Часть 12 (1/1)

Ваня трёт ебло, а потом весьма бережно протирает стаканы, всё-таки ему за это деньги платят, а к ним у него особая любовь: может, даже сильнее, чем к Мирону, но точно в совместной с ним жизни приобретённая.Вечер обещает быть томным, а Ваня?— тёмным, без расизма, и не потому, что освещение здесь такое себе?— просто внутри Охра когтями скребёт, как будто колесо для Ваниной собственной белочки переворачивает, и это многое объясняет.Не выспался нихуя, всю ночь жопа нещадно ныла, и даже с боку на бок переворачиваться было не вариант, сами понимаете, так что он пялился в потолок, страдая от безделья, и раздражался от того, как Мирон рядом сладко посапывал. А когда поворачивал голову, цеплялся за этот нос орлиный, выглядящий жутковато в темноте, его отпускало. Идея разбудить, доебаться и поныть ухала куда-то в пятки вместе с раздражением величиной в десять злобных Рудбоев.Ну, как можно, а? Вот он, его любимый мужик, спит и видит уже десятый сон, пока Ваня хуйней какой-то страдает. Морщинки разглаживаются, глаза невозможные в душу не смотрят, и рот закрыт?— Ваня именно об этом мечтал, когда второпях перевозил к нему свои шмотки. А теперь вот аренду пришлось оплатить собственной, между прочим, задницей.Промаялся до самого утра; мыслей в голове было слишком много, да и жопа, опять же, плюс мысли из-за той самой жопы?— всё это составляло очень плотный график и очевидно-уважительную причину не спать.Срубило в тот момент, когда нормальные люди глаза не закрывают, а открывают, чтобы пиздошить на работу и семью кормить; его самый главный член семьи не жрёт нихуя, а смена у него ночная, так что и похрапеть можно, пока весь остальной мир бодрствует.А всё равно ведь не выспался. Почти до самого вечера проспал и не выспался, потому что никогда не был тем человеком, который способен быть бодрячком после трех часов сна где придётся. Вот и ходит вечно, как варёная сосиска, а в самые худшие времена?— не варёная, холодная и совсем не притягательная. Мирон такие просто вприкуску с ?Дошиками? до сих пор жрёт, вот и Ванечке такого внимания перепало.Сосиска погрызенная, блять, а ведь Мирон вчера его даже не куснул ни разу, но других дырок зато наделал не скупясь?— по большей части у Ванечки в мозгах, иначе сложновато будет объяснить его теперешнее почти спокойствие и моментами довольное выражение морды лица. Улыбается даже, и пацаны как-то удивлённо на это зрелище косятся.Ещё бы. Вот он, их настоящий Ваня Рудбой, в один момент?— недовольно глазами сверкает, рожу морщит, складывая губы в тонкую линию, а в следующий?— расслабляется и улыбается мягко, не пытаясь окрестить очередного посетителя хуесосом в буйной голове. Так, глядишь, и до чаевых рукой подать останется.Стоп, а мужик может залететь? Или через гандон от гандона подхватить биполярку? Только всё равно это ни то, ни другое. Это просто ужаленный в задницу Ванечка.За барной стойкой ему неймётся, он всё время на телефон косится, но объект всех его печалей и радостей не звонит, не пишет и в гости не зовет. В гости — потому что опять на студии зависает, свалил с самого утра, наверное, в надежде на ?кто рано встает?— тому бог подаёт?, сейчас альбом на него прямо с небес свалится. Лучше бы не падал, конечно, а то ведь Мирон не переживет, если его детище не провисит на вершине всех возможных чартов лет так пять, пока его на создание нового не торкнет.А Ване это не то чтобы сильно нравится. Мирон, ясен хуй, выглядит воодушевлённым, счастливым и вдохновлённым, это не может не радовать, да и альбом?— это практически стопроцентная гарантия к тому, что они рванут в тур, а это дело Ваня любит, но, с другой стороны, Мирон меры не знает в таких вещах и пашет на износ, как с прошлым альбомом было, а вот это уже хуйня ебаная. И ведь не объяснишь человеку, что после стольких лет безделья и пинания воздуха для его суженого в сто одёжек ряженого трудотерапия?