Язык мертвых (1/1)

Мир за окном расплывался в рубиновых отсветах толстого стекла, намертво вплавленного в высокие узкие окна некрополиса. Катория сидела у самой верхушки одной из высочайших башен, бездумно переводя взгляд то на мертвые леса за окном, обступающие Мор-Анросс, то на тонкий дневник в руках. Созерцание и того, и другого было одинаково бессмысленным: в затейливых закорючках, коими был исписана старая посеревшая бумага, адептка видела смысла не больше, чем в облезлых деревьях за окном.?Проклятье!? — то и дело проносилось в ее мыслях. Когда Эреб сказала, что черепа Бароса Чернозора не оказалось среди останков, Катория уцепилась за последнюю спасительную соломинку в виде дневника, подобранного в подземельях. Сама она с точностью не могла сказать, что именно ожидала в нем отыскать: подсказку к древним ритуалам, заметки самого некроманта или какие-то еще знания, способные помочь им в войне с союзом Девяти Звезд. К сожалению, ничего из перечисленного в дневнике не нашлось — одни только непонятные символы, незнакомые ни ей, ни остальным. Эреб подтвердила, что странная письменность не походит ни на один из языков, которыми пользуются на близлежащих континентах, а потому Катории оставалось лишь кусать локти от досады.Чем дольше она обдумывала произошедшее, тем больше корила себя в бессмысленной гибели Рафира. Мысль о том, что ее друг погиб ни за что, сжигала изнутри, и хуже всего было то, что сам он так отнюдь не считал. Похоже, Рафиру стало безразлично все, что происходило вокруг. Теперь в сравнении с ним даже Эреб казалась образцовым отождествлением жизнерадостности.Чувствуя, как невеселые раздумья заново охватывают ее, Катория раздраженно зарычала, отбросив дневник в противоположный угол узкого подоконника, на котором сидела. Вся эта ситуация выводила из себя, и тут даже ее завидное самообладание оставалось бессильно.Вскоре после того, как они вернулись в Мальтугар-Тез и узнали, что с треском провалили задание, Эреб в срочном порядке собрала все раздобытые в некрополисе свитки и полезные останки, после чего принялась переправлять их в Мор-Анросс посредством портала, соединяющего между собой некрополисы Культа Смерти. Не позабыла она и переправить всех подчиненных ?ледяных? пауков. Послушники были вынуждены приложить немало сил для того, чтобы удерживать портал, а четверо из них едва не погибли, израсходовав слишком много жизненных сил. Лишь когда Эреб посчитала, что все необходимые ресурсы переправлены в Мор-Анросс, они смогли покинуть Ностэрию. Химор остался — как истинный Хранитель, он не смел оставлять Мальтугар-Тез без присмотра.Глубоко вздохнув, Катория нехотя потянулась к отброшенному дневнику. Минуло уже несколько дней с тех пор, как они прибыли в Мор-Анросс. За это время мало что изменилось, если не считать исключительного одиночества, в которое Катория погрузилась с головой. Ее учитель Кезар по-прежнему оставался в Урргосе, а о Рафире лучше было вообще не вспоминать. Когда он мелькал перед глазами, то был похож на вытянутую безмолвную тень, а когда пропадал… что ж, Катория даже знать не желала о его времяпровождении, разумно предполагая, что ответ ее не утешит.Эреб днями напролет обхаживала старших некромантов, заправляющих некрополисом Мор-Анросс. В этом ей усердно помогал Авикар, оставивший Урргос. Насколько Катория поняла, они пытались сплотить управленческую верхушку Культа Смерти воедино и составить план того, как отбить захваченные города и прогнать колдунов Девяти Звезд. Эреб так и не предложила ей поучаствовать во всем этом, чему адептка была только рада. Она подозревала, что Эреб здорово разочаровалась в учениках Кезара из-за неудачи с черепом Бавроса. Если раньше ее и могло волновать недовольство старшего некроманта, то теперь Катория обнаружила в себе упрямое безразличие ко всему вокруг, в том числе и к одобрению наставников.