Часть 14 (1/1)

Чудовище.Ваня шарахается собственного отражения в зеркале, или он просто нихуя не проспался, и его шатает?— непонятно, и в целом как-то похуям. Скорее всего, и то, и то, ему ведь не привыкать получать от жизни все удовольствия сразу, причем из полного ведра, которое переворачивается на голову. Не нужно быть учёным, чтобы догадаться, а что там, собственно, внутри.Из зеркала на него смотрит залитый по маковку жизнью алкаш, и Ваня с удовольствием дал бы ему пятюню, но не уверен, что руки будут его слушаться после того, что он все эти дни с собой творил. Ноги вот ещё как-то слушаются, раз он в коридор выполз.Как-то?— ну, до горького ведь смешно, как: он же сейчас за алкаша, а это ?трубы горят?— тело движется?, даже если человек, как есть, полутруп, и по всем законам физики, биологии и здравого смысла трупом лежать и должен.Пластом, по которому хоть ногами, хоть, непонятно зачем, бульдозером?— хуже уже всё равно не будет. И больнее. Его жизнь в последнее время?— нескончаемое БДСМ, и хочется уже простого человеческого по простецкой классике забиться в красную комнату, но не ради всей этой хуехрени, а тупо чтобы впустить туда бычка. Но Ваня сейчас сам за него?— от рогов уже вся штукатурка с потолка на бедовую башку посыпалась. Хотел ведь нормальный ремонт сделать, но думал — пронесёт, на сознательность некоторых граждан рассчитывал. Но тут, как оказалось, доверять можно только себе и своим разным ?я??— ну, а чё, это ведь Питер, тут людей с припиздью на один квадратный километр больше, чем везде.Да и похуй, да и ладно, в конце концов, сэкономит зато на услугах колориста, а то платина и по цене почти как платина, а мужика-миллионера из-под носа увели, пояса затянуть придётся. До хлеба с водой главное не ебануться, а то еврейская морда, как есть, перед глазами встанет?— без милых щёк и с мешками под глазами, в которых можно пиздить с полей картоху.Шутки это всё. Не брал Ваня у него ни копейки. Зарплату брал и подарки, но зарплата?— это зарплата, зря он, что ли, все невзгоды терпел, а подарки?— это внимание, приятно типа, да и вообще, каждый ведь по-своему любовь проявляет. Мирон ведь еврей, у него снега зимой не выпросишь, может, и значили что те дорогие подарки. Тем более он никогда хуйню бесполезную не дарил. Внимательный был до ужаса, всегда заранее Ванечкины хотелки вынюхивал и на праздники то, что надо, притаскивал. У Вани каждый раз сердце в пятки ёбалось, но морду он старался держать сдержанно-благодарную. Потом уже показывал, как и что ему понравилось, но вспоминать это сейчас?— по сердцу ножом. И где-то у Мирона в квартире толком не заюзанная камера лежит.У Мирона. Не у них.Ваня до сих пор не догоняет, под какой дурью находился, когда вещички весьма оперативно по сумкам раскидывал и к Мирону перевозил, не отказываясь от помощи. В сердце что-то трепетно отзывалось, когда он кучу Ванькиных футболок из шкафа выгребал и аккуратной стопочкой складывал, чтоб места занимали меньше. Знал ведь, что иначе их прямо так горой по сумкам да чемоданам покидают.Даже коробки при переезде не использовал, как-то и без них комфортно всё прошло, но было?— это Ваня сейчас понимает?— ощущение сборов в какое-то путешествие, в том смысле, что ненадолго, не навсегда. Вот и вернулся в итоге — здравствуй, родная и любимая хата. Вано её томным взглядом обязательно обведёт, когда всё плыть и кружиться перестанет. Или так даже лучше?— для томного взгляда в смысле?Ваня не знает. Ваня нихуя уже не знает, кроме дороги до ванной, где засовывает голову под кран, холодную выкручивая на максимум. Трясти начинает почти сразу, знобить, а ему как нехуй?— не его же, собственно, моет, иначе бы непременно запарился. А голова, ну, чё с неё взять, одни только проблемы.Он же не членом Мирона выбирал, не сердцем, не по его зову, а головой. Обдумал вроде как всё тщательно, сложил один плюс один и получил идеальную парочку, только вот жизнь всё равно жизнь?— это просто чтобы ?