vitejte v Praze (1/2)

Впервые мы познакомились в столовой – он сидел в красной каске, доедал свой вонючий доширак. Из всех моих коллег он был самый… приличный. В сравнении со мной, наверное, тоже. В обеденный перерыв мы редко пересекались, меня постоянно определяли в холодный отсек, из-за чего я опаздывал на пятнадцать минут и тридцать семь секунд, а в моей работе, как оказалось, на счету каждая секунда. Эти тридцать семь секунд иногда были решающими – приди я на двадцать секунд раньше, мог бы заметить, как он накидывает свою рабочую жилетку и быстрым шагом идет в первый сухой отсек.

Это было важно – потому что только на расстоянии трех метров можно почувствовать его запах, нагло смешанный с вонью ацетона и сырости. Я тоже вонял ацетоном, но реже – я же альфа. Альф редко распределяют на упаковку или, не знаю, сухие отсеки… мы трудимся в грузовых и холодных. Как сказал бы босс, ?эти сладкие булки, которых я называю омегами, не имеют права морозить свои яйца с редким пушком?, в чем-то я с ним согласен.

А пока что… пока что, блять, у меня есть право садиться на трамвай в 3:15 утра, пялиться в чешские вывески с их нелепыми хачеками и чарками, вытаскивать свою задницу на конечной и батрачить до посинения каждый блядский день. А еще иногда пускать слюни на омегу, который жрет вонючие дошираки.

Летние смены начинали набирать персонал еще в мае – когда самые ленивые студенты досдавали первые и последние сессии. Именно тогда и только тогда некий Андрей сидел в своем кожаном кресле, листал сайты с номерами своих рабочих обезьян и передавал эстафету другому некому Андрею, Петру, Ивану – кому угодно. ?Высокооплачиваемая работа в Чешской республике, предоставление визы и жилья? - коротко и ясно. Висело повсюду – на столбах в Одессе, на ржавых дверях, даже на рекламных сайтах. Схема была проста и отработана – платишь кому надо, он что надо включает и кому надо посылает свои пламенные приветы.

Судьба Константина не была ?адской? или ?грустной? - вовсе нет. Никто не называл его рабом и не жалел – напротив, он ловил сообщения с поздравлениями. Друзья с восхищением реагировали на каждую присланную фотографию, даже на простейший вид из окна. Анекдот в том, что Прага совершенно не похожа на Дюссельдорф или Дрезден: здесь до сих пор осталась разбитая советская застройка, удаленная настолько, что каждый мимо проезжающий трамвай казался чудом света. Костя, как настоящий парень с района, не знал даже правильного прочтения той пустоши, в которую его поселили.

Сосед по комнате, Артем, человек высоких нравов и мелких возможностей (впрочем, как и умений) одно время интересовался языком. Валялся на своем пролежанном матраце, выделял маркером отдельные слова в книжонке, чье название гласило ?Самый подробный справочник по чешскому языку?, хотя ее размер не превышал и ста страниц, а после откидывался на подушку и начинал долгий монолог, который всегда начинал с фразы: ?Вот выучу чешский, поступлю и больше никогда в жизни не увижу этот ебучий склад…?

Костя смеялся. Смеялся всегда и долго – с самой первой страницы справочника он не верил ни единому плану Артема. Не потому что долго знал его, нет, они были знакомы от силы пару недель. Потому что встретил его там, куда умные и перспективные люди никогда не попадут – на складе.— Да, э, проходи, как бы… вот мой матрац, вот твой, можешь, конечно, купить кровать или диван раскладной там из рук, но… — такой была первая фраза. Точнее, первая осознанная фраза. В первые пару минут Костя даже подумал, что у Артема астма какая или хроническое заикание. На самом же деле Артем просто был Артемом – именно так с тех пор Костя называл этот самый диагноз: лютая смесь скромности, низкой самооценки и слабой образованности.

— Константин, можно просто Костя, — он протягивает свою ладонь. — Ты хоть откуда такой веселый свалился?На пару минут собеседник задумался, после промямлил ?Из Харькова?.

Первые дни Прага совершенно не нравилась Косте – встретила дождливой погодой, которая резко сменялась аномальной жарой. Из окна постоянно просвечивалась огромная вывеска Икеи, так злобно напоминающая о доме. У подъезда порой проезжали скейтбордисты. Одинаковые десятиэтажные дома были единственным развлечением на пустыре – еще можно было сходить в Теско за пивом. Иногда приваливало счастье и можно было приобрести любимый Будвайзер всего лишь за пятнадцать крон.

