Глава 16. Первое поражение (1/1)

Нас книги обманут, а люди не вспомнят.Последняя битва сорвет голоса.Стараться не стану?— ничем не наполнит,Пустая молитва пустые глаза.Канцер Ги. Монсегюрский романс Бесконечные английские луга и поля, с налитыми злаковыми косами, тугими травами и пыльными дорогами, бесконечной чередой тянулись вперёд. Горячее солнце напекало голову?— на так сильно, как на юге, но ощутимо. Дорога оказалась на удивление тяжела.Тики Микк устало насвистывал песенку на французском, которую разучил в тюрьме, переставляя ноги по горячей, пыльной дороге, ощущая, как струи пота омывают загорелую, сильную спину. Темные волосы потяжелели от пыли и сбились в жесткие кудри, запутанные и грязные. Запах грязного тела едва перебивался запахом крепкого табака, но португалец давно привык к далеко не райским ароматам.Усталость брала своё и мужчина надеялся, что сегодня он сможет найти сеновал для отдыха. В сене было приятно спать?— жестко, но тепло, а ещё оно приятно пахло и впитывало лишнюю влагу с тела. Ему ещё мечтать и мечтать о чем-то другом.В желудке заныло и он остановился у высокого дерева, чтобы передохнуть. Вытащив из поклажи горсть сухарей, мужчина сгрыз их, запив одним большим глотком воды. Воду приходилось экономить, как и еду. Небольшие речушки или озёра попадались ему не так уж часто, чтобы ими можно было наполнить флягу, а унылые дорожные трактиры?— и того реже. Дороги вечно проходят через бескрайние поля.Прислонившись к коре дерева, португалец закрыл глаза, прикинув, как далеко ему ещё идти. Думая о дороге вперёд, он упорно избегал мыслей о том, что осталось позади. Но сердце все равно порой ныло, только тихо, как будто боясь растревожить его ещё сильнее.Иной раз Микк спрашивал себя, какого чёрта он тащится так далеко? Отчего бы ему не обосноваться здесь и не заняться чем-то аморальным?— воровство, грабёж? Ведь, он уже побывал в стольких тюрьмах, да и вытворял в юности нечто такое, о чём никому не стоило знать, но сейчас… Он сразу отгонял такие мысли. Когда ему хотелось украсть что-то, обмануть, перед его внутренним взором вдруг возникали знакомые серые глаза и он отступал.Дорога заняла почти две недели. Две недели одиноких скитаний?— пожалуй, в такие моменты Тики (при всей своей любви к бродяжничеству) серьёзно начинал считать странников?— людьми с больной головой. Микк не был предназначен для одиночного существования, он был существом не самодостаточным, а потому, оставшись один на один с собой, ощущал себя уязвленным. Он не умел заглядывать в самого себя, не умел находить нужные мысли, он лишь чувствовал себя невероятно паршиво и одиноко.++++Аллен Уолкер, привыкший к блаженной тишине церковных стен, легко вошёл в свою колею, вернувшись к своим прямым обязанностям. Ему было спокойно и почти блаженно, но что-то новое, неправильное стало шевелиться в его груди, как змея, и поднимать голову. Что-то ушло из его божественной, правильной и чистой тишины?— что-то важное, чего он теперь нигде не мог найти. Воздух, всегда такой чистый и блаженный, теперь был наполнен тяжелой печалью, такой печалью, какая была в самом начале его монашеского пути.Юноша не мог найти причину своего одиночества, кроме самой очевидной, сквозь которую он упорно смотрел, намеренно создавая на её месте слепое пятно. Но прятать слона в комнате весьма затруднительно, а потому, в конце первой недели монах был вынужден признать?— птица, залетевшая в его клетку, улетела, оставив гулкое эхо своего пения, что повисло в воздухе, и воскрешало минувшее. Аллен понял, что скучает.Вернувшийся настоятель устроил Уолкеру самый настоящий разнос. Конечно, же Отец Мариан нашёл пропажу своего любимого вина, конечно же, он потребовал правды и, конечно же, светлой голове юноши пришлось повстречаться с праведным гневом священника. Радовало лишь то, что на защиту португальца, нагло выпившего лучшее вино Кросса, встали все, но наказание всё равно получил один лишь Аллен. Впрочем, как оказалось, наказание его устраивало?— тяжелая работа неплохо отвлекала от неприятных мыслей и напрасного беспокойства.Кросс же, оказался далеко не слепым, а потому, когда Уолкер готовился к отправке в семинарию, зашёл к нему в комнату. Мариан не отличался особой чуткости души, как и многим другим, но он привык к мальчику, которого воспитывал и (конечно, в этом он никогда и никому не сознается) в какой-то степени полюбил юношу. Зайдя в комнату молодого монаха?— без стука и прочих церемоний (это же Аллен, в конце-концов, что ему стыдиться),?— Кросс жестом приказал юношу сесть.—?Что тебя беспокоит, сын мой? —?хрипло спросил мужчина, очевидно несколько пьяный, но при этом достаточно трезвый чтобы понимать происходящее.