Часть 3 (1/1)

– Ведите себя в соответствии с приличиями, – сказал Яо.– Когда я поступал иначе?! – возмутился Хуайсан и раскрыл веер.Яо, нагруженный намного меньше по сравнению с тем, как они шли в Юньшень, стоял на две ступеньки ниже. Лестница спускалась прямиком к воротам. Сейчас Яо выйдет – и до конца учения мы не увидимся, если только не что-то срочное.– Не ложитесь поздно, – говорил Яо, – а то поутру будет сложно вставать.– Оставайся и буди меня сам, – сказал Хуайсан. Яо улыбнулся, обозначил ямочки. Сказал:– Если бы это только было возможно.– Я напишу брату, а потом мы пойдем к цзэу-цзюню и попросим, чтобы ты хотя бы послушал на занятиях. Я думаю, он согласится! Мы навезли ему достаточно подарков!– Я уже попрощался с ним, это было бы неприлично, – сказал Яо негромко. Взгляд прятал.Так вот куда ты пропал вчера, подумал Хуайсан, вот почему ты весь вечер был задумчивый, и даже отвечал невпопад. Что вы делаете, цзэу-цзюнь, разве можно так с людьми из плоти и крови. Улыбались, наверное. Сказали какие-нибудь хорошие слова. Они молчали достаточно, Яо глядел в ступеньки, а потом поднял голову, сложил руки и поклонился. Сказал из поклона:– Я буду старательно отвечать на письма молодого господина. – Я рассчитываю на это! – сказал Хуайсан.И они постояли еще немного. Хуайсан перемялся с ноги на ногу. Подумал: знал ли я, что будет неловко. Знал бы – не пошел бы провожать.Нет, пошел бы, конечно, но хотя бы приготовился. Эх, цзэу-цзюнь. Расставаться с Юньшенем, где есть вы, это совсем не то же самое, что расставаться с Юньшенем, где есть все остальное, кроме вас.Хуайсан переложил веер из руки в руку и потрогал Яо по локтю. Яо встрепенулся и затараторил: не пропускайте приемы пищи, молодой господин, и держите ноги в сухости, и аккуратно ведите записи, ведь по ним вы станете потом готовиться к экзамену, и я положил вам бумагу, если вы не нашли, в два отдельных свертка, и запасные кисти…– Передавай брату, что со мною все хорошо, и я отлично устроился и прекрасно себя веду, посещаю все занятия без пропусков.– Занятий было пока два, и одно из них – приветственная церемония.– Мне ли тебя учить, что правда сильно меняется от того, какими словами ее сказать? Брат что, станет разбираться, сколько занятий ты насчитал?Яо улыбнулся и покачал головой. Сказал:– Я буду размышлять о молодом господине и во всяком храме просить ему удачи в учебе.– Она мне понадобится! И я тоже буду о тебе помнить.Яо снова поклонился и, придержав сумку, развернулся и принялся спускаться. Хуайсан, обмахиваясь, постоял, пока он не вышел за ворота. Обернулся, поднял ладонь, и Хуайсан поднял.Подумал: вот он бы мог бы теоретически быть моим шиди, если бы мы родились от одного отца, либо если бы отец усыновил его раньше. И если бы Яо был младше, конечно. Что бы я делал, если бы Вэнь Чао прервал его в своей обычной грубой манере? Лань Ванцзи может прекратить безобразие одним взглядом. Мне надо потренироваться глядеть так же, думал Хуайсан, поднимаясь по лестнице обратно. В Юньшене стояла рассветная тишина, хотя все уже повскакивали, и скоро на занятия. Хуайсан зевнул. Подумал: да какой мне будет толк, тут нужна репутация.Яо мог бы выйти и чуть попозже. Приучает меня вставать рано до последнего!Насколько с ним было бы проще. Интересно, пошел бы он со мною ловить рыбу? Надеюсь, Вэй-сюн не забыл.