Синий ворон (1/1)

Ветер протяжно завывал, огибая острые вершины скал, разгоняя острую крошку вдоль холмистых белых просторов. Спадающая луна умиротворенно плыла вдоль ясного иссиня-черного неба, отражаясь в чистых льдах снежной пустыни. Лишь она и ее придворные-звезды были свидетелями краткой вспышки, озарившей один из голых холмов.Первым, что ощутила Катория очнувшись, было противоречивое чувство холода и тепла. Снег больно жалил израненные руки, а кровь обжигала щеку, лежащую на бездыханной груди Рафира. В одночасье все вспомнив, она вскочила, беспокойно оглядываясь. Горы вокруг и скользящая в небесах луна остались безразличны к незваным гостям. Тогда она перевела взгляд на друга, бездвижно лежавшего подле нее.Хоть ночь была светла, многого ей разглядеть не удалось — лишь отблеск темного пятна крови, застилавшего переднюю часть туловища юноши. Отбросив в сторону тяжелую сумку, пытавшуюся пригвоздить ее к земле, Катория зажгла в дрожащих руках два бледных светила, присев у его тела. Кровь продолжала вялыми толчками вытекать из длинной раны на горле, но не это оказалось самым жутким: шея Рафира была неестественно выгнута, а значит, она не сумеет сохранить в нем жизнь.Девушка вздрогнула.Естественно, не сумеет — сохранять нечего, он был мертв. В тот самый миг, как она увидела опадающие тела нежити, часть ее уже знала страшную правду: раз энергия жизни перестала поступать в воскрешенные тела, значит призвавший их некромант погиб. ?Это моя вина?, — глухо подумала она, глядя на сомкнутые глаза Рафира. ?Если бы не мое упрямство, он был бы жив, но теперь…? Теперь оставалось только одно — вспомнить все то, чему она училась столько, сколько себя помнила. Впервые с тех самых пор, как ее подобрал Кезар, Катория ощутила жгучее одиночество. Почуяв слабость, страх мгновенно протянул к ней свои липкие щупальца, окутывая душу, нашептывая о том, сколь сильно она виновата перед Рафиром и своим учителем. От ужаса за содеянное у нее перехватило дыхание.Сидя там, подле тела мертвого друга, одна посреди ледяной пустоши, Катория глядела перед собой невидящим взором, ощущая, как отчаяние медленно пожирает ее изнутри. Сердце болело и казалось, что каждый вдох дается с трудом. Но она не могла позволить себе сидеть и предаваться скорби. Излишняя ответственность, что была одновременно и ее силой, и слабостью, кричала о том, чтобы взять себя в руки, отогнать страх и начать действовать. И тогда Катория потянулась к единственному, в чем она находила утешение всю свою жизнь — искусству некромантии.Девушка почувствовала, как внутри зародилась уверенность, с каждым взмахом крепчая все больше, вытесняя собой страх и скорбь. Всю жизнь она сидела за учебниками и досконально знала больше ритуалов призыва, чем кто-либо еще. Настало время направить знания в действия. Ради Рафира она должна сделать все безупречно.Смахнув слезы, Катория расчистила место вокруг. Вещмешок с палаткой и огнивом был сброшен вместе с дубленкой друга, ныне растоптанный множеством сотен острых лап. Она не могла развести костер и хоть как-то осветить то, над чем ей предстояло работать, потому оставалось поблагодарить Госпожу за ясное небо и положиться на серебристый свет луны, отражаемый снежной пустыней.Вначале следовало подготовить тело для воскрешения: исцелить все раны и сделать его пригодным для жизни. Некромант опустилась на колени, положив на них голову юноши. Неглубокая колотая рана на боку, рваный порез на горле и сломанная шея — вот все, что она сумела обнаружить. Наиболее трудным увечьем оказалось последнее. Разумеется, Катория обучалась тому, как магией срастить кости и даже вернуть их на прежнее место, но с позвоночником дела всегда обстояли сложней. Если она допустит ошибку, воскрешенное тело может остаться неподвижным, и ей придется вновь истязать его магией.Глубоко вдохнув, изгнав мысли о физической боли в перевязанной руке и душевной от потери друга, девушка прикрыла глаза, концентрируясь.?Не время для слез, не время для горя. Вначале — дело, потом остальное? — мысленно повторила она отрывок из детского стишка, которому обучали всех младших учеников. Сосредоточенность была ключом в их ремесле, ибо Смерть благоволит спокойным, являясь отождествлением вечного покоя.