Она раскрыла дневник на первых страницах, в тысячный раз пробежавшись глазами вдоль переплетающихся символов. Часть из них сливалась в целые строчки, витки некоторых заходили на другие. Иногда вязь букв велась вдоль страниц, а иногда начинала ползти поперек. Нет сомнений в том, что это была настоящая письменность, а не бессмысленная совокупность случайных символов, однако разгадать ее Катории не удавалось. Временами казалось, что она почти угадала значение того или иного слова, а иногда незнакомые буквы вызывали смутное узнавание, и их истинное толкование едва ли не крутилось на кончике языка. Впрочем, что толку? Дни напролет она изучала треклятый дневник, и совершенно никакого успеха достичь не смогла.Раздосадованно прикусив губу, девушка неуклюже перелистнула страницу. На долю мгновения ее взгляд упал на посиневшие пальцы. Как и предрекал Химор, вернуть им былую подвижность не удалось. Пальцы плохо слушались: движения были нерасторопными, а от малейшего переутомления суставы начинало невыносимо ломить. Теперь ее ногти окаймляла почерневшая кожа, а ладони стали отдавать легкой синевой. Катория несколько раз пыталась поколдовать над их исцелением, но оказалось, что Химор выполнил свою работу безупречно: плоть вновь функционировала, а вот оставшиеся увечья излечить до конца было нельзя. Магическое вмешательство всегда оставляло свой след — даже когда дело касалось исцеления. Оставалось смириться и понадеяться, что грядущие годы либо позволят телу самостоятельно восстановиться, либо помогут обвыкнуться с его текущим состоянием.На правом плече что-то засуетилось, отвлекая ее от мрачных размышлений. В следующий миг на злополучный дневник опустился костяной ворон, вопросительно склонив голову. Катория рассеянно провела пальцем вдоль его клюва, в который раз подумав о том, что тот мог оказаться единственным живым напоминанием о ее лучшем друге. Кадавру недоставало нескольких костей, но и тех, что сохранились, оказалось достаточно, чтобы вместить в них его сущность. Как и прежде, дух ворона обладал темно-синим цветом своего первого хозяина, но теперь к нему примешивались легкие разводы бирюзы, доставшиеся от Катории. Призвать его обратно помог младший ученик Нелак, так удачно прибывший в Мор-Анросс вместе со своим учителем. Мальчик, еще с раннего детства ставший любимцем духов, подсказал адептке как именно следует вернуть бывшего кадавра Рафира, призвав его по следу в костях, к которым он был привязан долгие годы. Поначалу Каторию одолевали сомнения тот ли это дух, что составлял компанию ее другу, но вскоре она сумела в этом убедиться, заметив за кадавром старые привычки и эксцентричное поведение, к которому его приучил предыдущий хозяин.Ворон стал ее последней надеждой хоть как-то расшевелить Рафира. В самых смелых мечтах Катория рассчитывала на то, что увидев своего питомца, юноша вмиг оттает и к нему вернется прежняя бодрость духа или хотя бы ее отголоски. Увы, случиться этому было не суждено. Когда они с Нелаком пришли к Рафиру похвастаться успехами, тот смерил их безразличным взглядом и пожал плечами. Тогда Катория поняла, что пытаться бессмысленно и стоит внять совету Эреб: оставить Рафира в покое и дать ему время. ?Либо он придет в себя, либо нет. Повлиять на что-либо ты не в силах? — холодно изрекла некромант. Следом она хотела добавить что-то еще, но смолчала.Заметив, что девушка снова утонула в раздумьях, ворон требовательно клацнул клювом, привлекая к себе внимание. Катория поспешно согнала его с дневника, возвращаясь к разглядыванию страниц. Обиженно щелкнув костями, кадавр взлетел к высокому потолку, принявшись кружить вдоль длинных и пустых коридоров.Неподалеку, у черной винтовой лестницы, раздались торопливые шаги. Ворон мгновенно заложил вираж, заинтересованно устремившись к новому посетителю. Ему определенно не хватало той живости общения, к которой его приучил Рафир, и на которую недоставало Катории. Со вздохом отложив дневник, адептка подняла взгляд. У лестницы показалась макушка Врамур. Ее черные спутанные волосы походили на беспорядочное птичье гнездо, а красные блики окон придавали темной ониксовой коже неприятный багровый оттенок. Завидев старшую ученицу, девочка радостно воскликнула: — Так и знала, что отыщу тебя здесь!