Глава 4 (1/1)

Подполковник Лоуренс,Получил известие о вашем задержании в Пенсильвании. Пишу вам, чтобы справиться о вашем здоровье, настроениях, полученном (снова) ранении в плечо, о вашем душевном состоянии. Сколь угодно просторная, тюрьма остаётся тюрьмой: я желаю, как желал всегда, чтобы мы могли свободно обмениваться мнениями во время вашего в нем пребывания; чтобы жалкие решётки, которые сейчас сковывают ваше тело, не удерживали ваши мысли и чувства.Однако я вынужден спросить, как тщательно и в какой степени ваша переписка контролируется вашими пленителями, и буду осторожен в моих письмах до той поры, пока не буду уверен в их конфиденциальности. Его Превосходительство, под моим влиянием, обратился к вашим тюремщикам?— таково влияние имени Лоуренсов, хорошее или плохое,?— хотя похоже, что переговоры будут отложены до установления более явного перемирия.Я остаюсь в распоряжении Маркиза, Его Превосходительства и гостеприимства тех, чей дом мы временно реквизировали для наших занятий. Проходят балы и ужины, всевозможные мероприятия, на которых манеры и ум, подобные вашим, облегчили бы скуку. Мне было приятно познакомиться со многими прекрасными дочерьми наших революционных друзей, и я отдыхаю в их обществе, думая, как о вашем отсутствии, так и о вашем желании видеть меня подобным образом занятым.Маркиз считает меня абсолютным дикарём в этих делах и, возможно, я действительно таков без моего Лоуренса и его замечательного обыкновения заботиться обо мне. Берегите себя и знайте, что ваши друзья не забывают о вас и желают вашего скорейшего возвращения.Ваш покорный слуга,Александр ГамильтонАлександр,Мои тюремщики мало заботятся о моих каракулях, ещё меньше?— о моих отъездах и возвращениях, и, по правде говоря, о чем-либо вообще, кроме стремительного окончания всех боевых действий. За мной почти не следят?— не более, чем необходимо для того, чтобы убедиться, что мой отец ведёт точный учёт моих передвижений. У их солдат есть еда, одежда и снаряжение, но им не хватает убеждённости. Как вы и предсказывали, война будет выиграна не победами, а изнеможением.Я ловлю себя на том, что пишу, пусть и не так безупречно, как вы, с угрожающей скоростью. Ничто так не тревожит ум, как неподвижность в клетке и бесконечные размышления, и я строчу эссе за эссе, пока моё заживающее плечо позволяет. Слова?— моё единственное оружие сейчас, когда вместо пистолета и мушкета приходится довольствоваться бумагой и пером. Я представляю, как вы склоняетесь над моим плечом, как я некогда над вашим, и нахожу утешение в этом воспоминании.И все же я не могу не отметить своё бессилие, сидя здесь и не имея возможности сделать больше, чем отправлять прошение за прошением, письмо за письмом?— и встречая отказ или, хуже того, молчание. Может быть, мои тюремщики все же избавляются от этих посланий, а возможно, это делает мой отец… нет, это начало безумия и паранойи. Я хочу сражаться, быть может, даже умереть, но, по крайней мере, действовать, а не сидеть, как птица, пойманная в клетку, какой бы раззолоченной и удобной та не была.Я рад слышать о ваших занятиях и желаю видеть вас счастливо устроившимся. Меньше думайте обо мне, пока мы не воссоединимся.Ваш покорный слуга,Дж. ЛоуренсДжон,Я никогда не мог думать о тебе меньше, и мне невыносима сама мысль думать о тебе меньше. Твоё заключение?— в каком-то смысле благословение, поскольку так я уверен, что ты в безопасности. Но все же я знаю тебя, Джон, и ты никогда не будешь счастлив в оковах, пусть даже в безопасности, пока другие под угрозой. К тому же мне знакомо твоё разочарование, чувство, что ты прикован к столу, когда предпочёл бы держать в руках оружие.Я столько раз высказывал эти рассуждения Его Превосходительству, что они уже стали своего рода фоновой мелодией в нашем ежедневном общении, и все же он не делает никаких попыток предоставить мне поручение или миссию?— например, согласно моему предложению поторговаться за твоё освобождение. Впрочем, вероятно (и это было бы логично), что подобные занятия возложены на плечи твоего отца.Я заклинаю тебя оставаться сильным, оставаться моим хорошим и честным другом, не позволять физическим ограничениям ограничивать и твой ум. Не думай, что твои риторические усилия напрасны: шли мне свои труды, свои письма, свои слова.Ты когда-то смеялся над тем, что слова не заменят действия, но твои слова могут вести к ним?— создание твоего полка, окончание войны, мечи, перекованные на орала, хотя я был бы никудышным фермером. Я так же не предназначен для копания в земле, как ты для метаний в узких границах Пенсильвании.Что до других моих занятий, то я продолжаю их с энтузиазмом, умеряемым мыслями о твоём отсутствии. Если я приду в более приподнятое настроение?— или, по крайней мере, менее меланхоличное,?— мне стоит подумать о составлении списка требований к жене, который будет представлен тебе на доработку или утверждение. Впрочем, оставлю эти глупости до следующего раза.А пока сосредоточимся на настоящем, и, знай, что нынешние обстоятельства никогда не гарантируют будущее положение событий. Мир принадлежит нам, Джон, и наша история не будет полностью описана, пока она не закончится.Твой, как всегда,АлександрАлександр,Прости за краткость этой записки?— я пишу, пока моя лодка переходит границу, разделяющую нас, эту невидимую линию между оккупацией и освобождением. Ты всего лишь в двух днях нелёгкой поездки: целая жизнь, мгновение, и кажется, что пространство одновременно бесконечно, и тонко, как волосок. Я свободен, Алекс, и мир является мне каким-то новым, зелёным, словно весной, хотя с зимой ещё не покончено.На воде ветрено, и я слишком долго стоял, наблюдая как вы приближаетесь ко мне. Я не поэт, Алекс, не одарён мастерством пера, не оратор и не публицист. В другой жизни, возможно, у меня было бы иное призвание?— натуралиста, как ты предлагал, или врача.Но, в этой жизни, я только тот, кем я являюсь: сын богатого отца, солдат, твой друг. Эта честность, без сомнений, есть результат того, что я увидел мир яснее во время моего заключения. Это время для слов, слов более красивых, чем я способен сказать, но также и время действовать. Я отправляюсь в лагерь, к тебе?— ненадолго, а затем в Каролину. Там идут сражения, и я стремлюсь к этой необходимой цели после длительного бездействия, как весенняя листва стремится вырваться из почек, готовый ко всему, что может принести битва. Ты говорил об оралах, но есть время и для мечей. Все реки текут в море, но оно никогда не переполняется?— так и нашей борьбе должно продолжаться до тех пор, пока не приблизится освобождение.Когда наши труды будут завершены, наступит время отдыха. Время?— если оно наступит,?— пока что остающееся между нами обещанием, хотя я намерен полностью сдержать его: провести параллель между нашим национальным союзом и, как ты говоришь, более частным. Ты рассказываешь мне нашу историю, и каждое написанное тобой слово кажется отдельным эпосом, и, возможно, это действительно так. Надеюсь, вскоре к ней будет написана новая глава, поскольку я собираюсь вернуться к тебе ещё раз.Скоро твой,Джон