ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Связанные. Глава 8 (1/1)

Рыска, свернувшись калачиком и плотно укрывшись, пыталась согреться: давно её так не трясло, а может, и никогда. Сразу после смены дороги девушка отправилась в общежитие Зайцеградской Пристани, где незамедлительно сняла комнату. Она уже начинала ощущать последствия. До кормильни было ближе, но там наверняка нашлись бы не особо трезвые соседи, от которых в таком плачевном состоянии отделаться было бы трудно, в Пристани же завсегда спокойнее. И теперь, лёжа на кровати и завернувшись в выпрошенное у комендантши пуховое одеяло, она продолжала дрожать всем телом, уже четыре лучины. Зря отказалась от горячего молока с мёдом, которое предлагала ей старуха-комендантша! Сейчас было бы весьма кстати. Нет ведь, буркнула: — Сама справлюсь, — и поспешила скрыться в комнате, стесняясь, что кто-нибудь заметит, что у неё зуб на зуб не попадает. Как будто, с другими путниками такого не бывает… Хорошо хоть знаний хватило на то, чтобы понять, что происходит и как с этим бороться. Да, пожалуй, не зря она окончила аптекарские курсы при лазарете (кстати, как и Пристань, с отличием!): благодаря этому, она хотя бы знала теперь, что может ей помочь. В просторечье её состояние именовалось отходняком после поворота дороги при чрезвычайно малой вероятности. И не будь с ней Алька, разделившего тяжесть ворота, сейчас валяться бы ей без сознания, и хорошо, если в общежитии, а не прямо в поле, а с крысой так и вовсе можно было бы попрощаться: она годилась бы только на помойку. Хотя, конечно, со своей ?свечой? она так не поступит: если, или, вернее, когда Рыска уморит крысу, она похоронит её как человека, тем более, что это по сути и есть человек… Альку смена дороги тоже далась нелегко: девушка прекрасно видела, как нос зажал и побледнел. Хотела что-то сказать ему, но если сразу не решалась, то теперь и подавно было незачем. Да и почувствовала его обиду. И угораздило же их зайти в эту кормильню?.. Если б Альк не обиделся на неё за кормильца, всё прошло бы проще. Народ, считая путников всесильными, здорово заблуждается: в этом ремесле столько допусков и нюансов, что голову можно себе сломать. И при той же смене дороги даже незначительная для обывателя мелочь способна изменить всё до неузнаваемости, — скажем, сегодня на исход могло повлиять и то, что народ таки не послушался путников и не разошёлся восвояси, когда ему было велено. А вообще, при чём здесь это? Это она сама виновата: не надо было в такой ответственный момент вспоминать, что произошло в этом городе и в этом лесу десять лет назад… Шальная, вскользь пронёсшаяся в голове мысль не позволила попасть на нужную дорогу, и выбрана была другая, и теперь, хотя, и дождь, разумеется, пойдёт, и огонь погаснет — это точно, но вместо пожара… О, Хольга, это едва ли не хуже!.. И ведь Альк ничего ей не сказал, — лучше б обругал, как раньше, легче было бы!.. Но он лишь молча кивнул, когда она бросила ему: — Завтра жду тебя у городских ворот. …Ну почему так трясет? Как будто на улице не лето, а зима, а помещение стоит нетопленым пару суток! А как, оказывается, противно на душе, когда там ничего нет! Любовь ушла, а на её месте так ничего и не появилось — некого ей любить. Муж таких чувств не вызывает. Правильно ей говорили когда-то: не стерпится и не слюбится. Да если б он хоть вёл себя по-человечески, а то вечно взбрыкивает, нарывается, как будто она держит его, а в последние два года совсем отбился от рук. Хотя, в его поведении нет ничего удивительного, если учитывать, как сама она относится к нему.