Часть 4 (1/1)

Он повторил свой трюк: столкнулся с Цзинь Цзысюанем на самом входе, показательно уронил тетради и свитки, охая и хватаясь за голову, стал их собирать, путаясь под ногами и не давая пройти, дважды чуть не пихнул Цзинь Цзысюаня задом, раскланялся с ним, витиевато испросив прощения, что он должен был уступить дорогу знатному господину, потому что знатным господам необязательно видеть, куда они идут, блеск золотых одежд застит взор, и мы должны относиться к этому обстоятельству с почтением и сочувствием.Цзинь Цзысюань ответил, как и прежде, закатываньем глаз и хлопаньем рукавом. Но вошел быстрее, чем вчера. Хуайсан спрятал лицо за веером, покивал Вэй Усяню. Тот сделал довольный рот. Цзян Яньли только вздохнула. Цзян Ваньинь налег на Вэй Усяня боком, и они вдвинулись внутрь вместе, хотя Вэй Усянь старательно упирался.Голос Лань Циженя не сделался за ночь развлекательным. Хуайсан ожидал, когда он замолчит, чтобы развернуть свиток, и делать вид, что читаешь, что было наказано читать. А на самом деле думаешь свои мысли. Вытаскиваешь из рукава орешки по одному и стараешься не хрустеть. Хорошо, что не отобрали веер. Дома учителя вслед за братом не разрешали. Вэй Усянь развалился обычным образом, чесал концом кисточки в волосах, и глаза его иногда закатывались, когда он нащупывал там что-то, видно, приятное. Совсем не так закатывались, как у Цзян Ваньиня. Съел ли он явно недожаренную рыбу Вэй Усяня? Донес ли он ее вообще до родни? Так нюхал и облизывался по дороге.Хуайсан разжевал еще один орешек. Вэй Усянь остановил взгляд на нем. Сделал бровями. Хуайсан сделал бровями в ответ: что? Вэй Усянь старательно показал, прикрываясь рукавом: есть! Если начнем перебрасываться, подумал Хуайсан, заметят и выгонят. И ладно бы выгнали, можно будет погулять, посмотреть, какие пейзажи открываются с другого склона горы, но ведь еще заставят отжиматься, держать камень на вытянутых руках или упражняться с мечом. Медитация и переписывания одних и тех же текстов еще можно вынести, думать-то о нужном тебя все равно никто не заставит, а вот напрячь тело… По плечу стукнуло и покатилось. Хуайсан накрыл ладонью бумажный комок на ковре. Покосился на Вэй Усяня. Тот показал на записку подбородком.Ладно, так и быть. Лань Цижень прошел мимо и говорил теперь куда-то в дверь, хотя его и было отлично слышно. Хуайсан быстро развернул записку. Два предложения: ?что это у тебя там? Дай!? И ?сегодня выпиваем. Приходи?. Хуайсан поглядел на Вэй Усяня. Тот оправил ханьфу на неприлично выставленном колене и покивал. Ну ладно, подумал Хуайсан, это достойное дело, заслуживающее немедленного обсуждения. Долго, чтобы не слышно было треска, отрывал от тетради кусок. Написал убористо: спасибо, приду, принесу закуску. Завернул в обрывок орешек, плотно смял. Дождался, пока Лань Цижень повернется к другой части комнаты. Бросил Вэй Усяню. Покивал со значением и достоинством. Вэй Усянь улыбнулся широко, и сразу по нему все было понятно. Вот кто много теряет, не нося веера. Сошел бы за приличного господина, если бы скрывал лицо. Хотя, конечно, голос.На них обернулся Цзян Ваньинь, и Хуайсан сделал вид, что погружен в свиток.Голос Лань Циженя накатывал волнами. Хуайсан вскидывал голову, когда касался переносицей края веера. Кто-то сзади принялся вдруг натирать тушь. Вэй Усянь чесал кисточкой и то и дело перекладывал колени, задевая стол.