Я бы, конечно, не потащил Яо сразу – я и сам-то новый человек в компании братьев Цзян, а тут еще привел с собою незнакомого им. Это плохо смотрится. Да и Яо бы разве пошел? Никогда я не видел его за рыбалкой. А Цзяны вряд ли будут сидеть целый вечер и пробовать новые кисти. Не такие они, похоже, люди. Хотя Цзян Ваньинь… о нем, впрочем, говорили как о забияке, отлично владеющем мечом. Как показывает жизнь, либо одно, либо другое. Хотя Яо неплохо управляется с гибким лезвием. Не показывает этого особенно, но я видел несколько раз. Но Яо – это Яо. А тут новые знакомства.А как же Лань Ванцзи, подумал Хуайсан, неторопливо собирая тетради и письменный прибор. Собирать-то нечего: Яо все разложил на сдвинутом из двух столе. Лань Ванцзи, говорят, и то, и другое. И с мечом, я сам это наблюдал, и с кистью, что я наблюдал также, когда нас, чтобы не мешали взрослым разговаривать, проводили в библиотеку. А я сделал ошибку, посчитав, что нужно завести разговор, а то скучно, да и невежливо все время молчать. Надо было рассудить, что я тоже не люблю, когда меня отрывают от письма. Хуайсан вздохнул, посмотрел на тетради и заранее зевнул. Самое веселое произошло до начала занятия: Вэй Усянь снова влез вперед процессии Цзинь Цзысюаня. Встал на пороге, потянулся, обернулся, страшно удивился, что загораживает кому-то. Это новая традиция, подумал Хуайсан, хихикая в веер, интересно, что будет делать Цзинь Цзысюань дальше. Станет являться раньше? Идти нарочито медленно, чтобы они успели пройти?Цзян Ваньинь втолкнул брата внутрь. Цзян Яньли вошла, опуская глаза, сказала: ну хватит вам.Цзинь Цзысюань смотрел не на братьев, а на нее. Потом мотнул рукавом, задрал голову, вошел сам, и дальше делал вид, что никого иного вокруг не существует.Что-то будет, подумал Хуайсан. Интересно, какие у них вообще-то отношения. Держатся, вроде, прилично. Не близко. Цзинь Цзысюань, конечно, высокомерен, но он сам по себе павлин.Хуайсан, встав подле стола, прикрылся веером, наклонился к Вэй Усяню, а тот наклонился к нему, сделав бровями, и Хуайсан спросил: что за дело с Цзинь Цзысюанем? Про Цзян Яньли спрашивать не стал, вдруг услышит, вот она стоит прямо впереди, спина прямая, руки аккуратно сложены. Нехорошо – за спиной, поймают за шепотками – напинают. Сплетничать лучше с безопасного расстояния.О чем, очевидно, не слышал Вэй Усянь, потому что начал громким, так, что слышал даже самый задний ряд, рассказывать историю, как они столкнулись в гостинице в Гусу, да, мы и этот – он показал пальцем себе за спину, а спиной он обратился к ряду столов с учениками Цзинь. И я никогда, никогда не видел такой наглости! Мы прибыли первыми! Думает, что если золота полные карманы, то все можно! И хозяин был такой же! А потом этот еще и спер наши пригласительные карточки…Цзян Яньли повернулась и сказала: прекрати. Щеки ее алели. Хуайсан тут же встал прямо, чуть поклонился. Извините-извините. А Вэй Усянь сложил руки на груди, фыркнул в сторону Цзинь Цзысюаня. Который как бы не замечал. Но руки его терзали край золотого пояса.А вот кто, похоже, и правда не слушал – это Лань Ванцзи. Он прибыл раньше всех и стоял недвижимо, как столб, подпирающий крышу.…И если бы уроки были такими же веселыми, как сплетни, то Хуайсан давно бы уже все знал! Но Лань Цижень попеременно с нудящим отличником завели про… про что-то там, Хуайсан сначала записывал, потом рука стала писать уже свое, потом стала отрабатывать знаки чжуаньшу, Хуайсан ей этого не приказывал. Несколько раз он пытался вернуться к речи учителя, и каждый раз она отталкивала его, словно водная гладь, если ударить по ней раскрытой ладонью. И что они мне сделают, подумал Хуайсан. Их упорство против моего. Я упорнее. Весь возможный позор на Цинхэ Нэ я уже навлек, а чего еще можно бояться, кроме позора своему клану?