— то, что доктор прописал. Ваня же заботливый типа, он ему кофе готов таскать, булочки всякие, а лучше самого Мирона в приличную кафешку, только кто ж его туда со всем добром и благими намерениями на постоянку впустит, а вдобавок ещё по лбу припечатает, мол, художник должен быть голодным.А то ведь зажрался совсем человек: всем реперкам кости пересчитал да обглодал, чё с них взять теперь, они материал отработанный, но ведь и сам теперь не выдаёт ничего, даже что-то вроде той самой считалочки.Ване клиентка хорошенькая-прехорошенькая глазки строит, а он стоит и думает, как еврея накормить. Смех сквозь слёзы просто, как он докатился до этого, блять. Слишком много вопросов и слишком мало ответов.Ресницы у неё слишком густо накрашены, паучьи лапки напоминают, какой уж тут флирт. Конечно, Ваня. Это ну совсем не то же самое, что за Мироном наблюдать, когда этому пидорасу внезапно что-то нужно становится. Он этими глазами хлоп-хлоп, а Ваня морду каждый раз гнёт чисто из принципа, но потом под гнётом тяжёлой артиллерии из плюшек всяких типа поцелуев соглашается на какую-нибудь хуйню. Ему, в общем-то, идеи Мирона всегда нравятся, но повыёбываться?— это ведь святое дело, иначе Рудбой не Рудбой.Ваня решает, что после смены обязательно к Мирону завалится, а там по ситуации будет действовать: либо этого угандошенного домой заберёт?— время-то уже совсем не пенсионерское?— либо вольётся в их ламповый движ, типа, если не можешь предотвратить, то надо обязательно возглавить. Именно на этом славном моменте его опять тянет зевать. Тусовщик и работничек из него тот ещё, а это всё потому, что, блять, не выспался. Не стар стал, а именно не выспался.Но, в целом, он не жалеет. Это правильно даже, помогает лучше друг друга в постели понять. Можно тридцать раз сказать на словах, но зачем, если максимально поможет прочувствовать на собственной шкуре. Теперь Ванечка тридцать раз подумает, прежде чем поскорее член в задницу запихать. А ведь ему ещё бывшая об этом говорила, выставляя на всеобщее обозрение в ?Инстаче?. Мирон, кстати, ни разу не заикнулся насчёт ?всунул-высунул?, просто дело ведь не только в этом, важно то, что в итоге остаётся в душе. У Вани?— пиздец неожиданно?— в отношении Мирона целая солянка из чувств, которую он жрёт, и аж за ушами от кайфа трещит. Правда, иногда этот звук означает другое?— всего лишь нервы от бешенства лопаются.Ваня двигается и понимает, почему Охра сегодня заботливо гладит его по голове, когда хочется утробно порыкивать?— отрастил, бля, и предъявляет, типа, пользуйся, Ванечка, всё для тебя?— вот не могли ему там что-нибудь да побольше реально в детстве отрезать.Надо, наверное, в аптеку зайти и прикупить что-нибудь для жопы, а перед этим с Мироном, как с дорогой, любимой подруженькой, посоветоваться, перетереть, вдохновляясь на покупку его ?от души, бро?, но а) этот пидорас его игнорит, б) Ваня скорее откусит себе ебло, чем пойдёт с такими заявочками куда-то, кроме направления нахуй.Ниче, не сахарный, не растает, а если и растает, то Мирон всё равно обещал его в ?спа?сательных целях облизать.А вот сейчас он, наверное, реально краснеет, как бы с такими мыслями людям в стаканчик не плеснуть что-нибудь не то.Просит?— ставит перед фактом! —?Дэна его прикрыть, всё равно народу пока мало, и сваливает покурить, стараясь съебывать при этом максимально невозмутимо и грациозно.Сигарета в зубах ощущается правильно, а вместе с шуткой про латентное желание сосать хуи?— особенно. Кстати об этом. Когда прикуривает, достаёт телефон и Мирону отбивает, интересуясь без особой надежды на ответ, до каких пор его величество сегодня трудиться изволит. Мирон как-то слишком быстро для заявленного содержания пишет, что вдохновением прибило, и сидеть будет, пока не помрёт.