Спина и бок Лань Ванцзи плыли на волнах учительской речи впереди. Как знамя. Как упавший в канал простой веер. Хуайсан вздохнул. Подумал: вот бы кинуть ему записку тоже, и вот бы он пришел – с пирожками с цветочной начинкой, знаменитым лакомством Юньшеня. И мы бы выпили понемножку, незачем прямо до полной потери достоинства, но немножко, для веселья. И он бы тоже развеселился, и я бы понял, какой он. Под всем этим. Он наверняка не первый раз тут сидит, наверняка давно уже дядюшка и брат всему его выучили. Сидит, терпит. Уважительно к учителю и старшему родственнику. Как пример. Хуайсан тоже выпрямился. Но спина быстро устала, и он склонился над столом. Поглядывал тихонько на Лань Ванцзи. Думал: о чем он размышляет сейчас? Нельзя долго удерживать внимание на уже известном, значит, ум его путешествует. Куда? По нему не скажешь. Это по Вэй Усяню все сразу скажешь, да он и не скрывает. Отвага и развлечения. Сегодня выпиваем. Не потерять лица перед братом и принести ему рыбы. Усмирять злодеев в лице Вэнь Чао. Проказить без страха, что поймают, а может, просто без продумывания дурачеств так далеко. Хотя про меня многие тоже думают, что все знают, подумал Хуайсан. Они совсем не правы. Кто может по-настоящему узнать человека? Лань Ванцзи просто не тешит никого иллюзией, что они с ним знакомы и что-то про него поняли. Своего рода честность. Но что-то же он делает. Как-то же проводит время вне дел школы. Надо спросить цзэу-цзюня, почему я сразу его не спросил.По крайней мере, он распространяет ауру выдержки и достоинства. И сдержанности, потому что до сих пор никого не убил, хотя было очень похоже, что сейчас положит Вэй Усяня, а потом, позже, Вэнь Чао. Такая готовность вступить в схватку в глазах – и такое сдержанное поведение. Достойно. Достойно. Людей, которые владеют собою, следует почитать. Хуайсан снова выпрямился, и снова недолго так сидел.Лань Цижень ходил вперед и назад. Расчерченный рамами свет еле полз по полу. Вэй Усянь зашевелился, отвел руку, и обрывок листа сорвался с его пальцев и пристал к ханьфу Лань Циженя пониже спины. На обрывке растопырилась уродливая черепаха. Хуайсан прыснул в веер, стиснул зубы, затряс плечами. Над столами прокатился смешок, даже у Цзян Яньли двинулись уши, а значит, она улыбнулась. – Что? Прекратите смеяться!Хуайсан выдохнул через нос, потом через рот, и расслабил живот, чтобы прошел смех. Подумал: зря. Лань Цижень ходит сегодня с огромной жадеитовой линейкой, которая весит, наверняка, как хороший меч. Пока никому не врезал, но можно представить. По плечу или по спине. Хуайсан стал глядеть строго перед собой. Но не получилось, потому что глаза снова убежали к черепахе. Кто-то опять захихикал.Лань Ванцзи одним движением сдернул листок с ханьфу, притянул к себе и смял в кулаке, словно раздавил надоедливого жука. Обошелся каким-то ловким заклятьем, потому что Лань Цижень не почувствовал движения энергий и не обернулся. Зато Лань Ванцзи обернулся – к Вэй Усяню. Глаза снова убивательные. Смех Вэй Усяня затих. Хуайсан на всякий случай спрятался за веером почти весь.Подумал: это дважды зря, кстати. Показывать неуважение к родственнику. Наверняка Лань Ванцзи гордится тем, что он принадлежит к школе Гусу Лань, и что его дядю и учителя почитают как лучшего воспитателя благонравных господ. Если бы дагэ что-то рассказывал, а кто-то осмелился… никто не осмеливался, но если бы вдруг. Я бы, пожалуй, обиделся, подумал Хуайсан. Я могу сколько угодно не слушать и относиться к урокам без натуги, но если кто-то вот так, кто-то чужой, в моем собственном доме… Хуайсан нахмурился. А я тут еще перебрасываюсь арахисом. Это нехорошо. Но по крайней мере, это не лично против Лань Циженя, которого я всячески уважаю и все такое прочее. Если бы дагэ что-то рассказывал, а кто-то не слушал и перекидывался записками, я бы просто подумал, что они глупые. Молодые и глупые непоседы. Как мы. Нужно иметь снисхождение к самой природе юности.И снова Лань Цижень говорил – бегать запрещено в Гусу Лань, шуметь запрещено в Гусу Лань… что-то еще запрещено в Гусу Лань… спать на столе… вот бы я сейчас на нем разлегся, стол – такое удобное место, чтобы пристроить голову в скуке… Хуайсан вскидывался и понимал, что про стол Лань Цижень ничего не говорил, а говорил про домашних животных… надо что-то будет сделать с канарейкой, получше спрятать… веер стал тяжелый, а лицо еще тяжелее, а стол все ближе… Хуайсан поднял голову, поморгал. Тетрадь перед ним на секунду стала видимой, а потом опять словно пропала… а веер такой тяжелый…– Вэй Ин!