Плакальщица (1/1)

Адепты вернулись к ездовым кадаврам, принявшись разбивать лагерь. Завидев Рафира, костяной ворон, что ранее сидел на облезлой макушке его лошади, радостно клацнул клювом и занял свое облюбованное место на плече. Правда, спустя несколько взмахов он был вынужден вновь взлететь и подыскать себе новое местечко, потому как юноша начал расставлять палатку, совершая излишне энергичные движения. Раздосадовано каркнув, не издав при этом ни единого звука, скелет опустился неподалеку от Катории, наблюдая за тем, как она разводит костер.Когда они закончили с приготовлениями, вокруг окончательно стемнело. Руины и близость высоких скал отчасти защищали от ветра, но холод не спешил отступать. Катория с Рафиром сидели неподалеку, усердно кутаясь в дубленки и все то количество одежды, что только смогли взять с собой в дорогу. Оба жевали порядком замерзший хлеб и отвратительное на вкус соленое мясо. Кто-то из послушников заботливо подложил им пару кусков твердой, слегка горьковатой сладости, непонятно откуда раздобытой на столь нелюдимых землях. Сделав крошечный укус, Катория скривилась и отдала абсолютно все лакомство на милость Рафира, чем тот оказался безмерно доволен. Девушка по-прежнему не являлась большой любительницей кулинарных изысков, даже если это касалось десертов, пускай и столь необычных. Единственное, что могло порадовать ее, это огнекапли, которых им никто не положил (впрочем, достать эти фрукты в Ностэрии было почти невозможным — она была уверена в том, что Рафир попросту захватил одну огнекаплю еще с самого Урргоса, чтобы после порадовать ее). — Никогда в жизни не пожелаю никому оказаться на таком холоде, — пожаловался друг, пряча руки обратно в перчатки. — Кому вообще могло прийти в голову поселиться здесь?— Возможно, раньше тут было теплей, — пожала плечами Катория. — Ты ведь знаешь, что после смерти звезды Каллеиды во всем мире стало в разы холодней, чем было до этого. Если народ, что жил здесь, существовал до Катаклизма, то вполне вероятно, что им не приходилось мириться с тем морозом, который мы терпим сейчас.— Твоя правда, — вздохнул Рафир. — Интересно, каков был мир до ее гибели? Катория пожала плечами, не зная, что на это ответить. Они замолчали, каждый думая о своем. Впрочем, Рафир никогда не относился к молчаливому типу людей:— Как считаешь, что может ждать нас в подземельях? — спросил он, задумчиво глядя перед собой.— Помимо упомянутых драугров, пробуждённых нашим присутствием? Не знаю… а кто обыкновенно водится в подземельях?— Всемирное зло? Злые духи? Мертвецы и всякая нечисть? — Ты сказок перечитал в детстве? — краешком губ усмехнулась Катория.— Обижаешь, Кати, — изобразил обиду Рафир. — Я читаю сказки в зрелом возрасте и не стыжусь в этом признаться!— Мой герой. Если же говорить всерьёз, то я понятия не имею, что за твари живут под здешней землей. Это другой материк, а значит, вряд ли тут будут жить виды, знакомые нам с Дауэрта. Предположу, что… — слова ее резко оборвались, а сама девушка внимательно уставилась в ночной мрак. Заметив ее замешательство, Рафир развернулся, пытаясь отыскать причину, столь насторожившую подругу. — Ты ведь тоже это видишь? — отозвалась она, на всякий случай сплетая в одной руке аркан, а во второй руны для того, чтобы изгнать их ездовых кадавров, призвав в освободившиеся останки духа пострашней, создав для него оболочку сразу из двух тел. — Мерцающий голубой огонек, стремительно приближающийся к нам? Да, Кат, я тоже его вижу.В руках Рафира заискрилась формулы, отсвечивая зеленым сиянием. — Не спеши атаковать, — предупредила Катория. — Вначале стоит понять с кем имеем дело, иначе можем сделать только хуже.Друг сдержанно кивнул в знак того, что услышал ее. Тем временем странное бледное пятно с ни то зеленым, ни то голубым отливом подступало все ближе и ближе, пока не стала различима вытянутая форма, человекоподобный силуэт с парой длинных рук и широкой короной из развевающихся позади волос. Когда вздрагивающий призрак приблизился на расстояние нескольких хвосстов, он замер, позволяя адептам рассмотреть себя. Полупрозрачное женское лицо обрамляла россыпь длинных белесых волос, что парили и вздрагивали в воздухе так, словно находились под водой. Она была облачена в оборванные лохмотья, что некогда могли служить платьем. Ног, скрытых под подолом рваных одежд, не было видно, как и у остальных призраков, зато длинные худые руки безвольно свисали к низу, придавая ей еще более поникший вид. Лицо призрака было то старым, то молодым: в один момент Катории казалось, что она видит глубокую старуху, но стоило моргнуть, как перед глазами