наебала? в очередной раз не говорить.Ваня чувствует, как зубы стучат, и как из него эта самая жизнь вместе с купанием выходит, и если это закаливать должно его и характер, а не только от похмелья спасать, то вот нихуя: он как последний слабак минуту выдерживает и заканчивает эту пытку.Лбом в раковину упирается и начинает сипло хохотать, чувствуя, как в глазах болит и искрится?— болит, болит, болит?— Ваня жмуриться пытается, но без толку. Смысл имеет только то, что он морду дурную в воде извалял?— солёное ни за что не почувствует. К тому же, если и высовывать язык, то только подыхая, а Ваня до побелевших костяшек цепляется за раковину, чтобы не уебаться прямо здесь. Воды на полу знатно.После контрастного душа?— нормального душа, а не того, что он творил со своей головой?— Ваня в толстый плед голышом заворачивается, не оставляя ни одной, даже самой маленькой, щёлочки. Как холодно-то, блять, в то время как органы пищеварительной системы танцуют сальсу, собираясь устроить настоящий пожар. И у Вани нет ни одного даже малейшего повода усомниться в серьезности их намерений. Они же не Мирон: сказано — сделано.Сказано было много, а вот сделано почти нихуя. Открытие: у Вани Рудбоя при мужике отключается мозг, зато по полной работают уши, которыми он и любит. А как ещё этого пидора любить, а, если он пиздит и пиздит, пиздит и пиздит, как тарахтелка. Можно чек-лист замутить на эту тему или целый вебинар, на одних только Славкиных альтер-эго кассу сделает. Это ему не помешает. Ему ж теперь коммуналку одному платить, так что надо расширять финансовые горизонты, ага.Как там девочки делают: ?номер его в блок, в ?Инстаграме? в бан?, но постик уничижающий выложить сам бог велел, чтобы хайп из ушей посыпался.Телефон под горой хлама находит?— боже, да просто время, месяц, год посмотреть, не совсем ведь он ещё ебанулся. Или совсем, потому что увиденное на экране его пугает. Ваня щурится — это дерьмовое зрение или в целом состояние? — но цифры-буквы никак не меняются, и надо полагать, что точно так всё и есть.Сглатывает.Если не брать во внимание общее количество пропущенных и непрочитанных, то ничего плохого в целом, подумаешь, выпал из жизни на пару дней, пробухал львиную долю эмоций, он раньше и не такое выделывал, но тогда печень была поновее, и в целом от теперешней модели он сильно отличался.Вот и звонят.Где Рудбой.Как Рудбой.Нигде и никак?— сейчас это его самоопределение.Блокировку ставит и морду руками трёт. Как же на всё апатично похуй становится. Видимо, все стадии принятия пропали из его памяти вместе с несколькими тысячами с карты в ближайшем продуктовом.А внутри-то пусто-пусто, но Ваня знает, что, когда станет физически легче, когда голова перестанет предательски трещать, а желудок издавать опасные спазмы, он снова начнёт на стены лезть. Это ведь Мирон, и его так просто из себя не вытравишь. Полоскать надо, и полоскать со спиртом.//Ваня лежит на диване и чешет яйца, пока другой рукой щедро загребает чипсы из пачки. Мирон бы на это скривил ебло, будучи интеллигентом обоссанным, но его тут нет, так что пошёл он нахуй, тот Мирон. Или в пизду. Тут ведь как больше нравится. Ване вот, например, нравится лежать на диване в одиночестве, чесать яйца, слушая одним ухом, как собачатся соседи, а другим?— унылый немецкий репчик в наушнике. И то, и другое напоминает о Мироне?— чё за день-то такой, блять.Послепохмельный, послестрадальный?— да-да-да, ага, конечно?— когда можно просто лежать и с ленивым скепсисом на ебале с каждой чипсиной складывать воедино из буковок вопрос ?А чё делать дальше??. Риторический, разумеется.Хуйдень, пиздень?— многофункционально, а у него всё равно обычно две родненькие умелые руки и влажные салфетки, потому что в ванну пиздохать впадлу. Он же не Мирон, открытый ко всему, блять, миру со всей душой и штанами нараспашку. Ему абсолютно нихуя не хочется и захочется явно не скоро.