– Здесь, учитель!Хуайсан встрепенулся. Вэй Усянь стоял у стола, вытянувшись. Почти как приличный ученик. Лань Цижень молчал и глядел на него. А Вэй Усянь, и Цзян Яньли, и Цзян Ваньинь глядели не на Лань Циженя и на брата, а на Лань Ванцзи. По которому, яркий, как кровавое пятно, полз человечек из ожившей бумаги. Взобрался по плечу и потянулся к лицу. Лань Ванцзи с ненавистью отодрал его от себя. Цзян Ваньинь выдохнул через ноздри, как бык. Вэй Усянь надул щеки и хохотнул, и Хуайсан хохотнул за ним в веер и тут же ущипнул себя за бедро. Подумал: что-то будет, и лучше, чтобы меня это ?что-то? не засосало. Я просто свидетель, хотя это и уморительно, как Вэй Усянь словно не понимает яростного взгляда Лань Ванцзи и молчания учителя. Словно ему все равно ничего не будет, и он это откуда-то знает. Словно он уже умер, но недогулял на земле. Как я словно когда-то утонул, а теперь вернулся духом, которому ничего не больно и не страшно. Чего можно бояться, когда уже умер? Ночи в лесу, когда потерялся и не умеешь запалить костер, потому что это всегда делал брат? Гнева брата? Палок по спине за лень?Но сейчас мне необязательно, подумал Хуайсан, я просто наблюдаю со стороны, как горит этот дом. Жаль и печально, но невозможно же оторваться.– Раз уж тебе нет нужды слушать, – сказал Лань Цижень, – давай я тебя послушаю. Бесы, демоны и призраки – одного рода существа?– Нет.Нет, подумал Хуайсан, я это знаю. – В чем отличие? А этого не знаю. Что-то из этого люди, а что-то не люди… с кем из них сражается дагэ? Со всеми подряд, кажется, он победитель демонов и монстров, но и бесов тоже, вроде как… Хуайсан почесал краем гарды над виском. А Вэй Усянь, не сомневаясь, заговорил, словно читал: бесы получаются из нечеловеческих живых существ, демоны – из живых людей… Цзян Яньли повернулась на скамеечке и смотрела на брата со сдержанной улыбкой. Тихонько кивала. Хорошо, наверное, все знать, тогда старший гордится тобою. Умозрительно хорошо. На деле там совсем другой расклад. Совсем другая жизнь, состоящая вовсе не из моментов гордости. Вэй Усянь говорил – вон те деревья, за окном, пропитались духом книг. Хуайсан посмотрел на деревья. Подумал: если с ними заговорить – будет ли от них ответ? Лань Ванцзи тоже пропитался духом книг, а если с ним заговорить – он разве ответит? Но он, конечно, не дерево. Он отвечает брату, и он… он не был такой раньше. Он раздражался на меня, когда я ему надоедал, но он все-таки смотрел на людей как-то по-другому, не только расчленительными глазами, когда люди окончательно выведут его из себя. Воспитание? Цзэу-цзюнь не такой, а воспитывали-то их одинаково. Лань Цижень не такой. Что-то случилось? Как случается с людьми, когда им хорошенько влетит по голове. Если выживет – то меняется речь и мысли, человек становится на себя не похож. Как приходила одна просить изгнать из мужа вредную сущность, которая вселилась после болезни, а не было там никакой сущности, просто поскользнулся и ударился лбом о камень. Стал другой, грубый и злой. Может, и привирала жена, что раньше был только веселый и добрый, но все же.Нет, зря я, подумал Хуайсан, но мысленно продолжить не успел, потому что услышал ?Нэ?:– Чем занимался основатель школы Цинхэ Нэ?– Был мясником, – ответил Вэй Усянь без запинки.И много же ему пришлось вынести, прежде чем мир совершенствующихся перестал кривить лица от нечистоты прошлого занятия и несдержанности техник. Лань Цижень спрашивал еще: про другие великие кланы, про эмблемы, и Вэй Усянь ловко отвечал. Когда вопросы иссякли на минуту, глянул на Хуайсана. Хуайсан улыбнулся и кивнул: так держать! Вэй Усянь расправил плечи.– Ответ верный, но гордиться нечем, – сказал Лань Цижень.