По праздникам – а об их наличии Константин узнавал от редких разговорчивых коллег – он даже угощал пивом Артема. Вместе сидели в небольшой аллее перед трамвайной остановкой, спорили на пивные крышки по поводу минут прибытия трамвая.

В 3:15 по чешскому времени Константин уже стоял в толстовке на своей станции. С каждым днем становилось все светлее - а через полторы недели своей жизни вне дома даже стал замечать ту самую вывеску Икеи за линией леса. Иногда ему казалось, что буквы на белых табличках разборчивы. Некоторые слова мог прочитать – например, ?обход? уже стал магазином, а ?драха? дорогой.

В 3:17 Костя уже входил в трамвай, а в 3:18 увидел знакомую черную макушку. Тот самый мальчишка, который ест доширак и работает в первом сухом отсеке. Костя сжал губы – незнакомец спал, хотя всех своих коллег Костя не мог назвать незнакомцами. Одних он слишком не уважал, чтобы звать незнакомцами, других, напротив, слишком уважал – но все люди со склада так или иначе были братьями по каторге.

А именно этот – незнакомцем. И ведь работал в той же агентуре, ездил в том же трамвае и ел то же ?МакМеню? в МакДональдсе. Оставался незнакомцем исключительно из-за своей сущности – омега как никак. В каком-то смысле утонченный, в каком-то смысле нежный, во всех остальных – такой же удачливый мальчик из Украины.

Вчера мы поменялись с Артемом сменой. Если б этот ублюдок не напился перед работой, я бы попиздюхал в свои законные два часа дня, но он напился. Нашел дружков в баре, попользовал свой отвратный чешский. Я согласился. Я мог не соглашаться, но он обещал накормить меня за свой счет.

Впервые в жизни меня поставили в первый сухой отсек, впервые в жизни я стоял у кулера более пяти минут вместо двух, впервые в жизни я не сморозил пальцы на руках.

Ах да. Никита. Его зовут Никита. Дурачок такой – такой же, как Артем. Но приятнее. Носит перчатки из ближайшего магазина пром.товаров, говорит, мол так руки меньше загрязняются – чушь собачья. Щепок все равно ловит, как и остальные. Работает медленно, прямо как те наемные студенты. Я этих студентов терпеть не могу, вертятся под ногами, как мелкие черви – работать не работают, но получают такую же з/п, как и мы. А почему? Виза, блять. Студенческая ебучая виза, которая позволяет этим ублюдкам работать везде, где им вздумается – но они идут туда, где их никто не ждет.

Я б тоже хотел, но из всех университетов меня возьмут только на ликеро-водочный уборщиком. Артем постоянно грезит о ебанине, что его кто-нибудь и куда-нибудь возьмет – но он тут никому не сдался. Ничего не умеет – даже уравнения решает, как школьник малолетний. Сидит ночами при лампе, комаров манит, что-то в своей тетради пишет. Рано или поздно допишется: отправит в журнал левый. Может, заработает чего – на бутерброд из КФС.

На своем матраце Константин не задерживался – даже в выходные не имел привычки валяться. Вставал, судорожно стучал пальцами по подоконнику, перебирал книги на полке, которые, прямо как у него дома, в Одессе, выполняли функцию декорации – томик Тургенева, что-то из чешской поэзии, бесконечное количество бумажных самоучителей по эзотерике… одним словом, ересь. Еще в свои тринадцать Костя пытался обрести любовь к книгам, не срослось. Он любил покупать романы, приходил домой, ставил на полку и забывал об их существовании.

На вопрос ?Какие книги ты читал?? он отвечал те названия, которые помнил из чековых выписок – только потому что это были единственные тексты, которые ему приходилось видеть на протяжении своей жизни. Отец в шутку называл сына книжным эстетом – ?читать не читаю, но истинно наслаждаюсь?. Костя наслаждался – действительно наслаждался, когда приходил домой. Казалось бы, избил ты какого-нибудь идиота за гаражами, расквасил себе нос, приходишь домой – а там книги стоят, и все хорошо, и снова внутренний душевный уют. Только вот от чешской эзотерики уюта не прибавлялось, ровным счетом, как и от сопящего по ночам Артема.

В социальных сетях стояло громкое ?Живу в Праге, счастлив?, но нигде не упоминалось, что живет он там всего полгода и совсем не счастлив.

