Часть 5 (1/1)

Хуайсан задыхался. Цзян Ваньинь рядом молчал и накручивал кисточку у ножен, и Хуайсан решил не смеяться долго, и вдохнул, и снова у него не получилось, и он подумал: ужасно. Чудовищно. И совсем не смешно, как доводят безответных.Но нет, на самом деле, это очень смешно, и Хуайсан вдохнул носом и уточнил:– Он и правда сказал тебе убираться? Так и сказал?Может быть, Вэй-сюн приврал. Скорее всего, приврал, как когда рассказывал про драку у стены. Вэй Усянь принял горделивую позу, словно сомневаться в его достижениях – это как оскорбить прославленного генерала, спасителя мира от тиранического правления. Хуайсан закивал: если его обидеть неверием, то он, может, и не станет рассказывать, а послушать это срочно надо. Нельзя такое пропустить. Рассказчика надо поддерживать, даже если он придумывает. Особенно, если он придумывает. Потому что, когда распахиваешь рот, будто веришь всему, и внимаешь каждому слову, рассказчик начинает завираться. Можно его на этом поймать – мысленно, конечно, а то он замолчит. Отметить про себя, мало ли, когда пригодится. И вообще, по вранью гораздо проще судить о собеседнике, чем по правде. Правда случается со всеми вне зависимости от характера и фантазии. А вот вранье – из лично твоей головы, и ничего, кроме того, что есть в твоей голове, вранье не содержит.Хуайсан распахнул рот, помахал веером в сторону Вэй Усяня. Покачал головой с восхищенными вздохами.– Вэй-сюн, ты просто невероятный! – Вэй Усянь выставил гордый подбородок, а Хуайсан продолжал, то и дело поворачиваясь к Цзян Ваньиню, чтобы он, наконец, присоединился: – Первый раз слышу, чтобы Лань Ванцзи сказал кому-нибудь ?проваливай?. Как, как ты этого добился, Вэй-сюн?– Что за удовольствие – подтолкнуть его нарушить собственные запреты. И это я этого добился, и я хочу, чтобы все знали, – Вэй Усянь ткнул себя пальцем в грудь, – это вот этот самый господин!Понятно, подумал Хуайсан, улыбаясь. Не хочет раскрывать секреты мастерства, думает провернуть это еще раз. Посмотрим.Посмотрим, как останки его потихоньку, ночью, вынесут из Гусу Лань в трех корзинках.– Ты чего веселишься? – спросил Цзян Ваньинь. – Чем тут гордиться? Что за достижение – тебя выперли. Окончательный позор нашему клану.– Вообще-то, я извинился, как полагается! – возмутился Вэй Усянь и затряс пальцем, как недавно тряс перед ним Лань Цижень. – А он не только отверг мои извинения, но еще и заткнул меня следом этим своим заклинанием! Хуайсан покивал. Подумал: не тем ли заклинанием ханьгуан-цзюнь тебя заткнул у стены? Что ты только мычал. Неприятно, должно быть. Унизительно. Когда тебе говорят замолчать – ты можешь все-таки выбрать не молчать. Даже когда брат мечет в тебя молнии глазами. Ну, то есть, я-то выбираю замолкнуть и не подавать вида, что я есть в помещении, но умозрительно… Это не так болезненно, как какое-нибудь убийственное заклинание, которое превращает всю твою кровь в воду, как умеет, говорят, делать цзэу-цзюнь, но никогда не делает, и не так позорно, как проклятие медленной смерти, когда ты долгие годы гниешь и умираешь в забвении. Но это для врагов. А рот тебе затыкают не как врагу. А как надоедливому соседу по библиотеке. Опоздавшему и пьяному к тому же соученику. Предполагается, что ты не затаишь на это вражды. Даже если вторглись в твое тело. И это как раз и унизительно. Хуайсан сглотнул и пожевал, прикрывшись веером, губы.– Почему нельзя с ним немного пошутить? – все возмущался Вэй Усянь.Потому что тебе попадет, вот почему.Мой безголовый герой, про тебя наверняка сложат песни, и ты будешь известен. Необязательно это будет только добрая слава.А Вэй Усянь продолжал, с искренним, кажется, сожалением: – Только жаль, что во всей этой заварухе пропало ?