Ну не знаю, подумал Хуайсан, меня бы за такой ответ хвалили целый день. Правда, потом бы говорили: я знаю, ты можешь лучше, не ленись. Нет уж! Миг гордости ценой высоких ожиданий. Я лучше так посижу. Хотя я многое из этого знал. Да почти все. Про эмблемы и про прародителей. Там очень интересные истории у них творились в древние времена. И неприличные картинки про них есть. Неприличные картинки есть про всех. Например, Лань Ань, монах, который взял и женился…– Жил палач. У него были родители, жена и дети. За свою жизнь он обезглавил сотни людей. Он случайно погиб, и его труп пролежал семь дней. Накопление обиды привело к тому, что он начал убивать. Как быть? Хуайсан заметался взглядом от Лань Циженя к Вэй Усяню и обратно. Вэй Усянь молчал, опустил даже глаза. И все молчали. Так можно дождаться всеобщего опроса! Хуайсан залистал книгу. Где-то это было, наверное, должно быть, Яо положил нужные книги… как поступить с трупом-убийцей? Позволить Басе снести ему голову, и все дела. Но здесь Гусу Лань, должно быть что-то сложнее… так, тут не про то… правила, правила…– Не листать книги! – Хуайсан вздрогнул и отдернул руки от стола. – Все думайте сами!Хуайсан сделал задумчивое лицо. Это – всегда пожалуйста. Так даже лучше. Нельзя обвинять человека, что он думает медленно, иные мудрецы потратили годы и годы размышлений и медитации на поиски простых ответов. Может быть, я придумываю свое изобретательное решение. Вроде ?попросить жену приструнить мужа?, если работает в жизни с буйными пьянчугами, то и в смерти может… Надо ли быть обидчивым при жизни, чтобы из тебя получился злой труп или призрак? Что получится из меня?– Ванцзи! Скажи ему, как быть.Лань Ванцзи поднялся, как бамбук в снегу, и Хуайсан вздохнул. Конечно, он знает. Конечно, он сейчас расскажет спокойным голосом… наставление, усмирение… мне надо это записать, это точно спросят потом, подумал Хуайсан и оставил кисть на подставке. Смотрел, как двигается розовый рот. До чего они не похожи с братом, и до чего быстро можно разглядеть их родство: жадеитовая кожа и розовые губы. У Лань Ванцзи припухлые, словно от плача. Но он вряд ли плачет. Сложно это представить.Хотя что я знаю, конечно.Но я бы посмотрел. Слезы сдержанного господина развратнее наготы взбалмошного. Хуайсан устроил подбородок на конце сложенного веера и кивал: да, да, все верно. Очень хорошо. Лицо мягче. С Вэй Усянем весело и нетрудно, но ему недостает, конечно, изящества. Вот бы с Лань Ванцзи было немного проще, вот бы он был немного доступнее. Вот тогда бы я любовался не издалека, а переместился бы немного ближе. Как к птице. Белый журавль среди темного пруда.Вечный белый журавль среди жаб, пример и образец, тот, кого уважаемый Лань Цижень спрашивает, когда никто больше не знает ответа. А Лань Ванцзи всегда знает, потому что не первый уже год сидит с не первым уже ученическим заездом. Интересно, Лань Цижень догадывается, что это не заведет племяннику друзей? Кто любит выскочек? Кто любит тех, кого учителя тебе ставят в пример? Учительский любимец, тот, кто скажет лучше тебя, тот, кому доверили озвучить твои ошибки. Либо Лань Циженю все равно. Такое тоже может быть. До того ли ему, чтобы устраивать дружбу младшего поколения. Либо он почитает истину и хороший пример важнее одобрения каких-то там ровесников. Взрослые все-таки немного не понимают этих процессов. Хотя могли бы понимать. Ужели в их мире заклинательских ассамблей не шепчутся за спиною о тех, кто много о себе возомнил.Но что тут может сделать Лань Ванцзи? Не отвечать, если спросили? Не помочь дяде и учителю вести занятие? Либо ему самому нравится. Тогда это другой разговор. И у меня с цзэу-цзюнем другой разговор насчет того, нужны ли Лань Ванцзи друзья.Но все равно зря это уважаемый Лань Цижень. Возможно, гордость за племянника, который так отлично освоил науку. Но ее тоже надо уметь показывать. Наставление, усмирение… что там было еще? Но Лань Ванцзи уже замолчал.