Она заторопилась навстречу сидевшей у окна Катории. На полпути ее настиг ворон, приветливо дернув за непослушные кудри. В ответ Врамур радостно засмеялась, попытавшись ухватить кадавра. Ее радость больно ужалила Каторию, вызвав приступ зависти. Не желая выказывать младшей ученице своих чувств, она отвернулась к окну, небрежно полюбопытствовав: — Зачем ты меня искала? — Тому есть две причины, — сверкнула улыбкой Врамур. — Первая состоит в том, что госпожа Эреб просила тебя разыскать. Говорит, ей удалось договориться со старшими некромантами и назначить собрание. Она желает видеть тебя среди остальных. Сказала, что ты будешь… как же это. Ах да, представлять интересы Урргоса! — Присутствовать вмести с теми, кто будет представлять Урргос, ты хотела сказать? — Ну да, вроде так. Я не запомнила достоверно. — Понятно, — только и сказала Катория.Не было ничего удивительного в том, что Эреб желала видеть на собрании старших адептов. В конце концов, им тоже предстояло сражаться против магов Золотых Дюн. Почти против воли, девушка спросила: — Рафира тоже позвали? — Думаю, что да, — неуверенно протянула Врамур. — Конечно, я не слышала, как наставница его приглашала, но Рафир все время был рядом с ней, и потому я думаю… — Ясно, — прервала она ученицу.Значит, некоторое время Рафир был подле Эреб, вероятно, помогая ей в чем-то. Это известие вызвало в ней ревность, причем Катория сама не до конца понимала, из-за чего именно ревнует: что Рафир проводит время со старшим некромантом, которая ранее его недолюбливала, или что из них двоих Эреб выбрала именно его себе в помощники. Впрочем, Катория была сама виновата: в последнее время она только и делала, что таилась по закоулкам Мор-Анросс с дневником в обнимку, избегая общества кого бы то ни было. Настала пора что-то менять и прекратить этот нелепый траур, нужный лишь ей одной. Вознамерившись сразу же привести мысли в действие, адептка решительно спросила: — Скажи мне, Врамур, ты ведь наверняка сумела что-то разузнать, пока Эреб договаривалась со здешними старейшинами? Расскажи кто они такие и что собой представляют. Уверена, от твоего зоркого глаза ничто не могло укрыться.Младшая ученица едва ли не раздулась от похвалы. Важно вздернув подбородок, чем сразу же напомнила свою наставницу, девочка принялась делиться наблюдениями: — В основном здесь заправляют двое: старший вампир Лизар и его бывшая ученица, а ныне полноценный некромант, Вевн. Лизара я видела лишь мельком, но глядеть определенно было на что: у него жуткие клыки, торчащие из-под верхней губы, серая кожа и красные сверкающие глаза. На лице постоянно снисходительная мина, а сам он то и дело кривится, от чего губы забавно морщатся, а клыки начинают еще больше выпирать.Вевн не менее колючая, чем ее бывший наставничек. Вечно глядит на всех свысока, и хоть сама она вампиром не является, делает все возможное, чтобы им соответствовать: и прическа, и пренебрежение у нее в точности такое же, как у Лизара. Ох, и намучалась же госпожа Эреб, пока пыталась их обоих вразумить… — Так значит, высшей нежитью является только Лизар? — уточнила адептка. — А его ученица? — Была воскрешена: глаза у нее зеленее некуда, — с уверенностью произнесла Врамур, после чего добавила, лукаво ухмыльнувшись: — Зуб даю, она многое бы отдала, чтоб они стали такими же красными, как у бывшего учителя. Иногда мне казалось, что они с Лизаром не всегда придерживались обета, воспрещающего сердечные отношения между учеником и его наставником.Катория хмыкнула про себя. Услышь Эреб то, как ее ученица обговаривает старших некромантов за их спинами, беды было бы не миновать. Наблюдения Врамур не были такими уж полезными: как истинный ребенок, девочка запомнила скорее то, что ее впечатлило, то есть внешность Лизара и Вевн, а не полезные сведения об их повадках и характере. Что ж, следовало самой предложить Эреб помощь и составить о них собственное впечатление. Теперь же приходилось довольствоваться сплетнями Врамур — по крайней мере, до момента всеобщего собрания.