Странный Сочельник. (1/1)

Вчера мы с Ли здорово повеселились на зимнем балу, даже можно сказать, оторвались по-взрослому. Кто-то из нашей команды по регби?— скорее всего Гарольд, вылил в чашу с пуншем водку. После употребления сего коктейля, танцпол ожил, многие девушки раскрепостились. Где-то к одиннадцати вечера многие из нашего и параллельного потока предпочитали уединиться в школьной беседке, на трибунах спортзала, в своих машинах на парковке. Часть тусовки проходила на пустынном поле для регби, всегда засвеченном прожекторами. Команда по регби и их девушки принесли туда колонки, различную выпивку и устроили там отжиг, не смотря на снегопад. Учителя разошлись примерно к двенадцати, выгнав нас из спортзала, где и проводились балы и подобные мероприятия, а вот тусовку на поле для регби под открытым небом они не контролировали. Ли уезжала на все рождественские каникулы в Иллинойс, к бабушке и дедушке, однако, в последний день учёбы она решила оторваться. В начале вечера я обомлел от её красоты в длинном, серебристым водопадом стекающим по стройной фигуре, платье, оставлявшем открытыми плечи, руки и, что самое главное, верхушки её аккуратной нежной груди. Мы танцевали под медленную музыку, ощущая, как между нами нарастает трепетная волна чувств. Мы целовались, я восхищался её красотой?— никто в том зале не был красивее, чем Ли в своём переливчатом платье и с длинными, прямыми прядями опускавшимися на спину волосами в свете разноцветных прожекторов. Она была залита то красным, то жёлтым сиянием и постоянно, каждую минуту улыбалась до безупречно милых ямочек на щеках. Мимо нас пару раз демонстративно прошлась Джоржина Сандерс под руку с Чедом Верделлом, братом Чака. Чак вейпил в углу зала, оценивая фигурки девушек из хора. Примерно на середине мероприятия, когда диджей из одиннадцатого класса, тощий парень в фиолетовом костюме с блестками?— помесь Джокера из мультика и диско-шара, сменил музыку на более современную, куда сильнее раскачавшую зал, а Чак отвлёк тренера Тёрнера, который следил за чашей с пуншем. В итоге, всё, даже кто этого не планировал, напились и пошли в разнос. Ли сама предложила нам выпить, а потом заманчиво мелькнула ножкой в разрезе своего платья, показывая мне, что не против закончить этот вечер по-особенному. В её дом, в её спальню мы вломились около трёх часов ночи, когда её родители уже спали, хотя внизу работал телевизор. Мне понравилось красться по лестнице, всё ещё чувствуя вкус мятного ликёра, который мне налил Гарольд. Ли выпила куда больше меня, я ещё даже протрезвел после прогулки по морозному воздуху, а вот Ли каждую минуту, пока мы шли домой через весь квартал чуть больше мили длиной, сама вешалась мне на шею, целуя меня то в горящее от холода ухо, то в сладкие от различного влитого внутрь алколя губы. Я знал, чего обещают такие поцелуи. Ли Кэбот решила подарить мне, пожалуй, самый прекрасный и самый желанный подарок на Рождество?— себя. Когда мы зашли в её спальню, она надёжно заперла дверь, задернула шторы. А затем завела себе за спину руки, прямо к лопаткам и одним плавным движением её платье разъехалось, сползло к бёдрам. Она маняще канчула ими, осталась совсем без платья, в белом бюстгалтере без бретелек и крошечных трусиках. Я впервые увидел её настолько обнажённой и совершённой, а потом она села на кровать, откинула со спины на грудь свои длинные медового оттенка волосы и предложила мне расстегнуть бюстгалтер. Я проделывал это с другими девушками, той же Джорджиной, или Роуз Макгоуэн, или с Эмили из католической школы, но с Ли я ощущал себя таким робким и неловким, каким не был и в первый раз. Я был пьян, молод и возбуждён. Это напоминало томящий, исполненный желания и задора танец, её голубые, прозрачно-льдистые глаза горели