Хуайсан глянул на пол, на тени от столов и прилежных спин. Тени еле-еле двигались. Хуайсан на секунду зажмурился. Подумал: я сейчас умру. И таких уроков еще – несколько месяцев. Я умру, но никто этого не заметит, потому что я продолжу сидеть. Да и некому замечать – все остальные тоже скончаются. Вон Вэй Усянь, чтобы развлечь себя, развалился и ковыряет шов на сапоге. А Цзян Яньли впереди пишет, двигается локоть. А Лань Ванцзи слушает со вниманием. Хуайсан выпрямился, как мог. Подумал: за что мне это все. Кто меня спросил, хочу ли я знать про довольствоваться малым, выявлять плохое и подавлять хорошее… наоборот. Да. Неважно, разве про все это нельзя догадаться? Достоинства воспитанного господина и искусного заклинателя – это все достоинства подряд, которые ты можешь выдумать. Вряд ли я, задумавшись, изобрету новое достоинство, и вряд ли то, которое назову случайно, лишнее для заклинателя. Тогда зачем все это заучивать, если можно просто говорить все, что знаешь, на экзамене. Без запинки еще говорит, никогда не поправляет себя. А то было бы, за что зацепиться слуху. Он-то сам не спит, уважаемый Цижень? Хуайсан глянул поверх веера. Нет, глаза открыты. А то выучил наизусть за столько лет – и ходи вещай, не прерывая дремы.Хуайсан повернулся к Вэй Усяню. Тот ответил несчастным взглядом. Хуайсан, прикрываясь веером, шепнул: ты не забыл, Вэй-сюн? Про рыбалку?Отвернулся, почувствовав взгляд, сел прямо. Переждал. Снова подался к Вэй Усяню, а тот, переключившись на другой сапог, сказал: не забыл, сразу и пойдем, как только это кончится.– Это совсем не как в Цинхэ! – сказал Хуайсан. Вэй Усянь продолжил раздеваться. Сапоги, носки, и остался с голыми ступнями. Хуайсан закрылся веером. Подумал: так сразу. Что за крестьянские манеры. Прежде чем оголить ступни при ком-то, надо как минимум представить его предкам в домашнем храме… Вэй Усянь такой бесстыдник. Хуайсан улыбнулся, разглядывая, как он закатывает штаны. Ужасно. Развратно. Даже на заповедных рисунках голые ступни встречаются реже голых задов. Ну только если уже совсем раздеты ниже пояса. А женщин и вовсе в таком виде почти не найти, а если художник осмелится, то сам скрывается под псевдонимом. И изображает не приличных дам, а распутных певичек.– Что стоишь? – спросил Вэй Усянь, уперев руки в бока. – Боишься воды? Есть что-то, чего ты не боишься, Нэ-сюн?– Пожалуй, нет, – сказал Хуайсан нарочито тряским голосом. Подумал: не то чтобы боюсь, но уж точно я не склонен разуваться перед кем попало. Добавил, чтобы Вэй Усянь в своей простоте невысокого рождения, раз не понимает, не понимал и дальше: – Камни тут явно скользкие, как же мы…– Здесь лучшее место! Мелкое и не бурное. Смотри, никто тут не ловит, рыба совсем не боится. Ну подумаешь, камни… – Вэй Усянь смело вступил в воду, пятка тут же поехала, и он чуть не грохнулся. Устоял, расставив ноги и отклячив зад. Хуайсан захохотал. Вэй Усянь набрал пригоршню и бросил в него. Хуайсан взвизгнул и спрятал веер за себя, и правильно, потому что забрызгало всего от подбородка до пояса.Сказал капризно:– Осторожно! Ты сам злодей! Это мой любимый веер, его нельзя мочить, а то потечет тушь.