Ровно таким же образом несчастлив, как и остальные его коллеги. Мужики с холодного отдела на жизнь не жаловались в прямом смысле этого слова, на каждую фразу они хлопали по плечу и желали терпения. ?Крепись, малой, дальше – легче!? - усатый работяга курил синий Винстон, сбегая через грузовой отсек. Нарушал все правила, которые можно и нельзя нарушать – но от этого его улыбка с каждым вечером только росла.

Как позже расскажет сторожиха, этот ?усатый Нянь? трудился на славу склада уже третий год подряд. В свое время подружился с куратором, куратор подружил его с начальником трех отсеков, а начальник трех отсеков приходил в его коморку с водкой и малосольными корнишонами из ближайшего сетевого магазина.

— Вот все идиоты жалуются, что в чешских огурцах уксуса много, и всякая херня подобная, —он все еще курит свой Винстон. — А я тебе скажу так: а я люблю этот блядский уксус в огурцах. Вкусный он.Путь со склада никогда не выглядел безысходным. Константин вспоминал этого усатого мужика и его жизненный настрой – в жизни ничего не добился, зато огурцы любит. И ведь как любит! Другие бы сказали: ?Дома лучше?, но он стоит на своем, гладит свои усы и курит свой Винстон. В чем счастье? В огурцах. Иногда как мало надо для счастья… лишь бы на водку хватило и на банку огурцов. А вот Косте для счастья чего-то не хватило – то ли окно не туда смотрит, то ли книги не те на полках лежат. Счастье все равно не шло.

Дома, в Одессе, счастья не было тоже. Гаражи и полевая грязь – вот тебе и все окружение. Тут грязи нет, но здесь и семьи нет. Ничего, только белый лист бумаги и силуэт мигающей вывески Икеи. Техникум не хватило сил закончить, из школы выходил последним героем, а в родном городе метался от подработки к подработке – и ведь сейчас, когда есть стабильность, когда есть склад с приличной зарплатой, на душе все равно лежал камень. Как обычно люди говорят, у таких людей, как Костя, души нет – они слишком бездумные. Думают, как бы сходить в бар, как бы уложить кого в постель и как бы проснуться – о последнем Костя тоже думал, но перед тем, как подумать о ?Как бы проснуться?? он думал о ?Как бы заснуть??.

После знакомства с миловидным омегой стабильно серая пелена стала серой пеленой с желтыми пятнами. По факту ничего не изменилось – они даже не здоровались за обедом. Почти. В редкие моменты у Константина хватало смелости подсесть к Никите, приторно ему улыбнуться и начать светский разговор. Уже подвиг, со стороны Константина – так точно. Никита отвечал – отвечал так же вежливо, но не более. Если бы этого юношу возможно было сравнить с животным, он был бы морской свиньей – милый-то милый, а симпатии взаимной никакой. Даже кошки ласковей бывают – а морские свиньи по настроению.

В голове Кости четко выстроилась модель его ближайшей жизни, где первостепенной красной кнопкой горело ?Стать с Никитой парой?.

На складе все группировались по парам – особенно приезжие. Мужики в холодном отсеке любили хвалиться своими ночными достижениями. Делали они это постоянно и очень виртуозно – на перекурах, в туалете после смены, непосредственно между полок, когда на голову в любой момент может свалиться многотонная коробка. Костя не хвалился. Курил за компанию, порой давился, поддакивал, а в конце всегда вспоминал мать с ее любовью к мыльным операм.

Иногда он сам не понимал, на кой черт ему этот Никита – ну ходит он и ходит между полок. Да, омега. Да, нетронутый еще, пускай даже наивный – но ведь все равно ходит и ходит, ходил бы дальше. У парней с района все было проще: надел штаны, нарвал в клумбе цветов и пошел петь серенады под балкон. Вопросами ?Зачем?? они не задавались, как видели – сразу понимали, что надо. А для чего надо или насколько эти отношения будут рациональны – даже не беспокоились. Костя беспокоился, но в меньшей степени, чем остальные вменяемые люди.

Себя же Константин с горем пополам мог назвать вменяемым – его бросало от работы к работе. Вот Артема – возможно. Артем всю жизнь прожил идеальным мальчиком, маменькиным сынком, даже сумки по складу таскал с какой-то долей нездорового идеализма. Продукты и те покупал с вопросом ?А буду ли я это есть??. Костя так не делал – он просто сметал с полок все, что было по акции. Приходил домой, нагружал холодильник и диву давался, откуда у них дома маринованные в уксусе перцы.