Собрание редкой красоты? от Нэ-сюна, а я не успел даже посмотреть. – Пропала, подумал Хуайсан. Отобрали. Мне конец. В горле стало тесно. Небо заслонили тучи. А Вэй Усянь говорил: – Я показал ему, а ему пришлось, видите ли, не по вкусу, а я еще и получил! Ну и ему же хуже, я считаю.Если получил Вэй Усянь, то, может быть, ханьгуан-цзюнь решил, что это его картинки? Хуайсан улыбнулся. Небо снова засветило синевой. – Не жалей, не жалей! – Хуайсан помахал веером. – У меня таких еще бездна. И ты, не упоминал ли там моего имени?– Я вдруг стал похож на того, кто выдает братьев?Хуайсан шутливо прищурился и наставил на него веер, мол, смотри мне.Цзян Ваньиня прорвало:– Ты оскорбил Лань Ванцзи и Лань Циженя! Тебе конец. Никто тебе уже не поможет. Даже хоронить нечего будет!Закатил глаза и отвернулся.Что за яростная энергия у будущего господина Цзян, подумал Хуайсан. Он из тех, кого рисуют держащими меч и член наперевес, и пронзающими истонченных мальчиков и тем, и другим сразу. Не такой огромный, как обычно рисуют подобный тип, а реалистический. Крепко сбитый сердитый господин. У которого много сердитых чувств к неродному брату. Вэй Усянь не успел рассмотреть, а ведь в той книжке, что теперь потеряна, был какой-то такой сюжет. Про близнецов. Как еще покажешь на картинке, что персонажи друг другу родные? Похожими одеждами, одним цветом одного клана. Но одежды часто теряются в процессе того, что на картинке происходит.– Цзян Че-ен! – протянул Вэй Усянь и, пихнув Хуайсана задом, рухнул рядом с братом. Хуайсан повернулся к ним, а Вэй Усянь схватил Цзян Ваньиня за плечи и потряс. Цзян Ваньинь качнулся, как дерево в шквал. – Зачем ты переживаешь? Это же все шутки. К тому же, ты столько раз меня выручал… а потом хоронил. Разом больше, разом меньше!– В следующий раз, когда что-то натворишь, держи это при себе, и чтоб я не видел! Все, отстань! – Он отпихнул Вэй Усяня локтем. Вэй Усянь отлип и, издав несколько обиженных и не похожих на слова звуков подряд, развалился на камне. Хуайсан посмеялся в запястье. До чего, наверное, сладко, дурачиться с братом подобным образом. Вряд ли Цзян Ваньинь держит слово и не слушает, и не участвует в каждой следующей проказе Вэй Усяня. Похоже на старый, повторяющийся разговор. Танец между знакомыми своего рода. Как цзэу-цзюнь говорит каждый раз, как я вырос. И как наливает чай одним и тем же движением, и как делает вид, что ему интересно что-то, кроме новостей от дагэ.В этот раз цзэу-цзюнь, конечно, добавил новенького. И как мне теперь? Если Лань Ванцзи узнает, что это была моя книжка, то я, получается, соучастник, он разве будет дружить с соучастником… Кому приятно, когда его доводят до белого каления?Хотя это было смешно, и Хуайсан хрюкнул в запястье. Подумал: ничего, ханьгуан-цзюнь не отвечает обычно не потому, что безответный, а потому, что блюдет воспитанность. А так-то он опасный господин, вот и с книжкой что-то сделал. Говорят, блистал в окнах библиотеки Бичэнь. Говорят, раздавались крики. Но Вэй Усянь были с Лань Ванцзи в библиотеке одни, и никто точно не знал, что произошло. Рассказывали, конечно, историю одна другой страшнее. Но никто не додумался до того, что блистательному ханьгуан-цзюню подсунули неприличные картинки.Нехорошо, подумал Хуайсан в который раз. Он видал, как развлекались ученики Цинхэ Нэ: подсовывали подобные рисунки, не такого, конечно, качества, соученицам, или подкарауливали их и совали прямо к лицам. Очень смеялись, когда девочки краснели и даже плакали от смущения, отворачивались, закрывались. Я тоже боялся поначалу, подумал Хуайсан, лона, разверстого, как рана, и огромного члена, и растянутых задов, и искривленных мучением и чем-то еще – потом я понял, чем – лиц. Голых тел, которых я не видел, кроме бани, но и там все старались прикрываться, и мое было не такое. Да и сейчас не такое. Хуайсан поерзал на камне. Подумал: нехорошо. Ханьгуан-цзюнь не прошел еще этого пути узнавания в своем темпе. Он как те невинные девицы и парни помладше из строгих семей.