—?Не знаю, отец,?— несколько отстраненно ответил юноша, закусив губу и опусти взгляд. На самом деле он знал, но боялся озвучить свои мысли даже самому себе.—?После того, как я вернулся,?— начал Кросс, поняв, что ответы озвучивать придётся ему самому. Не то, чтобы это смущало священнослужителя, но он предпочитал открывать истины менее явно, ему вообще было не с руки отвечать на многие вопросы. Это Августин Блаженный не знал покоя, думая о том, что не может постичь человеческий разум, а он?— Мариан Кросс, предпочитал оправдываться молчанием.—?После того,?— повторил мужчина,?— ты стал вести себя более, чем странно. Прихожане недовольны. Ты рассеян, а ведь на днях тебе предстоит учиться. Совсем скоро ты станешь полноценным священником и твоё место уже дожидается тебя здесь.Аллен поднял на Кросса неуверенный взгляд серых глаз. Мужчина оскалился в усмешке и эта привычная усмешка немного успокоила юношу. Он не был готов к этому разговору, он знал, что его духовный и даже юридический отец этого не одобрит. Говоря по правде, этого много кто не одобрит, даже он сам не одобряет свои идеи до конца.—?Ну? —?грубо потянул Кросс,?— что молчишь, сын мой?—?Я не уверен, что… —?Аллен запнулся, не решаясь выговорить ни слова.—?В том, что это твоё призвание? —?с долей издевки поинтересовался Мариан и Уолкер слабо кивнул. Мужчина усмехнулся, но усмешка его была вовсе не веселой, даже не издевательской. Такая порой появлялась на лице этого человека, совсем редко, как осколок прошлого.Юноша молчал. Кросс прикрыл глаза, после чего вновь распахнул их и внимательно вгляделся в полное тревог лицо молодого человека. Он знал, к чему всё это, догадывался по крайней мере.—?В нашей работе,?— начал Кросс, понизив голос,?— сомнения?— часть работы. Только полные идиоты не задают Богу вопросов. Можно сделать вид, что всё понятно и слушать Библию, а ты её читал и знаешь, что в ней слишком много нюансов… Однако, вера, сын мой, простирается за слепым повиновением.—?За такие слова Вас бы лишили сана,?— неуверенно пошутил Аллен, чувствуя, как напряжение, сковавшее его тело, постепенно ослабевает.—?Ну, это могло бы произойти, не будь здесь так мало католиков,?— хохотнул Кроссс, поправив свои роскошные рыжие волосы. —?Однако, до Рима далеко, а народ здесь весьма терпеливый. Тем более, нас окружили англиканские священники, которые смотрят на нас, как змеи на ящериц. Но ничего, пройдет пара лет?— привыкнут*.Аллен помолчал. Ему действительно стало легче, но болезненная неуверенность продолжала терзать ему сердце.—?Что тебя так растревожило, сын мой? —?с нотками усталости поинтересовался Кросс, которого вид Уолкера тревожил всё сильнее и сильнее.—?Справедливость,?— тихо выговорил Уолкер и глаза рыжеволосого священника закатились.—?У Бога своя справедливость,?— сказал Кросс и тон его был то тошнотворного нравоучительным.—?Да, но… —?начал было священник и замолчал.—?Послушай, сын мой. Это похвально, что ты задался такими вопросами. Они рано или поздно заглядывают в голову к тем, кто видал виды, но, мы просто люди, помни это.—?Просто люди? —?раздраженно повторил Аллен.—?Именно. Мы просто люди и нас много, как,?— мужчина поморщился, вспоминая писание,?— как песка на берегу или звёзд на небе. За всеми не уследишь да и… нужно ли следить? На всё Его Воля, сын мой. И на её не понять. С этим ничего не поделать. Ты просто не сможешь в этом разобраться, даже если потратишь всю жизнь.—?Но мы говорим,?— начал было Аллен и был перебит нетерпеливым жестом Кросса.—?Мы говорим,?— повторил священник, недовольно поморщившись,?— что Бог справедлив и это так. Но подумай вот о чём. Что для Вечного Всемогущего Бога простая человеческая жизнь?— так, песчинка. Пусть даже этих песчинок хватит, чтобы засыпать весь Израиль. Наше тело?— всего лишь сосуд из глины, а наша душа?— как огонь свечи. Наши страсти, муки, даже Смерть?— это лишь фазы, которые проходят мимо Бога. Нам воздастся, но в конце, когда шелуха будет отделена от семени. Мы не знаем многого и никогда не узнаем. Мы бессмертны, наши души бессмертны и тогда… всё тогда.Аллен кивнул. Слова отца Мариана успокоили его. Пожалуй, именно сейчас, Уолкер понял, почему Мариан Кросс выбрал именно эту стезю?— он действительно много думал о Боге. Уолкер слышал это по его речам, читая в сердце, как в книге. Он вдруг понял, что его наставник?— ужасно неправильный, порочный человек всю жизнь задается тем же вопросом, что и он сам?— вопросом поиска истины и, что видимо, для себя Кросс смог найти ответы. А быть может, всё ещё ищет их.—?Поезжай учиться дальше,?— наставническим тоном сказал священник,?— тебе нужно самому во много разобраться.