Никита он совсем был другой. Этакая белая сова среди ворон. Иногда кажется, что по ночам он спит редко – глаза вылуплены, а в мешках под ними можно хранить картофельные запасы Беларуси. Пах он не то чтобы вау – приятно, не более того. Так все омеги пахнут. У Кости и более неожиданные запахи в репертуаре присутствовали. А Никита… его как будто побрызгали дешевым аналогом пятой Шанель, ополоснули в скипидаре и натерли как следует хозяйственным мылом. И ведь черт его знает – его ли это запах или просто шлейф после душа – настолько слабый был аромат самого омеги.

И ведь все равно хотелось!

Первое время Костя пытался заговорить – подсаживался в столовой. Никита отвечал сухо, без лишних эмоций. Он всегда так делал, даже когда они в трамвае пересекались. Костя наизусть выучил, что Никита живет в районе Градчан. Пустяки, пару станций метро – только вот омега предпочитает трамвай. На вопрос ?Это же для буржуев район, ты буржуй?? Алексеев ответил ?Я снимаю комнату у друга?. И на этом заткнулся – заткнулся надолго, до самого конца пути, и слова из него невозможно было вытянуть. Он не сидел в телефоне, не смотрел в окно, даже видом своим не показывал, что разговор ему неприятен или что-то в этом духе – он просто сидел напротив, как болванчик. Сидел и смотрел, будто бы ждал вопроса или ответа. Костя спрашивал, а Никита молчал. Вот и поговорили. Когда только из трамвая выходил – рукой махнул. Даже обернулся через плечо!

Вообще Бочаров особенно любил этот район – высокий такой, живописный. Вся Прага была плотной, словно усыпанной желтыми домами с красными крышами – а этот район был другой. Длинная железная дорога, аристократичные домики, грубо стоящие врось и длинные-предлинные улицы, по которым ночью можно было носиться на скейтборде. Этим Никита и занимался – во всяком случае, так ему сказал сам Никита. Костя не особо верил. Это же вздор! Дороги для машин, а этот идиот берет свою доску и… надо посмотреть как-нибудь.

Омега перешел железнодорожные пути, шел он особенно интересно – так ходят только маленькие мальчики, которым купили игрушку в супермаркете. Словно подпрыгивал, как-то так. Косте нравилось наблюдать за тем, как двигается этот парень – все его движения были пропитаны особой свежестью. Вот смотришь – рука поднимается быстро, но утонченно – и залип. У Артема того же не так – весь он дерганный, медленный и до одури рассеянный. Утонченный, да, но по-своему.

Косте вообще нравилось наблюдать за людьми – поэтичностью его душа не славилась, но порой он замечал нечто невесомое. Например, как движения. Лежал на своей постели, сжимал подушку и уставлялся в потолок. Артем, особенно когда был дома, не вставал со своего матраца – организовал там собственный микромир с книгами, набросками и ноутбуком. Недавно он даже заявил, что вроде как нашел официальную работу. Это уже кололо в самое сердце – неужели даже у этого недотепы будет возможность на хорошие перспективы, а у него, у Кости, нет? Несправедливо, как минимум и как максимум – просто некультурно со стороны леди Фортуны.

— Я матери вчера звонил, — редкие разговоры со своим соседом помогали альфе не сойти с ума. Он бы хотел, но просто не мог. Жил бы, как остальные члены склада – от смены к смене – но он просто не мог. Ни морально, ни физически. — Привет тебе передавала.

Артем, казалось, не слушает, но только услышал ?привет от матери?, так сразу отложил свою книгу.

— Тоже ей передавай, спасибо за тот классный рецепт блинчиков!Артем любил мать Кости, пускай никогда ее не видел. В редкие моменты, когда она звонила сыну по видеосвязи, пару минут, но разговаривала с Темой – чересчур жизнерадостным и стеснительным для этого дерьма, которое мы зовем жизнью.

— Что читаешь хоть, чех?Парень рассмеялся.

— Я… просто пытаюсь практиковаться, — на секунду он замялся. — Это детская книжка, что-то о пекаре. Пока что уровень моего языка и эту книгу позволяет читать с трудом.

— И как? Получается?Пожимает плечами.

— Да, наверное, я бы хотел так думать.

Ближе к вечеру, когда Константин шел домой из магазина, пришло оповещение. ?Новая заявка в друзья: Никита Алексеев?. Забавно, неожиданно, но приятно. Он, Костя, так и застыл, стоя перед собственным подъездом. Вывеска Икеи уже перестала врезаться в глаза, только лес перед ней. Спальные районы внутри Праги, особенно самые дешевые, расположены друг от друга на таком расстоянии, что пешком и при желании не дойдешь. Вот и Бочаров даже при всем желании не смог бы сорваться и кинуться в город. Трамваи ходят стабильно раз в полчаса, в ночное время – раз в час. Хотелось начать диалог чем-то вроде ?Не хочешь прогуляться?? или ?Посидим в кофейне??, но в кофе Костя не разбирался, а все парки, которые он знал внутри Праги, начинались и заканчивались на собственном облезлом сквере у самого дома.