Но это очень, очень смешно. Хуайсан прижал запястье к губам, чтобы улыбка не расползлась до неприличной ширины. Что может быть смешнее – довести отличника, главного по наказаниям, блюстителя тишины, чтобы он сам крикнул, устроил бучу, выгнал? Сам же нарушил свои идеальные нормы поведения. Так ему. Сам виноват. В том, что ведет себя хорошо и тратит на это прорву сил ежедневно. Хуайсан вздохнул. Но снова прыснул в запястье – но смешно же! Нехорошо и зло если задуматься, но смешно. Грубящий Лань Ванцзи. Вэй Усянь повернулся к Хуайсану и улыбнулся тоже. Было тихо. Птицы притихли, подумал Хуайсан. Глянул вправо и влево. Притаились. Ах, вон оно что. Над одной из крон поднимался черный дымок. Горелым не пахло, и не запахнет, подумал Хуайсан, это не тот дым, слишком жирный и черный, как тушь по воде. Совы Цишань Вэнь не горят, это не пламя, это за ними вьются черные энергии. Хуайсан раскрыл веер, подумал: если написать эту сову, это будет уже не жанр ?Цветы и птицы?, это будет настоящий дракон, потому что вызывать станет драконье пугающее чувство.Вэй Усянь вдруг зашикал, побил пальцем по губам. Хуайсан приоткрыл рот, сделал вид, что только что увидел сову. А то начнут спрашивать, как так заметил, а не видел ли раньше… не видел. Надо прислушиваться к птицам внимательнее. Они нормально пели до того, не боялись, сова не спугнула мою красную искорку, а маленькие птицы их боятся более всего. И совершенно правильно. Будешь возникать – съедят, разве не так устроен мир.Вэй Усянь вытащил из-за пазухи талисман. Швырнул в крону. Сова крикнула и взлетела, оставляя позади себя чернильный след. Она нас видела, и значит тот из Вэнь, кто ее послал, тоже видел. Но зачем ему мы? Зачем ему Гусу Лань – допустим, понятно, но, во-первых, ничего у Вэнь никогда не выйдет, во-вторых, мы-то здесь – наименее интересные люди, и разговоры у нас совсем не важные, а как довести отличника. Хуайсан вытянул прядку и сказал как можно более расслабленным голосом:– Это не сова ли Цишань Вэнь? Что ей здесь надо?Главное – не утверждать ничего сразу и твердо, а то с тобою примутся спорить, или, еще хуже, будут считать тебя знатоком. И показать, что ты тоже озадачен и знаешь ничуть не больше других.– Цишань Вэнь? А ты откуда знаешь, что это их сова?– Цинхэ лежит у подножия Цишаня. Эти совы часто летают вдоль реки. Говорят, – Хуайсан прикрылся веером и понизил голос: – они что-то вроде надзирателей для клана Вэнь.Братья Цзян поглядели на него серьезно. Хуайсан приготовился говорить: больше я ничего не знаю!– Почему тогда сова летает над Юньшенем? Это не территория Вэнь и не подчиненный клан, – сказал Цзян Ваньинь.– Не знаю, – ответил Хуайсан. – Клан Вэнь ?следит за небом и землей?, неужели хочет следить еще и за простыми учениками?Вэй Усянь посидел молча, трогая себя за нос. Жест задумчивости, подумал Хуайсан, первый раз его вижу. Первый раз на моих глазах Вэй Усянь задумывается. Ему это совсем не идет. Лучшие свои деяния он делает, не подумав. Вряд ли он много мысли уделил тому, что будет, если он доведет Лань Ванцзи до крика. Но вот мы здесь.Хотел бы я тоже… Нет, подумал Хуайсан. Не хотел бы. Это как нырять в пучину, и при этом ты никогда не наслаждался рискованным чувством.– Питие придется отложить, – сказал Вэй Усянь.– Потому что ханьгуан-цзюнь за тобою присматривает? – спросил Хуайсан.