представали вполне молодые черты. Тело духа отсвечивало приглушенным бирюзовым сиянием. — Баньши, — констатировала адептка, расслабившись. Будь у нежити намерения атаковать их, она бы давно это сделала. — Что ей нужно? — спросил Рафир, не спеша опускать боевые заклятия так быстро, как это сделала подруга. — Скорее всего, мы пробудили ее своей энергией. Обычно плакальщицы не агрессивны. Думаю, она здесь со времен самого Бавроса, а может и того дольше. Вряд ли нам есть чего опасаться. Баньши не свойственна агрессия, если только их не вынудят к этому. — Ладно, будь по-твоему, — сдался наконец Рафир, развеяв сплетенные заклинания. Баньши на их разговор никак не отреагировала, продолжая молча парить над землей, в трех шагах от Рафира и семерых от Катории. Изредка она вздыхала, заставляя кровь адептов стынуть в жилах. Почти все время призрак в упор глядел на юношу, не задерживая взгляда на его подруге. Под ее пристальным взором Рафиру стало некомфортно.— Что ей нужно от нас? — раздраженно поинтересовался он, демонстративно отвернувшись от баньши, вновь уставившись в пляшущее пламя костра. Призрака это нисколько не смутило: он продолжал глядеть на юношу, изредка вздыхая.Катория встала, сделав несколько шагов навстречу духу, заставив его наконец обратить на себя внимание.— Чего ты ищешь здесь, Плакальщица? Дух уставился на нее. Ее губы вздрагивали, будто она хотела что-то произнести, но никак не могла вспомнить нужные слова. — Может она просто не понимает тебя, Кат? — предположил Рафир, все еще не оборачиваясь.— У мертвых один язык.Ее слова пробудили баньши от забытья. Призрак встрепенулся и раскрыл рот. Его голос оказался вибрирующим, потусторонним, будто бы звучащим за стеной воды:— Они сражались в степи, когда земля еще не попала в белый плен. Два войска, страшная резня. Нам приходилось собирать их по кусочкам, — голос баньши вздрогнул, а глаза наполнились беспросветной тоской.— Как давно ты здесь? — вновь обратилась к ней Катория. — Тебе доводилось встречать других магов, вроде нас? Ты видела их? — Многие пытались разграбить захоронения, — простонал призрак. — Теперь приходится оплакивать их так же, как и павших воинов. Катория вздохнула и, последовав примеру Рафира, села поближе к костру. Ночной мороз не думал их щадить, с каждым взмахом становясь все более невыносимым. Все равно баньши не было дела до того, говорит она стоя непосредственно перед ней или же сидя вполоборота — мертвым этикет был безразличен. Девушка молчала, обдумывая, что еще может спросить у призрака. К сожалению, они никогда не были многословными и зачастую делились своими воспоминаниями с большой неохотой. Пожалуй, самым странным было то, что баньши не спешила их покидать, все также паря на одном месте и время от времени заставляя вздрагивать от потусторонних всхлипов и стенаний. За неимением занятия поинтересней, она вновь уставилась в спину Рафира, отчего тот еще больше нахмурился, будто бы чувствуя на себе ее мертвый взгляд.— Кто похоронен в этих подземельях? — спросила Катория, пытаясь отвлечь баньши и хоть как-то облегчить то неудобство, что вызывало ее присутствие у друга.Призрак ответил ее далеко не сразу.— Их привозили в повозках, — наконец прошептала она. — Груда тел, сваленных в одну большую кучу. Вместе с ними привезли и его… — баньши запнулась. — Увидев его изрубленное вражескими саблями тело, я закричала. Крик мой не стихал днями наполет, я скорбела так долго, пока не умерла. Теперь я здесь, горюю по всем павшим. — Если хочешь, я могу отпустить тебя, — предложила девушка. — Отвязать от этого мира, освободить твой дух. Тебя больше не будет пожирать тоска и боль утраты, не будет надобности оплакивать мертвых друзей.— Нет. Я должна остаться. Не могу покинуть его, — баньши скорбно оглянулась на руины. Катория вздохнула: не было никаких шансов переубедить призрака и втолковать, что духа его любимого человека уже давно как нет в этом мире. Мертвые навсегда остаются с теми убеждениями, что они имели при жизни, и никакие доводы и магия не смогут убедить их в обратном. Внезапно баньши произнесла нечто такое, чего девушка совершенно от нее не ждала:— Возможно, вскоре мне придется оплакивать не только их, но и вас, — сказав это, она вновь печально вздохнула.— Ну все, с меня достаточно! — воскликнул Рафир, оборачиваясь. — Постой! — возразила Катория, но было уже поздно.Из руки адепта вылетело заклинание, угодив точно в призрака. Тот протяжно вскрикнул, разорвавшись на множество бирюзовых огоньков, быстро поглощенных мраком вокруг.