Они с Мироном тоже собачились. Стекла не дрожали, конечно, зато дрожала соседка, которая приходила и с опаской просила совесть поиметь. Боялась, поди, что и такое трепетное создание в ответ матом покроют, но нет, таких если и кроют чем-то, то только собой. Ну, Ваня так думал и, как оказалось, ошибся, соседушка вот далеко пошёл, ничего мужик не стремается.Но вся эта история только больше подтверждает приколюху про бревно в своём и соринку в чужом глазу: не мешает ведь этой деве ничего теперь со своим мужиком собачиться, а Ванька ругаться не идёт и даже в стенку не колотит, а только слушает их с какой-то тоской и понимает, что даже по этому скучает. В их с Мироном исполнении, ему чужие разборки как хаски дубленка. На зоне с таким добром всё равно расстаются.Долбоёб, блять, конченый.Слушал немецкий реп?— слушай дальше, даже в нём не все такие уебаны, как он сам, вдруг прогресс случится, нагрянет просветление, и весь Ваня заиграет новыми красками, а не болотно-зелёными, а как иначе-то, если наебениваться как свинья. Но это по ночам теперь будет, а днём вот так вот, чтобы тоску и злость заесть, захрустеть, чтобы в ушах только от этого звенело. Не лить же слёзы в подушку и не колотить по ней.Ему кушать надо хорошо, сил набираться перед финальным рывком, в котором Ваня весь такой на пафосе приезжает остатки вещей забирать. Надо быть честным перед собой: всё годами нажитое добро осталось у Мирона, а Ваня настолько ссыт и не хочет его видеть, что весьма успешно делает вид, что ничего из того, что сейчас у Мирона, ему не нужно, и вообще всё у него есть. За исключением поплывших мозгов и растоптанного сердечка, но за это даже компенсацию не стребуешь?— как жаль, как жаль, а то бы он прям щас побежал иск подавать о возмещении?— так что будет жить с тем, что есть. Зато, как плюс, это у него теперь никто не отнимет, потому что нахуй оно не надо, люди, конечно, долбоёбы, но не в таких делах. Ох, не в таких. Живут же без ног, без рук, вот и Ваня сможет?— без мозгов, без сердца, без виновника торжества.Но с последним всё не так критично. Стоит только глаза закрыть, и он собственной персоной является. Улыбается мягко так, что у Ваньки на ногах шерсть дыбом встаёт от ползущих по телу мурашек. Он не в отказе был бы ещё разок на небезызвестный ютьюб-канал сходить, чтобы избавиться. Только мудрецы говорят, что надо бороться с корнем проблемы, а не с её следствием, так что нахуй ?КликКлак?, нахуй экзекуции — тут даже просто на хуй сходить не поможет, о чём вообще речь.Ваня стонет обречённо, не сдерживается, а в тон ему соседка за стенкой, и он готов поклясться в том, что раньше всё наоборот было. Ну, пока Ваня ещё к Мирону не переехал, и они то тут, то там зависали, а теперь вот он один… и ему заебись, чё, непонятно что ли? И если кто-то…Раздаётся звонок в дверь, а у него на лице реакция не иначе как мемная проскакивает, что-то вроде дикой смеси ?а чё в смысле? и ?не пон?.Жопу с дивана поднимать как-то лениво, поэтому он первым делом телефон нащупывает и поближе к морде тянет, потому что приличные люди о своих визитах хотя бы минут за пять предупреждают, ну, мало ли, вдруг поссать приспичило прямо у Ваньки во дворе, бывает ведь и такое, каких друзей завел, таким теперь и радуется. Реально радуется, они у него хоть и с припиздью, но хотя бы не мудаки, в отличие от некоторых, которым только к лику святых себя остаётся причислить для полного счастья, но там уж слишком конкурс большой, нынче это модно.Кроме кучи пропущенных и непрочитанных от Мирона?— ничего, но не мог ведь реально этот мудоёб припереться, раз уж до этого в поле зрения не появлялся, к тому же знает, что Ваня и с лестницы спустит вполне, если что не так. А тут всё, блять, не так: от ?А? до ?Я?, от ?Пи? до ?Р?. Ну да, у него было дохуя свободного времени для просмотра инстаграмовского контента и заёбывания Москвина в директе. Нашёл, бля, подружку, а ведь не стыдно даже. Он парень крепкий, плакайся — не хочу, всё впитается, даже если литрами.