Глава 15. Прощание (1/1)

Болезнь Тики продлилась всего два дня, в среду мужчина уже был готов работать вместо вола. Все это время Аллен с беспокойством ходил за Микком, хоть тот и мог самостоятельно передвигаться и ощущал лишь слабость. Болезни редко заходили в церковь Святой Агаты, не вызывая сильных беспокойств. Монашеские правила были жестки в отношении послушников?— их единственным лекарством всегда была молитва ибо в понимании церкви болезнь?— есть следствие грехов её служителей. Но для мирян, в виде исключения, были разрешены лекарственные травы и другие послабления.Аллен молился за Микка, испытывая смутное беспокойство. Он очень хотел помочь мужчине, но отчаянно осознавал, что его помощь португальцу не нужна. Узнав, что Тики пил алкоголь в его комнате, монах сильно расстроился, зайдя в тупик. Ведь он так старается показать мужчине иную жизнь, молится, разговаривает, почему же всё это имеет столь малое воздействие? Зачем он так упорствует в своем грехе? Уолкер не умел произносить проповеди, после которых люди уподоблялись ангелам, но он старался донести огонь любви к ближним до каждого, он старательно находил слова, быть может не всегда те, какие нужно, но как он старался! Если бы он мог объяснить, какое это счастье быть добрым человеком, помогать другим, воздерживаться от пороков! Упорное сопротивление злило его, ставило в тупик, заставляло проводить вечера в задумчивости. А ведь Уолкер всё делал так, как требовало христианство?— делился хлебом насущным, заботился о ближнем, был добр и ласков. Даже более того, юноша искренне привязался к мужчине. Быть может, желая добра, он нарушал одну из главных заповедей христианства?— делал добро, ожидая, что благодарность пробудится в Тики и откроет ему глаза на мир, но ведь не для себя он хотел пробуждения португальца, а для него самого. Но ничего не происходило. Руки юноши начинали опускаться, тем более теперь, когда до отъезда мужчины осталось так мало времени.Тики же не замечал нравственных страданий монаха. Он испытывал нечто странное, какой-то осадок, но его совесть легко успокаивалась словами?— ?это моя жизнь?. Да, это действительно была его жизнь и никто не может говорить ему, какой дорогой идти, пусть судьба исчезнет, ибо он?— сам своя судьба. Микк не был философом, но ветер, что свободно гулял в голове, делал его бунтарем. Быть может, в его роду и правда были цыгане? Больно он вольный для европейских пристойности и чванливости.Выйдя на работу, португалец выкинул из головы грустные глаза Аллена, стараясь отдаться работы. Но что-то всё равно порой возвращало его к монаху. Обманывать себя было глупо?— мальчишка тронул его своей заботой, но тронул не так сильно, чтобы сделать из южанина раба благодарности, но достаточно, чтобы начать беспокоиться. Тики не любил быть в долгу, но он понимал, что не может выплатить долг. Лучше быть вором и разбойником, чем благородным человеком, ставшим жертвой чужой доброты. Микк проклинал себя за свою слабостьА солнце всё также сияло в небе и мир продолжал существовать, оставаясь всё тем же?— старым, но отнюдь не добрым миром. Микк получил оплату и скромно простился с мистером Голдфилдом, ощущая странную тяжесть на сердце. Привычная дорога до монастыря казалась слишком пустой и одинокой, Тики брел по ней, ощущая, как кто-то тяжелое опустилось ему на сердце?— завтра он покинет эти места навсегда. Микк не хотел уезжать, глубоко в себе, он ощущал как безысходная тоска затапливает его сердце. Ещё никогда ему не было так печально и одиноко, как сейчас. Но почему это место, церковь и один монах въелись ему так глубоко в душу? И дело было вовсе не в том, что его осветил свет праведности и доброты, как говорится в глупых сказках, нет, всё было в том, что здесь его… ждали? Любили? Он был нужен здесь, в этом месте с этими людьми. Они приняли его и приняли так, как если бы он всегда жил тут. Такая доброта убивала мужчину. Ещё никогда в жизни, он не ощущал себя дома, до того, как судьба пригнала его к маленькой католической церкви, где юноша с большими серыми глазами, холодными и добродетельными, как у ангела, не принял его.