желанием, щеки покраснели, она прикусывала губы, когда я начал покрывать её тело поцелуями. Она спрятала свои изящные налитые груди под волосами, я начал щекотать её мягким шёлком волос, сам зарываясь в них лицом. В итоге она села на меня верхом, раздев меня и уложив на свою кровать, пахнущую её лавандовыми духами. Она делала все нерасторопно, неторопливо, щепетильно, словно вычитала всё это на каком-нибудь сайте. Я помогал Ли с презервативом, со всем, чем мог, но она решительно сделала все самостоятельно, не я вошёл в неё, а она позволила мне быть внутри. Меня хватило на три полноценных раза?— Ли постоянно заставляла меня томиться с переполненными яйцами, из-за чего я совсем не мог сосредоточиться на учёбе, а сегодня она воздала мне всё сполна. Я проспал в её кровати до семи утра, а на утро, не смотря на все нежности и объятия, я должен был как можно быстрее уйти. В Иллинойс они летели самолётом, рейс был назначен на десять часов. Я вновь надел смокинг, те лёгкие туфли, в которых был вчера и с самого утра, с разряженным смартфоном, пустыми яйцами, лёгкой головой и широкой?— почти идиотской улыбочкой, побежал к школьной парковке, где вчера оставил свой ?шеви?. Оказавшись в машине, я как можно быстрее включил печку и газанул на второй передаче, теперь мне нужно было скорее приехать домой. Родители догадались, что бал прошёл отменно, раз я вернулся только утром. Папа в гостиной занимался последними украшениями нашего дома, подключал электрический камин, а мама на кухне, судя по запаху корицы, пекла печенюшки и что-то напевала.Я пошёл в свою комнату, где сбросил смокинг, взял свои любимые разношенные джинсы и красную толстовку и пошёл в душ. В отличии от Ли или Шоны ванную я делил с родителями. Наверху была ещё одна, но мы ей редко пользовались. После душа я уткнулся в соцсети, стал проверять свои аккаунты в твиттере, на фейсбуке и в инстаграме. Написал Ли, пожелал ей удачного перелёта. Захотел набрать Шону, так как обычно если день Благодарения мы справляли у Каннингемов, то Рождество отмечали в нашем доме и наоборот. К тому моменту волосы уже высохли и я решил прогуляться до дома Шоны. Я надеялся на продолжения столь прекрасного утра отличным днём, но всё вышло иначе. Уже на подходе к полуторному дому Каннингемов я понял, что что-то было не так. Определено, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы у дома Каннингемов стояла полицейская машина, а также тёмно-синий ?Форд? Реппертона. Попасть в дом через гараж было бы сейчас неуместно, поэтому я позвонил прямо в дверь, не понимая, что творится вокруг. У меня даже не было теории, что ждало меня в этот доме, но мне стало страшно за Эш. ?— Дэннис, это ты? Проходи. —?Дверь мне открыла сама Эш. Голос у неё был убитый и поникший, а сама она выглядела не лучшим образом, с красными заплаканными глазами взъерошенными волосами, в мятой рубашке. Первое, что бросилось мне в глаза?— ни Майкла, ни Регины дома не было. На диване в гостиной, скрестив руки на груди в красном свитере, сидел мрачный Бад, бросивший на меня убийственный взгляд. А рядом с ним стояла невысокая, футов пять ростом, шатенка с короткой стрижкой, в чёрных брюках и чёрном свитере, к которому был прикреплен полицейский жетон. Она что-то записывала в блокнот, а Бад сдержанно проговаривал ей, где они вчера были. Мне предложили сесть и я начал наблюдать за дикой, странной картиной. Словно я попал в детективный сериал. ?— Значит, Майкл Каннингем позвонил своей дочери примерно в девять вечера? И предложил заночевать вам в Бангоре под предлогом снегопада. Это не выглядело подозрительно? —?Уточняла женщина, склонившись над блокнотом. Её тон должен был быть беспристрастным, но он так и сочился некой язвительной колкостью.?— Нет,?— шмыгнула носом Шона,?