Глава 14. Не каждая овца желает спасение (1/1)

В понедельник после работы, Тики решил наведаться к О'Мелли, помня о том, что она обещала снизить для него цену, если он будет так же прыток и горяч. Микк с некоторой неохотой думал о возможном любовном приключении. Нет, физически он был готов и не к таким высотам, но морально чувствовал себя неудовлетворенным. Ему всё ещё хотелось обладать маленьким монахом, он думал о нём ночами, правда стараясь больше не заниматься рукоблудием, так как боялся, что следы его греха слишком явно проступают на одеяле. Тики запрещал себе лишний раз думать о той ночи, боясь не только того, что его плоть восстанет против него в ненужный момент, но и того, что так он лишь подогреет свой интерес и раздразнит себя. Ирландка была рада видеть его. Она снова кокетливо улыбалась мужчине, весело подмигивала, плавно раскачивала бёдрами, от чего даже самые ветхие старики могли бы ощутить прилив мужской силы, накручивала рыжеватые пряди на палец и надувала очаровательные губки. Она вновь игралась с ним, целовала в щеку, гладила по волосам и казалась влюбленной маленькой дурочкой, но Тики знал, что он всего лишь нравится ей и она старается очаровать его, чтобы остальные не вздумали позариться на то, что она уже считала своим. Томные взгляды женщины, её игра в охоту на мужчину, привлекали его. Он ощущал, как в комнате становится горячее от страстных взглядов Джинджер. Её зеленое платье так приятно обтягивало фигуру, а грудь столь соблазнительно выглядывала из выреза, что оставаться безучастным становилось просто невозможно. О'Мелли же настолько увлеклась в любовную игру, что начала соблазнять его слишком грубо, но от этого не менее прекрасно. Она спустила платье с плеч, обнажая ключицы, покрытые веснушками и проводила своими тонкими беленькими пальчиками по своей шее, призывно поглаживая её. Бедра её красиво раскачивались и ножка, обтянутая в черный чулок, согнулась в колене, опираясь на кровать, позволяя приподнять юбку платья. Тики был в восторге. Он вновь ощутил желание к женщине и на целый час забылся, подчиняясь игре ирландской Помпадур. Однако, когда дело дошло до кульминации, мужчине вспомнились его фантазии об Аллене и он, сжав плотную копну волос шлюхи, имел её, представляя вместо неё монаха. Микк ненавидел себя потом за это, потому что его рассудок желал ирландку, но что-то внутри него было сломано и истинную страсть он мог ощущать только к монаху. Джинджер сладко постанывала, выгибаясь, как кошка, вспотевшая и остро пахнущая от возбуждения. Этот запах сводил с ума мужчин и Тики не был исключением, но даже вдыхая аромат женщины, он думал не о ней. Заплатив О'Мелли за ночь, португалец снял дешевую комнату в трактире на втором этаже, рассудив, что смысла идти обратно нет. Настроение его опустилось ниже некуда. Он слабо утешал себя мыслью, что скоро покинет это место и больше не встретил Аллена, что его наваждение пройдёт, но мысли об этом не приносили ему удовольствия.Отработав положенный день и объяснившись с хозяином, что скоро покинет его, Тики вернулся в обитель, где его уже встречал Уолкер. Лицо монаха было усталым, но увидев гостя, оно посветлело и Аллен поспешил к португальцу.- А я ждал Вас, - без упрека произнёс юноша. - Вы плохо выглядите. Всё хорошо?- Вполне, - нейтральным тоном отозвался Микк. - Небольшая бессонница. - О, - вырвалось из рта юноши, - понимаю. Я сам часто страдаю этой болезнью. Бывает,что в голову лезут такие печальные мысли, что спать совсем невозможно.Тики не стал расспрашивать, чтобы не портить себе и без того не лучезарное настроение. Поняв, что юноша не собирается продолжать, он неспешно двинулся вперёд, позволяя маленькому монаху следовать за ним. Они шли молча, смотря вперёд и не замечая друг друга. Им было вполне комфортно идти бок о бок, а потому в словах не было нужды. - Я поеду на запад, - неожиданно сказал Тики, дойдя до сада.- На запад? - удивлённо повторил Аллен. - Почему туда?