– Потому что он так и будет за мной ходить, пока я не допишу, сколько мне там осталось, и все испортит. Надо поднапрячься! – Он потянулся, но тут же осанка его потеряла твердость, и он сгорбился, а потом и вовсе разлегся на камне. Подергал Хуайсана за ханьфу. – Нэ-сюн, а Нэ-сюн?..– Отвали от него и будь раз в жизни сам ответствен за свои поступки! – сказал Цзян Ваньинь и с силой пихнул Вэй Усяня сапогом в ногу. Тот врезал ему ножнами по ножнам. Хуайсан закрылся веером и подумал: мы просто юношество, которое только и думает о выпивке и о том, как бы посмешнее разыграть товарища. Мы совсем не интересны клану Вэнь.Все ли в порядке дома? Цзэу-цзюнь бы услышал, и я бы услышал тоже. Наверное. Я надеюсь. Хуайсан глубоко поклонился и, пятясь, отошел. Два связанных лентой письма остались в руках у Лань Циженя.– Благодарю, – сказал Хуайсан. – Благодарю.– Лучше бы было, если бы мне было что сказать про твои успехи или хотя бы про усердие, когда чифэн-цзюнь меня спросит.Хуайсан выпрямился, сомкнул ладони на веере снова и поклонился еще ниже. – Недостойный Нэ Хуайсан ничего не может поделать с тем, что родился без способностей. – Хуайсан снова попятился. Нащупал пяткой порог. – Недостойный благодарен за всякий урок учителя и его терпеливое наставление.Лань Цижень отошел к столу и шлепнул письма на него. Сказал:– Неспособность к усвоению подобающего поведения есть лишь одна – моральная поврежденность. Но и та прекрасно исцеляется соответствующим количеством ударов…Все-таки Лань Ванцзи откуда-то узнал про картинки, что они мои, и донес дяде, подумал Хуайсан, и коленям сделалось слабо. Что будет. Скандал будет. И битье. Пусть бы уважаемый Лань Цижень сначала уехал, а потом уже наказывали, цзэу-цзюнь уж точно не будет строг в полную силу…Хуайсан на всякий случай не показывал лица, склонившись. Простертые вперед руки дрожали от напряжения. Сознаться? Это облегчит мою участь? Сознаться никогда не бывает поздно, зато часто бывает рано. Хуайсан молчал, и Лань Цижень сказал разборчивее, наверное, повернувшись к нему:– Что ты?.. Ты что-то натворил?– Все, на что мне укажет учитель как на неверное!.. – Хуайсан поднял голову. Сказал ноющим голосом: – Это громкие слова, уважаемый учитель, моральная поврежденность, я не виноват, что мне все это не дается, мама моя родила меня зимой, в холода, и говорят, застудила…– Все, все, это я не про тебя. Иди. – Лань Цижень махнул рукой. – Старайся лучше.Хуайсан, кивая и кланяясь без разбору, перелез задом через порог. Шмыгнул вбок за дверь, выдохнул, похлопал себя рукой с веером по груди. Вот же неожиданные трудности, чтобы просто отдать письма для брата и для Яо. С великой радостью обратился бы к цзэу-цзюню, но к нему нельзя. Во-первых, неизвестно еще, отправится ли он на сбор заклинателей в Цинхэ или нет. Во-вторых, я так и не исполняю его просьбы. И, будем уж честны, не очень-то и собираюсь. Вэй Усянь прекрасно развлекает Лань Ванцзи. Ему точно не скучно. Чего еще?Хуайсан подышал. Расправил плечи, вытянул прядки и пошел, пружиня, к лестнице вниз. Всегда так легко от сделанного трудного дела. А впереди сладкие денечки, когда не будет уроков, а будут только упражнения с мечами, луками и, возможно, зачитает что-нибудь этот нудящий отличник. Но его можно дважды не слушать. Надо же, Лань Цижень бросает учеников посреди занятий и отправляется на срочный сбор. Хуайсан раскрыл веер, принялся обмахиваться. Разглядывал кусты по бокам лестницы. Вчера он снова видел черную сову. Она возилась, но что она делает в ветвях, разглядеть было нельзя – далеко, они не подлетали близко к жилью.