Глава 19. Эрнест (1/1)

Нас книги обманут, а люди не вспомнят.Последняя битва сорвет голоса.Стараться не стану?— ничем не наполнит,Пустая молитва, пустые глаза.Канцлер Ги. Монсегюрский романс.Слова того юноши напугали Аллена. Он уже был в Аду, но что-то подсказывало ему, что мир, который он видел был всего лишь Лимбом. Когда Уолкер покидал странный дом, душа его была смущена и не знала покоя. Монах уже успел пожалеть о том, что вернулся в город, но сердце велело ему быть храбрым, а потому, Аллен прислушался к нему.Всю дорогу до гостиницы, где монах остановился, его не покидало ощущение слежки. Наверное, за ним правда следили. Аллен не знал, как люди становятся революционерами, но он слышал много плохого о них в семинарии. Уолкер решил, что должен разобраться в этом. Конечно, решать проблемы войнами и бунтом было ужасно, но что, если все эти люди не так плохи, что если они что-то не поняли? Революционеры хотели изменить свою жизнь, хотели, чтобы люби жили лучше и монах разделял их взгляды. Несмотря на то, что церковь видела в страдании искупление грехов, Аллен понимал, что именно страдание?— нравственное и духовное толкает людей на ужасные поступки. Да и разве может быть что-то плохое в том, чтобы люди были равны? Ветхозаветные времена давно закончились и человечество отринуло рабство, как нечто бесчеловечное и ужасное. Конечно, отмена рабства спровоцировала войну, хотя причина войны была вовсе не в рабах, они служили прекрасным поводом, но разве победа Севера не сделала жизнь лучше?Мир менялся и люди менялись вместе с ними. Законы Викторианской эпохи становились всё мягче, а новые технические изобретения улучшали вид городов и домов. Фонари с горящими застеклёнными свечами сменили газовыми рожками, а рожки медленно сменялись вольтовыми столбами с электрическими лампами. Еды и одежды стало больше?— ткацкие фабрики и хлебные заводы позволяли меньше голодать, хоть их методы и были весьма сомнительны. Быть может, всё это было вполне закономерно?Маленький гостиничный номер встретил Аллена привычным унынием. Ощущение слежки не покидало?— в голову стали лезть ужасные мысли о том, что его вполне могут убить ночью во время сна и Уолкер мысленно поёжился, после чего упрекнул себя. Бояться за свою жизнь было недостойно будущего священника. Тем более, в людях нужно полагать хорошее и относиться к ним так, как сам бы Аллен хотел, чтобы к нему относились.Вечер был долгим и тяжелым. Уолкер попытался заснуть, но сон не шёл, молитва, произнесённая перед сном тоже вышла какой-то неискренней, что особенно расстраивало. Аллен почти никогда не просил в молитвах, а если и просил, то никогда за себя. Обычно он молился, чтобы отблагодарить Бога за всё то хорошее, что он принёс, ведь люди так часто забывают воздавать создателю хвалу.Уолкер с какой-то досадой вспомнил свою юность, когда он неловко распивал ?Santa Maria? и " Alleluia?, затягивая своим тонким мальчишеском голоском высокие ноты, вкладывая в песню всего себя. Тогда он почти что верил… почти. Бог не сразу открылася его сердцу, но ведь религия для такого и существует?— чтобы затягивать душевные раны, проливая на них благословенный свет.Сначала мальчик ненавидел Бога. Он кидал в небо проклятия, плакал и не понимал, почему в мире есть смерть, почему в мире существует столько всего злого? А после… Кросс умел неплохо выбивать дурь, когда хотел. Как педагог его второй отец был так себе, а вот священником все же оказался неплохим, если смотреть со стороны эффективности его слов. Феномен Мариана Кросса был достоин целого трактата. Этот человек не был тем, кого можно было назвать хорошим служителем церкви, да и не приведи Господь ещё одного такого, но почему-то святой отец находил нужные слова, когда к нему обращались и было что-то в его глазах такое, чего сразу нельзя разглядеть. Что-то твёрдое, такое, что можно было не сомневаться?— старый лис не отступит перед самой смертью, если это что-то встанет под угрозу.Аллен никогда не ощущал в себе этого. Он мог умереть за человека, быть может за идею, но в нём не было чего-то настоящего, что было присуще Кроссу, именно поэтому Уолкер сейчас лежал в темноте дешевой гостиницы, не зная, куда себя деть, вместо того, чтобы крепко спать в общежитии семинарии.