Ясненько. Ванька ему ублюдошный стикер с собственным еблетом отправляет, посмеиваясь и вспоминая недавние события. Тоже, кстати, со студией связанные.У Вани и так-то кукуха медленно, но верно скрипит, когда Мирон перед ним на коленки падает, но когда это дело происходит за пределами их уютной квартирки?— это всё, тушите свет, начинается отдельная песня.А света там реально мало было, но Ване по самую маковку хватало того, как блестели у Мирона глаза?— просто никуда Ванька больше не смотрел, нахер?— когда он перепачканные губы облизывал и как будто бы напрашивался на ?ещё?.На это ?ещё? Ваня тогда был не способен, а вот пиздеть всегда горазд, это пожалуйста:—?Ну, в том, что ты ебаться умеешь, я убедился, но, может, уже запишешь альбом, а?И вот тогда у Мирона реально глаза сверкнули, челлендж это для него, что ли?У Вани таких воспоминаний с Мироном пруд пруди, потому что реально обоссаться от радости можно, но он, слава богу, пока держится. И каждое из них по-своему ценно, даже если и нет в нём ничего такого?— обычная какая-нибудь хуйня?— но всё равно ведь она важна, потому что Ваня из всех фрагментов бережно целую историю лепит. Целую, понимаете? Это как с огромным домом, где куча стен: казалось бы, ну хоть одну-то можно убрать, что изменится? Но ведь так сразу и не поймёшь, какая из них несущая. Вот поэтому Ваня ничего забывать не хочет, а то мало ли?— рухнет всё, как карточный домик к ногам, а он карты приемлет в основном, чтоб на раздевание в ?Дурака? играть, а главное, проигравшие тоже в плюсе, и не такие уж они по итогу проигравшие.Сигарета заканчивается, и Ваня с тоской понимает, что работу за него никто не поработает. Леха, конечно, бро до гробовой доски, но ведь и он под зад пнуть может, если денёк выдастся ебовый, а Ванечка так-то собирался себе новый объектив приобрести и на выходных наконец-то затестить выебонистый Миронов подарок.Желательно на самом Мироне, чтоб всё точно вышло по красоте, статус его личного ?бест фотографера? надо оправдывать, а то ведь остальные желающие пощёлкать Мирона будут это делать явно руками, а не клювом, просирая свой, возможно, единственный шанс. А уж кто-кто, а Ваня за столько лет мысленно натренировал себя зарвавшимся долбоёбам прописывать в ебучку, как своего рода доктор?— если клюв примять, так, может, и они вполне за людей сойдут, одни, бля, плюсы.Настроение резко ползёт вверх?— Охра, прости?— и в бар Ваня возвращается до пизды воодушевлённым. Ну, а че, вот сейчас людям праздник устроит, напоит их с размахом и со всей широтой русской души?— за их ведь счёт, хули?— а потом за собственную развлекуху примется: завалится к Мирону, закажет чё-нить вкусное и будет с упоением наблюдать, как его мужик готовится прокатить на хуе всю индустрию,?— фигурально, разумеется, выражаясь. И не в размере дело?— кхм-кхм?— просто Ваня же с корнем оторвёт, если Мирон удумает.Шутки шутит, улыбается очаровательно и глаза закатывает, когда Леха издалека внимание привлекает и у виска крутит, демонстрируя своё желание вызвать Ванечке скорую. Но всё, что этому неугомонному нужно вызвать?— это такси, чтоб дальше было как в той самой песенке. Вы не подумайте, он такое не слушает, просто попсовая классика, хочешь не хочешь, у всех на слуху. Теперь главное по дороге цветочки не прикупить в качестве респекта за творчество, особенно розы, а то Ваню даже борода не спасёт.Мирон скидывает, что точно раньше утра домой не явится, и это даёт Ване полный карт-бланш: хочешь?— к любимому вдоль ночных дорог, хочешь?— к Мирону. Первое, разумеется, было про его навороченный комп. И это ведь неплохая на самом деле идея?