—?Я… —?Аллен замялся, боясь сказать ?не хочу?.Кросс закатил глаза, после чего сказал:—?Если таково твоё призвание, если таков твой Путь Господа, то,?— тут мужчина заговорчески улыбнулся,?— ты всегда можешь не возвращаться, неблагодарный щенок. Но учти, за это ты будешь должен выплатить мне нешуточный долг за все те мучения, что ты принёс мне.Аллен благодарно улыбнулся. Его духовный наставник был куда более прозорливым чёртом, чем казался. Пожалуй, покуда его карие, сленка пьяные глаза смотрят на человека так пристально, в мире не останется сердца, в которое не зайдет это взгляд и который не вытащит из него все грехи мира и святой Грааль впридачу.Уолкер действительно отправился в семинарию. Его смутный дух всё ещё ощущал чувство вины и не мог найти покоя, но своеобразное благословение от наставника, успокаивало его. Аллен твёрдо решил, что узнает мир. Увидит то, о чём говорил ему Тики, а после решит, каким путём ему следовать. То, чему научила его религия гласило?— Пути Бога неисповедимы, то чему его учило чувство справедливости, гласило:?— Любой путь правильный, если он пройден по зову сердца. И кто знает, во что выливалось смешение этих двух дорог?— веления сердца и Предопределенности. В последнюю, он, кстати, с приходом португальца почти перестал верить.+++Тики Микк успешно устроился на угольной шахте в Уэльсе. Рабочих рук в последнее время не хватало?— среди рабочего класса ходили недовольства и часто за кем-то приходили, после чего схваченные редко возвращались. Вокруг царил дух социализма.Тики не вникал в вопросы классовой борьбы, он совсем не понимал этих слов, какими направо и налево сыпали некоторые товарищи по цеху. Он старался быть приветливыми с ребятами со всех групп и фракций, не приближаясь ни к кому из них. Совместная попойка в пабе, где собирались рабочие, могла закончиться весьма плачевно, а Микк, только-только перешагнувший порог тюрьмы, не горел желанием попасть под прицел полиции. Ему не нравилась эта политическая заварушка?— Микк терпеть не мог политику, потому что ничерта не понимал в ней.Помимо ораторов их шахт, рядом стали околачиваться священники, проповедующие рабочим, что Бог ценит смирение. Пока одни кричали во всю глотку о несправедливости и равенстве, другие заговаривали ушли проповедями на тему терпения и устройстве вселенной. И посреди всего этого кошмара стоял несчастный рабочий эмигрант, впервые в жизни сожалеющий, что не остался в тюрьме.+++Аллен Уолкер действительно вернулся к строгому уставу семинарии. Он искренне молился, читал праведные книги, писал огромные эссе на тему того, как понимать те или иные догматы, совершал все необходимые ритуалы и таинства. Но вопрос, висевший над ним, так и остался не раскрытым и к Рождеству, юноша решил сделать вылазку в рабочий городок, перед тем как вернуться домой.Наполненный Рождественским благоговением, молодой священник спустился в самые густонаселенные районы, где проживали рабочие огромных заводов, чьи трубы выбрасывали в небо темные облака густого дыма. В узких переулках было грязно, сыро и дурно пахло, люди, идущие мимо, выглядели не просто устало и зло, а замучено. Многие не скрывали своего недовольства. Даже в канун Светлого праздника здесь слышалась ругань, от которой у юноши защемило сердце.В одном из кварталов он наткнулся на кучку голодных, замерзших детей. Многие из них выглядели действительно болезненно?— вещи на них были с чужого плеча, подобранные не по размеру, сами дети были худы и грязны, волосы из свисали сальными патлами вниз, кожа почти у всех была такой бледной, что казалось эти маленькие существа никак не могли быть живыми человеческими детьми.Аллен отчаянно пытался сотворить доброе дело и потому потратил почти все свои деньги на поезд до города, где располагалась обитель, чтобы купить детям по пирожку. Дети святились от счастья, душа юноши тоже запылала, как фаворский свет, но лишь до времени. Он встретил и других детей, которых уже не мог накормить. Он даже стал свидетелем драки?— мужчина тащил за волосы свою избитую, худую, как смерть жену, нанося ей удары кулаками, если она артачилась. Уолкер попытался вмешаться, но сделал только хуже, едва избежав и синяка под глазом.За несколько часов прогулок по рабочему городку, Аллен натерпелся так, что сам Данте, прошедший по Аду, мог бы сочувственно похлопать юношу по плечу. У Данте хотя бы был Вергилий, а юноша оказался ввергнут в бездну отчаянья без провожатого. Едва выбравшись из гадкого места, Аллен Уолкер присел на паперти одной из англиканских церквей и горько плакал. Вера в Бога, которой он учился столько лет, треснула и острые осколки её витража болезненно впились в его сердце.