Рассвет прокрался незаметно и Аллен, привыкший к раннему подъему, едва смог разлепить глаза, когда комната наполнилась светом. Эта ночь вымотала его, подняв на поверхность те вопросы, на которые он хотел и не хотел получить ответ. Было тяжело, сонно и гадко.Позавтракав в гостиной, Уолкер немного прогулялся, пытаясь взять себя в руки, после чего отправился к нужному дому, как было условлено вчера. У дома Аллена ждал сюрприз. Он ожидал увидеть того странного рыжеволосого парня, что показался ему каким-то карикатурным и ненастоящим, вместо него у порога стоял молодой человек весьма выдающейся внешности.Это был высокий, стройный, немного смуглый человек. Волосы у него были темными и короткими, прямыми, а взгляд острым, как игла. Смуглое лицо было вытянуто и волевой подбородок делал его немного лошадиным, но что придавало выражению лицу некую суровость. Серые глаза пронзительно смотрели на Аллена и от такого взгляда хотелось поежиться.Одет человек был небогато?— рабочая куртка и штаны темно-коричневые из флиса. Из-под расстегнутой куртки виделась скучная светлая клетчатая рубашка, какую носили клерки в дешевых конторах. Ботинки выглядели весьма поношено и истерто, а на шее раскинулся огромный красный шарф. Это уже был третий революционер с шарфом и Аллену показалось подобное странным. Разве не глупо выставлять себя напоказ?Мужчина в красном шарфе смерил Аллена пронзительным, внимательным взглядом. Его густые темные брови сошлись на переносице, но лицо не выражало открытой неприязни. Этот человек оглядывал Уолкера, как какое-то редкое животное.—?Тот самый монах, я полагаю? —?у незнакомца оказался удивительно приятный голос.—?Аллен,?— кивнул Уолкер.—?У нас не принято называть настоящие имена, Аллен,?— с нажимом произнёс человек, протягивая юноше большую крепкую ладонь.Уолкер пожал её, чувствую себя неловко. Революционеры были по его убеждению слишком фамильярны.—?Эрнест,?— произнёс мужчина. —?Здесь меня именуют именно так.—?Приятно познакомиться,?— неловко пробормотал монах, на что новый знакомый усмехнулся.—?Готов совершить путешествие в Ад, Аллен? —?усмехнулся Эрнест. —?Сегодня я буду твоим Вергилием.Уолкер рассеянно кивнул. Он думал, что его будет провожать Лави, но Эрнест выглядел весьма внушительно. Нет, дело было вовсе не в росте, сама фигура этого человека, его осанка вызывала странную ассоциацию с каменной стеной. Такому человеку прекрасно бы подошло имя Питер.—?Сейчас мы сядем на линию до Лондона,?— объяснил Эрнест, отходя от крыльца и жестом указав Уолкеру следовать за ним. —?Там нас уже поджидает местный Харон[1].—?Вы читали Данте? —?удивленно спросил юноша, следуя за Эрнестом.—?И не только его,?— подтвердил мужчина. —?Мой отец был священником, я много чего знаю.Аллен удивленно замер, остановившись. Не может быть! Почему сын священника оказался втянут во всё это? Эрнест, заметив, что спутник отстал, повернулся к нему лицо и как-то нехорошо улыбнулся. Уолкер поспешил догнать его.—?Интересно, почему я тут? —?спросил мужчина, продолжая путь. —?Я расскажу. Но сначала мы пройдем наш Ад, а там… быть может, ты и сам поймешь, Аллен.Юноша кивнул, чувствуя как сердце испуганно вздрогнуло. Что-то странное исходило от Эрнеста, такое, что Аллен ощущал себя рядом с ним напуганным щенком. Идя за проводником, семинарист всматривался в него и думал, что Церковь потеряла несомненно хорошего и сильного священника. Этот человек… он имел власть над людьми, Аллен остро чувствовал это.Большую часть дороги они молчали. Линейка до Лондона ходила каждые три часа и они успели как раз во время. Аллен не знал, что думать. Эрнест сидел рядом и казался не живым человеком, а каменным изваянием льва или орла?— от него исходила сила и уверенность. Красный шарф ?Вергилия? привлекал внимание, но он не снимал его. Уолкеру было ужасно неловко от взглядов, что постоянно бросали на них другие пассажиры и юноша решил спросить на счёт шарфа.—?Этот же шарф что-то означает, верно? —?Голос Аллена неестественно дрожал.—?Да. Он дает понять всем, что я человек свободы,?— спокойно ответил Эрнест и заметив недоумение, написанное на лице собеседника, добавил:?