vitejte v Praze (2/2)

— А тебя куда жизнь занесла?

Омега хлопает глазами.

— Меня? — парень переспрашивает. Он вообще любил переспрашивать, хотя слышал все прекрасно. Может, ему казалось, что он выглядит умнее, но ума это ему не прибавляло – он итак не славился тупым. — Сначала официантом бегал за восемьдесят крон в час, причем на Ходове. Ездил туда триста лет. И знаешь, даже не жаловался, мне нравилось.

Никита закатывает глаза.

— Я не жалуюсь, — плюхается на кресло. Берет со стола какао, дома какао вкуснее – чехи вообще не умельцы в напитках. Ему и молоко здесь не нравилось – стерильно сладкое. — Просто… не знаю, люди там какие-то злые, ну знаешь…

— А чего ты хотел? Королевских особ голубых кровей? — Арсений садится напротив. Он снимал квартиру прямо над железнодорожными путями, вечером они могли вместе выходить на миниатюрный балкон, пить сидр и рассматривать мигающие поезда. Поезда здесь тихие, старые и до неприличия уютные. — Сюда приезжают наши соотечественники, чтобы домой копеечку увезти. Если б ты кому-нибудь из них сказал, что набираешь себе на приставку, тебя бы на месте принесли в жертву коммерческому богу.

— Не все такие, — тихо, буквально шепотом. — Есть и приятные. Веришь?— Верю, — Арсений кивает. — Но ты особо не загоняйся. Ты ж вон у нас какой в семье, омежка, пристанут и затащат за угол.Никита краснеет.

— Не правда, — пытается оправдать. Уж больно ему понравился тот самый странный Костя, которого юноша время от времени замечает в столовой. Прошлый раз в трамвае видел, а неделю назад тот даже покупал сигареты в табачной лавке, в которой Арсений берет бесплатные газеты. — То, что я омега… в общем, пол не имеет значения.

— Какой же ты у нас еще глупый, — Арсений вздыхает, но улыбается. По-доброму так, как умеют только внутри семьи или кто-то очень близкий. — Понимаешь, будь ты бетой или альфой, можно было бы судить.

— У нас никто и не знает, что я омега. — бурчит. — Я ж себе на каске не пишу, верно? Вот и не знают.

— Как ты сам говорил, у вас же там не дураки работают.

Действительно, не дураки. Для Никиты все было в новинку – и люди, и помещения, и даже правила. Только вот в компании этих самых людей он чувствовал себя чужим – и пускай женщины за конвейером с нарочитой улыбкой помогали ему клеить бирки, не помогало. Как будто из другого теста слеплены, верь или не верь. И речь у них своеобразная была – Гоголевская, как сказала бы матушка. Могли бы собираться за кострищем каждый вечер и обсуждать последние сплетни – а сплетни обсуждать они ох как любили. Люди не сложные, даже сказал бы простые – без надменных взглядов и приколов, а все равно чужие. Пары образуют они странные, ласкаются как-то по-животному, да и во взгляде их есть какая-то неестественная первобытность.

Бывает, смотришь на человека – сразу видно, аристократ. Говорит красиво, выглядит приятно, глазищи высокомерные, но как улыбнется – так сразу душа компании. А эти люди, пускай и звались в народе простыми, но оставались загадкой. Пытались во всем правоту свою доказать или превосходство, за ошибки переживали, как за свои, а за мелкие помарки могли покрыть настолько искусным трехэтажным матом, что даже носитель украинского не понял бы. Вот и Никита не понимал, хотя родной язык ему давался пятьдесят на пятьдесят.

Говорят, вроде бы, приятно, идеалы у них тоже человеческие – семью вывести на более приличный уровень – а как дальше пойдешь, так непонятно. Вот спросишь: ?А почему вы встречаетесь??, а они ухмыляются, мол, девушка красивая, любовь с первого взгляда. Никита эту красоту искреннее не понимал – для него многие люди красивыми выглядели. Ну красивая и красивая, все тут красивые, а дальше что?Находились и интересные экземпляры. Алеша, например, был один. Так-то он Олексей, но все его звали просто Лешей, а студенты, пускай и редкие, Лексом.