– Ну так отложи его и лезь ко мне! Это первый этап обретения смелости – не видеть препятствий! – Вэй Усянь поднял палец, и стал похож на Лань Циженя. Хуайсан хрюкнул и, так и быть, стал стягивать сапоги. Распустил завязки на носках, подоткнул ханьфу за пояс и закатал штаны. Вот так, подобрав шелковые одежды, прелестные женщины ходят по прославленным, судя по набросанным рядом доспехам, генералам. Забираются и ступают маленькими ножками на волосатую грудь. Хуайсан облизнулся и полез в воду. Подумал: надо пока гнать такие мысли, а то, если Вэй Усянь заметит, что тело на них отзывается, решит, что это в его адрес. Тогда, наверное, придется сплетаться ногами. А это – не то же самое, что смотреть на сплетение со страницы. Этого я совсем не хочу.Вода приняла его холодно, и Хуайсан сначала постоял, привыкая. Вэй Усянь уже наклонился, расставив руки, и вглядывался. Хуайсан, оскальзываясь, полез дальше. Оказалось довольно мелко, как раз до подвернутых штанов.Вэй Усянь поднес руки к самой воде. Хуайсан поторопился посмотреть, поскользнулся снова, взмахнул руками, обрызгав себя, вскрикнул: Вэй-сюн!– Да тихо ты, всю рыбу распугаешь, – сказал Вэй Усянь. – Ладно, прости, – Хуайсан неловко посмеялся. – Продолжай-продолжай.Вэй Усянь нацелился снова. Хуайсан стоял смирно, закатывая рукава так, чтобы они все-таки держались. Штаны понизу намокли и развернулись, так же как у Вэй Усяня, который был мокрый до бедер. Ткань облепила икры, просвечивали волосы, словно были нарисованы с обратной стороны листа рисовой бумаги. Тоже неприлично, подумал Хуайсан, но уже лучше. Для ценителей изысканного. Прикрытое и едва видное – такое же бесстыдное, если присмотреться, как и обнаженное. Многочисленные молодые госпожи в тонких рубашках и мокрых, облепивших бедра ханьфу. Но, с другой стороны, если не присматриваться – это просто бытовая сценка. Простые нравы. Или просто семейство Цзян привыкло возиться в воде, и подцепили соответствующие рыбацкие привычки.Было бы намного сложнее сейчас жить, будь Вэй Усянь необычно красив. Но он, к счастью, не настолько миловидный, чтобы компенсировать грубость манер, и не настолько хорошо выучен манерам, чтобы компенсировать эдакое лицо. Даже в банном доме, где стираются различия одежд (и где Хуайсан еще в двенадцать лет проковырял ловкую дырку в стене), видно различие воспитания. И не самая красивая госпожа, сложенная, допустим, вульгарно, или обезображенная шрамом тут или там, но при этом держащаяся изысканно… это в жестах, в голосе, в том, как держит голову, как принимает уход служанок… Много часов провел Хуайсан у этой дырки, пока хозяин банного дома не поймал его и не пообещал отстегать самым тонким и злым бамбуковым прутом, если еще раз увидит. Выкрутил ухо и оставил на руке синяки. А когда поймал в следующий раз – не просто шуганул, а погнался, и гнался долго, пока Хуайсан не шмыгнул в толпу у лотков с корзинами и плетеными шляпами, решив уже, что на сей раз точно поймают, а дагэ далеко, и его широкая спина, чтобы спрятаться, далеко – и заранее заболела спина и зад.В Юньшене, к сожалению, нет банного дома. В Гусу есть. Часто ли учеников отпускают в Гусу?Вэй Усянь вынул руки из воды после неудачной попытки и замер опять. Хуайсан стоял, не решаясь идти глубже. Камни там явно еще более скользкие, чем тут, у берега, а ухнуть и расшибить голову о валун поблизости – не самое лучшее продолжение дня. Раскроить череп, и мозг наружу. И воды окрасятся кровью. От ран на голове так много крови. Брат говорил тогда – кажется страшнее, чем есть. Просто кроваво. Успокаивал так. Но на голове все-таки глаза и много еще чего важного, и Хуайсан ему верил лишь наполовину.