Тики отчаянно выдыхал горячий воздух, ощущая как всё внутри разрывается. Если бы он мог, он бы запустил свою руку в грудь и вырвал бы собственное сердце. Оно билось, как чёртова птица в клетке, оно вырывалось, оно мучилось, но Микк старался забивать голову другими мыслями, он старался думать о чём-то другом, но всё равно иногда тяжело вздыхал.Стены церкви все также неприступно возвышались над зеленью сада и лугов. Солнечные блики ласково просачивались сквозь деревья и блуждали по крышам. Небо часто смотрело с лаской на землю, а земля всегда отвечала тоской.Португалец помедлил, остановившись у сада. Он смотрел на привычные черты?— на растения, на изгородь, на стены и запоминал все ощущения, что переполняли его в этот момент. Тоска его удвоилась и он лишь грустно, непривычно улыбнулся. Отчего-то он ощущал себя изгнанником, хотя уходил по своему собственному решению. Но видимо, у всех людей однажды наступает тот момент, когда приходится переступить то, что дорого и устремиться вперёд, в пугающую неизвестность.Всё ещё прибывая в этой тяжелой, чудовищной тоске, он вернулся в дом настоятеля. Его ждали. Аллен молча посмотрел на Тики, не решаясь ничего сказать и Микк также молча кивнул, проходя в дом. Он смотрел на грустные серые глаза, полные такой благочестивой печали, что португалец ощутил себя выброшенной на берег рыбой. Бывают минуты, когда отчаянно хочется сдаться и отступить, но обстоятельства таковы, что шаг назад сделает только хуже, это и ощущал мужчина.—?Не стоит принимать всё близко к сердцу,?— пробормотал Тики, потрепав монаха по волосам, как щенка. —?Ты хорошо выполнил работу и даже действительно привил мне некоторую… духовность.На последних словах губы португальца искривились в ухмылке, но глаза его были полны печали, впрочем, он не смотрел Аллену в лицо.—?Мне жаль, что Вы покидаете нас,?— как-то бессильно произнёс Уолкер, сердце его ныло, тихо, но не переставая.—?Ну, не вечно же мне сидеть на чьей-то шее,?— хохотнул Микк, разыгрывая веселость,?— хотя водить вокруг пальца духовника было забавно.Португалец вновь потрепал юношу по волосам. Отчего-то ему отчаянно хотелось прикасаться к Аллену, будто без этого нельзя было прожить. Мужчина лукаво улыбался, той улыбкой, с какой обычно пускаются в увлекательное приключение и монах попытался ответить ему улыбкой в ответ, но она вышла у него слишком натужной.Тики молча поднялся в спальню Аллена, сегодня ему предстоит провести здесь последнюю ночь. Кровать монаха, такая неудобная вначале, стала ему родной, как и всё в этой светлой комнате. Микк с сожалением посмотрел на распятие, которое словно не замечал до этого и вздохнул. Неисповедимы пути твои, Господи,?— захотелось сказать ему, но он промолчал.Микк собрал свои немногочисленные вещи?— пару рубашек, бельё и носки, деньги, заработанные честным путем, завернул заранее ломоть хлеба?— идти было далеко. Он с тоской подумал о том, что забирая свои вещи, он, видимо не может забрать самого себя. Эта комната пропиталась его духом?— сигаретами, вином настоятеля, его волосами, опадающими на пол, его запахом?— горьким и, наверное, не самым приятным, хотя он честно мылся в лохане. В дверь тихо постучали. Этот нерешительный стук был слишком хорошо знаком мужчине, более того?— Микк ждал его.—?Пойдемте, Вам стоит поесть,?— устало произнёс Аллен, лицо его было пронизано печалью и, кажется, впервые в жизни молодой монах никак не мог её скрыть.Микк кивнул и они спустились вниз. Монахини и садовник уже разделили трапезу без Аллена, а потому они остались одни в небольшой столовой, расположенной на первом этаже дома настоятеля.Аллен заботливо расставил приборы и еду?— картофель и овощи?— ничего изысканного и богатого, но Тики уже давно было достаточно простой пищи. Они неспешно ели и тишина за столом была такой же печальной и гнетущей, однако никто не спешил уходить раньше.—?Вы уверены, что доберетесь до места? —?всё же спросил Аллен.—?Никогда не могу знать таких вещей наверняка,?— фыркнул Микк, но заметив беспокойство Уолкера, смягчился. —?Я справлюсь. Не в первый раз, всё же.—?Хорошо.