Зато заговорил Лань Цижень: всякий должен поступать так, как полагается. И если Вэй Усянь сам укрощал горных чудищ, призраков и монстров, то пустая слава от этих деяний может привести к зазнайству, а непоследовательность действий – навлечет позор. Надо будет расспросить его, подумал Хуайсан, о какой-нибудь особенно опасной и кровавой схватке, об особенно злобном и страшном чудище. Вэй Усянь любит поговорить о выигранных битвах, и даже Лань Ванцзи тогдашней ночью он, по собственным рассказам, чуть ли не победил. Отважный герой.А когда тебя ставят в пример всем ученикам – это не приводит ли к зазнайству? Почему я решил, что Лань Ванцзи просто не зазнайка, подумал Хуайсан. Поглядел на спокойно стоящего Лань Ванцзи.Потому что как Лань Сичень мог воспитать зазнайку? В это совсем не верится. Простой братский пример…С другой стороны, поставить меня рядом с братом, и гадать, беру ли я с него пример.Вэй Усянь взметнул руку, рукав расправился, как крыло. Хуайсан моргнул и стал его слушать.– Господин! У меня сомнения. Лань Цижень остановился на пути к своему столу. Сказал:– Говори.– А если наставление не получается? Исполнить желание при жизни – легко сказать. А если он хочет отомстить и уничтожить весь свой род? Что тогда делать?Лань Цижень вдохнул, но прежде него, не поворачивая головы, заговорил Лань Ванцзи:– Поэтому сначала наставление. Потом укрощение. Если не получается – уничтожение.Это точно будут потом спрашивать, подумал Хуайсан, это точно надо записать. Обмакнул кисть в тушь, но тут Вэй Усянь возразил, и Хуайсан положил кисть на место: лучше послушать, что происходит сейчас, потому что такого, как сейчас, больше никогда не произойдет, а скучные правила можно вычитать потом в книжке.– Как расточительно! На самом деле, не то, чтобы я не понял ответ, – сказал Вэй Усянь, и Хуайсан кивнул: правильно, сделать вид, что так-то ты все знал, просто тебя опередили. Хотя Вэй Усянь, укротитель чудищ, и правда все это, кажется, знает. Вэй Усянь же продолжал, сложив руки на поясе как приличный господин, потому что к приличным господам относятся серьезнее, чем к размахивающим руками, и Вэй Усянь как-то больно быстро это понял только сейчас: – Я думаю о четвертом пути.– Никогда не слышал о четвертом пути, – сказал Лань Цижень. – Расскажи.Напоить монстра до смерти, подумал Хуайсан, вот каков должен быть четвертый путь Вэй Усяня. Ай, плохо, если ему зададут сейчас дополнительных заданий за умничанье перед учителем, когда же мы тогда соберемся выпить? А хотя разве Вэй Усянь будет делать задания? А Лань Ванцзи косился. Что за разрез глаз, подумал Хуайсан и вздохнул. Был бы он обычным родственником учителя, которого из-за этого недолюбливают, и который откликается на каждую попытку поговорить, потому что голоден до компании. Но ведь нет. Позвать его, что ли, с нами выпить? Это предложу не я, это должен предложить сам Вэй Усянь как организатор. Или, даже лучше, Цзян Ваньинь как будущий старший в роду. Нужно навести его на эту мысль. А Лань Ванцзи нас всех порубит мечом, потому что выпивка запрещена в Гусу Лань. Это я запомнил, подумал Хуайсан, из-за драки у стены. Если бы всякое правило пояснял живой пример, как кого-то убили, избили, разбили кувшинчик ?Улыбки императора?, сдернули звенящее украшение и засунули в глазницу, как на некоторых картинках суют вместо вырванного глаза член – я бы что-то помнил.