— это один из косвенных знаков революционеров. Мы не все их носим, только те, кто может не слишком опасаться полиции.—?Но почему тогда… —?начал было Уолкер, но Эрнест остановил его речь одним жестом.Линейка двигалась намного медленней, чем поезд, но Уолкер не слишком беспокоился по этому поводу. В его голову пришла довольно интересная мысль. Ведь этот шарф?— это ведь в прямом смысле красная тряпка для быка, какой была полиция. Почему эти люди не боятся носить их? Ведь в любой момент из толпы может выскользнуть человек в синей форме и увести смельчаков в участок. Подобная открытость пугала и вдохновляла юношу. По своей натуре Аллен был воином, душа его была всегда готова сражаться за идеалы и справедливость и знание того, что где-то люди также готовы открыто сражаться за то, что считают правильным, грело юношу.Лондон открыл свои Восточные врата[2], впуская паладинов в свои колючие объятия. Лондонский Ист-Энд был сложным зрелищем?— здесь возвышались промышленные трубы предприятий, пахло смрадом и было грязно, как в канаве. Стены домов казались черными от сажи и на фоне мрачных, покрытых пылью и грязью фасадах, едва можно было различить окна.Эрнест повёл Аллена в сторону прядильного завода, крепко держа за руку маленького монаха, словно боясь, что он сбежит. Уолкер шёл за проводником, ощущая как его сердце отчаянно стучит от того, что ему предстоит здесь увидеть.Охранник прядильного цеха, как Харон, пустил две души внутрь, получив от Эрнеста пару звонких монет. ?Вергилий? делал широкие шаги, заставляя Аллена семенить за ним. На странную пару оглядывались и видя красный шарф Эрнеста одни презрительно морщили лицо, другие радостно махали ему руками.Поход по кругам Ада начался с прядильного цеха. Сначала Эрнест привёл Аллена к швеям, что по несколько часов не разгибали свои спины, отчего многие девушки мучались болями в пояснице. На фабриках работали молодые девушки и женщины, даже старухи?— все они выглядели устало и бедно. Общаясь с пришлыми, они не отрывались от работы, хоть парочка пройдох умудрялись кидать на Эрнеста заинтересованные взгляды.—?Посмотри на их руки, Аллен,?— говорил Эрнест и, взяв работу одной старухи (иначе она никак не хотела отрываться от швейного дела), начал строчить на станке. Старуха же показала Уолкеру руки на которых не хватало трёх пальцев. Руки старухи были сухими и изуродованными, такие, от которых монаху захотелось поёжиться, а ведь он ни раз бывал в больницах.—?Рано или поздно многие лишаются пальца, а бывало и хуже, правда Матушка?—?Бывало,?— согласилась старуха. —?Иной раз где-нибудь внизу пол руки оттяпать может.Эрнест дал старухе передохнуть, после чего позволил вернуться ей за работу и повёл Аллена дальше.—?Это был Лимб,?— усмехнулся революционер, выводя юношу в коридор, за которым скрывалась лестница. —?Надеюсь ты хорошо запомнил пальцы Матушки Ди.Аллен неуверенно кивнул, такое было сложно забыть. Но дальше оказалось ещё хуже. Они побывали в цехе, где делали заготовки и работали с кожей?— там было жарко, как в Аду. Мужчины работали на огромных станках в парильне, вцепляясь сильными мышцами в рычаги и перетаскивая тяжелые тюки с шерстью и кожей, как ослы или мулы. Рубашки многих рабочих были влажными от пота?— дышать было тяжело и почти невозможно. Аллен и сам попробовал поработать за нескольких мужчин, чтобы ощутить тяжесть тюка и тугой механизм подачи пара, который действительно больно обжигал.Эрнест также помогал рабочим, показывая Аллену как и что они делают. Почти весь день они ходили по разным отделам, выжимая из монаха все силы. Уолкер с ужасом думал о том, как эти бедные люди изо дня в день так напрягаются и делают это за такие крохотные деньги. Дальше было хуже. Выйдя из завода, Эрнест повёл Уолкера в ?Дом инвалидов?, где жили рабочие, получившие серьезные травмы на предприятиях, но не получившие от компаний ни цента. Аллен с ужасом всматривался в изуродованные руки, которых порой не хватало, как и ног, в шрамы на лицах, но самый жуткий зрелищем была женщина, работавшая пять лет на спичечной фабрике, у которой половину лица разъела страшная гангрена.