Аллен снова замолчал. Было видно, что его беспокоит что-то, но он никак не мог начать разговор и лишь отчаянно придумал темы, на которые могут общаться люди, жившие друг с другом больше месяца, но так и не ставшие достаточно близкими.—?Пообещайте мне,?— неожиданно сказал юноша,?— что не будете сильно впадать в грех.—?Разве такое можно обещать, мой маленький монах? —?хохотнул Тики, но осёкся. Ему отчего-то стало стыдно. —?Я не могу обещать ничего,?— несколько растерянно сказал он,?— но я точно не совершу ничего, за что мне было бы стыдно перед самим собой. За что я бы не простил себя сам.Уолкер кивнул. Он верил, что Микк был человеком не слишком развращенным и потому ему можно было верить в данном вопросе, но монах всё равно беспокоился. Ему было тяжело расставаться с другом, сложно осознавать, что он так и не смог спасти эту заблудшую душу, невыносимо ощущать стремительно нарастающую пустоту в душе.—?Так странно думать, что завтра Вас здесь уже не будет,?— наконец произнёс юноша. —?Вам бы пошла жизнь в храме на пользу.Тики усмехнулся. На мгновение ему захотелось рассказать Уолкеру о том, почему бы жизнь в храме ему не пойдет?— рассказать всё, что столь наивный юноша не мог бы даже предположить в его новом друге, но Микк быстро выкинул эту мысль из головы.—?Неужели моё общество оказалось столь притягательным, мой маленький монах? —?с лукавой улыбкой спросил португалец.—?Несомненно,?— ответил Уолкер, не заметив тонкой иронии в словах друга.—?Значит,?— усмехнулся шахтер,?— мне всё же удалось немного сбить тебя с пути.—?Что? —?непонимающе спросил монах.—?Тебе ведь не полагается привязываться к грешникам, не так ли? Не думаю, что Святой Доминик оценил бы подобный подход.—?Я не считаю, что Вы много понимаете в вопросах доминиканцев,?— строго сказал Аллен, которого эти слова задели за живое. Он действительно не одобрял средневековые настроения римско-католической церкви, но, как полагается духовному лицу, не говорил о подобном с посторонними. Если семинария и научила чему-то молодого монаха, так это тому, что свои личные убеждения всегда важно держать глубоко в себе.—?Возможно,?— не стал спорить Микк. Ему здорово хотелось спать.Помолчав ещё немного, они разбрелись по комнатам. Микк привычно помолился?— всё таким кое-каких успехов молодой монах однозначно добился, после чего лёг спать, но сон не шёл. Мужчина лежал на кровати и думал о том, что ему вновь предстоит огромная дорога в неизвестность, что его сердце ноет, а мир кажется таким тусклым и болезненным, что хочется напиться.Утром все жители небольшой церкви вышли провожать Микка. Сестры дали ему хлеб и немного сыру, тщательно завернув еду в бумагу, Аллен вручил молитвенник и перекрестил мужчину, прося Бога присмотреть за ним, а старик садовник крепко пожал руку обычному работяге-португальцу, который оказался неплохим человеком. Тики улыбался, почти ничего не говоря. Он не умел прощаться?— ему никогда не нужно было прощаться, ведь всегда Тики Микк уходил на легке, так и не привязавшись ни к чему конкретному. Сейчас же мужчина старался ничего не говорить и жаждал оказаться как можно дальше, пока тоска, поселившаяся в его груди, не разъела его окончательно.Аллен с тяжестью смотрел вслед удаляющейся фигуре. Он верил в хорошее, надеялся, что его друг найдет неплохое место и, быть может, перестанет так сильно искушать судьбу. Настроение у монаха было тяжелое, а потому он попросил сестер подменить его сегодня.Уолкер поднялся в свою комнату, сперва неловко замерев у двери, приготовившись постучаться по привычке. Мотнув головой, он вошёл внутрь, ощущая нечто странное, будто он вернулся в место, в котором бывал когда-то давно и оставил о нём весьма смутные воспоминания. Кровать была застлана, но в комнате царил легкий запах сигарет, а на деревянном подоконнике было несколько пятен от сигарет. Аллен поморщился и только. Сев на свою кровать, он ощутил невероятный приступ слабости, почти упав на неё. Его лицо коснулось подушки, пропахшей тяжелым запахом португальца, но юноша не отвернулся. Он закрыл глаза, думая о человеке, покинувшем его. В сердце было непривычно пусто и даже распятие, что всегда смотрело на него с некой надеждой, казалось осуждало юношу. Аллен уснул.