Вэй Усянь погрузил руки в воду, шевелясь мало. Потом плеснул руками, и медленно вытащил из-под воды темную рыбу. Вот бы рассмотреть, живая – это не та, что лежит на рынке на мокрых листах и не та, что парит на блюде под перечным соусом. Хуайсан шагнул было ближе, нога тут же больно попала между камней, и он остался на месте. Крикнул, подпрыгивая от нетерпения:– Вэй-сюн, Вэй-сюн! Дай мне, бросай!Протянул руки. Мне, мне! Вэй Усянь примерился и бросил ему рыбу. Та, в отличие от мертвой на мокрых листах, и от горячей на блюде, извернулась, вывернула скользкий хвост из ладоней и плюхнулась обратно в воду, а за нею, дернувшись поймать снова, плюхнулся и Хуайсан – животом, а потом и боком, и промок весь.– Нэ-сюн, – сказал Вэй Усянь и подвернул распустившийся рукав, – не умеешь – не берись. Я с трудом ее поймал, а ты упустил!А вот это нечестно. Хуайсан проговорил:– Ну Вэй-сюн… земли Цинхэ Нэ – сплошные горы, не то что у Юньмэн Цзян! У вас-то сплошные реки да озера. – Он отлепил мокрые концы прядей волос от мокрого ханьфу. – К тому же, зачем лезть в воду самим, когда мы владеем заклинаниями?Добавил про себя: ты владеешь, покажи, что ты умеешь. На то я и рассчитывал, между прочим.– Ловить рыбу заклинаниями? Скукота какая! Если уж мы выбрались исследовать Юньшень, Гусу и все, что между, так разве, – Вэй Усянь наставительно поднял палец, – карабкаться по камням и играть в воде – не важнейшая часть нашего путешествия?Хуайсан подумал: будь по-твоему, раз сегодня мы развлекаемся по-твоему. Запомни, что я благодарный и во всем с тобою согласный друг. Улыбнулся, сказал:– И в самом деле! Ты прав.Вэй Усянь на него уже не смотрел, а смотрел в воду. Зашикал. Замер враскорячку. И Хуайсан, с трудом переставив немеющие ноги, замер над водою. В его тень вплывали мальки, но стоило Хуайсану пошевелиться – тут же брызгали в стороны. Ни одной крупной. Как Вэй Усяню это удается? Любят его, что ли, рыбы, считают за своего? Он настолько пропитался водой в реках Юньмэна, что рыбы его и не замечают. Большое, между прочим, преимущество.Вэй Усянь плескался. Потом воскликнул: столько тут рыбы, Нэ-сюн!Ему везет, подумал Хуайсан, а мне нет. Это все сложнее, чем кажется. Ну, ну, рыбы, плывите ко мне, я посмотрю на вас, а потом и изловлю. Никогда бы я не научился писать птиц, если бы не разглядывал и в клетках, а вас – посажу в плошку, и тогда…Хуайсана ударило под зад и швырнуло животом прямо в реку, вода попала в нос и рот, Хуайсан ослеп, одежда намокла и сковала его по рукам и ногам, и стало невозможно дышать, и он пошел ко дну, забарахтался, но никакого толку не было, только шум, и он крикнул в этот шум:– Помогите! Помогите! Вэй-сюн!..И тут же под ноги выстлались камни, Хуайсан кое-как встал, все еще скованный намокшим тяжелым ханьфу или холодом. Вэй Усянь хохотал, держась за бок. Дернуть под водой за ногу – и головой о камни. Мозги наружу. Много крови. Искупать так, чтобы стал задыхаться. Чтобы испугался сам. Хуайсан пихнул себя против течения вперед, стиснул кулаки, пророкотал: Вэй Усянь!.. – Эй! Эй! Вон, вон она! Позади! Вон, сзади, сзади! – Вэй Усянь показывал Хуайсану поверх головы и тряс рукой. – Вон, вон, слева рыбина, рядом! Ну рядом же!