Она решила начать с открытых ран, чтобы тело не стало слишком обескровленным. Рваное увечье на шее выглядело не самым лучшим образом, напоминая сплошное кровавое месиво. Хорошо, что не было никакой необходимости видеть его для того, чтоб заживить. Катория прикрыла глаза, вытянув пальцы над горлом юноши.От рук потянулась легкая бирюзовая дымка, обволакивая неровные края раны и проступающую гортань. Магия позволяла ей ощутить и внимательно изучить повреждения так хорошо, как нельзя было этого сделать при помощи зрения и других чувств. Перед внутренним взором предстал образ поврежденной плоти. Голосовые связки оказались не задеты, что невероятно облегчало задачу — отпадала надобность кропотливо их восстанавливать для того, чтобы Рафир не утратил способность говорить. Похоже, все, что предстояло сделать — срастить обратно ткани.Уста ее оставались немы, и лишь тонкие пальцы изредка подрагивали от напряжения. Усилия и сосредоточенность, которые прилагала Катория, были незаметны со стороны, но всякий некромант знал, как напряженно работает ее разум в данный момент, распределяя и направляя магию, тщательно следя за тем, чтобы внутренние ткани правильно срослись и не причиняли владельцу тела неудобств. Будь здесь мастер-бальзамировщик Урргоса Намон, что учил всех адептов обращению с телами — как мертвыми, так и живыми — он бы остался невероятно доволен своей ученицей. Работа оказалась выполнена безупречно, и только тонкий белый шрам указывал на то, что на шее Рафира когда-либо было увечье.Закончив с первой раной, девушка выдохнула, позволив телу на краткий миг расслабиться. Соскребя пригоршню колкого снега, до костей пронявшего и без того замерзшие руки, она бережно отерла им кровь с шеи юноши. Ее было столь много, что пришлось повторить все несколько раз прежде, чем стала наконец различима бледная шея с аккуратным продолговатым шрамом.Кивнув самой себе, Катория осторожно опустила голову Рафира наземь, теперь уже подойдя к ране на боку. С ней дела обстояли даже проще, потому что желваки не смогли проникнуть глубоко, не задев никаких важных органов. Можно сказать, ранение было поверхностным. Впрочем, к ее сращиванию девушка подошла с не меньшим усердием, остановившись лишь когда под замерзшей кровавой коркой образовалась гладкая, бледная кожа.Теперь дело оставалось за последним. С трудом поднявшись на окоченевшие от холода ноги, Катория снова склонилась над головой юноши, на сей раз держа руки вдоль его шеи, магией ощупывая поврежденные позвонки. Раньше ей доводилось практиковаться в подобном ?исцелении? лишь на мертвых телах, под надзором Намона. Почти всегда ее работа была выполнена безупречно, но ошибки тоже имели место быть. В отличии от простого перелома или вывихнутой кости, здесь надлежало действовать не менее осторожно, чем если бы ты решил лечить живое сердце — малейшая ошибка могла все испортить, и мертвец остался бы обездвижен.Изучив внутренним взором увечье, Катория осторожно потянулась магией к позвонкам, не видя и не слыша ничего вокруг. Ее не отвлекал ни воющий в вершинах ветер, ни промозглый холод, пробирающийся сквозь толстые меха дубленки, ни затекшие мышцы в теле, уставшие от неподвижности в течении сотен взмахов, ни боль под замерзшей повязкой на руке, скрывающей порез. Медленно, один за другим, поврежденные кости становились на места, а ткани между ними неспешно срастались. Некромант потеряла счет времени, совершенно не ощущая происходящего. Едва последний позвонок стал на место, укрепившись там, где ему было место, она наконец открыла глаза.Далеко впереди из-за горизонта робко пробивался бледный свет, разбавив серебряную ночь вокруг светло-серыми красками. Близился рассвет. Катория поднялась, кривясь от ощущения того, как тысячи иголок впились в ее ноги, пронзая мышцы ноющей болью от холода. Понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Пока она стояла, стараясь обрести контроль над телом, позади раздался тихий вздох. Она мгновенно обернулась, позабыв о боли, только затем, чтобы увидеть перед собой уже знакомого призрака. — Баньши, — проронила девушка, пробежав взглядом вдоль мерцающих очертаний духа. — Что ты здесь делаешь?