— ну, наиграться до тошноты без мандящего шутника над ухом, а то ведь он как заведёт свою любимую шарманку про то, что хоть в какие-то войска Ваню с его болячками взяли, так ведь не заткнётся. Одно радует: его хотя бы с фронта покорно ждут и не ходят к соседу за солью.Вообще-то, бар закрывается в три, но Рудбой сматывается оттуда раньше, прямо как птенец, наебнувшийся из гнезда, и это не так уж и далеко от правды. Леха?— ох уж этот всегда понимающий и проницательный Леха?— отправляет Ваню лечить недоёб. У Вани в этот момент морда становится лимонной?— не в смысле, что ему за его жопу лям заплатят в перспективе, если хорошо ей подвигать?— а кислой, но, впрочем, выпроводить его из дома?— а бар, как никак, второй дом?— это не мешает.Ваня даже не знает, как объяснить этот невроз, но вот не сидится ему на месте, и сердечко от предвкушения трепещет. Уволится нахер и будет таскаться за Мироном как в старые-добрые, пока проницательный еврей это туром не монетизирует.Но это все мечты, пока приходится не таскаться, а тащиться. Про тащиться явно для нытья и красного словца, потому что он загружает свою жопу в такси, и на этом как бы всё. И даже не жалеет, что сам не на машине сегодня, это же тот ещё геморрой?— уставшим за руль, а если выпить захочется, то это ещё тридцать три проблемы, но Мирон любит, когда Ваня за рулем, поэтому Ваня по умолчанию любит проходить техосмотр, а то продал бы уже давно и катался исключительно на Мироне. Теперь-то точно, хули.Когда не менее заебанный таксист Ваню выпроваживает в нужное время и в нужном месте, погодка встречает его не очень дружелюбно, ну, а чего ещё ждать, если ночь на дворе и, если верить календарю, до лета срать да срать или как до Китая пешком пиздохать. До Китая сейчас Ваня бы не рискнул, новости всё-таки читает, преимущественно когда всё остальное в ленте заканчивается, но ведь важен сам факт.Непосредственно до студии добирается какими-то мутными коридорами, вроде был здесь не раз и не два, но всё равно, когда один заявляется, чувствует себя пареньком из ?Бегущего в лабиринте?: надо быстрей-быстрей, а то к пидорасу своему не успеет. Чудовища его, конечно, тут никакие не сожрут, но мало ли, вдруг ревнивые фанатки по углам попрятались, и будет Ванечка отбитым, как они.Бля, ну вот побыл на улице две минуты, а замерз, и только бутылка, под шумок спизженная из бара, его пока греет. Но это пока, там Мирон?— тёплый, родной и заботливый. Ванька сегодня прекрасно его взгляд с утреца разглядел, когда этот жаворонок подскочил, а он сам только-только дремать начал. Глаза слипались, а он всё равно подсматривал, потому что всё, что Мирона касается, пиздец как для него важно.Взгляд внимательный был, с прищуром, будто Мирон по сонно-дохлому телу уже выводы сделал и решал: прописать пиздюлей сейчас или попозже. В итоге ?попозже? растягивается до ночи?— до момента ?сейчас??— Ваня как никогда весь во внимании, только Мирон уже явно весь свой пыл подрастерял или вообще забыл. И нельзя его за это винить, человек, бля, работает. А за жопу и бессонную ночь Ванька всё равно потом с него взыщет, и не важно, чья это была идея?— чего не помнит, того не было, классика.Так, на месте вроде. Вроде. Повесили бы хоть табличку ?здесь творит сам Оксимирон?, и сразу бы всё стало понятно. Ручка сначала не поддаётся, и Ваня думает, ну, бля, пизда коням и некоторым Миронам, но нет, просто у кого-то руки не из того места растут в определённых жизненных моментах.Открывает и сначала понять не может, а хули темно так, реально, что ли, домой свалил, а Ваня просто такой богатырь, что запертые двери с полпинка открывает? Или он свалил, а дверь забыл закрыть, и Ване, кстати, написать тоже забыл. Хотя нет, не должен, в общем-то, это Ваня тут заявился под раннее утро без объявления войны, а должен их уютное двухспальное гнездышко греть или на крайняк компьютерное кресло, хули ему, он и посреди ночи может засесть, как последний конч, странно, что вчера этого не сделал.