Хуайсан завертелся. И правда – рыбина с лоснящейся темной спиной. Хуайсан побил себя по губам: тихо! И Вэй Усянь замолк. Зашлепал. Хуайсан повернулся, но его уже не было. – Вэй-сюн!..Никто не ответил.Позвали стыдные надобности, подумал Хуайсан. Хотя их можно было бы справить прямо в воду. Конечно, это считалось бы страшным оскорблениям местным духам, которых в Юньшене – в каждой капле и в каждой травинке от изобилия просвещенности. Цзэу-цзюнь играл на Лебин, и вся природа откликалась, каждая песчинка выпускала своего духа, и они начинали танцевать – не в такт и не в ритм, не подчиняясь мелодии, у них была своя мелодия. И было страшно, потому что все это так непонятно, и здорово, и очень красиво. Лань Ванцзи тоже глядел, но я не помню уже, с каким выражением.А потом цзэу-цзюнь отнимал Лебин от губ и прятал зевок за рукавом: ночь, поздно, всеобщий отбой Гусу Лань давно прошел. И тогда брат вел его назад, к домам, и я шел следом. И Лань Ванцзи. Понимал ли он, что делает рука дагэ на поясе цзэу-цзюня? Наверняка. В таком-то возрасте. Хотя мне многие говорят, что я ?со своими книжками? (Хуайсан мысленно передразнил учителей, Яо и брата) все узнал раньше подобающих лет.Рыбина играла, чуть ли не терлась Хуайсану о ноги. Вдруг ты моя судьба, прошептал Хуайсан, вдруг ты – прекрасная девушка, а тебя заточили в рыбу за какое-нибудь оскорбление влиятельному заклинателю. А я тебя поймаю и изжарю, и съем. И не узнаю, что ты могла бы быть мне почтительной женой. Может быть, я уже умер, подумал Хуайсан, на смерть замерз, утонул и растворился в воде, и теперь состою из воды, и поэтому она меня не боится. Ну, иди сюда… Хуайсан сунул ладони под воду и подождал, пока рыбина забудет движение. Схватил – и только успел сомкнуть пальцы на хвосте.Ну и плыви, подумал Хуайсан. Выпрямился и побрел против течения к берегу. Даже сердиться на тебя не буду. И так внутри будто наполнено холодной водою – после того, как гнев на Вэй-сюна схлынул. Я не хочу гневаться так, чтобы полыхали энергии и лопались сосуды в глазах. Демоны, бесы, живые трупы, конечно, рассыпаются от этого прахом, и все сразу считают, что к тебе надо относиться уважительно, но… Но я не хочу окончить, как… как отец. Хуайсан выбрался на берег, едва почувствовал ногами землю. Постоял, дрожа. Отряхнулся.Верхнее ханьфу разложил на камне сохнуть, штаны отряхнул, как мог, рубашку развязал и помахал полами, как крыльями. Закутался обратно, сел на самый солнечный камень. Свет тут же кончился. Хуайсан поглядел в облачное небо. Постукивая зубами, остался смотреть в воду.Потом, подсохнув, перебрался на берег, ближе к воде. Разглядывал рыб, и как они искажаются от волн, и как темнеют камни, каждый по-своему, и как некоторые круглы, а некоторые угловаты… вот об этот я чудом не порезал ногу, подумал Хуайсан. У берега вода точит их меньше. А вот выступающий из воды валун, неровный поверху, как маленькая скала. На траву, свисавшую из щели валуна, словно борода из складки под распущенной нижней губой толстяка, села стрекоза, и Хуайсан принялся смотреть и на нее тоже. Он обнаружил, что высох, когда явился назад Вэй Усянь, и спросил как ни в чем не бывало:– Ну что, поймал что-нибудь? Где твои трофеи?– Куда мне до тебя, Вэй-сюн! Это слишком хитрая для меня наука. А куда ты вдруг пропал?– А, – сказал Вэй Усянь безразличным голосом, стаскивая опять сапоги. – Так. Просто.Хуайсан улыбнулся и кивнул. Подумал: что-то заметил и побежал посмотреть. Кого-то, возможно. Кто наблюдает за нами. В любом случае, это было что-то важное, потому что тени на воде лежат совсем по-другому, чем когда мы там копошились. Застрял где-то, и это не ?