*** …Окончив обучение в Пристани, Рыска вернулась домой усталая и опустошённая, но при этом — с чувством выполненного долга, и, конечно, испытала потребность кого-нибудь обнять, прижаться, чтоб её пожалели и утешили, а кроме Тамеля никого поблизости не оказалось. До всего остального дошло как-то само собой, тем более, это ведь был её муж. Впервые после свадьбы они оказались в одной постели, — о да, ночная темнота на многих действует как-то по-особенному, заставляя делать то, чего раньше и представить было невозможно. Но разочарование, пришедшее к ней с рассветом, оказалось настолько горьким и отвратительным, что Рыску аж подбросило на кровати. Первое, что она сделала — это заварила себе травяной сбор против зачатия, от души возблагодарив Хольгу за полученные в области травоведения знания. Жаль только, от гадостного ощущения на душе сбора пока не придумали… В то утро она чувствовала себя так, как будто изменила Альку. Нет, конечно, по факту это было не так, а раз уж на то пошло, то и не впервые, да и вообще, кто он ей есть, чтобы это так расценивалось?.. Но именно такие мысли и посетили её тогда. Промучившись угрызениями совести до вечера и встретив со стороны мужа страстное желание всё повторить и понимая уже, что добром он не отстанет, Рыска решила честно рассказать Тамелю и о своей первой любви, и обо всех похождениях, думая, что он оскорбится и уйдёт. Но получилось только хуже: он мало того, что никуда не делся, так ещё и из подчинения вышел! А позже оказалось, что у Тамеля есть любовница — Рыска узнала об этом в один из своих приездов домой. Ей оказалась некогда бездетная вдовушка из соседней вески, совсем недавно неожиданно родившая сыночка — чёрненького, но со светлыми саврянскими глазами. Тётя подтвердила: да, Тамель давно зачастил в эту веску. — Гоните его, госпожа путница, в шею, негодяя такого неблагодарного! — посоветовала тётина подруга, та самая, которая некогда указала Крысолову дорогу в их дом. — Пусть делает, что хочет, мне всё равно, — бросила Рыска и забыла об инциденте. Душа её давно опустела. Любить по-прежнему было некого… Нет, конечно, рядом всегда были близкие люди: сын, тётя, учитель, Жар с семьёй; с Её Величеством завязалось нечто, похожее на дружбу, да и служба нравилась, что ни говори, — словом, тосковать было некогда. Но вот любви больше не было. И хотя, это вроде и не тяготило, пропасть в душе всё росла и росла с каждым прожитым днём. Рыска перестала узнавать сама себя. В какой-то момент ей это надоело, и она попыталась обратить внимание на мужчин — не как на объект прелюбодеяния, а попытаться завязать нормальные отношения. Но никто так и не вызвал у неё таких эмоций, какие когда-то вызывал Альк: не было даже ничего похожего! На ночь случайные ухажёры годились, а вот связывать с ним свою судьбу Рыске совсем не улыбалось: выходил обмен шила на мыло, ибо тот, с кем не хочется не то, что ложиться в одну постель, а даже разговаривать, у неё уже был, а любимого, получалось, нет и не будет.*** …Рыска порывисто села на кровати: трясти её так и не перестало. Имелось у неё с собой одно средство, помогающее в таких случаях. И принять его давно было пора. В том, что зелье ей поможет, путница не сомневалась. Беда была в другом: в побочном эффекте этого чудодейственного эликсира, коим являлось внезапное низменное желание, порой непреодолимое. И если где-то в лесу или в поле при отсутствии, так сказать, кандидатов, бояться было нечего, то в общежитии Пристани она, конечно, не одна, и мало ли, что могло в этом случае произойти. Конечно, летом большинство адептов и наставников разъехались, но не могло же такого быть, чтобы совсем никого не