?чем занимаешься?? - легко и лаконично.

Ответ себя ждать не заставил, Никита отправил смеющийся смайлик и простое ?учусь?.

Переписывался Никита с большей охотой, чем разговаривал – таких людей за свою жизнь Бочаров тоже видел. В социальных сетях они прямо казались королями словарного запаса – вымахивались своими невероятными языковыми оборотами, а в интересы ставили Булгакова, Гая Ричи и Торантино. Только вот при прямом разговоре с ними молчали, мычали и кивали головой, как надувные болванчики. Никита болванчиком не был – если ему хотелось о чем-то рассказать, рассказывал он с охотой, при этом размахивая руками. Костя – нет. Костя таким не был. Ему нравилось слушать, иногда поддакивать, но разговор он поддерживал сносно – сам бы оценил на твердую тройку.

В холодильник летит бутылка Пилснера, пара блоков гермелина и самые дешевые чипсы из Биллы – их Костя любил своей любовью, после них всегда горел живот: масла было столько, что в нем в пору купаться.

По правде говоря – все мои цели и эти как их там – все это уходило в причину трахнуть Никиту. Пытался я выглядеть местным аристократом, конечно, но как любой самец богомола – выебывался, чем мог. Омеги наивные и тупые, как пробки – но главное: им об этом не говорить. Вот ты втираешь чепуху про какой-то фильм, а они на тебя смотрят и думают: бля, какой же, сука, умный. А ты и знать не знаешь о каких-то там картинах-бокардинах, сидишь на стуле и делаешь умный вид.

Никита… он был другой. Его вообще не впечатляло мое бальбольство, он любил доширак свой вонючий пожрать. Он даже не хотел создавать впечатление умного парня – книги по пути в трамвае не читал, только слушал на перемотке альбомы своих ?перцев?. Я у него, значит, спросил, раз ты любишь забугорную музыку – значит ты и по-английски умеешь шпарить? А он рассмеялся. Нихуя он не умел. Говорит, значит, звучание ему нравится – легко так, непринужденно.

Артему тоже много чего нравится, но у него есть на это свои причины – любит он, значит, Леди Гагу, потому что, во-первых, телка, во-вторых, красивая телка, в-третьих, эксцентричная телка. На таких смотришь не для того, чтобы подрочить в туалете вечером, а чтобы в экран уставиться и офигевать от того, насколько она классная и как она классно умеет. Артем классно не умел, но хотя бы пытался. Я даже не пытался и не хочу.

Мне Никита тоже нравился какой-то такой особой любовью – простенький, без выебонов. С собой антисептик таскает в заднем кармане джинс, иногда предлагает мне свою любимую арбузную жевачку – а я их терпеть не могу. Волосы у него красиво отрастали – не как у меня. Когда у меня отрастает что-нибудь, я сразу похож на пещерного монстра, а у Никиты не так – ему бы и каре пошло. Красивые такие, смоляные, как у бабеней на глянцевых обложках. Иногда я его невзначай гладил по волосам – а он не замечал. Только улыбался себе и продолжал слушать своих ?перцев?. Разговор он не поддерживает и не пытается – отнекивается. Только вот если его любимую тему задеть – сразу раскрывается и начинает трындычать.

Последние две смены для Никиты обернулись убийством его пяток. Он сидел на плетеном кресле у себя в коридоре, в окне отражалась лампа. Сосед, он же двоюродный брат, бреньчал за стеной очередную выдуманную мелодию, а сам Никита перевязывал пятки. Бинты хранились на верхней полке в ванной – это очень важная деталь, потому что Арсений был выше. Намного выше, чем сам Никита – он мог позволить себе дотянуться до любой полки в доме. Омега всегда подставлял стул, чтобы просто взять тарелку из общего серванта, а его брату стоило только протянуть его огромную лапищу.

— Сильно болит? — в последнее время брат кажется особенно дружелюбным. Все-таки долгая разлука с семьей и возраст дают о себе знать.

— Да, — Никита не привык скрывать эмоций. — Я не думал, что в принципе возможно находить такие… мозоли.

— Залей перекисью либо попробуй проколоть раскаленной иглой, — он указывает на ванну. — Когда я искал подработку на первом курсе, тоже страдал.