Дополнение к 12 главе. Святой отец, я согрешила. (Кетрин Пирс/Элайджа Майклсон/Клаус Майклсон/Варфоломей Брукс) (1/2)
— Святой отец, я согрешила…
Произносит Кетрин очнувшись на чердаке в соборе Святой Анны. Эта комната в светлых тонах, балдахин служит украшением постели, маленькое окно, простая деревянная мебель. Довольна и недовольна одновременно сложившийся ситуацией, а иначе Клаус Майклсон не мог поступить с ней. Все это время отец Варфоломей сидел на постели ожидая ее пробуждения.
Моя дикая Косандра, игривая падра*
Затмевала разум, убивала музыканта.
Miyagi & Andy Panda — Kosandra.</p>
Эта женщина казалась ему своенравной черной пушистой кошкой, с острыми когтями ранящими плоть.
Этим вечером вместо выхода в город предложила поужинать дома и к ее великому удивлению он согласился. Сегодня у Элайджи Майклсона выдался тяжелый день. Вынужден был решать возникшие, благодаря брату, проблемы. Договаривался о времени и месте подписания договора между фракциями, обсуждал с отцом Варфоломеем сумму жалование, правила необходимые для защиты людей. Видимо не зря именно данная фракция самая беззащитная.
Не зря же он вернулся в Новый Орлеан вместе с ней.
Во всем черном, сняв пальто проходит в кухню.
Вместо ужина застает Кетрин сидящей, в удобной позе, на деревянном столе. Запрещено обсуждать смену ее прически. Не мог не заметить, что та укоротила и выпрямила волосы. Правая нога поднята, рука на шее, в черном коротком платье с открытыми плечами, чулках, два бокала шампанского.
Этим вечером всецело будет принадлежать ей. Всегда берет, что пожелает.
Сейчас желает только его.
Сейчас желает узнать, что скрывается ткань платья.
Намерено ведет себя так игриво, подвигает один бокал в его сторону.
— Выпьем, дорогой?
Замешкался с ответом. Готов оставшуюся вечность любоваться этой порочно-эстетичной картиной: прекрасная привлекательная женщина, вид из окна, вокруг стола обитые бархатом стулья. Словно ожившая черно — белая фотография профессионального модного фотографа.
Медленно убивает его.
Дурманит его сознание.
Знает насколько опасно для него подходить ближе.
Наклонилась к нему, по щеке провела пальчиками. Майклнон прикрыл глаза, на лице дрогнула улыбка. Столько столетий жертвовал всем во благо семьи. Сейчас может взять, что пожелает.
— Мне плевать… Ты же знаешь, что будет дальше, — шепчет прикусывает мочку уха.
Знает и действует стягивая с нее платье, вынуждает поднять руки вверх.
В черном белье, чулки удерживает кружевной пояс.
Его женщина ведет себя подобно шлюхи. Кому понравится подобное?
А ему кажется нравится, если ведет она так только с ним.
О грядущем сне и времени стоит позабыть.
Его.
Ее.
Кетрин не из тех, кто будет ждать, оставляет горячие поцелуи на губах, послышался звук расстегиваемой ширинки.
Привыкла доминировать и управлять игрой. Одно дело управлять в постели, совершенно иное управлять умом, чтобы рядом с ней забывал об остальных женщинах присутствующих в его жизни когда — то.
Элайджа рушит ее планы одну руку сжимает на ее тонкой шее, второй придерживай за колено, вынуждая принять горизонтальное положение.
Не хрупкая, выдержит, легонько сжала руками ткань пиджака, вынуждает смотреть в глаза, наполненные игривым напитком бокалы вдребезги разбились рухнули на пол.
Ей нравились такие моменты, в которых ощущает, каким жестоким и хладнокровным может быть этот мужчина.
Ему нравятся такие моменты, в которые она разжигает в нем страсть.
Слишком близко, смотрит, как будто она добыча, которую он заполучил.
Этим двоим не нужно благословение.
Знает, как доставить ему наслаждение, губы соприкасаются, отбрасывает голову назад, несет в их спальню, не такой он и дикарь, чтобы опорочить их обеденный стол.Ей нечего предложить ему кроме себя. Кто, кроме ее заставит позабыть обо всем? Много столетий назад открыла ему свою душу, обложила тело.
Подходили ли они друг другу сложно предположить.
Просто принадлежали друг другу.
Вернулся к ней после всей лжи и предательств веря, что она все еще та самая Катерина способная любить.Свое дороже чужого.
Вернулась к нему боясь одиночества.
Чувственные прикосновения, не спешил избавляться от ее одежды, что радовало, медленно опускает лямку бюстгальтера, оставляет поцелуй на плече, опускается ниже целуя живот, к кружевной ткани, слышит щелчок, еще один, пока она изъявляется от его очередной скучной рубашки, он опускается перед ней снимая чулки.
Не помнили, как оказались в постели, навис всем весом, покрывает поцелуями обнаженную грудь, вскрикивает ощущая ее острые когти на царапающие плоть. Так заведено — любишь розу будь готов столкнуться с шипами.
Не позволит так просто одержать над собой победу, сплести их руки, как желал тот, теперь уже ее рука сжалась на его шее, оказывается сверху. Кто его спасет?
За столько лет Элайджа подарил ей все, о чем она мечтала, — ощущение значимости, защищенности, даже если она сбегала всегда догонял. Точно не ему бояться ее необузданности: в каждом касании, в каждом вздохе, негромком стоне выражает всю ту любовь, которая накопилась в ее темной и порочной душе.
Единое целое.
Затмевает его разум.
Неистово, страстно, свирепо, настойчиво, непрерывно, до дрожи в каждом нервном окончании. Не из тех, кто боится выражать чувства с применением грубости.