— на улице действительно была сильная метель. —?Да уж, вчера в Либертивилле начался снежный буран, из-за чего взрослые предпочитали осесть дома, а наша тусовка на поле для регби кончилась сама собой.?— Так, что вы делали после звонка Майкла? —?Продолжала допрос женщина-полицейский. Теперь заговорил Бад, потирая виски, он тоже выглядел так, словно не спал всю ночь:?— Мы ужинали, разговаривали.?— О чём? —?Кажется, этот вопрос полицейская задала просто ради того, чтобы вывести Бада из себя, однако, он держался почти хладнокровно.?— О моей покойной матери в основном. О моей семье. —?Ох чёрт, я даже не представлял, что у Реппертона умерла его мама. Вернее, даже не так, глядя на Реппертона?— старшего и его сына ты начинал думать, что Бад как бы просто отпочковался от своего отца, так они были похожи.?— Ваша мать тоже умерла насильственной смертью, мистер Реппертон? —?И тут я ощутил, как тяжёлая волна вдавила меня в кресло. ?Тоже?. Теперь мне стало ясно, почему здесь была полиция, почему Шона была такой заплаканной, но где тогда Майкл Каннингем??— Она умерла от рака. Когда мне было четырнадцать. —?Сквозь сжатые зубы процедил Реппертон. Видно было, что его бесит эта вьедливая полицейская в гражданской одежде.?— Извините. Ладно. Вернёмся к важным вопросам. Так, где вы были вчера с одиннадцати вечера и до четырёх часов ночи? Они оба назвали отель, рассказали, что почти сразу легли спать?— на что офицер или детектив только хмыкнула, видимо, решила, что они врут ей о том, чем занимались в отеле. Я был невольным свидетелем того, как их допрашивали и ощущал кожей их стыд, злость, недоумение и то подавленное, абсолютно разбитой состояние Шоны. Мне хотелось обнять и утешить её, но её голова уже лежала на плече Бада, она словно искала укрытия от всего происходящего, утыкаясь лицом в его свитер. ?— Если сегодня подтвердится теория о связи Регины Джиллиан Каннингем с мистером Говардом Джонсоном, то скорее всего, дело примет иной оборот. Пока что мой напарник Джон Долтри допрашивает Майкла Каннингема,?— я не сдержался и охнул, полицейская удостоила меня строго взгляда, видимо, когда я пришёл она восприняла меня как мебель. Она продолжала:?— К сожалению, у Майкла Каннингема нет алиби, после восьми вечера его никто не видел. Но у него есть мотив и по отпечаткам шин можно решить, что Регину Каннингем сшибла его машина.?— Да на такой резине полгорода ездит! —?Воскликнул в негодовании Бад. Шона чуть отсела от него, сложила пальцы в замок.?— Вы считаете моего папу виновным? —?На глазах Шоны блестнули слёзы, женщина из полиции подалась вперёд, положила руку на плечо Шоны. Строгий тон полицейской смягчился.?— Лично я?— нет. Майкл не произвёл на меня впечатления человека, способного хладнокровно переехать собственную жену, сдать назад по её телу и через пару часов приехать на опознание в абсолютной растерянности и дезориентации. К тому же, с ним случилась истерика, не похоже, что он желал смерти своей жене. Но, к сожалению, Долтри схватился за эту версию сразу как увидел протекторы шин.?— Есть вероятность, что его отпустят? —?Вопрос Шоны был мягко скажем наивным.?— Да… Но только… Если ДНК с тела Регины совпадет с ДНК другого человека, не Майкла. Я не должна такое говорить, но за пару часов до смерти у Регины Каннингем был половой контакт. Если связь с Говардом Джонсоном подтвердится, мы будем копать под него. У него, конечно, хорошая репутация, однако, это всего лишь медийный образ, за которым скрывается расчётливый бизнесмен. —?Вынесла итог женщина, убирая блокнот.—?Я могу осмотреть дом? —?Шона вяло кивнула. Женщина деловито пошла в сторону комнат Майкла и Регины. Я ошеломленно прошептал:?— Что за херня здесь происходит?—?Мать Шоны вчера сбили, подозревают Майкла,?— заговорил со мной Бад, а затем повернулся к девушке, погладил её по руке:?