осталось? По крайней мере, заезжие путники где-то поблизости уже есть или же будут к вечеру. Очередная судорога отдалась болью в суставах. Нет, надо пить этот Сашиев эликсир, а то так и до обморока можно запросто дотерпеться, а это недопустимо, потому что завтра с утра нужно отправляться в дорогу, а значит, ещё сегодня следует прийти в себя. Рыска поднялась с кровати, превозмогая дрожь и слабость, и, отмерив нужное количество капель заметно трясущимися руками, бросила взгляд в открытое окно. Ветер дул теперь совсем с другой стороны и явно пах грозой, — это было хорошо заметно, потому что окно Рыскиной комнаты как раз находилось на северо-восточной стороне. И хотя в городе за крышами облаков было пока что не видно, то, что они уже есть или совсем скоро будут, не вызывало у путницы никаких сомнений. Проглотив противную, почти чёрную и отдающую рыбой микстуру, Рыска поскорее запила её водой и прилегла обратно. На голодный желудок, после суток, проведённых в седле и напряжённого дня перед этим, средство подействовало почти сразу. Тело девушки расслабилось, мысли успокоились, стало дивно хорошо и даже потянуло в сон — но ненадолго. …Похоже, она смогла-таки на лучинку задремать, но вскоре проснулась, словно её в бок кто-то толкнул и ощутила тот самый побочный эффект в полной мере. Началась, что называется, та же песня, да на новый лад. Теперь ей думалось по-другому: почему считается, что это состояние лучше того? Или это на неё одну так действует? А может быть, зелье следует принимать с оговоркой: для тех, кому есть, с кем переспать? Рыска вздохнула. Будь у неё такой, она бы и так, без зелья пришла в себя: ведь ничто так не успокаивает, как живое человеческое тепло. Тепло, которого ей так давно не хватает… Промучившись ещё с лучину, Рыска решительно поднялась с кровати. Поняв, что больше не выдержит, она решила сходить в купальню, привести себя в порядок и, наконец, выйти в город. А то что же это такое получается: всем дождь, а ей везде и во всём — облом? …В купальне, на первом этаже здания, слышался плеск воды. Как и во всём Зайцеграде, здесь тсарила идеальная чистота. Наместник терпеть не мог путников и Пристани, но жизнь, даже с его возможностями, испортить им было трудно: Пристань — крепкий орешек, способный самостоятельно, без помощи короны, за себя постоять. Однако Румз нашёл способ отыграться: он лично инспектировал и учебные корпуса, и общежитие, делая упор именно на чистоту, при этом нагрянуть мог в любой момент под девизом: ?Это мой город, и грязи здесь я не потерплю ни в каком виде; если хотите, жалуйтесь Его Величеству?. Естественно, путничьей Общине проще было поддерживать у себя порядок. Итак, спустившись на первый этаж, Рыска тихонько заглянула за неплотно прикрытую дверь купальни и увидела совершенно голого молодого человека. Оценив визуально его возможности, она хмыкнула: похоже, и в город идти не придётся, а то погода — хуже некуда, пока только ветер с пылью, а к вечеру, а то и раньше, ещё и вольёт неплохо. Она решительно открыла дверь в купальню. Парень мгновенно закрылся от непрошеной гостьи деревянным тазиком, опешив от её наглости, но не сказал ни слова. — Привет, — с улыбкой поздоровалась она, — А ты ничего… — Спасибо, — обалдело отозвался парень. Молод ещё, отметила Рыска, не более двадцати двух лет, ринтарец. Наверное, адепт, практикант, летом здесь других и не может быть… А может, просто выглядит молодо? Ну да ладно, сейчас было не до выбора: она сгорала от желания. А парень… да всё равно она его больше никогда не увидит! — Как тебя зовут? — спросила она, — А впрочем, зачем мне это?.. — Рыска решительно