Ее пленник.
Привыкла отдаваться.
Это был единственный способ утолить нестерпимый голод тела и агонию.
Не сдерживает гортанный стон: — Катерина…
Испытывал ли прежде удивительного желания, которое охватило сейчас.
Высшие блаженство.
Большее, чем прижавшиеся друг к другу тела, вздохи не сказанного.
Руку с его шее отпускает только, когда ложиться рядом, доказав этим самым свою победу.
Элайджа начинал дышать ровнее.
Убивает этого пианиста дикостью и непокорностью.
— Вы же не казните меня за это, милорд, — сказала вслух, открыл глаза расплывчато видит ее лицо, касается губ, позволяет опустить голову ему на плечо, вдыхает запах волос пропахших ее духами.
У этой женщины, есть власть над ним. Никогда не признают этого, ведь так правильно.
Подумал, что окончательно помутится рассудком.
Пьянее, чем выпитый самый крепкий алкоголь.
Хуже, чем действие от легких выкуренных наркотиков вызывающих привыкание.
Стройный, прямые седые волосы, серые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы, облачен в чёрное одеяние с белым воротником, начищенные туфли.
Со времен Винсента Гриффита — это место служит убежищем для любого нуждающегося в укрытии. Здесь запрещено насилие, кровопролитие.Сюда не смеет ступить никто без приглашения и позволения.
— Клаус принес тебя сюда с просьбой оказать психологическую помощь, позаботиться о тебе.
— Или прочитать лекцию о благочестивом сексе в браке.
Кетрин Пирс не впервые начинать новую игру, идти наперекор всем. Встав с постели ходит по комнате, изредка смотрит на священнослужителя холодным взглядом. Понимает, чем грозит побег из обители.
— Купи бурбон, голова раскалывается, — неожиданно говорит женщина. — Плачу втрое больше Клауса.
— До ужина еще три часа, — спокойно. — Церковь не лучшее место для распития алкоголя и убийств.
— Как же я скучала по овсянке и воде, — с ухмылкой на лице, одергивает штору.
Его естественно предупредили о том, насколько она хитра и опасна, ищадие Ада Земле. Просто покидает комнату. Сегодня она не настроена разговаривать.
Разъяренная Кетрин Пирс вряд ли подчинится так быстро.
В какой раз всё решили за нее.
Шаги за дверью затихают.
Запускает в стену лежащее на столе святое писание, вазу с цветами.
На следующий день Пирс покидает свое временное убежище, встав на втором этаже осматривает помещение, взглядом прожигает отца Варфоломея, общающегося с воспитанниками епархии.
За что бедному священнику такая напасть, Дьявольская женщина в обители.
В городе неспокойные времена, а вдобавок он вынужден скрывать в соборе вампиршу со скверным стервозным характером не отличающеюся нравственностью.
На следующее утро застает за тем, что сидя на коленях одного из воспитанников Дьюка пьет из запястья кровь. Сейчас важнее спасти человеческую жизнь, а не спровоцировать чудовище, с прекрасным женским лицом.
— Прошу оставь невинного. Можешь воспользоваться мною.
— Ладно, — хмыкает, ее оторвали от игрушки, внушает молодому парню все забыть и уходить.
Священник закрывает глаза, в мыслях начинает читать молитву или что — то вроде «Господи, я вручаю тебе мою жизнь, душу», готовясь к смерти, но вместо это Кетрин слизывает кровь с уголка губ, шепчет на ухо: — Гранат. Я хочу гранат. Тогда я не думаю, чтобы кого — то убить.
Диктует свои правила на его территории?
А что остается, кроме подчинения. Ей необходимо кем — то манипулировать, если осталась здесь добровольно заложницей иначе можно считать день прожитым зря.
Через час, сидя в своей новой комнате, ест любимый фрукт, пачкает белоснежные руки алым соком. Вправду тронулась рассудком? Да быть не может. За пять столетий столько всего пережила, день за днем боролась за свое выживание.
Не слушает всего того, что говорит тот лежа в постели, отвернувшись к стене демонстрируя полное безразличие.
Отец Варфоломей Брукс сталкивался со сложными прихожанами, помогал в силу своих возможностей, жизненного опыта, учению Священного писание.Так какая от него польза, если помочь не может, даже такой заблудшей и пропащей душе, монстру из плоти и крови, даже Люцифер, когда был ангелом, носил имя «Светоносный».
Будучи представителем фракции людей не играл весомой роли, когда решались важные вопросы за столом переговоров. Клаус, к примеру, поступил привычно уложив в постель Алану желая контролировать ковены, оборотни вообще живут за пределами города и он все еще их Альфа несмотря на возмущения Хейли, а вампирами по традиции управляют Марсель с помощью правил и Элайджа посредством дипломатии.
— Доброй ночи, дитя.
Правда режет хуже любого ножа.
Оказалась в собственной ловушки.
Занятый привычными делами позабыл о ней, та с самого утра вела себя довольно тихо. Кетрин находит удачное место, чтобы скрыться — кладовая, к тому же там есть вино. Варфоломей вспоминает о ней после разговора с пожилой прихожанкой. Обычно каждое утро приносил ей завтрак, а в фарфоровой чашке, собственная свежая кровь, вместо кофе. Кого волнуют порезы на запястье служителя?
Тяжелый вздох. Сидит на деревянном стуле забросив нога за ногу.
— А говорили, что это грех, святой отец, — отпивая из горлышка пьянящую красную жидкость из темно — зеленой стеклянной бутылки.
— Это для причастия, — спокойно, вытянув руку надеясь, что она прекратит все это, вернет ему недопитую бутылку алкоголя, собственно встав она так и поступает.