А сбора заранее назначено не было, это я точно знаю, потому что если бы был, Яо бы уже забегал, он готовит все тщательно и загодя. Большое дело – какие постелить салфетки на столы и какие подать блюда и кому. Внимание к деталям – достоинство организатора, говорил он, и с его появлением собрания у нас можно стало даже называть изысканными. Но он не забегал, шурша бумагами со списками людей и предметов, у него были другие дела. Значит, в последний момент.Значит, что-то случилось.Что могло случиться? Цишань Вэнь. То Вэнь Чао является в Юньшень, то совы, то это их вялотекущее подавление слабых и малочисленных кланов, которое пока обтекает большие, что уперлась в наши границы и застряли пока там, и никого это как-то не заботило, но теперь Вэнь расставляют посты и башни уже близко к другим великим кланам, и тут-то они и решили собраться… Нет, я ничего не знаю, подумал Хуайсан на всякий случай. Это война, в войне я ничего не понимаю трижды. На войне могут убить, на войне нет красоты, а только смерть. Покалечить могут. Отрубить правую руку, а левой я не умею писать так ловко… это не учитывая боли. Будет чудовищно больно. Хуайсан передернул плечами. Коленям стало слабо опять. Ну нет, подумал он, прекрасные светлые деньки! Свобода от занятий! Теперь у Вэй Усяня будет куча времени дописать недописанные свитки правил, и мы, наконец, соберемся.Хуайсан сложил веер и принялся покачивать им, напевая под нос без мелодии.– Хуайсан!Хуайсан сделал вид, что не расслышал, и прижался к краю лестницы, чтобы, если что, прыгнуть в кусты.– Хуайсан! – сказали ближе.Хуайсан остановился, обернулся с полным удивлением:– Цзэу-цзюнь?Лань Сичень пал на него сверху, как сокол на белку, стал на соседнюю ступеньку и спросил:– Почему ты от меня бегаешь?Хуайсан поднял брови еще выше, и заболело у волос.– Я бегаю? Да кто вам такое сказал, цзэу-цзюнь?! Я, наоборот, вас искал, с ног сбился, чтобы передать с вами письмо брату. Это вы от меня бегаете, может быть?– Я? Нет, что ты, – пробормотал Лань Сичень и прижал Лебин к груди.Вот так, подумал Хуайсан, хорошего и честного человека лучше всего отвлекает укор, он начинает оправдываться, потому что, конечно, не хотел обидеть и вести себя всячески еще недостойно, и забывает, что оправдываться перед ним должен ты.– Я уже передал уважаемому Лань Циженю, большая ему благодарность. С ним дойдет быстрее и намного увереннее, правда?– Да, это правда, – проговорил Лань Сичень, словно не услышал вопроса, а просто повторил последнее слово. – Послушай. Завтра мы с Ванцзи спускаемся в Гусу, а оттуда идем на ночную охоту на озеро Билин. Рядом с Билин – Цайи, а в Цайи, во-первых, недурная рыба, а во-вторых, острая стряпня в нескольких местах. После пресной еды Юньшеня!.. А еще бамбуковые безделушки, и я, может, найду там новую крепкую клетку для ловли.Но – ночная охота. Что это цзэу-цзюнь?– Что это вы, цзэу-цзюнь, говорите?– Я говорю, что, раз учитель отбывает, ты будешь свободен, а путешествие так сплачивает…– Меня съедят водяные монстры, и вам будет меня не жалко? Вы, что ли, жестокий человек, цзэу-цзюнь? – Хуайсан наставил на него веер. – Невозможно в это поверить!– Я не… Я не приглашаю тебя на, собственно, охоту, но, например, сопроводить нас хотя бы до Цайи. Точнее, чтобы мы сопроводили тебя. Я же знаю, что ты не будешь сидеть на месте, когда ослаб надзор.Не буду, подумал Хуайсан, но пока я не планировал выбираться дальше Гусу. В Гусу есть все для жизни. Еду, правда, недосаливают и не докладывают специй, словно все сразу стали вслед за Юньшенем монахами.– Я был у себя, и ты бы меня там нашел, если бы просто постучал, – сказал Лань Сичень. – Ты всегда передавал письма через меня. Я тебя чем-то обидел в этот раз?