— я отойду на минуту, сделаю нам всем кофе.Бад втащил меня в столовую Каннигемов, закрыл за нами дверь, включил кофемашину, тут же заглушившую наши голоса. Кофе был не только предлогом, но и возможностью поговорить даже при полицейской.—?Шона знает, что это сделал не Майкл, даже не этот Джонсон. Но она не может это объяснить полицейским. Потому что это выходит за рамки здравого смысла. Они даже не станут слушать! —?Бад сверкнул синими глазами в сторону двери.—?Мы думали, что сможем предпринять что-то по приезду, но на Шону тут же сразу накинулась эта Меган Купер. Шону заставили опознать свою мать, это повергло её в шок. От её матери почти ничего не осталось, только… —?Бад пытался подобрать слова:?— гребанный окровавленный мешок с костями. Для Шоны это было слишком ужасно, невыносимо. После такого я обещал остаться с ней, нельзя оставлять её одну. Шоне ещё и запретили выходить из дома в ближайшие двенадцать часов, заявив, что иначе к ней приставят эту Купер на круглосуточное наблюдение. —?Из всего того, что тихо и отчётливо говорил Бад, я вычленил две главные вещи. Шоне нельзя было выходить из дома и то, что она знала какие-то подробности, но не могла их рассказать.—?О чем ты говоришь, кто убил Регину? —?Регина Каннингем, конечно, никогда не была милой и заботливой мамой, готовившей печенюшки, но умереть под колёсами какого-то автомобиля, да ещё и в Сочельник… Жуткая смерть. Кошмарная смерть. Словно из джалло-фильмов Дарио Ардженто, которые так часто смотрела Шона. Но одно дело?— смерть на экране, а совсем другое, когда кого-то из твоих близких постигает страшная участь.—?Считай меня чокнутым, но… Кажется, это сделал ?Плимут? Шоны. —?Реппертон занимался приготовлением трёх чашек крепкого кофе, поэтому я не мог видеть его лицо, когда он вымолвил это. У меня по спине пробежал холодок. Я думал об этом гробу на колёсах, думал о том, как это произнёс Бад. Словно машина могла взять?— и сама захотеть задавить Регину Каннингем.—?А кто был за рулём?! —?Выпалил я. Потому что не смотря на весь мой страх перед этой рухлядью, не смотря на то, что каждой клеточкой своего тела я чувствовал, что в ?Вэлианте? присутствует нечто зловещее, я не мог поверить в сказанное Бадом. Он что-то недоговаривал.—?Крис, мать его гниет в гробу, Лебей. —?Хрипло заявил Бад. Теперь всё происходящее стало ещё более странным. Бад был слишком серьёзен и обеспокоен за Шону, чтобы тупо шутить. Да и то, что он знал, как звали того придурка, что погиб в ?Плимуте? должно было заставить меня задуматься. Но в тот момент я мыслил рационально, словно никогда не видел этот проклятый ?Плимут?, никогда на нём не ездил и не чувствовал себя в нем, словно заживо попал в гроб. Сначала я узнаю, что мать Шоны погибла, а отец?— главный подозреваемый, вижу убитую горем Шону, а потом Реппертон со злостью, клокочащей в голосе, говорит мне о том, что всё это подстроил ?Плимут-вэлиант? и давно покойный парень. И я должен был ему поверить?!—?Хватит заливать! Мне твоя чушь не нужна! Гребанная херня! Я должен поверить, что по городу разъезжает ?Плимут? и сам давит людей?! —?Я хотел сказать это спокойно, однако у меня дрожит голос.?— Шона думает, ?Плимут? может взяться за нас. За всех нас. За меня… Или тебя. —?Произносит Бад, у меня такое чувство, будто он решил меня запугать.?— А может быть, нет никакой жуткой машины и ты сам это провернул, Реппертон? —?Я щурюсь, думаю о том странном засасывающем чувстве, которое возникало когда я сидел на заднем сидении машины Шоны. Теперь оно преследовало меня у неё на кухне. Я сморозил ещё большую чушь в лицо Баду Реппертону и теперь вижу, как в нём борется желание сдержать себя в руках и ярость. Бад хватает меня за материал толстовки, притягивает к своему лицу?