Ворон, ранее мирно восседавший на копне волос младшей ученицы, взмыл в воздух, после чего вернулся к Катории, примостившись у нее на коленях. На этот раз адептка не стала возражать и даже подергала его за пару выступающих костей, пока обдумывала свой следующий вопрос к Врамур. Девочка ее опередила, вновь заговорив: — Была еще одна причина, из-за которой я тебя искала…Катория подняла на нее вопросительный взгляд, от которого ученица смутилась еще больше. — В общем, я хотела спросить кое-что… о Рафире.Ее прошиб озноб. Все самообладание и боевой настрой как рукой сняло, возвращая прежнюю тоску и гложущую пустоту в душе. От одного только упоминания о друге ей сделалось настолько скверно, что Катория — дисциплинированная и вразумительная Катория — захотела прогнать младшую ученицу прочь. В ответ на эту мысль рука отозвалась резкой болью. Рассеянно опустив взгляд, она обнаружила костяного ворона, бессовестно цапнувшего ее за палец. Словно учуяв намерения девушки, нахальный кадавр вцепился в нее, причиняя неприятную боль. Раздраженно зашипев, Катория струсила его с колен, повернувшись к ученице. В широко раскрытых глазах Врамур застыл страх.?Она всего лишь испугалась перемен, что произошли с Рафиром? — запоздало поняла адептка. ?Кроме меня, ей не с кем поделиться этими переживаниями…? — Что за вопрос? — как можно более непринужденно спросила Катория, пересилив себя. — В общем, я хотела спросить знаешь ли ты… ну-у… — ученица смущенно потупилась, но тут же взяла себя в руки и, крепко стиснув кулаки, выпалила: — Как считаешь, сможет ли Рафир однажды влюбиться в кого-то?Катория молча смотрела на Врамур, не до конца понимая вопроса. Влюбиться? Что еще за глупости? Девочка же глядела на нее так, будто вся ее жизнь от этого и зависела. Очень запоздало адептка сообразила: ?Ах, вот оно что… Врамур ведь, кажется, была в него тайком влюблена?..?Немного поразмыслив, Катория осторожно ответила: — Откровенно говоря, я не знаю, что тебе сказать. То, как себе ведет… каким стал Рафир меня поразило, и я не в силах с уверенностью утверждать, что однажды он будет таким же, каким мы его знали до этого. Не уверена, что после смерти можно влюбиться в кого-либо, если только ты не любил его до этого.Врамур сразу поникла, жалобно ссутулившись. В темных глазах блеснули слезы. Катория ощутила жалость к ученице, а потому поспешила добавить: — Пойми, я не утверждаю, что подобное невозможно. Просто не хочу зря тебя обнадеживать, вот и все. Мне и самой непросто смириться с тем, как Рафир изменился после смерти, а уж загадывать о том, каким он будет впредь… — Госпожа Эреб сказала, что виной тому стал его неукротимый дух, — перебила Врамур. — Она подметила, что чем больше человек упивается жизнью, тем сложней ему примириться со своей смертью. Именно потому нас с детства приучают к покорности и смирению.Катория с трудом сдержала раздраженный вздох. Еще бы — Эреб всегда находила за что придраться к Рафиру! Как низко, что даже после всего произошедшего она не могла удержаться от подобных замечаний, пускай даже сказанных своей ученице. До чего же это подло, ставить произошедшее с ее другом в пример остальным о том, как не стоит себя вести. Сердито выдохнув, девушка отвернулась к окну. Почувствовав гнев хозяйки, надоедливый ворон не повременил подсуетиться и дернуть ее за локон волос.Врамур же, привыкшая к извечной невозмутимости Катории, не обратила внимания на ее раздражение и продолжила щебетать, походя на неугомонную синицу: — Знаешь, мне вот кажется, что не все так плохо. Вчера вот Рафир обмолвился парочкой слов с Нелаком, а сегодня он кивнул мне, когда мы разминулись в коридоре — кивнул, представляешь?!?