Вы хуже всего, подумал Хуайсан, просто нет на свете человека хуже вас, потому что обманывать вас – что расстраивать трепетного оленя, глаза такие же грустные, а тебе так же гадко. А вы же не специально будто не понимаете, и прете прямо сквозь колючие кусты, и выводите на честный разговор, а продолжать изворачиваться, когда вы так стоите – это разочаровать вас, а это невозможно тоже.Не знаю, чем можно разочаровать оленя, правда. Невкусным подношением? Спугнуть – да, легко… Хуайсан вздохнул и сказал, стиснув веер обеими руками:– Я не думаю, что смогу выполнить вашу просьбу, цзэу-цзюнь.Лань Сичень, хватило ему на это снисходительности, не стал спрашивать – какую. Потрогал Лебин, помолчал. Лицо стало печальное. Ну не надо, подумал Хуайсан. Ну только не это. Заговорил, помахивая руками и веером:– Вы только не подумайте, мне очень нравится ханьгуан-цзюнь! Теоретически. Просто он такой… а я такой… и мы как-то с ним никак… и он занят в последнее время господином Вэй!– Да, – сказал Лань Сичень. – У них такие забавные игры. Один хулиганит, другой преследует, такое активное мельтешение. Я рад, что Ванцзи занят с другими ребятами.– Вот видите. Занят.Лань Сичень вздохнул. Спросил:– Ты совсем не хочешь?Таким тоном спросил, что Хуайсан подумал: мне бы поучиться. Мне бы все сразу все дали, чего бы я ни попросил. Но только для этого нужно быть таким же человеком, как цзэу-цзюнь, чтоб тебя все любили в такой же степени, а это слишком много труда.И еще подумал: я не знаю. Как ответить на этот вопрос?– Мне кажется, это ему, скорее, не нужно. Вон Вэй Усянь прекрасно его, кажется, развлекает.Лань Сичень приоткрыл рот. Повернулся к Хуайсану в профиль и стал смотреть на небо. Проговорил:– Я бы не хотел, чтобы Ванцзи в дружбе отходила роль преследователя. Ванцзи – больше, чем исполнитель наказаний, это вообще довольно неудачная для него позиция.– Да, – сказал Хуайсан, – действительно. Как-то совсем не пожалел его тот, кто его назначал.– Ванцзи сам просил, – сказал Лань Сичень, – он справляется, это его дело. Но не в дружбе. Мне кажется, в дружбе другие радости. И такие, может быть, тоже, я не стал бы говорить ничего против громких развлечений, я сам в ученические годы… – Он улыбнулся, и мгла слегка рассеялась. Да, подумал Хуайсан, знаю я, что вы в ученические годы. А Лань Сичень продолжал: – Может быть, я просто видел его друга более осторожным, с более нежным подходом. Кого-нибудь, кто бы дал Ванцзи привыкнуть к себе.Посмотрел на Хуайсана.Хуайсан прикрылся веером. Подумал: мало того, что мне сказали, что делать, так теперь еще и – как именно это делать. Со мною так не бывает, цзэу-цзюнь, я совсем этого не люблю. А Лань Сичень слегка сощурился и сказал:– Ванцзи, если дать ему это показать, знает гораздо больше, чем правила Гусу Лань, и чувствует гораздо богаче, чем правильное и неправильное. И умеет много вещей интереснее, чем протестовать против вопиющего поведения. Может быть, стоит дать ему такую возможность?– Может быть, старшие братья с высоты своего опыта заранее решают, какие друзья нужны младшим, и никакие иные потом для них не хороши? – спросил Хуайсан. Сложил веер. – И мне как-то неуютно говорить о господине Вэе и ханьгуан-цзюне за их спиной. Давайте не будем.Лань Сичень кивнул. Сказал:– В самом деле. Ты прав. Вот и настали времена, когда брату нельзя немного посватать брата! Что творится!Хуайсан засмеялся. Подумал: спасибо. То, что нужно, а то бы мы сейчас так и стояли, примороженные неловкостью к ступеням.