Плакальщица пересеклась с ней взглядом на один короткий миг, после уставившись на неподвижное тело Рафира. — Я ждала его, — выдохнула она, утерев сухое лицо от несуществующих слез.Адептке показалось, словно ее крепко ударили, выбив все дыхание из груди. Страшная догадка закралась в мысли. Не обращая на девушку никакого внимания, баньши подлетела к юноше, скорбно нависнув над ним. — Хочешь сказать, ты пробудилась вовсе не от нашего присутствия или магии? — прошептала Катория, расширенными глазами глядя на призрака. — Я говорила, что буду оплакивать вас, — простонал дух, склонившись над мертвым телом, глядя на него едва ли не с материнской заботой.У нее пропал дар речи. Все окончательно сложилось воедино.Как она не могла понять раньше? Баньши — это не только дух, оплакивающий погибших. Благодаря своей горькой славе, они сыскали другое имя — Вестницы Смерти. Духи этих женщин были способны чувствовать скорую гибель, тяготеющую над кем-то живым. Она манила и притягивала их, заставляя стенать над пока еще живым человеком, знаменуя надвигающуюся беду.Столько знаний, ночей проведенных над толстыми томами — и все ради чего? Чтобы упустить столь важную деталь, не распознать то, как интерес баньши был прикован к одному только Рафиру? Догадайся она обо всем заранее, быть может, удалось бы избежать его гибели!Первые лучи солнца пробороздили небеса, разгоняя сумерки.Катория безжизненно смотрела на тело друга, лежащее перед ней. Его смуглая, загорелая кожа приобрела неестественную бледность, а на некогда красивое лицо была наложена печать Смерти. Дух баньши продолжал всхлипывать, глотая несуществующие слезы и стеная так, будто она оплакивала кого-то близкого.?На ее месте должна быть я? — отстраненно подумала Катория, глядя на старания духа. ?Но еще не время для слез?. Следовало завершить начатое до того, как тело успеет окончательно околеть.Снег под ними приобрел нежно-золотой оттенок, когда некромант решительно подошла к трупу, деловито осматривая землю вокруг. Ее присутствие отогнало баньши, заставив духа отдалиться с большим недовольством.Перед ней предстал вопрос: как именно воскресить Рафира? В голове сразу прозвучали его разглагольствования о том, как он хочет стать высшим вампиром. Хоть она превосходно помнила ритуал для призыва высшей нежити, Катория быстро отмела эту затею, вспомнив слова учителя о том, что за сильную физическую оболочку придется расплатиться своей человечностью. Значит, оставалось лишь одно: воскресить Рафира как обычного некроманта, так чтобы он сам мог поддерживать свое существование, черпая энергию у Госпожи.Для ритуала воскрешения необходимо было начертить руны и пентаграмму, однако ни мел, ни чернила не могли помочь на твердой обледенелой почве. Мгновение поразмыслив, Катория принялась спешно развязывать ткань у левой руки. Последний виток оказался приклеен к засохшей крови. Сцепив зубы, она резко дернула повязку, громко зашипев от боли, которой отозвалась вновь растревоженная рана. В рассветных лучах удалось как следует разглядеть ровные края не такого уж глубокого пореза. Лишившись защиты в виде засохшей корки и ткани, он снова закровоточил, роняя рубиновые капли на белый снег. Убрав их носком ботинка, Катория перетянула руку так, чтобы случайные капли не портили общего рисунка.Работать правой рукой было непривычно и не так удобно, как левой. Она сосредоточенно вырисовывала руны, сплетая их в сложные сигиллы, оплетающие красным узором землю вокруг тела Рафира. Вскоре пальцы потеряли всякую чувствительность, не ощущая ни холода, ни обжигающего льда, ни теплой липкой крови. Не будь она столь сосредоточенна на том, что делает, то заметила бы, как кожа на них стала приобретать синий оттенок, тянущийся все выше и выше. Однако девушка не могла этого видеть — перед глазами ее мелькали страницы учебников, пока уста повторяли отрывки из ритуала воскрешения.Спустя бесконечно долгую сотню взмахов работа над пентаграммой была окончена. Катория отдалилась, критически осматривая проделанную работу. Мир перед глазами расплывался, отсутствие сна и еды настойчиво давали о себе знать, но она заставила себя собраться ради последнего рывка — ради Рафира.