Покончив разговор с инвалидами, революционер потащил Аллена по темным и криминальным улицам района, откуда Уолкер уже не чаял выбраться живым. Однако, каждый раз, когда кто-то из обитателей Ист-Энда пытался облегчить карманы монаха, он натыкался на суровое лицо Вергилия и его красный шарф, после чего отступал.Аллен тонул в ужасе Ист-Энда. Перед его глазами плыли уродливые лица, обрубленные руки и ноги, истории, от которых сердце обливалось кровью. Всё, что он видел здесь ещё долго преследовало монаха в кошмарах.Но на фоне всех ужасов?— зловония, боли, ненависти и бедности, Аллен отчётливо видел бесстрастное лицо Эрнеста. Куда бы они не пошли, почти все, кто видел молодого революционера смотрели на него с таким воодушевлением и надеждой, с каким люди почти две тысячи лет смотрели на Иисуса, входящего в город верхом на осле.Уолкер смотрел, как завороженный на то, как люди машут Эрнесту, держат его за руку, что-то горячо шепчут. Они видят в этом человеке надежду, они ждут от него действия и спокойная улыбка этого мужчины приводит их в экстаз. Эрнест проходил сквозь ряды побитых рабочих, он подавал руку женщинам, даже тем, на чьем лице буквально было написано ?проститутка?. Он словно плыл по волнам, гордо и плавно, а волны качали его, не смея перелиться через корму.То, с какой заботой мужчина порой смотрел на этих убогих и несчастных людей, трогало. В какой-то момент Аллен понял, что не может оторвать взгляд от своего проводника. Он казался ему Иисусом, что спустился с Небес и во второй раз пообещал сломать врата Ада. Быть может, так и было. Уолкеру чудилось в лучах предзакатного солнца?— золотистого и яркого, что над головой его проводника зияет нимб.Почти всю дорогу по ?Аду? Эрнест крепко держал руку монаха, вселяя в Аллена уверенность. Юноше казалось, что приди сюда весь отдел полиции во главе с Рувилье и инспектором Линком, Эрнест поднимет руки и все они разбегутся, как свиньи [3], по разным сторонам. Казалось, что весь мир бы замер, стоило Эрнесту только посмотреть на него.Обратно мужчины возвращались молча. Аллен метался между ужасом и надеждой, его сердце сжимало отчаяние и он постоянно кидал болезненные взгляды на своего проводника. Что-то окончательно надломилось в Уолкере. Он спрашивал себя, куда смотрит Бог в очередной раз и не находил ответа.—?Я вижу, это оставило сильное впечатление,?— наконец произнёс Эрнест, когда они сели на последнюю линейку.—?Почему… —?едва прошептал монах, но его шепот был встречен молчанием.Эрнест вновь молчал и лишь спокойно смотрел куда-то вперёд, как статуя, как нерушимый принцип и Аллен из последних сил цеплялся за него, ощущая, как земля под его ногами провалилась. Он столкнулся с реальностью, сделав это почти что на полном ходу и ему нужно было упереться во что-то твёрдое, земное и настоящее.Уолкер с ужасом думал о том, что теперь молитвы не могут быть искренними, что он уже не сможет спеть ?Бога славим!? и от этого ему захотелось разрыдаться. Позорные, горячие слёзы подступили к глазам и Аллен не мог из сдержать.Юноша плакал. Он плакал долго и отчаянно, беззвучно сотрясая плечами под теплой ладонью революционера. Всё внутри монаха порушилось и прекрасный алтарь, сияющий, как золотой ковчег, треснул. Кажется, Бог покинул это сердце.Эрнест молча гладил мальчишку по спине, но его лицо почти ничего не выражало. Он сам знал с чем столкнулся его питомец, а потому лишь хлопал по спине и плечам, когда Уолкер особенно отчаянно душил слёзы.Когда же Аллен успокоился, ощутив как душу наполняет ужасающая пустота, они прибыли обратно. Эрнест проводил Уолкера до перекрестка, что располагался за один квартал от гостиницы монаха и, склонившись к уху юноши, прошептал:—?Поэтому, я не смог больше служить Богу. Я хочу служить Людям и принести им свободу и счастье.Эрнест развернулся и решительно пошёл в другую сторону, но после неожиданно остановился и вновь вернулся к Аллену.—?Если ты хочешь того же, приходи, когда всё это утихнет в твоей душе, парень. Я вижу, что ты способен на многое. Не будь же трусом. Наши ближние нуждаются в нас.С этими словами революционер снял со своих плеч красный шарф и закутал им шею Аллена, разбитого, уставшего и бледного. Уолкер благодарно кивнул, едва прошептав:—?Спасибо.Эрнест кивнул и удалился. Он верил, что этот монах вернётся к нему, не мог не вернуться.