II. New dawn fades (no.1) (1/1)

По дороге домой Мэтт твёрдо решил не думать ни о чем - это утомляло.Несмотря на внешнее спокойствие, разговор с психотерапевтом дался ему очень сложно. На то была причина - сейчас доктор Мартенс покинул его, а значит, через две недели мальчика ждёт новый врач. Великолепно. Еще один самонадеянный идиот, "искренне" желающий помочь подростку. Зачем они вообще нужны? Разве они могут помочь разобраться ему в себе? Они думают только о деньгах. Да, деньги. Должно быть, все доктора в психиатрии хотят денег, на самом деле не заботясь о том, что их пациенты - люди, имеющие множество мыслей: болезненных, здоровых, пугающих, испуганных, чуждых или схожих с их собственными. Хотя…Есть ли у врачей собственное мнение и мысли, не основанные на методических рекомендациях и учебниках по психоанализу столетней давности? Думают ли они о своих больных также, как о гонораре? Могут ли они проанализировать то, что происходит в их жизнях, какое прошлое они имели, чем живут сейчас, как устроены внутри и как функционирует их психика? Да и вообще, могут ли эти доктора с сомнительными научными степенями отличить душевнобольного от относительно здорового?! Какая им разница, болен или здоров, если можно получать более чем неплохую плату за любые свои слова, внушить любую ложь бедным пациентам? То, что психиатрия гниёт изнутри, было понятно Мэтту, как дважды два. Но была вещь, которую он всё ещё не понимал. Он мог видеть человека и сразу безошибочно определять его эмоции, то, какое у него внутреннее состояние, порой даже чувствовать, о чём он думает, мог с легкостью уличать во лжи тех, кто каким-либо образом пытался скрыть нечто очевидное, хоть и незримое с первого взгляда, мог долго анализировать поступки и поведение окружающих, делая глубокие выводы и даже выявляю паттерны, но совершенно не понимал себя и своё состояние. Читая всех и каждого, он не мог прочитать себя. И не мог никто вокруг. Это и была причина, по которой он сменил несколько психиатров. Это была причина, по которой он уже год постоянно таскался в ненавистную клинику. Это была причина его отчаяния. Он чувствовал себя пришельцем среди людей, которые вечно куда-то торопились, не замечая ничего на своём пути, в том числе и друг друга. Мэтт не был таким, во всяком случае, искренне в это верил – не такой, как они: постоянно задумчивый, он всегда строил что-то внутри своей головы, не стремясь бежать и торопиться куда-либо. Он много читал, много слушал музыку, и ещё больше находился в одиночестве. Мысли любят одиночество, думал он, а одиночество, в свою очередь, не терпит измен. Привязавшись к нему однажды, можно потерять нити, связывающие любого человека с жизнью вокруг. Изменить ему сложно, а даже если и получается, то оно начинает ужасно давить, немедленно заставляя вернуться в положение твердого и спокойного равновесия, и сила этой инерции невероятно велика по сравнению с усилием человека. Но мальчик не считал себя потерянным, наоборот, чувствовал себя абсолютно комфортно, находясь наедине с собой. Родители никогда не беспокоили его лишний раз, впрочем, он и не сильно огорчал их, считаясь среди одноклассников самым обыкновенным, но немного замкнутым парнем. Его единственным другом был Крис, с которым они иногда собирались, чтобы послушать вместе любимую музыку и пытаться играть что-то своё. Всё шло своим чередом, и лишь одно обстоятельство никогда не давало покоя Мэтту. Пытаясь понять истоки своего состояния, он выстроил целую теорию анализа. Она была достаточно скомканной, местами нелогичной, где-то требующей более серьёзных доказательств, но всё это было незначительно, ведь Мэтт знал, что его теория верна. Он постоянно проверял её на практике, изменял детали, дополнял, одним словом, работал, и как казалось, работал не зря, находя подтверждения из раза в раз. Но ему никогда не суждено было поделиться этой теорией с людьми вокруг, ведь мир бежал к пропасти, так и стремился как можно быстрее упасть в неё, торопясь изо всех сил. Никто не мог остановить время и людей, и даже если бы Мэтт со своей теорией попытался всё изменить, ничего бы не получилось. Она была слишком хороша, чтобы её кто-то осознал в полной мере. Даже сам Мэтт не мог. Он много размышлял. Каждый день, каждый час, и почти каждую минуту.