Лань Сичень улыбнулся. Встал на одну ступеньку с Хуайсаном. Сказал:– Не осуждай меня, пожалуйста, я бы просто хотел, чтобы ты тоже, поступив на обучение, вынес оттуда дружбу длиною в жизнь. Как я, когда прибыл в Цинхэ и тут же влюбился в обоих Нэ и пропал! Хуайсан раскрыл веер и спрятался до бровей. Подумал: знаю я, что вы увидели в Нэ, что пропали. Молодого господина, будущего главу, крепкого сложения, и его огромный… дао. Пусть будет дао. К Лань Сиченю не идут непристойности. Хотя чего там творилось, пристойным словом обозначить нельзя.– Вы хотите, чтобы все дружили, как вы, – сказал Хуайсан.– Да. Разве это дурно?Дурно тем, что вы разочаруетесь, потому что люди иногда не хотят дружить. Или не могут, потому что они блюда разных кухонь. Кого-то недосолили, кого-то обжарили в остром масле. А вы с вашей настойчивостью подружить людей если не силой, то настоянием, еще и получите больше всех, когда все пойдет не так. Как получают миротворцы и устроители чужих дел. Много есть таких романов. – Я, к сожалению, лишен такого же огромного… дао, как дагэ, и прочих его достоинств, чтобы моментально очаровать молодого господина Лань.Лань Сичень испустил смешок. Потрогал кисточку Лебин. Что, никак не привыкните, что я вырос и знаю и подразумеваю такие вещи?Дружите со мной вы, подумал Хуайсан, как будет просто и хорошо. Я вас уже очень люблю. А вы со мной так.– Может быть, просто нельзя влиять на то, кто с кем сойдется. Магия, случай, кто кому встретился первым.– Ты призываешь меня к смирению, – Лань Сичень кивнул. – Урок прозвучал, я его услышал, значит, пора было услышать. Благодарю.Не надо так, подумал Хуайсан. Я не хотел. Я просто не хочу ничего делать, вы же меня знаете. На любую затею можно придумать тысячи причин и оснований, чтобы даже не браться.– Вы, значит, все-таки не будете в Цинхэ, – сказал Хуайсан.– Ночная охота сейчас более срочное дело.Что они там будут обсуждать, подумал Хуайсан. Спросить? Цзэу-цзюнь наверняка знает, даже если не будет присутствовать, и скажет, если хорошенько убедить, что это мое дело. И вот это станет моим делом тоже, всегда так бывает, когда начинаешь лезть, а что я буду делать на войне? А это война, ну или долгое и нудное противостояние воль великих кланов и мелкие стычки по границам, где все равно гибнут заклинатели. Чем я там помогу, что я там умею? Буду только мешаться. Я ничего не добавлю великим, умелым, могучим воинам. Так что нечего и притворяться. Это не помощь – притворяться полезным, а только вред, и я даже не буду. А буду доверять вам, что вы все разрешите сами. Мой честный вклад – не нервировать вас. И про сов вы сами, конечно, знаете тоже.Лань Сичень встрепенулся и сказал: ну, не стану тебя больше задерживать. И пошел по лестнице наверх, словно и спустился только затем, чтобы догнать Хуайсана.– Вы все еще неправильно поступаете, цзэу-цзюнь, сватовство надо сопровождать дарами, например, ответами на все возможные вопросы уважаемого учителя, вы же отлично знаете, какие он любит спрашивать!..Лань Сичень обернулся на ходу и покачал Лебин. Рот был хитрый. Хуайсан сокрушенно хлопнул себя по бедрам. Подумал: вот так лучше, а то какая-то мрачная нота, словно мы ни до чего не договорились, а это тяжко – не договориться с цзэу-цзюнем. И я не знаю, думал Хуайсан, шагая медленнее, чтобы лестница длилась дольше, а ученические дома отстояли дальше: при ходьбе лучше думается. Я не знаю, нравится ли мне Лань Ванцзи и вся эта идея. Почему я должен спасать его от Вэй Усяня, а Вэй Усяня (и Цзяней в целом, хотя Цзян Ваньинь и Цзян Янли, кажется, не успели с ним повздорить) от него? Потому что старшему брату так уперлось, вот почему. Лучшая причина и лучшее объяснение на свете. Неистребимая и непреодолимая, как валун на дороге, наряду с ?матушка не велит? и ?жена меня домой иначе не пустит?.Хуайсан оглянулся вдоль лестницы. Она заворачивала, как дракон свой хвост, и конца ее не было видно за кедрами.