Надо получше спрятать фляжки. Надеюсь, Яо об этом уже позаботился. А Вэй Усянь говорил с уверенностью:– Палач трагически погиб, что, определенно, превратило его в обиженную душу. Поскольку при жизни он уничтожил сотни людей, можно вырыть могилы этих сотен людей, пробудить их ненависть и натравить сотню черепов на злого духа. Тут обернулась даже Цзян Яньли. В ужасе. Хуайсан кивнул: это ужасно – столько работы. Как будто поговорить с призраком и призвать его к порядку перед тем, как располовинить Басей – труднее, чем вырыть сто могил. Я и одну не вырою, и не стану, я лучше упаду на землю и буду лежать, пока мох не заполонит мои легкие, подумал Хуайсан. К тому же, это темные искусства. Умников, которые используют темные искусства, брат развешивает на внешней стене Нечистой юдоли. На них слетаются компании самых интересных птиц, не только ворон, как обычно думают, и ругаются друг с другом за самые сочные куски с лица: глаза, щеки, хрящи.– Невежественность и заносчивость! – воскликнул Лань Цижень.И неудачная попытка найти легкий путь, сделав его при этом гораздо тяжелее, подумал Хуайсан. Ну только ради хулиганства. Чтобы сделать не так, как другие. Позерство дороже кошелька, как говорят.А Лань Цижень говорил, горячась: в усмирении и уничтожении нечисти главное – наставление! Твой путь не только не наставляет, но и будит ненависть! Это точно-точно будут потом спрашивать, думал Хуайсан. Вот сейчас я досмотрю заварушку и запишу. Вот я уже практически беру кисть.Вэй Усянь возразил: Великий Юй тоже знал, что плотины неверный план, и надо строить каналы. Наставление – как плотина. Это же худший план. Лань Цижень вместо ответа схватил со стола свиток и швырнул в Вэй Усяня. Хуайсан вскрикнул и мотнулся в сторону. Вэй Усянь и сидящая за ним девчонка уклонились. Хуайсан открыл рот. Ну дела! – И душа, и обида – это энергия! Духовной энергией можно сравнять гору! И засыпать море! Как и энергией обиды. Так почему же второе нельзя?Второй раз он врежет тебе своей линейкой, подумал Хуайсан, и что, ты станешь от этого правее? Только влетит. Цзян Яньли жалостливо сложила брови, и Цзян Ваньинь беспокойно возился, а потом и шикнул, и Лань Ванцзи смотрел хмуро. Хуайсан побил пальцем по губам: молчи, а, но Вэй Усянь набрал воздуху в грудь, ожидая, пока разошедшийся Лань Цижень выпалит: поручишься за энергию обиды?! Применишь во благо, а не во смерть?! Каким образом?!– Я еще не придумал, – сказал Вэй Усянь.В него полетел второй свиток.Вот это дела, подумал Хуайсан. Сердце трепетало, как сухой лепесток на сквозняке. Вот это представление, никто такого не видал.Нам всем так влетит!..– Никто из влиятельных семей не потерпит тебя! Убирайся! – Вэй Усянь сделал обиженное лицо, словно не он сам наговорил себе на наказание, а Лань Цижень положил сверху настоящую погребальную плиту: – Тысячу раз перепиши правила!Смешок подкатил ко рту, и Хуайсан еле сдержался. Ну ты влип, дорогой друг! То есть, мне тебя ужасно жалко, но ты так влип, это просто зрелище!Цзян Яньли прошептала: Сянь-Сянь…Вэй Усянь медленно подобрал меч, все остальное оставил. Не спеша вышел. Лань Ванцзи проводил его сердитым взглядом.– Ванцзи! – крикнул Лань Цижень. – Отведи его в библиотеку! Не отпускай, пока не перепишет тысячу раз!Махнул рукавом. Как развлекательно смотреть чужие катастрофы, подумал Хуайсан. И стыдно, потому что зла Вэй Усяню я точно не желаю, но как приятно, что это все не со мною. Лань Ванцзи поклонился, заложил руку за спину и вышел, держа голову на длинной шее прямо, словно статуэтка. Если его ставят надзирать за провинившимися, то это тоже не сулит ему всеобщей любви. Впрочем, у учителя в голове порядок и надлежащее течение дел и учения, а не успех племянника среди возможных приятелей. Это уже понятно. Ясно как день.Лань Цижень быстро вернулся к своему привычному ровному голосу, и Хуайсан снова стал клевать носом. Попытался вспомнить, о чем там говорили, наставление – это главное, а что еще? Это спросят… эх, Яо бы запомнил все до последнего слова.С Яо брат тоже иногда не прав. Он поставил его в позицию, где Яо должен диктовать другим, наказывать, если придется – но кто будет слушаться его, пусть и способного и уже заслуженного, но чужого, да с такой историей? Новый любимец чифэн-цзюня. Старые любимцы этому совсем не рады.