Правы, наверное, долбоебы из интернетов: девушки после секса?— тем более, первого! —?к ебырю своему привязываются, вот и Ванька привязался, он же не лох какой, правильно. Ну, или это Мирон его к себе привязал, закидывая на него клешни?— обниматься уж очень любит, дохуя тактильный ему достался мужик.Ваня в темноту всматривается и натыкается на Мирона на диванчике?— спит, один только нос из-под пледа торчит и функционирует. Ваню теплотой такой окутывает, несмотря на все подъёбные ?умаялся, бедненький, уснул, переработал с непривычки?, пока ещё одну фигуру рядом не замечает.Фигура натягивает на себя кофту и подозрительно Ваниного брата-близнеца не напоминает, чтоб Мирон красиво оправдаться мог, спиздив текст из бразильских сериалов. А чё самому напрягаться, писать, если можно просто на диване полежать, по отработанной схеме.Слава.Слава палец к губам, растягивающимся в глумливой улыбке, прикладывает, шикает тихонько и на Мирона косится, типа, тихо ты, не видишь что ли, человек затрахался?— умаялся, то есть?— и спит.Видит ли Ваня? Он бы век на него не смотрел, хотя до сих пор наглядеться не может. Это, наверное, самое страшное: не когда сердце разбивают, а когда оно всё равно биться будет, если обратно позовут.У него оно вроде и сейчас бьётся?— тихо так, почти как обычно, из груди не рвётся, в пятки не валится, замедляется, наоборот, будто отказывается. И сам Ваня отказывается. Верить в первую очередь. Во вторую?— он хочет выть, и ком к горлу как по заказу подкатывает, дополняя общую картину, и у Вани язык не повернётся назвать его предательским. Он-то с ним?— когда надо и когда не надо, но с ним, а вот кое-кто — нет, и?— для драматичности! —?вряд ли когда-нибудь будет.Ваня на палец у губ смотрит и, скорее всего, в первые в жизни не знает, что ему сказать. А может, и не надо ничего говорить? Его вон как раз заткнуться просят, а новая фаворитка главного репера страны это не хухры-мухры, надо слушаться. А ещё Ваня, как никто другой, знает, что у Мирона встреча важная, ему выспаться надо и красивым еблетом сверкать, чтоб очарованием своим объебывать. Ваня им до сих пор объебан, раз хрень такую несёт?— в голове своей несёт, и никуда от неё не деться.И от себя не деться, везде за Ваней?— за чем-то хорошим, что в нём осталось?— будет тащиться побитая жизнью псина, которую хозяин забыл пристрелить. Псина никому не нравится?— да она сама себе не нравится, блять?— но уж слишком хорошая, и хозяина не станет просить. Он ведь спит, зачем его попусту дёргать.Тут только хвост поджать и удрать, поскуливая, пока ещё каким-нибудь камнем не прилетело в хребет. Ваня и так на себе такую тяжесть чувствует, как будто разом с небес на землю спустили и в довесок яму выкопали до самых недр. Только так для Вани достаточно низко. То есть нормально?— для него это нормально теперь.Но тут поспорить можно?— яму он себе сам выкопал. Знал ведь всё прекрасно, но жить продолжал, от восторга рот открыв, вот и насыпалось туда земли. С червями.И ещё много чего насыпалось: слов ласковых, которые он Мирону за всё время говорил, и которые выблевать сейчас хочется?— они в глотке стоят, гнилью воняют и шевелятся, наружу вместе с червями ползут, то ли как избавление, то ли как прощальный подарок. До избавления ему, как до Луны и обратно, он ведь примерно так Мирона любит?— а в этом сраном мирке всё всегда честно и ровно.Руки трясутся, Ваню всего по-прежнему как брошенную псину трясет, и сердце уже тоже трясётся. Что-то в нём отмирает от шока, секундно-минутная анестезия спадает, и со всей этой болью нужно как-то жить, а Ваня захлёбывается?