— он приподнял меня одной левой над полом на десять дюймов и бычит на меня:—?Знаешь что?! Гилдер, проваливай отсюда! Держись подальше от Шоны, её машины и ангара моего папаши! —?Я смотрю в его полыхающие холодной злобой глаза, отвешиваю Баду смазанный удар по скуле, ногой пытаюсь достать до его яиц. Кулак Реппертона впечатывается мне прямо в челюсть, я отлетаю к двери из-за одного его удара, в глазах помутнело, я слышу шум своей крови в ушах. Это был единичный, так называемый ?отрезвляющий? удар?— продолжать драку Бад не намерен.—?Не подходи к ней, ты понял?! Держись подальше, даже не пытайся зайти в мастерскую, а если увидишь ?Плимут??— беги.- Бад говорит уже без угрозы в голосе, однако, этот предупреждение пугает меня. С губы на чистый кафельный пол Каннингемов свешивается ниточка кровавой слюны. Я больше не хочу, не могу здесь находиться, потому что Бад озверел и напоминает мне сорвавшегося с цепи пса. Я выбегаю в гостиную. Шона лежит на софе, свернувшись комочком, словно впав в анабиоз, когда мы оставили её одну. Бад уже не смотрит на меня, а подбегает к девушке, приподнимает её за плечи.?— Тебе следует быть осторожнее с этим психом! —?Предупреждаю я Эш. Бад вскидывает голову.?— Вали отсюда, трус!!! —?Рычит он. Я пулей вылетаю из дома Каннингемов. Мне стыдно и страшно за Шону. Мне стыдно, потому что я боюсь Реппертона, его угроз. Я не могу остаться рядом со своей подругой, не могу не думать о машине Шоны, о Баде, обо всех этих её изменениях. Не мог ли Реппертон втянуть её во что-либо дурное? По пути домой я придумываю жуткие неправдоподобные теории о том, что это Бад переехал Регину Каннингем на ?Плимуте-вэлианте?, однако, сам в это не верю. Реппертон, при всём моём негативном отношении к нему, не был полным психом и на хитроумного убийцу не тянул: он мог со злости ударить кого угодно по лицу, но на этом всё обычно и заканчивалось. Для убийства нужен был тонкий расчёт и изобретательность?— это я вынес из совместного просмотра фильмов вместе с Шоной. Мне приходит на ум то, что Чак Верделл утверждал, что в них со Сьюзан врезался катафалк, огромный чёрный катафалк. Только вот откуда ему взяться в центре Либертивилля и зачем катафалку таранить ?Хаммер? Чака? Безумие. Думаю о том случае с Майклом Каннингемом, как он подавился в этом чёртовом ?Плимуте-вэлианте?, думаю обо всех тех странных штуках, которым нет прямого объяснения, а те, что имелись походили на натянутую ложь. Мои умозаключения приводят меня к смерти Криса Лебея. К тому, что удалось о нём нагуглить. Постепенно все мои мысли начинает занимать ?Плимут-вэлиант? семьдесят шестого года. К обеду практически весь город знал о трагической гибели матери Шоны и о том, что её отец находился под следствием. В полицейском управлении сидела очень болтливая секретарша, которая к тому же лично знала Регину Каннингем и мою маму. Мама висела на телефоне уже второй час, история разбухала, весь полицейский участок и город спорил, виновен ли Майкл Каннингем. Одни выставляли его маньяком?— он жестоко расправился с женой и жаждал большего, его даже сравнили с душителем из Касл-рока, тоже с виду был ничем не примечательный человек, другие?— те, кто знали Майкла, его студенты, выступали за его невинность. Отец зашёл ко мне, только чтобы поинтересоваться, как там Шона, как она справляется с подобным. Я не знал об этом, но её утреннее состояние было хуже некуда. Я ощутил укол вины. Мне нужно было проветрить мозги. Примерно в пять часов я выехал на своём ?шевроле? из дома, уезжая подальше от школы, от нашего района, подметив, что все магазины, закусочные и парикмахерские уже закрылись. работали только автозаправки самообслуживания и ?