шагнула ему навстречу, убрала мешающийся в неположенном месте деревянный тазик, закинула руку парню на плечо, потянулась, а губам… Тот на миг заинтересовался — но лишь на миг… А потом вдруг как-то совершенно неожиданно побледнел и замер, словно проглотил аршин… — Ах ты, кошка блудливая! — услышала Рыска за спиной, и от этого голоса её мигом отпустило. А потом её весьма невежливо вытолкали в коридор. — С лёгким паром! — рявкнул Альк, запустив в парня букетом чрезвычайно колючих роз, и так приложил дверью о косяк, что с потолка штукатурка посыпалась. …Таких слов Рыска в жизни не слышала! При чём на обоих языках: не даром Альк хвастался, что знает оба как родные! Он, казалось, даже не осознавал, на каком языке ругается. И все это было — ей одной, разумеется, посреди коридора! А её вдруг разобрал смех. Все, чем она могла по началу ответить — это истерический, до слёз хохот, только подливающий масла в огонь его гнева. А сколько нашлось зрителей! Коридор вмиг наполнился народом, да ещё и из комнат выглядывали, — а казалось, что летом общага пустует. Несчастный адепт, попавший под раздачу, счёл за счастье тишком проскочить в свою комнату, благо находилась она совсем недалеко от купальни, и, почёсываясь, закрыться в ней. Однако он тут же и припал к замочной скважине: интересно же, что он теперь с ней сотворит? Но благородному саврянину воспитание не позволило поднять руку на женщину. Ну, а гнев не позволял просто развернуться и уйти… — Что, вот так запросто взяла бы и переспала неизвестно с кем? — орал он. — А ты что, так не делаешь? — в том же тоне, пародируя его, спросила она и снова захохотала. — Я мужчина! Рыска, надрываясь от смеха, сползла по стене. — И что? — вытирая слёзы, спросила она, — Кто ты мне есть, чтоб лезть в мою жизнь? Муж?! Я перед тобой отчитываться не обязана! — О! Я подозреваю, ты периодически так делаешь! — догадался Альк. — Совершенно верно, так же, как и ты, — ответила Рыска и снова рассмеялась. — Какой пример ты подаёшь ребёнку! — снова рявкнул белокосый. — Я уверена, твой пример понравился бы ему больше, — опять смех. — Какая же ты стала! Я раньше о тебе такого даже подумать не мог! Рыска неожиданно перестала смеяться и даже улыбку погасила. — А я раньше такая и не была, — зло сказала она. — Это всё из-за тебя. Ты меня бросил — тогда, зимой в Ринстане… что, уже не помнишь? А сейчас просто ведёшь себя как собака на сене: и самому не надо, и другим не позволю! — Да я же к тебе и шёл… — И что? — выплюнула она, сверкнув глазами, — Я должна от радости умереть? ?Ах, господин Хаскиль, всю жизнь Вас одного и ждала!? Да не дождёшься! — Ты что себе позволяешь? — вновь взвился он. — Да ничего! У меня были отвратительные сутки, за которые я устала как рабыня, потом тяжёлый, дерьмовый день, а теперь, благодаря тебе, будет дерьмовый вечер. Ты рад? — Я рад! — не остался в долгу Альк. Ещё щепку посмотрел на неё с ненавистью, а потом, не найдя больше доводов, развернулся к выходу. — Кстати, одеваться стала как шлюха. В курятнике тебе и место, — бросил он через плечо. — Кому, как ни тебе, знать какие там особенности моды, — крикнула Рыска ему вслед, — Кстати, знаешь, — добавила она, — Иди-ка своей дорогой. Без твоей помощи обойдусь! Альк на миг замер, но тут же продолжил свой путь. — Что смотрите? В цирке, что ли? — вызверилась Рыска на окружающих, когда за Альком захлопнулась дверь и, развернувшись, устремилась вверх по лестнице. — Хватит хулюганить! Да что ж это такое… — закричала ей вслед комендантша, почуяв, что эпицентр бури сместился и лично ей уже не угрожает, а значит можно и пошуметь для порядка. Парень, которого