Но брат тоже не должен, наверное, печься о том, чтобы у Яо были друзья, и сводить их самолично. И Лань Цижень не должен. А все равно как-то не очень удачно получается.Хуайсан поглядывал на спины. Цзян Ваньинь иногда наклонялся к сестре, но недостаточно близко, чтобы шепнуть, и тут же садился прямо. Свет медленно полз по полу. Хуайсан принялся писать в тетради бамбуковые стебли, чтобы глаза не закрылись совсем.Наконец, Лань Цижень отпустил всех взмахом руки – резче, чем предыдущие разы. Ну еще бы. В предыдущие дни ему не вываливали без всякого смущения темные искусства. Что это Вэни, которые приехали учиться, сегодня не присутствуют? Что бы сказали они, при их-то повелителе, у которого по окрестностям Цишаня болтаются подозрительно мертвые люди. А путники и вовсе пропадают с концами, а потом находят их останки. Остатки. Или не находят. А подозрительно мертвые люди перебираются через перевалы и реки, по которым пролегают границы с Цинхэ, и тогда заклинатели, которым охота быстрой славы и признания чифэн-цзюня, открывают на них охоту. Вэнь Чао на прямые вопросы все отрицает. Вам показалось. Даже не смущается, если он умеет смущаться. А сам Вэнь Жохань не общается с внешним миром. Так вот что бы сказали они? Поддержали бы Вэй Усяня? Тогда сцена превратилась бы в массовую, а Лань Ванцзи предстояло бы надзирать за целою толпой.Хуайсан прибился было на выходе к Цзянам, но Цзян Ваньинь был такой дерганый, а сестра так безуспешно гладила его по плечу, что Хуайсан поотстал. В следующий раз.Дошел, не торопясь, до своей двери. – Эй!Хуайсан вскрикнул, едва не выронил тетради и заозирался.Из-за забора повторили:– Эй! Эй, Нэ-сюн, иди сюда!Хуайсан сложил веер и, как только из-за забора показалась голова Вэй Усяня, помахал гардой у него перед носом.– Ты хочешь, чтобы из меня душа вылетела, Вэй-сюн?Вэй Усянь поднял палец.– Мне нужно быть осторожнее, иначе сам понимаешь.– Почему ты не в библиотеке?– Вот именно!Хуайсан понимающе улыбнулся, и Вэй Усянь улыбнулся в ответ. Сказал:– Как бы там ни было, вечером, после заката, все в силе, и принеси-ка еще этих твоих орешков, в чем это они?– В сушеном хрене.– Это если он не станет ходить за мной, а кто его знает, я не хочу привести его в нашу компанию и к нашим запасам, а то останемся – без запасов!Когда дело касается выпивки, ты становишься на удивление осторожен, мой безголовый герой, подумал Хуайсан. Сказал, вращая глазами:– Да, это я понимаю, осмотрительность прежде всего.– Вот и отлично. И второй у меня к тебе вопрос…– Я не знаю, Вэй-сюн, если тебя найдут у меня, то поймут, что я тебя специально укрываю, если только ты не проник сам и силой, и спрятался так, что даже я тебя не вижу, а для этого надо будет повредить окно, а тебе улечься под кровать…– Да нет! – Вэй Усянь махнул рукой. – Вот еще – прятаться. Они того и хотят – меня законопатить, но я ни за что не променяю вольный воздух на тюрьму. Пойду лучше прогуляюсь. Я хотел спросить другое: что ты знаешь про этих Вэней?Я ведь только что про них думал, а Вэй Усянь, получается, читает мысли… но ни один из амулетов, которые вшил мне в форму Яо, потому что здесь нельзя обвешиваться напоказ, не дал знать, да и я бы почувствовал... – А зачем тебе, Вэй-сюн?– Да просто так. Почему они не ходят на занятия. Они тут просто живут.– Может быть, не пришли просто на первые. Вэнь Чао так распалялся, что у их клана свое обучение и свой свод манер, что странно было бы, если бы они сидели и внимали, правда? – Хуайсан раскрыл веер и принялся обмахиваться.– Но ты знаешь их?– Вэнь Чао? Конечно.– Нет! Эту девушку Вэнь Цинь.Девушку Вэнь Цинь, подумал Хуайсан. А тебе какой интерес? Не такой ли, какой ты от меня скрывал в тот вечер у костра с двумя рыбинами? Ради которого ты убежал, бросив меня, мокрого?Начинается, подумал Хуайсан. Передача через меня записок и назначение свиданий. – Совсем не знаю, – сказал Хуайсан на всякий случай.