотрел на них и на отраженных людей.Вэнь Нин показывал туда и сюда пальцем, а Вэнь Цинь слушала, видно, что он говорит, спина ее почти не двигалась. С Вэнь Нином у нас бы не вышло хорошей дружбы, подумал Хуайсан, стрелять из лука – это еще можно научиться при душевной неполноте, а ценить красоту и разбираться в искусстве – вряд ли. Вэнь Цинь слишком серьезная. Вэй Усянь… Вэй Усянь чудесный, вот для чего, вот для каких приключений я и прибыл в Юньшень: которые я сам бы не отважился заварить, но к которым можно и присоединиться, если кто-нибудь отважный впереди проторит дорожку. Безголовый мой кумир, я буду с тобою долгие годы, надеюсь, и буду наблюдать, что ты еще натворишь. Пока даже представить не могу, и это волшебство.Лань Сичень… как я вас люблю, подумал Хуайсан, как с вами хорошо, я был таким маленьким, когда мы познакомились, и я плохо помню время, когда еще вас не знал и не ждал вашего приезда. При вас даже дагэ сидел вечерами и слушал, что я рассказываю. Дремал, отвлекался, но сидел. А Вы – слушали, вам будто было даже интересно. Вы – утонченный господин, который понимает в важном. Что бы там ни говорил Цзян Ваньинь, важного в жизни ровно шесть сущностей: горы и воды, портреты, цветы и птицы, фигуры, животные и бамбуковые побеги. Для музыкантов – свой счет, и Лань Сичень, когда я его спрашивал, рассказывал с блеском в глазах, который нельзя было объяснить свечным светом.Я бы даже научился играть на каком-нибудь инструменте.Конечно же, нет, это слишком много труда, чтобы получилось стройно, нужно переучивать руки. Но я бы выразил интерес. Я слушаю – с интересом.Я просто другой, чем дагэ и чем ваш собственный младший брат, вот вам и нравится. Хуайсан перестал смотреть в спину Лань Сиченя, и принялся смотреть в спину рядом.Неизвестно, можно ли дружить с Лань Ванцзи. Неизвестно, что важно для него. Порядок. Это я знаю точно, иначе он не гонял бы нарушителей с такой страстью. Приличия, иначе нашел бы куда более достойное применение ?Собранию редкой красоты?. Музыка тоже, он музыкант, но я не слышал, чтобы он говорил – о музыке. Я, правда, и не спрашивал. Но не должны ли увлеченные люди сами, первые, начинать рассказывать?Я не начинаю, подумал Хуайсан, только если вскользь. Кому важно – те спросят больше.Порядок и приличия нельзя назвать интересами, ты не занимаешься ими, ты их соблюдаешь. Это просто внутренние правила, в соответствии с которыми ты себя блюдешь, подумал Хуайсан. Выпрямился. Внутренние правила делают из тебя приятного для взгляда и полезного для общества господина.Надо спросить у цзэу-цзюня, чем Ванцзи занимается, чтобы было, с чего начать разговор. А то я так и буду – по делу, а он скупо отвечать, тоже по делу, и кивать, потому что что тут еще скажешь.– Эй! Лань Чжань!Вэй Усянь размахнулся и бросил в Лань Ванцзи мушмулой. Лань Ванцзи поймал, не глядя. Сказал что-то негромко, Хуайсан не расслышал за плеском воды, и швырнул обратно. Вэй Усянь поймал. Буркнул: да ты не в настроении.Он ведь говорил, что не любит чужих прикосновений. Я не слышал, но Вэй Усянь пересказывал сам, а это не число врагов и не свои подвиги, где непременно надо приврать. Зачем бы он это выдумал. Так вот, если Лань Ванцзи не любит чужих прикосновений, то разве будет он есть то, чего касались чужие руки, кроме кухаря?От брата он, интересно, ест фрукты или там пряники с начинкой? Вот как раз Лань Сичень повернулся к нему. Губы шевельнулись. Лань Ванцзи что-то ответил, и Лань Сичень поглядел на него еще немного, и стал смотреть вперед.– Цзян Чен! Лови!Цзян Ваньинь поймал мушмулу, улыбнулся и принялся чистить. И Вэй Усянь разлегся на лодке, рассыпал мушмулу и стал в ней копаться, выбирая.Как мало тебе надо, подумал Хуайсан. Знак внимания. Всем бы быть такими благодарными. Вон Лань Ванцзи не оценил. Впрочем, какой же это знак внимания, когда внимания там совершенно не было: обтрогать самому и передать еду человеку, который ушагивает от благодарных рук, словно от заразных. Продавали ?Улыбку императора?. Вэй Усянь оглянулся на их лодку, сделал большие глаза, дернул головой в сторону зазывалы. Цзян Ваньинь покачал головой, похлопал по мешку, в котором, переложенные одеждой, покоились кувшинчики для их пирушки в Юньшене. Не при цзэу-цзюне и ханьгуан-цзюне же покупать, они придут отбирать в самый веселый момент.Лань Ванцзи снял со стола торговца один за другим два кувшина и бросил вместо них деньги. Спрятал в рукав. Лань Сичень к нему опять наклонился, и они заговорили не громче хода лодки по каналу, и уж точно тише криков торговцев. Это уже интересно, подумал Хуайсан. Ханьгуан-цзюнь не чужд земных слабостей? Прямо в Юньшене? Это же такое ужасное нарушение правил. Или выпьет по дороге? Нужно за ним понаблюдать.