безуспешно пыталась снять Рыска, попеременно со своим товарищем подсматривал в замочную скважину, а потом, когда Альк покинул общежитие, рискнул открыть дверь. Адепты-третьекурсники выглянули в образовавшуюся щель, но успели лишь посмотреть вслед столь откровенно одетой девушке. — Красивая, — мечтательно произнёс товарищ несостоявшегося Рыскиного утешителя, — пойди, догони! Этот её хахаль ушёл уже, а девушка разозлилась. Знаешь, как стараться будет? — С ума сошёл?! — таким тоном, словно ему предложили поцеловать змею, воскликнул парень, — Знаешь хоть, кто этот её хахаль? — Нет, — пожал плечами адепт. — Это Вернувшийся! А она, похоже, Рысь. Спасибо, сделать ничего не успела, а то меня бы сейчас от стен и пола отскребали. Чудом пронесло! Товарищ понимающе закивал. Об Альке Хаскиле по прозвищу Вернувшийся, совершенно безбашенном саврянском путнике и его подруге, тоже не отличающейся мирным нравом, по Пристаням ходили легенды, одна другой страшнее, где правда причудливо переплеталась с вымыслом. В одном сказки сходились во мнении: связываться с Хаскилем не стоит — уж лучше уступить ему, как бы он ни был неправ. Рысь ему не жена и даже не невеста, а просто подруга, но всё равно прикасаться к ней категорически не следует, иначе можно не досчитаться некоторых частей тела. Девушкам, особенно адепткам, тоже не стоит строить Вернувшемуся глазки: то ли примета плохая — сто процентов крысой станешь, то ли просто Рысь все космы повыдёргивает. Осенив себя знаком Хольги, господа адепты здраво рассудили, что лучше всего сегодня из комнаты не высовываться: второй раз за день не повезёт, и дар тут не поможет. А к легендам с тех пор прибавился ещё и слух о ребёнке, которого Рысь якобы родила от Вернувшегося, но прячет и ему не показывает. Обсуждений теперь должно было хватить на год.*** Вспоминая детали скандала, Рыска ещё долго истерически смеялась, катаясь по кровати в своей комнате. А потом, видимо, эффект лекарства сошёл на нет. Появились разумные мысли. Например, возник вопрос: а зачем это Альк к ней приходил, да ещё и с цветами? У него такое не в чести. Потом стало обидно: вот ведь, баба-дура, не могла лучинку подождать!.. Он бы пришёл, и тогда… как знать… Не пришлось бы искать ветра в поле. И ведь не почувствуешь здесь: город, да ещё и коллеги кругом. Хотя, Алька-то она в городе нашла… Почему же тогда не почувствовала, что он сейчас придёт? Видимо, мысли были затуманены зельем, — эх, лучше б и вовсе не пила эту дрянь! Третья посетившая её мысль была настолько неожиданной, что девушка уже и не знала, горевать теперь или радоваться. Подумалось, что раз Альк так разозлился и устроил с ней такую громкую разборку на глазах у всех, значит… да мало ли, что это значит! Что не равнодушен он к ней, это однозначно! Все его обидные слова вмиг выветрились из головы. Тем более, что он был прав, произнося их. Вскочив, Рыска завозилась в сумке, быстро нашла платье, приличествующее случаю. Только бы не уехал! Жутко хочется с ним хотя бы поговорить, увидеть, обнять. И почему не сделала этого раньше, ведь дважды представлялся такой случай, а она только и могла, что задирать нос да скандалить… Пусть прошла любовь, но они не чужие! Хватит уже бодаться, пора заключить мир, им же на роду написано идти рука об руку, иначе не встретились бы они в этом мире, такие разные! Надо держаться друг друга, пусть не как супруги, но хотя бы как коллеги, напарники, друзья, в конце концов. Он там сейчас злится — ничего. Она и на колени готова встать, извиниться за свою глупость, да что угодно сделать, лишь бы увидеть его! Только бы не уехал! Только бы дождался.