Да уж — целый кивок, вот радость-то! Раньше он мог запросто посадить тебя на плечи и прокатить вдоль всего Мор-Анросс на злость старшим некромантам. А теперь что? Если он ответил на приветствие сдержанным кивком или дал знать, что вообще заметил твое присутствие, то это уже повод для счастья?. — …А еще мне кажется, что ему даже идет эта новая внешность. С изумрудными глазами он выглядит так таинственно-зловеще, а еще эта бледность кожи… весь такой загадочный и опасный…Катория повернулась к Врамур, устав от девичьих разглагольствований, но тут ее глаза удивленно округлились. Поглощенная красочным описанием того, каким Рафир стал ?таинственным? и ?загадочным?, Врамур не услышала тихих шагов за спиной и сориентировалась лишь когда заметила переменившийся взгляд старшей ученицы. Непонимающе хмурясь, она обернулась и едва не подскочила, завидев нависшую над ней тень своего предмета воздыхания. — Ой! — тонко пискнула Врамур.Рафир одарил ее равнодушным взглядом. В любое другое время Катория бы покатилась со смеху, но отсутствующее выражение на лице друга убивало в ней всякое веселье. Глядя на его худое лицо, посеревшую кожу и отчужденные мертвые глаза, горящие зеленым, она испытывала отвращение. Вовсе не потому, что он был ей противен — Катория видала некромантов с куда худшими телами. Скорее, ей было невыносимо видеть то, как смерть забрала с собой не только его животрепещущий запал, но и прекрасную внешность. А ведь он была так красив! Гладкая смуглая кожа, мягкие черные локоны и смеющиеся темные глаза, что свели с ума не одну девушку. И вот, теперь всего этого нет. В который раз Катория поймала себя на мысли, что не может признать в том, кто стоит перед ней, своего друга. Неумышленно она прозвала его про себя тенью, отпечатком того, кем Рафир был когда-то. Очень блеклым отпечатком. — Ты что-то хотел? — первой заговорила она, решив спасти Врамур, что грозилась вот-вот свалиться без чувств от стыда. — Я искал тебя, — просто сказал он. — Врамур, не оставишь нас?Ученице дважды повторять не надо было — она тотчас же шмыгнула прочь, будто ее здесь и не было. Мысленно подобравшись, Катория выжидательно посмотрела Рафиру в глаза. Тот начал безо всякого вступления: — Эреб желает тебя видеть… — Знаю, — грубо прервала девушка, мигом рассердившись. — Ты только за этим пришел?! — В определенном смысле. — Значит, зря потратил время: Врамур мне уже обо всем доложила. В том числе и о том, как ты крутишься подле Эреб. — Старший некромант просил моей помощи, и я не смел отказать, — невозмутимо отозвался он. Его глаза даже не переменили выражения, продолжая равнодушно глядеть на Каторию. Ей захотелось швырнуть дневником ему в лицо, только бы стереть с него это опостылевшее безразличие. ?Слышал бы ты, как Эреб ставила твою смерть в пример того, как не стоит себя вести остальным ученикам!? — зло подумала девушка, но вслух этого так и не произнесла. Незачем было подставлять Врамур — девочка всего лишь искала в ней подругу, желая поделиться своими впечатлениями. Жаль, что Катория была не в силах ответить ей взаимностью.Впрочем, кое-что все же переменилось: ее раздражительная мина не скрылась от Рафира, о чем он не повременил спросить, проявив небывалое участие: — Ты сердишься. На что?Катория втянула воздух, за раз примеряясь к десяткам разных ответов. До сих пор она ни разу на него не срывалась. Исключением стала пара стычек в детстве, когда он превосходил ее в чем-то, вызывая неудержимый гнев и злость. В остальном же Катория безупречно держала эмоции под контролем и никогда не позволяла им волновать ни себя, ни остальных. Сейчас было редкое исключение из правил. Перемены в Рафире вызвали в ней огромную боль, пробудив неиссякаемую бездну гнева внутри. Прежде, чем ответить, девушка долго изучала его взглядом. Наконец определившись с тем, что будет говорить, она выпалила: — Объясни мне вот что: отчего ты не весел? Где твой прежний задор, где радость? Я понимаю, что ныне твое существо переменилось и как прежде уже никогда не будет, но неужели смерть не оставила в тебе ничего от того человека, что был моим другом? Нам всю жизнь толковали, что в Хранилище остаются только слабые черты, но свои сильные стороны душа приносит обратно в мир живых. Что же пошло не так, Рафир?!