Баньши все это время находилась в стороне, безразлично наблюдая за действиями девушки. Было сложно сказать, о чем она думает и как относится к тому, что происходит у нее на виду. Впрочем, мертвым редко когда было дело до чего-либо, выходящего за узкие рамки их интересов. Вероятно, единственное, что удерживало ее внимание, это энергия жизни, источаемая Каторией и той магией, что вот-вот должна была произойти.Некромант развела руки в стороны, зашептав первые строки воскрешения. Чем дольше она говорила, тем уверенней кровавые символы на снегу наливались изумрудным светом, сверкая все ярче и ярче. Безупречно выученные слова мелькали перед глазами, воплощаясь в мелодичном шепоте. Она чувствовала, как все больше и больше теряет связь с окружающим миром, погружаясь в транс. Ощущения были такими, словно ее душа покинула телесную оболочку, очутившись в новом мире, лишенном форм и очертаний.Катория продолжала слышать свой голос, читающий заклинание, пока оглядывалась в месте, где оказалась. Вот почему в их ремесле так важна была концентрация — некромант должен был столь безупречно помнить слова ритуала, чтобы быть способным произносить их в то время, как часть его разума отделялась, попадая в место, где Госпожа берегла души умерших.Это был не первый раз, когда она здесь оказалась. Прежде Катории уже доводилось бывать в Хранилище. Нейтральный, бесцветный мир, в котором не было места физическим оболочкам и образам. Изредка здесь можно увидеть крохотные бесформенные огоньки, что спешно пролетают мимо — случайные души, зачастую безразличные к новым посетителям. До нее долетели завершающие строки заклинания, в которые было вплетено имя Рафира Гилро — она звала его душу, притягивая ее подобно магниту.Катория терпеливо ждала, игнорируя проносящиеся мимо всполохи и случайные вздрагивания теней, походящих на разводы чернил в воде. Где-то вдалеке раздался высокий писк, который нельзя было приписать ни к одному из живых существ. Крик оборвался так же внезапно, как и возник. Некромант терпеливо выжидала, бережно храня в себе спокойствие — души не любили, когда их покой нарушало беспокойство и страх из мира живых.Для неподготовленных Хранилище могло казаться местом непонятным и пугающим: множество странных образов и звуков вкупе с полной отстраненностью мира, безразличного ко всему, настораживало, однако Катория безупречно помнила свою задачу и знала то, что почти никогда царство Госпожи не представляло угрозу для живых — до тех пор, пока они умышленно не пытались нарушить здешний покой и не угрожали душам ее подопечных.Вдалеке замелькал синий луч. Его движения были излишне поспешны и хаотичны, будто у беспокойного ребенка. Он то походил на размытую кляксу, то вытягивался в шероховатую линию, то пытался приобрести облик какого-то существа. Иногда синий всполох поспешно прорывался к ней, чтобы спустя мгновение испуганно отпрянуть и вновь возобновить неуверенный путь по направлению к живой душе. — Рафир Гилро… — раздался ее приглушенный голос из мира живых.Огонек вздрогнул, неуверенно застыв перед ней. Катория осторожно потянулась к нему. Будь у них физические оболочки, этот жест можно было расценить как протянутую в приветливом жесте руку. Она могла изменить пару строк и принудительно притянуть к себе душу, но не желала лишний раз применять силу — не против своего друга.Синяя душа неуверенно потянулась к ней, опасливо изучая новоприбывшую гостью. Узнав отголоски чего-то знакомого, тень разрослась, чтобы после собраться в один простой образ, силуэтом походящий на ворона. Катория дружелюбно поманила его к себе. Сделав вокруг нее несколько неуверенных кругов, птица наконец осмелела, опустившись на воображаемое ?плечо? девушки. От его касания в ней пробудились теплые чувства, которые дарила ей дружба Рафира на протяжении всей жизни.Мир вокруг сотрясся от последних слов заклинания. Катория ощутила, как постепенно ускользает из призрачного Хранилища, унося вслед за собой маленькую тень синего ворона. Расставаясь со своим прежним миром, птица болезненно вскрикнула. Некромант не заметила, как от его силуэта оторвалась пара капель, не сумевших вернуться вслед за ней в мир живых.