Ваня дверь открывает. Не потому что весь из себя любезный, а любопытно просто, да и реп в наушнике настоебал уже, если быть совсем честным, а тут хоть какая-то движуха?— и по шагам в день, и по красочному досугу.И кто там что говорил, типа Мирон чего-то не может? Припереться, в смысле, и в ус от стыда не дуть. Нет у него этих усов, а то бы они разошлись ещё раньше, а чувство стыда у евреев-реперов с первой пробой пера атрофируется в качестве гаранта успешной карьеры.Ваня дверь закрывает, наигранно причитая:—?Да ну, бля, нахуй, привидится же такое с утреца, потом кирпич на голову ёбнется, не иначе.?Такое? тем временем продолжает скрестись под дверью и снова давит на звонок. И на Ванину совесть в какой-то степени. Не тёлочка ведь, длинных ногтей не имеется, вот и приходится по старинке большей частью технологиями пользоваться, а то точно бы напоминал обосравшегося, где не надо, кота, во всех смыслах этого слова.Но и так вполне, вполне. Стоит там потрепанный?— как, блять, если волос на голове не имеется? —?уставший, заёбанный и явно рассчитывающий на хоть какой-то приём.Приём-приём, Ваня. Ты взрослый человек или где?А вот нихуя.(Взрослый).А вот надо было раньше, а теперь всё. Раньше бы он его убил, а теперь даже разговаривать не хочется. Движуха — хуйня, участники?— хуйня, а организатор особенно.—?Уёбывай,?— припечатывает, закрытой двери проще, чем глаза в глаза, так и порычать можно даже в тот момент, когда по-щенячьи скулить тянет у хозяйской ноги, которая пинает-пинает-пинает, пока рука лакомую кость даёт, чтоб не ныл уж слишком сильно.Замком щёлкает, чтоб наверняка. Наручников только не хватает для полноты картины и батареи подходящей, а то ведь знает себя, не удержится, захочет ещё раз на морду взглянуть, просто чтобы что? Потому что говорить тут не о чем. У Ваньки глаза больше не на жопе, а уши не самая эрогенная зона, так что финита ля комедия, сфинкс обоссал весь реквизит.А рукой всё равно за ручку держится.Говноед, не иначе. А кем ещё станешь, прожив столько времени бок о бок с этим? С этим. Мирон если и может, что готовить, то: альбомы?— редко, яичницу — чуть чаще, и говно по жизни — постоянно. Кушай, Ванечка, не подавись.В этот раз совсем какая-то дристня выходит, так что внутрь хорошо идёт, можно даже не жевать, а целиком проглатывать, как у него обычно и бывает, если к этому имеет отношение Мирон. Всегда на ура заходит.И вот:—?Ваня, открой.—?Открой эту ебучую дверь.—?Давай уже поговорим.—?Ваня!—?Ты, блять, серьёзно сейчас? Тупо будешь меня игнорировать?Надо было переехать. Желательно на другую планетку.—?Открывай!—?Ваня, блять!—?Если ты сейчас не откроешь…Ваня к двери лбом прислоняется, пока Мирон с другой стороны по ней колошматит, и что-то подсказывает?— не только рукой. Заставить бы его потом мыть, языком желательно, ему же не зашкварно ни разу, а дело плёвое. Может, и чище станет не только дверь после всяких там индивидов.Сердце колотится как бешеное, с руками та же хуйня, и весь Ваня сейчас как мяч-попрыгунчик, но смешок вырывается всё равно?— безумный, убитый совсем, только всё равно радует: не Мирон такой особенный, всегда у него это было. Не совсем ещё ебанулся, есть в нём до сих пор что-то только его, под Мирона не адаптировавшееся. Даже если это то, от чего бы он с удовольствием избавился, если бы мог.Но Мирон тут, так что как от этого избавишься. И вот опять хуйня какая-то вырисовывается.Ваня делает глубокий вдох, замирает, выдох. Тихим звоном после грохота наслаждается — Зевс, наверное, пиздец радовался, когда на пенсию ушёл, но хватит с Вани пока мыслей о всяких сваливших отовсюду старикашках.Как же хочется курить одну за одной, чтобы драконихе из ?Шрека? составить конкуренцию, у него даже свой ебанутый осёл тут как тут скачет. Но за пачкой и зажигалкой идти надо, а ноги не держат. Толку от них длинных и красивых, если мужик другие на плечи закидывает, и даже с самой простой функцией они не справляются.