— вместе с блевотиной и червями. Червячок сомнения, что ползал в нём всё это время и грыз изнутри, тоже руку приложил, не иначе?— расплодился. Только у червей нет рук и ног, и у Вани тоже чувство такое, что ничего этого у него нет. И его нет тоже. Был, да весь выблевался, и в той самой яме растёкся страдающим говнецом.Говнеца теперь в нём явно будет в избытке.Сглатывает. И ему кажется, что это самый громкий звук из всех, что тут были?— после того, как Ваня пришёл, разумеется.А как пришёл, так и уйдет?— съебаться хочется люто?— по мутным коридорам, мутным взглядом, к своей, сука, мутной жизни. И он на ватных, не идущих ногах туда двигается. Негоже смущать молодых.Коридор.Ваня пихает в рот сигарету.Ваня пытается прикурить, но руки трясутся, как трусы на верёвке в самую хуёвую бурю. Хуёвую бурю в трусах, блять. И вся его жизнь как трусы?— те самые, сука, дырявые. Её не подлатать, как порвавшийся гандон, остаётся только разгребать последствия.Ваня не хочет ничего разгребать, его просто несёт по течению, и, судя по ощущениям,?течение это из говна.Ваня прикуривает только с десятой попытки. На самом деле?— хуй его знает, с какой.Он рукой о стенку опирается и пытается дышать и курить. Дышать и курить. Смешно, правда? Ему вот нихуя не смешно, а из пасти всё равно лезет. Как тут не поржать, ну, такая ведь история, смотря с какого ракурса преподнести?— можно было бы с комедийного, только вот шкафа в студии нет.И всё-таки отвратительный у Мирона вкус на мужиков: один?— мразь конченая, а другой?— слабак, неспособный морду набить. И похуй, что сам Мирон говорит о том, что проблемы нужно решать языком?— словами там, ну, или отсосать в крайнем случае. Ваня сейчас понимает, что тут лучше всего бы подошёл язык жестов?— кулаком в ебучку, и всё.С другой стороны, может, просто с годами приходит понимание того, что не стоит объяснять хуесосам, что они хуесосы?— им за причмокиваниями всё равно не слышно.Но нет.Нет.Ваня понимает, что нет, когда это рядом с собой видит, отвлекаясь от того, чтобы у стенки подыхать?— его всего скрючивает, хуючит, под дых бьёт, а он всё равно цепляется, впиваясь в потрёпанную годами краску. А чё, всё как Славка любит?— андеграунд, бля, и подвалы, поди, даже хвост распушать не пришлось и на красивые слова разоряться. С Ванечкой он тоже не разорялся, чужих хватило вполне.Силы где-то находит и за грудки берёт, трясёт, к стенке толкает, как мешок ничего не весящий.И в морду.Раз.Два.Десять.Пока рука болеть не начинает, пока тело под ней не начинает хрипеть и кряхтеть.Слава. Какой же ты мерзкий, Слава. Ёбаный клоун, который хохочет, не дёргается, из него вся спесь так и прёт?— ?смотри, для меня это всё?— ?ничего?, а твоё ?ничего? теперь там, за дверью?.Кто вообще пустил собаку в дом?Собаки не приземляются на четыре лапы. Ваня, когда падал, все их себе переломал. А теперь бы доползти до ебучего финиша с иглой, запахом стерильности и руками в перчатках безо всякой ласки?— Мирон бы его погладил, если б Ванька вместе с ним, рядом с ним подыхал?— ползти, мордень обтирая от слёз и соплей, а их много будет — придётся жевать и захлёбываться.Но делать он этого не будет. Срастётся как срастётся. Он пока на собственном дне полежит, только вот до него доберётся, ещё куда поглубже нырнет, носом землю рыть будет в поисках той самой ямы. Всего-то надо выйти и в какой-нибудь двор-колодец забрести. Ну, типа ?дно? и ?колодец?, может, и он когда-нибудь сможет в игру слов, только оценить уже будет некому. А пока мозги и так варят на максимум, хоть что-то умное заявляя про неумных: ты, Ванька, долбоёб.Съёбывает.Ваня как титры в конце фильма. Идёт, только всем похуй. До уровня ?Марвел? он пока не дорос.А куда идёт?— да хуй его знает. Бухло в кармане греет, а это почти как вечный двигатель. Прогресса так точно. Может, и Ваня из своей деградации выберется.