Уоллмарт?. Весь город готовился встречать Рождество. Это был самый странный Сочельник в моей жизни, столь прекрасно начинавшийся, но теперь моё настроение становилось все мрачнее и мрачнее. Многих потрясла смерть Регины Каннингем, но ход времени и уклад жизни не изменились за пару часов. В маленьких городках страшные события никогда не забывали, они врезались людям в память сильнее хороших дней и знаменательных праздников, однако, когда дурное случалось, люди пытались продолжать жить нормальной полноценной жизнью. По принципу, что это случилось не с ними. Я нарезал круги возле тихого сквера на северо-западе Либертивилля. Уже стемнело, из-за чего мне стало неуютно и тревожно. Я попытался набрать Шону, но она несколько раз сбросила вызов. Обиделась. Или же ей просто было не до меня. Единственный человек в городе, кто был не рад Рождеству. Такая маленькая и печальная сегодня утром, когда она открыла мне дверь?— сердце сжала тоска. Я ощутил неправильное чувство нежности к Шоне. Я должен был быть с ней, потому что я хорошо её знал. Долгое время только я общался с ней. Я мог бы помочь ей пережить потерю близкого человека, уговорить её придти к нам, потому что мои родители уж точно могли накормить её и присмотреть за ней в таком состоянии. Я повёл себя как тупица. Как полноценный мудак. Поступил как трус. Бад был прав. Я испугался самого Реппертона, как боялся и машины Шоны?— старого ржавого ?Плимута??— всего лишь машины. Я боялся будущего, того, что ждало нас после школы, боялся принимать решения. Боялся выбрать не тот колледж. Мне стало паршиво и мерзко, за то, что я такой. Я совершенно продрог в машине, но не включал печку, ощущая горькое раскаяние, думая о том, как будет правильно поступить. Оказывается, время уже приближалось к девяти вечера. Теперь улицы полностью опустели, всё сидели по домам, пили какао, занимались последними приготовлениями к празднованию. Началась неожиданная порывистая метель. Не такая сильная, как вчера, но всё же, ехать было тяжело даже на пятнадцати милях. Сквер находился за бедными кварталами, около трейлерного парка. Если сейчас выехать на дорогу к автомастерской Реппертона, то я смогу проехать прямо к дому Шоны, извиниться. И предложить ей помощь?— я был готов сказать, что поверю даже в лепрекона, чтобы Эш разрешила мне остаться с ней. Даже если там снова окажется Бад. Перед ним тоже стоило извиниться, так как он был прямолинейно прав. Я оставляю позади сквер и трейлерный парк, смотрю на другую сторону дороги?— там стоят два просторных кейп-кода салатового цвета, соединённые одним гаражом. Те, кто жили в этих домах, наверняка, были довольно богатыми людьми, может даже богаче моих предков. Даже удивительно, что такое архитектурное решение стоит не в деловом и не в нашем квартале Либертивилля, а здесь. Остальные дома на этой улице?— полуторные, усечённые кейп-коды с тремя или четырьмя комнатами внизу и узким чердаком?— такой дом у Каннингемов, просто он находится в приличном районе, у половины домов нет гаража. И развалюхи, в основном, пикапы стоят прямо перед домом. Эта улица выглядит нелюдимо, я еду по ней на четвёртой передаче, хочу быстрее проскочить. Я сбрасываю скорость только когда вижу протянувшееся на длину футбольного поля широкое здание автомастерской Реппертона, без какой-либо вывески. Около мастерской?