На логистике долгое время ошивался, пакеты таскал. Заигрывал настолько профессионально, что порой вопрос ?А есть ли у него диплом пикапа?? сам в голову лез. Как выйдешь с ним поговорить – рассмеется, затрясет ногами и закурит. Курил он своеобразно – сигареты настолько неприятные, что нос забивало. Смолы много. Тоже красивый – но по-особенному. Щеки прыщами все покрыты, не лечит, а вот волосы аж до плеч – волнистые такие, мягкие, цвета соломы: не от рождения, красил.

Он любил садиться на край грузовой платформы, доставать из кармана помятую пачку сигарет и анекдоты рассказывать. Паршивые, но сносные. Никита иногда рядом присаживался – ему нравилась компания Лекса. Курить не курил, мог жевать любимую арбузную жевачку. Пересекались они редко, но бывало – в перерывах или после вечерней смены. На платформе сидеть красиво – вид на самое поле и на район для богатеев. Низкие домики такие с обширными террасами – иногда там даже садовники ходили.

Может, сам Лекс не столько нравился Никите, сколько его непредвзятость и недалекость – он много не болтал. Сидит себе, смеется, анекдоты под нос шмурыгает – и все. В жизнь других не лез, у Никиты ничего не спрашивал, кроме сигарет. Да и то, как понял, что тот не курит, перестал. Таких людей омега не понимал тоже, но искренне любил – у Леши нет ни идеалов, ни морали, но он ведь счастлив в своем глубоком бестолковом мирке. Когда его бросали, а бросали его постоянно, не унывал, а шел дальше с гордо поднятой головой.

— Я люблю волосы в пучок забирать, чтобы не мешали, — Лекс был бетой, но зато какой! Мало какие омеги могут похвастаться такой пластичностью. А Лекс был пластичен во всех смыслах – курил он тоже пластично. Руки тонкие, даже костлявые, пальцы длинные, как у пианистов, ногти он тоже стриг очень плавно, без лишних заостренностей. Сидит, курит, а курит ведь так красиво, что глаз не оторвать. — На складе это умение мне пригодилось больше других иных.

Затягивается и продолжает.

— Просто знаешь… я ведь любую работу делать умею. — стряхивает пепел. — Сюда я чудом попал, вот как попал – так и вылечу.

И все смеется.

— Ты тоже вылетишь, ты бесполезный.

Впервые в жизни Лекс попытался завести другой разговор, нежели советские бородатые анекдоты. Возможно, говорил он складно, но обидно – правда глаза режет. Алеша всегда правду говорил, за что ему прилетало – шрам на плече переходил аж в предплечье.

— Тут нужны работяги, — тушит сигарету о железный подол. — А ты студент. Я тоже студент в каком-то смысле, — чешет голову. — Только студент жизни.

Встает. Смена начинается через три минуты и пятнадцать секунд.

— А ты это, не обижайся, — протягивает руку, чтобы помочь омеге встать. — Я ж ведь сказал, что ты вылетишь, не чтоб обидеть.

Никита протягивает свою ладонь. Встает.

— Просто ты умный слишком для этого клопушника. Сам загнешься через недельку-другую от скуки.

В чем-то он был прав.

Работа однообразная. Не сложная, но однообразная: таскай себе коробки до посинения, а если пытаешься отлынивать, получаешь штраф. Никита штрафы не ловил, но их всегда выписывали. В студенческих агентурах по-другому и не бывает: на копеечку, но обманут, и найдут способ, как сделать этот обман легальным.

На сухом отсеке он ходил, смотря в пол. Стукался со всеми подряд, но головы не поднимал – не нравилось ему видеть эти угрюмые лица. Только Лекс на тележке подбадривал. Вот идешь в двадцать четвертый ряд за крупой, а там Лекс на своей тележке большие экстра-заказы собирает. Улыбается своими кривыми зубами, но ведь улыбается! Никита ему в ответ тоже улыбался.