От двери отползает к стеночке, наваливается и рожу трёт, издавая нечленораздельные звуки, чтобы в следующий момент услышать чёткое, годами выверенное и хорошие бабки приносящее:—?Ваня, да харэ, блять, валять дурака,?— стучит уже тихо, либо кулак устал, либо перешёл на другую стадию, где с душевнобольными нужно негромко и вкрадчиво, так больше вероятность, что дойдёт.—?Да я вроде бы не ты, по ночам на студиях не задерживаюсь,?— надрывно выходит, с комом в горле, да орать, чтобы этот уебан услышал, то ещё неблагодарное занятие.Но Ваня таким по жизни занимается: спасает, допустим, друга из петли, а вместо спасибо он обратно покачаться возвращается, как маленькое несмышлёное дитятко.Было бы странно, если бы сам Ваня оказался многим умнее. Ваня сдаётся и дверь открывает, даже не спросив, кто там: долбоёб редкостный или принц, которому до сих пор коня с ?Алика? не привезли.Это всё ради соседей. Соседей ради. У него ведь помимо буйных ещё нормальные приличные люди есть. С детьми. А это аргумент весомый.Сам себе Пизанскую башню напоминает, за косяк держится?— да всё, что угодно, лишь бы прямо смотреть, но не видеть. Собственная рожа ещё не самый плохой вариант.Но надолго его не хватает. Буйный, вспыльчивый, глаза во всю открывает, въедается, выжидает, как хищник перед тем, как броситься. Руки приходится сжать в кулаки, чутка вниз потянуть, чтобы хоть как-то снова отвлечься.Вся натренированная выдержка, стоит увидеть раздражитель, летит от ?да катись ты, бля? до ?а дай-ка я тебе помогу? со скоростью ребёнка в магазине игрушек, и тут два варианта: когда он к хотелке бежит, или когда родители утащить от неё подальше стараются, переживая за свои драгоценные денежки, тут никакого пинка для ускорения не надо.У Вани такой взгляд, будто он желает Мирону собственный хуй отсосать, влюбиться в это дело и никогда больше не появляться на пороге его квартиры. Его, понимаете, его. Хули надо-то?Объяснялки пообъяснять?Разговоры поразговаривать?Стрелки перестрелять?Йобдура перейобдурить?Смешно.Злится ли Ваня? Да он его уебать готов мордой о свою, и желательно так, чтобы губы в губы. Чтобы кусаться начать, сожрать его нахуй и выблевать где-нибудь на шестьдесят девятом километре трассы ?Пидорское?— Санкт-Петербург?, сесть в тачку и больше никогда к этому не возвращаться.Только как не возвращаться-то, если его мирок плотно вокруг Мирона вертится, и он ещё только пытается этот порочный круг разорвать и ебануться в свободное плавание. Он слишком долго был рядом, и, чтобы далеко уйти, придётся ещё не раз переобуться.Ваню это не пугает, сейчас на эмоциях он готов хоть босиком и эпично ноги в кровь стирая?— не по песку ведь пойдёт, и на последующее канонное отношение можно тоже не рассчитывать?— но его обратно дёргают, схватив за шмотку в районе груди, а Вано столбом стоит, по которому электричество только так ебашит. И внутри что-то злобно-рычащее не прекращает ворочаться?— медленно, грациозно и скоро прыгнет или хоть как-то даст о себе знать.Тянет-тянет-тянет. Ваня уже дно коленками ощущает, но так и не барахтается, выжидает чего-то, замирает, пока Мирон его трогает, а каждое прикосновение?— не жжёт, нет?— всё той же дристнёй растекается.Лупалки эти не хлопают, даже не прикрываются?— сам уже тянется, губами шевелит аккуратно, как почву прощупывает, будто Ваню целовать всё равно что мину обезвреживать, потому что Ванечка умеет взрываться.Ничего толком и не происходит. Секунда, две, а потом просто губы в губы, чтобы больше не орать.—?Давай поговорим нормально,?— пауза, —?Пожалуйста. Как взрослые люди,?— вдох, —?Я тебе всё объясню.Смотрит с дикой надеждой, а на Ваню это как обезбол действует, внутри немеет всё, кроме языка, который в противовес праведно чешется. И Ваня не видит смысла не избавить себя от этого.—?Знаешь, меня мама в детстве учила не базарить с незнакомыми дяденьками, мол, целее будешь. Тебя я, оказывается, не знал. И теперь просто по кусочкам. Ваня часы взглядом ищет. Наверное, чтобы время смерти узнать.— Уёбывай.