— Ты ведь знаешь, что не стоит изгонять безобидных духов, что не хотят покидать этот мир, — неодобрительно произнесла она, чувствуя подступивший холод, о котором совершенно позабыла, общаясь с баньши. — Это противоречит устоям Культа Смерти.— Я прогнал ее, а не изгнал. Материализуется где-то неподалеку, подальше от нас, — отозвался Рафир. В голосе его не было и тени сожаления. — Тебе так хотелось провести всю ночь под ее скорбные стоны? Мне вот как-то не очень.— Ладно, твоя взяла, — смиренно вздохнула Катория. — Эта ночь и без ее присутствия будет тяжелой. Не представляю, как нам дожить до утра, не превратившись в две ледышки. — Думаю, у меня есть одно заклинание на примете, — отозвался Рафир. Встав со своего места, он перенес подстилку поближе к ней, опустившись рядом. — Миледи не возражает? — с напускной галантностью полюбопытствовал он, изобразив готовность заключить ее в объятья. Катория безразлично пожала плечами, едва улыбнувшись, когда теплый бок юноши прижался к ней. И впрямь, так было намного теплей.— Эх, Кати, — вздохнул он, задумчиво уставившись на необычайно ясное ночное небо и гордо сверкавшие звезды. Голос его все еще подрагивал от напряжения, вызванного визитом баньши. — Поведай мне что-то, чего я о тебе не знаю.— Например?— Ну, хоть бы и то, какой была твоя жизнь до встречи с Кезаром? Я знаю, у нас не принято говорить о подобном, но мне всегда хотелось узнать, что именно тебе пришлось пережить.— Откровенно говоря, я почти ничего и не помню, — честно отвечала девушка. — Какие-то размытые образы, крики, может немного крови. Ничего из каких-то совсем уж страшных или травмирующих картин: очередная разграбленная орками деревня, после грязные улицы. Все четкие и осознанные воспоминания у меня сложились уже после того, как Кезар взял меня под свою опеку. — Да ну? — Не понимаю, к чему ты клонишь, а потому лучше скажи прямо.— Ладно, — вздохнул Рафир, крепче прижимая ее к себе. Катория не возражала — холод был поистине лютым. — Понимаешь, я всегда ломал голову над тем, отчего ты такая замкнутая и совершенно безразлична ко всем радостям жизни, что у нас остались в стенах Урргоса. Не знай я тебя с самого детства, то предположил бы, что ты попросту пытаешься предстать в лучшем свете перед остальными некромантами, выставляя напоказ свое пренебрежение к мирским заботам. Однако почти всю жизнь мы провели бок о бок, и все это время я раздумывал над причиной, по которой ты столь спокойна ко всему вокруг. В определенный момент мне стало казаться, что повод может крыться гораздо глубже, идти корнями прямиком из твоего прошлого. — Я ценю твою заботу, но уверяю: нет никаких скелетов в шкафу и страшных событий из детства. В любом случае, не более страшных, чем у остальных учеников. Просто… мне не интересно все то, что ты подразумеваешь под ?житейскими радостями?. Вся моя страсть заключена в книгах и тех знаниях, что они предоставляют — ничто другое не вызывает у меня столь же крепкого интереса.— И тебе никогда не тянуло к близости с кем-то? С другими молодыми людьми?— Нет, совершенно. Разве это плохо?— Это… странно. Однако ты знаешь, я всегда уважаю твои взгляды, даже если они кардинально отличаются от моего мировоззрения.— Ты это всем своим девушкам говорил? — усмехнулась Катория, сузив глаза.— Только тем из них, что умели читать и болезненно отстаивали свою точку зрения во всем, чего касались наши непродолжительные беседы, — подмигнул в ответ Рафир. Катория коротко хмыкнула.— Как бы там ни было, думаю, мне вполне достаточно того общения, что я получаю от тебя, учителя и остальных некромантов. Смысл что-то менять, если мне и без того хорошо? — Пожалуй, никакого, — отвечал Рафир, отчего-то вздохнув. Ворон взлетел с его плеча, опустившись на руки Катории, что зябко прятались в перчатках. Взглянув на нее горящим синим взглядом, он беззвучно каркнул, после ни то умостившись, ни то улегшись на ней. Девушка перевела удивленный взгляд на его хозяина, но тот отделался лишь коротким пожатием плеч. Прежде, чем они отважились оставить теплый костер и перебраться в палатку, чтобы попытаться хоть ненадолго уснуть, он произнес:— Пообещай мне, Кати, что после того, как все это кончится, ты дашь шанс всему, что любят остальные люди: испробуешь вкусных блюд, напьешься в трактире до состояния, когда начинаешь распевать песни с крестьянами, и проведешь хоть одну ночь в объятиях кого-то привлекательного и, что немаловажно, живого. Обещаешь? — Посмотрим, — улыбнулась Катория, бережно подняв костяного ворона и запустив его под подол шатра. До того, как солнце вновь забралось на небесные просторы, минуло пять сотен взмахов, на трое из которых им все же удалось провалиться в хрупкий, тревожный сон.