просто?. Потому что ?просто? ты бы назвал. Чем отличается хорошая ложь от плохой: в хорошей есть жизнеподобные детали. Как можно более скучные. Кролик проскакал. Пролетел журавль, я хотел кинуть в него камнем. Позвала стыдная нужда. Прошла мимо шицзе, и я побежал от нее прятаться, чтобы не ругала. Скучное и ?так, просто? не скрывают за нарочитой тоской голоса. Но я не буду спрашивать, потому что, если это что-то важное, то я, если узнаю, буду тоже причастен, хотя бы как хранитель секрета, и если бы только это. Хранитель быстро превращается в соучастника. Соучастника атакуют просьбами. Особенно если это секретная любовь. Если у Вэй-сюна там девушка, и он убежал с нею повидаться, то это крайне интересно, и я бы хотел все знать – но так, чтобы никто не знал, что я знаю, думал Хуайсан, наблюдая, как Вэй Усянь чуть не распластывается по темнеющей воде. Потому что если все будут знать, что я знаю – мне вручат обязанность пособлять влюбленным. Носить письма, передавать сообщения, покрывать их, когда они куда-то убегают. Хуайсан передернул плечами. Благородному господину следует быть вовлеченным в как можно меньшее количество дел. Такого правила наверняка нет у Гусу Лань, но лучше и мудрее него пока ничего не придумано, а Хуайсан то ли где-то его вычитал, то ли выдумал сам в самом маленьком возрасте, переиначив какую-то присказку про добродетель. И с тех пор следовал, и правильно делал.– Вэй-сюн! – Не кричи, – сказал Вэй Усянь сварливо. – Что у тебя за талант – распугивать добычу!– Извини, – сказал Хуайсан тише. – Вэй-сюн, тебе не надоело?– Я еще ничего не поймал, и не собираюсь отступать, чего и тебе желаю.– Я замерз, – сказал Хуайсан голосом, заслышав который, брат обычно заворачивал его в плащ и поднимал на руки нести домой. Несколько лет назад. Не так уж много лет назад.Но Вэй Усянь ничего такого не сделал, и из воды не вылез. Сказал, глядя под ноги:– Чтобы я вернулся с рыбалки без рыбы! Да меня же засмеют. Особенно Цзян Чэн. Никогда так не было, чтобы я возвращался с рыбалки пустым. Нет уж, он увидит, что я могу поймать что угодно и где угодно. И зажарить. Заведи-ка костер, Нэ-сюн! Здесь его не почуют, а на дым у домов быстро прискачет Цзи-сюн и устроит бучу. А я еще не дописал предыдущее. Триста раз! Да им не жаль бумаги.– Косте-ер… – протянул Хуайсан. – А как?Вэй Усянь выпрямился и уставился на него.– Ты никогда не ночевал в лесу, Нэ-сюн? Дорога не заставала тебя в пути?– Дорога обычно приводила меня в гостиницу, – сказал Хуайсан. Засмеялся. – Ха-ха, да нет, я шучу, шучу же, Вэй-сюн! Я отлично знаю, как разжигают костры. Кто этого не знает? Только полный простофиля. У нас на большой охоте составляют их из бревен… – Хуайсан огляделся, показал пальцем на сосну. – Вот, смотри, не очень старая, как думаешь, ее ведь не особенно хватятся? Если ты поможешь мне ее свалить, я уверен, я сложу отличный костер. То есть я точно знаю, что сложу, я прекрасно это умею, каждый день я уходил в лес и ночевал там по неделе! Ха-ха!Он приподнялся с камня. Вэй Усянь помолчал. Потом, брызнув с концов, откинул волосы назад и сказал:– Если ты так же складываешь костры, как ловишь рыбу, то лучше не надо.Хуайсан буркнул с обидой: ну как хочешь.И подумал: вот так-то.И даже палки, чтобы насаживать две в конце концов пойманные рыбы Вэй Усянь искал сам.