— глиняный пустырь, изрезанный следами шин. Ворота мастерской открыты и мне это кажется странным. Какой придурок будет чинить свою тачку в десятом часу, в Сочельник? Я торможу, но не выхожу из салона. Просто наблюдаю за распахнутыми воротами, жду как из них покажется кто-нибудь из Реппертонов, слушаю ?Black Flag? на полной громкости. Набираю пару сообщений Шоне. Поднимаю голову, пытаюсь что-то увидеть. Белая пурга покрывает лобовое стекло, дворники не помогают. До дома я буду добираться долго при такой паршивой погоде. А потом я слышу нарастающий шум ревущего двигателя. Мощный раскатистый звук перекрывает музыку. Я убираю телефон, пытаюсь увидеть за стеной снега хоть что-то, щурюсь. Автомобиль выныривает из ниоткуда на скорости выше пятидесяти миль в час. Плотные хлопья снега огибают его резкие хищные контуры, моментально тают на широком прямоугольном капоте, растворяются в свете круглых фар. Решётка радиатора и передний хромированный бампер выглядят так, словно на них снова появились пятна ржавчины. Но это не ржавчина, потому что бурые пятна исчезают при контакте со снегом, смываются. Я не вижу бордовых капель крови, но убеждён?— они сочатся с решётки радиатора и бампера. Чёрная громада больше не выглядит развалюхой, в ?Плимуте? появился какой-то роскошный шик, его матовая обсидиановая поверхность словно отталкивает от себя свет и снег. Изнутри салон подсвечен всё тем же гнилостно-зелёным светом и я могу отчётливо разглядеть новенькие сидения через снег и расстояние в пару сотен футов, так как на водительском месте нет человека. Это какой-то хитроумный фокус?— проносится в голове. И только потом я ощущаю страх. Признание в том, что Бад предупреждал меня, не покидает мою дурную голову, а нарастает в ней с каждой фатальной секундой. Пустой ?Плимут-вэлиант? несётся прямо на меня. Я затормозил ?шеви?, но не выключил двигатель. Оставил его на холостом ходу и теперь я изо всех сил пытаюсь выкрутить руль, уехать с траектории движения ?вэлианта?, не дать ему врезаться в мою машину прямо в лоб., но всё, что я успеваю?— это развернуться вбок, подставив именно водительскую дверь под удар, а расстояние между мной и ?Плимутом? каких-то мизерных сорок футов. Выбежать из машины равносильно смерти под колёсами этого механического монстра и я прыгаю на пассажирское откинутое до предела сидение, вжимаюсь в бортик машины, в дверь с другой стороны и заранее предчувствую столкновение, пытаюсь сгруппироваться, как в тот момент, когда на меня на поле несётся полузащитник, желая отнять мяч. Удар был настолько сильным, что ?шевроле? впечатался в металлическую стенку автомастерской Реппертона, прямо тем бортом, прямо той дверью, у которой полулежал я. Я испытал на себе такой толчок под ребра, словно на меня с разбега навалились две команды по регби. Боль пронизила всю правую половину тела. Я словно наблюдал со стороны, как подобно зернышку попкорна набухла подушка безопасности, как от водительского места не осталось ничего, кроме вжатого внутрь искорёженного металла, как лопнуло изумрудными в свете из ?Плимута? осколками лобовое стекло, осадив меня крупным градом, царапая лицо, куртку и руки. Но это был только первый удар. Я полулежал в скорченном состоянии, думая о том, сколько рёбер у меня сломано, когда ?Плимут? стал откатываться назад. Без лобового стекла в салон залетали снежинки и я ловил их открытым ртом. Я не мог пошевелиться?— левую ногу зажало грудой смятого металла, я даже не мог разглядеть свой ботинок. Всю мощь, всю инерцию от второго удара, сильнее сжавшего салон ?шевроле? я принял на левую зажатую ногу. Когда ?Плимут? врезался в меня повторно, я издал тонкий свистящий звук, словно кто-то выпускал из меня воздух, словно я был не настоящим человеком, Дэннисом Гилдером, а воздушным шаром в виде человека. И в тот момент меня проткнули раскаленной иглой, разорванный метал?— кузов или дверь моей машины, вонзился мне в ногу, порождая такую безумную, острую, невыносимую боль, такие мучения, что я просто начал терять сознание. Это был единственный способ моего тела отключить меня от этой боли, приступить рецепторы. В последнюю секунду я увидел полупрозрачный, выхваченный зелёным светом силуэт какого-то парня на переднем сидении ?Вэлианта?. Призрак Криса Лебея. А потом всё вокруг слилось в единый холодный туман внутри моей головы.