Некоторое время он спокойно смотрел на нее, после чего ответил: — Возможно, нам просто солгали.Мир вокруг исказился от слез. Судорожно вздохнув, Катория рукавом утерла лицо, отвернувшись от Рафира. Ворон на плече неуверенно заерзал, после чего едва ощутимо коснулся крылом ее лица. Девушка этого не заметила. Невероятным усилием воли вернув себе самообладание и убедившись, что голос не должен дрожать, она негромко проронила: — Получается, все было напрасно. Твоя гибель была напрасна. Ни черепа Бавроса, ни ритуала призыва костяных драконов — ничего. И даже моя последняя надежда, этот проклятый дневник, — и тут она брезгливо подняла записи в кожаном переплете, — ничего собой не представляет. Сплошная несуразица на неизвестном никому языке.Рафир молчал, а Катория не сразу заметила, что он вопрошающе протянул руку, желая взглянуть на дневник. После недолгих колебаний, она отдала вещицу. Пальцы юноши оказались до того холодными, что ее неумышленно передернуло. Впрочем, Рафир даже внимания на это не обратил. Он раскрыл дневник, бегло изучая серые страницы. — Не удивительно, что ты его не понимаешь, — наконец изрек он. — Это язык мертвых. — И ты в силах его прочесть?.. — с надеждой отозвалась Катория. — Боюсь, что нет. Это язык мертвых, но мне не по силам его понять. — Но кому тогда должно быть по силам? — Не могу знать. — Постой, Рафир, так это не работает! — упрямо возразила девушка. — Ты можешь прочесть хоть что-то? Перевести для меня алфавит? Если ты узнаешь язык, значит должен понимать и его значение!Он взглянул на нее так, будто пытался говорить с неразумным ребенком. — Я уже сказал, что не смогу прочесть. Извини, но это факт. Мертвый язык не читают так, как ты читаешь свои книги. Здесь важно не знание языка, а естество того, кто читает. — Что за бред?! — фыркнула она, хоть внутренне вздрогнула: слова Рафира вызвали в ней определенный отклик и понимание. — Должен ведь быть хоть какой-то способ! — Мне он не известен, — односложно ответил Рафир — нынче он почти всегда так общался.Его отчужденность еще сильнее стала действовать Катории на нервы. Этот отстраненный взгляд, это равнодушие на мертвом лице… Не выдержав, она сердито спросила: — Почему тебе безразлична твоя смерть? Ты вправе злиться на меня за то, что сгубила своим туполобым упрямством! На Культ Смерти за то, что отправил на подобное задание нас, двух неподготовленных адептов, не желая утратить в подземельях кого-то более значимого! Отчего же злюсь одна я? — А смысл злиться? — вопросом на вопрос ответил он. — Мы не в силах изменить прошлого, и силой нас в подземелья никто не тащил. Раз уж Госпожа решила призвать меня, то никто не в силах этого переменить, а уж тем более ей перечить. Что стало, то стало. Я примирился, и тебе пора бы.Если какие-то его слова и могли причинить ей большую боль, чем ту, что она испытывала раньше, то только эти. Не сказав ни слова, Катория встала и, отобрав у него дневник, ушла прочь, не желая показывать слезы. Какой смысл? Все равно Рафир уже примирился. А значит, и ей пора.Следовало продемонстрировать всем вокруг и самой себе ту, кем Катория была раньше. Сдержанная. Рассудительная. Невозмутимая. К ним надвигалась война и было не время для личных драм. Спускаясь вниз и прислушиваясь к своим тихим шагам, она пообещала, что не подведет ничьих ожиданий. Эреб желала видеть ее на собрании, а значит, самое время явить себя и продемонстрировать прежнюю умелую адептку, в которой Культ Смерти так нуждался. Сумеет ли она? О да. Если Катория и обучилась чему-то в совершенстве, так это прятать собственные эмоции, душить их в зародыше и не позволять ничему поколебать ее волю. Она будет сильной и докажет учителю и остальным некромантам, что может быть полезной — своими знаниями, приверженностью и умениями.?Не время для слез, не время для горя. Вначале — дело, потом остальное?.