Что если есть те, кто разберутся в его собственной теории лучше, чем он сам? Это было страшно, вдруг его поймут неправильно, исказят начальную мысль, над которой он столько кипел, прочтут через призму своего восприятия, пережуют и выплюнут сухой остаток, скучный и похожий на популярную правду? Но мальчик никогда не исключал возможности, при которой где-то обязательно найдутся люди, способные мыслить иначе, как пришельцы, как мыслил он сам. Несомненно. Ему побыстрее хотелось вырваться на волю из небольшого Тинмута, чтобы убедиться в том, что он не одинок в своих мыслях и догадках. Он непременно должен найти тех, кто согласился бы с ним.А что если нет?.. Тогда эта замечательная теория умрёт вместе с Мэттом. Уйдет вниз на шесть футов под землю, оставшись лишь в блокнотах и зарисовках. Однажды её найдут люди будущего (а может быть и пришельцы, только настоящие), прочтут её, проанализируют каждый аспект и примут за инновационную и одну из основополагающих. Эта теория когда-то определенно должна увидеть свет. Труды не должны гореть, даже если этого очень сильно хочется, если они приняты не так, как хотелось бы. Неожиданно Мэтт словно очнулся ото сна. Поезд прибыл в Тинмут. Как назло только что уехал автобус, который шёл прямо до дома мальчика. Придётся идти пешком. Тучи плотно окружили не только Эксетер, но и Тинмут. Накрапывал мелкий холодный дождь, на улице не было ни единой души, с берега дул зябкий сквозящий ветер, который заставил Мэтта съёжиться и как можно сильнее вжаться в куртку. Воздух обжигал холодом, отчего бледное лицо мальчика стало слегка покрасневшим. Спрятав нос в шарф, Мэтт заметил, что выдыхаемый им пар образовал на его ресницах маленькие капельки, которые давали зеркальный блеск картинке перед глазами при прохождении через них света. Чувствовался запах дождя и мокрой листвы, что не могло не радовать – благодаря этому мальчик ощущал себя уютнее в теплой куртке, а внутри ощущалось спокойствие. Продолжая неторопливо, глядя себе под ноги, шлёпать ботинками по лужам на асфальте, Мэтт наконец-то добрался до дома. Он чувствовал, что его уши замерзли, а этого ему совсем не хотелось - нужно было срочно отогреваться. Ему было необходимо принять горячий душ. Но прежде нужно было преодолеть преграду в виде матери, которая наверняка хотела узнать, как прошёл приём. Мэтт закатил глаза.Это было самой ужасной частью дня похода к психиатру, потому что Мэрлин никогда не услышит то, что ей хотелось бы услышать. — "Как твои дела? Что сказал доктор?" — "Да, в общем-то, ничего нового," —Мэтт устало вздохнул, — "у меня будет новый терапевт." — "Но почему?" —улыбка на лице Мэрлин сменилась взглядом, полным разочарования и отчаяния. —" Доктор Мартенс не говорил о причинах своего отказа?" — "М-м-м," —задумчиво протянул Мэтт, — "думаю, есть одна — он недостаточно компетентный в своей профессии." Мэрлин тяжело вздохнула, и взяв паузу, отвела в сторону взгляд от своего сына. Наступила звенящая тишина.—"Мэтт," —начала она с большим энтузиазмом, но тут же прервалась, подбирая слова на ходу. —"почему ты так думаешь?"—"Мы обсуждали это сто раз." — скоро отрезал Мэтт.—"Ты убедил себя в этом, тебе следует попытаться довериться ему."—"Убедил? Убедил себя в чём? Может быть, в том, что они сами больны, и не желают признать это, когда я говорю об этом прямо? Но если бы это не являлось правдой, стали бы они отказываться от меня один за другим, спустя несколько месяцев каждый?.."Мэрлин не знала, что на это ответить. Действительно, казалось странным, что ни один врач не держался больше пяти месяцев. Но она не хотела верить в то, что её сын настолько безнадёжен, что никто не в состоянии помочь ему. Ответ на этот вопрос не знал абсолютно никто. Ни терапевты, ни Мэрлин, ни Мэтт.