Костя не улыбался, он вообще был самый угрюмый из всех работников. Если бы мама его увидела, назвала бы мужланом – неухоженный, глаза злые, в придачу с обгорелым лицом. Никиту устраивало. Этот самый Костя хотя бы был вежлив, в отличии от остальных. В трамвае здоровался, иногда парой фраз перекидывался за обедом. А вот чем он действительно нравился, так это своей непредсказуемостью.

Идешь по улице, видишь его, думаешь – сейчас подойдет. А он не подходит, только шаг ускоряет. На остановке ему особенно нравилось копаться в телефоне, в трамвае вел самую что ни на есть светскую беседу. Мутный такой парень, но приятный. По-хорошему мутный, и еще более по-хорошему приятный.

— Мне казалось, ты сегодня в две смены, — впервые выпало, что они идут с работы вместе.

— Почти, — Никита пожимает плечами. Он кутался в толстовку, желтую, яркую, как он сам. Только-только прошел дождь, а дожди в Праге всегда сильные. — Я отпросился со второй.

— А разве так можно? — альфа поднимает бровь.

— Нам – да, — Никита улыбается. — Я на второй курс перехожу, завтра пойду за справкой из университета.

— Хах, студент. — закуривает. Костя курил приятные сигареты, не такие жесткие и дешевые, как у Лекса. — Ненавижу студентов.

— Спасибо, — второй раз за день пытаются разочаровать.

— Не принимай близко к сердцу, — альфа протягивает сигарету, причем собственную, и Никита, даже вопреки собственным ценностям, затягивается. — Я студентов именно нынешних не люблю, идиоты. Ты классный. К тебе не относится.

— В чем же я классный? — глаза омеги округляются.

— По тебе так и не скажешь, что студент, — Костя рассматривает сигарету в руках. — Студенты они как карпы, понимаешь. Кинешь их в озеро, а они плывут, только в грязной воде сдохнут. А ты нет. Ты к среде приспособишься и станешь местным грязным карпом.

Со стороны Никиты раздается смешок.

— Это самый странный комплимент, который я слышал.

— Хочешь еще более странный?— Хочу.

— Твои губы предназначены для цыганки.

— Для… чего?— Лови, — буквально в самое лицо. Альфа припадает к губам омеги – настолько резко, что тот даже не успевает ничего подумать. Но на поцелуй отвечает – неумело, совершенно по-детски. А потом закашливается.

— Хей, я предупредил.

Никита стоит, как ошпаренный.

— Что это было?— Цыганский поцелуй, сладкий, — он тушит сигарету о собственную подошву. — Во время него ты передаешь сигаретный дым партнеру, а партнер выдыхает его тебе в нос.

— Видимо, я не знал, и…

— Не беспокойся, мне просто было интересно, — он достает еще одну сигарету из пачки. — Хочешь попрактиковаться?Никита вздыхает.— Хочу.

Губы у него были и правда сладкие, и не потому что у моего Чапмана вишневый привкус. Давно я хотел так красиво… не знаю, очаровать кого-то? Как в Голливудских фильмах прямо. Сидишь, сидишь и хоп – вот он, красивый момент, только не проеби. Я не проебал, за что хочу сказать спасибо. Вечером еще Артему рассказал, как сосался почти час за заброшенной остановкой с малолеткой.

Даже не так… с Никитой. Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? А черт с ним, он в любом возрасте хорош. Сосаться он не умеет, но возбудил тогда жестко. Даже подрочил на него в ту ночь – но это так, временно. Может, через пару недель и дрочить не придется… Он даже не убежал, весь путь до остановки со мной шел. Краснел. Но шел.

На следующий день я его так и не увидел, пускай рыскал. В социальной сети он мне тоже не отвечал, хотя бы просто потому что в ней не появлялся. Как в воду делся, честное слово – у меня же время не железное, каждая минута на счету. Я в тот день еще бутылку Пилснера купил, даже Артему отлил полшишечки, чтобы злой на своем матраце не сидел. Он вроде как контракт заключил с нашим агентством, что не сможет кинуть склад. Ну и лох. Я как услышал это, рассмеяться захотел,хотя как человека мне его блин жалко.