– Но вы же как будто рядом с Цишанем, а? – Хуайсан кивнул, а Вэй Усянь налег на забор. – Ну вот!– Но это не значит, что я знаю всех Вэнь наперечет! Я, можно сказать, никого вообще не знаю. Совсем никого не знаю!Вэй Усянь сделал недовольные губы и покачал головой. Хуайсан прикрылся веером. Пробормотал из-за него, чтобы было похоже, что он хочет быть полезным:– У нее есть брат…– Это я уже понял! – махнул рукой Вэй Усянь. – Она это сама сказала на приветствии. Ладно! Нэ-сюн, а что ты там говорил про свои книжки?– А что я говорил про свои книжки? – удивился Хуайсан.– А, не делай вид! Говорил, говорил, вчера, я все запомнил. Говорил, подумал Хуайсан, пока жарилась рыба. Вскользь упомянул, что знаю, о чем говорил Вэй Усянь: о портрете одной из любовниц Цзинь Гуаншаня, с голой грудью, с голым всем остальным (но, конечно, обутая), кто только эту картинку ни копировал, а вообще-то это перерисовка одной из давних работ анонимного мастера. Приятно и даже нежно, прелестница трогает себя и получает удовольствие. При чем тут тогда Цзинь Гуаншань, если ей и без него хорошо. Он в композиции лишний. А композиция – это еще и история, которой картинку окружают, без истории искусство не обходится.– Не делай вид, – повторил Вэй Усянь. Хуайсан мотнул головой и замахал веером быстрее. Сказал:– Нет-нет, я просто… Ты меня не сдашь? Обещай, что не скажешь никому! – Хуайсан переложил веер в руку с тетрадями, схватил Вэй Усяня за рукав и дернул с такой страстью, что тот шатнулся вместе с забором. Чтобы понимал, что дело серьезное. Хуайсан заныл: – Мне попадет, и от брата, и от уважаемого Лань Циженя, и от Лань Ванцзи! И тебе попадет! Уже должно было попасть, да ты не явился!– Нигде не сказано, что я должен спешить к собственному наказанию, – сказал Вэй Усянь. – Это против здравого смысла. Но когда оно меня все-таки настигнет, надо же мне будет чем-то заняться, пока этот, – Вэй Усянь непохоже изобразил сердитое лицо, – Цзи-сюн за мной надзирает! Поэтому дай-ка мне одну из твоих книжек, чтобы скоротать время.– Он увидит – и мне точно конец!– Да не бойся, я не сдаю друзей! Никогда! – Вэй Усянь ударил себя в грудь и поднял три клятвенных пальца ко лбу. – Ни за что и никогда не скажу, где ее взял. Ну?Хуайсан помялся и пробормотал: ну хорошо. Но только чтобы точно? Ладно? А то мне попадет! Ужасно! Он даже попрыгал на месте от ужаса. Вэй Усянь снова пообещал.Хуайсан сказал ему подождать, вошел в свои покои. Отмахнулся от слуги и сказал ему заняться чем-нибудь, бросил на стол тетрадки, а сам сел у полок. Перебрал тома. На первый раз – что-то, что есть у всех, что все знают, и никто уже не удивляется. Такие книжки ничего не расскажут обо мне, кроме того, что я бываю на рынках. Вэй Усянь наверняка тоже бывает, почему не купил себе сам? Но что-то, чтобы ему было интересно, все-таки он сегодня натерпелся, и еще будет переносить страдания копирования правил тысячекратно. Хуайсан быстро просмотрел книжку, кивнул сам себе и вышел. Во дворике никого не было. Хуайсан огляделся, заглянул за забор, позвал шепотом: Вэй-сюн!Вэй Усянь показался из-за камня с железным фонарем. Спросил тоже шепотом: ну?Хуайсан протянул ему книжку. Вэй Усянь быстро ее пролистал, поглядел на Хуайсана. Улыбнулся и погрозил пальцем. Хуайсан спрятался за веером. Вэй Усянь спрятал книжку за пазуху, огладил, что стало почти не видно, и быстро вышел за ворота.Как будто никогда не видел влюбленных господ, подумал Хуайсан. Как будто, выросши с братом одного возраста, да еще и не родным по крови, никогда не видел двух членов рядом. И не протягивал к чужому руку. Все такие стыдливые, когда глядят на рисунки себя.Хуайсан покачал головой и пробормотал: юность! Лучшее время. Вот кто понимает это лучше всех – Вэй Усянь из клана Цзян. И я. Но я не такой, конечно, смелый, чтобы бегать от Лань Ванцзи, и при этом еще ходить побираться развратными книжками. Ах, сладкое время!Еще бы его не портили учебой.