- Туда я могу добраться относительно живым,- усмехнулся Микк. - Мне, честно говоря, всё равно куда идти, лишь бы меня ждали деньги, хорошее пиво и женщина.Последние слова Тики выпалил как-то автоматически и поняв, что сказал, нагло растянул губы в улыбке, решив что не может позволить монаху обнаружить собственную растерянность. Уолкер остановился и с обидой посмотрел на него, поджав губы. Он так надеялся, что мужчина забыл про свои дурные наклонности, а оказывается, он ещё даже не уехал, а уже думает о том, как бы согрешить. - Мне казалось, - несколько раздраженно отозвался Аллен, - что после истории с тюрьмой, стоит задуматься о том, почему так произошло и больше не делать ничего такого, что может привести к петле или аду. - Я подумал, - уверенно произнёс Микк, - больше никакой постоянной любовницы, только продажные женщины. Уолкеру захотелось взвыть. Неужели все его усилия, все старания и увещевания пошли только на то, чтобы отпугнуть португальца от одного греха и толкнуть в объятия ещё более тяжелого? Как...как пережив заточение, едва не лишившись жизни мужчина продолжал думать об интимной жизни? - Господь запрещает подобные вещи, - строго сказал Аллен.- Господь много чего запрещает, - перебил Тики, - только от той жизни, которую он не запрещает... ад покажется не таким унылым местом. Уолкер открыл рот от возмущения и закрыл его, глотая воздух. Ему хотелось обругать южанина, но он не находил подходящих слов. Движимый любовью к ближнему, он считал своим долгом спасти ближнего от столь страшной участи, но ближний, как всегда, проявлял отчаянное сопротивление. - Послушай меня, мой маленький монах, - перебил Микк, смотря Аллену в глаза, - ты не знаешь этой жизни. Ты не пробовал. Вот если бы ты имел представление об этом грехе, если бы ты знал женщину, то судил бы иначе. - Я не желаю этого слышать, - раздраженно прервал его Уолкер.- А ты послушай! - завёлся южанин. - Ты хоть раз в жизни испытывал желание? - Нет, - холодно возразил Аллен.Слова его были не совсем правдивы. Конечно, плоть его несколько раз просыпалась и взывала, но разум был неоспорим и жесток. Аллен не прикасался к себе руками, питая искренне отвращение к греху, он терпел и молился, прося Бога смиловаться над ним за то, что тело его слабо, что демоны похоти насылают на него свои чары и желание пало. А чтобы ненароком не сотворить зла по сне, Аллен вытягивал руки далеко вперёд и так засыпал, не меняя положения. Прижатый к матрацу член изнывал от жажды, но юноша игнорировал его и лишь пространно молился, не обращаясь ни к одному святому в стыде, но к самой сути религии, дабы та уберегла его. - В таком случае, мне жаль, - странным тоном ответил Микк, лицо его было нахмурено. Он не понимал Аллена сильнее, чем когда-либо, так как не верил, что такое возможно. Света религии для португальца не существовало, а потому он не мог представить себе что-то важнее, чем деньги, любовь и свобода. Свободные деньги и свободная любовь - вот всё, что ему было нужно от жизни, чтобы чувствовать себя счастливым. - А мне - нет, - зло отозвался монах. Тики промолчал. Новая ссора немного отрезвила его, как будто пощёчина. Он вновь посмотрел на Аллена Уолкера, более пристально, чем когда-либо и ощутил, как путы желания к этому человеку стали ослабевать. Микк никогда не был охотником до целомудренных девиц, а уж охотником до монахов он быть не собирался. Брать то, что хочется - это, конечно, весело, но есть вещи, которые невозможно взять и Аллен Уолкер был таковым. - Не читай мне морали, монах, - как-то устало произнёс Тики, - я не изменюсь. Как и многие другие. Мы люди - и мы созданы для того, чтобы жить так, как мы живём. Бог ли, Дьявол ли руководит нами - это мне не важно. Ты можешь спасать овец, которые ищут спасения, но тех, кто желает идти своей дорогой - тех ты не спасёшь. И меня тоже. Я не негодяй и делал не только то, что грешил, но и не святой, да и не хотел бы им быть. Оставайся ангелом, мой маленький монах, стань святым, как несчастная Агнесса, но я буду Дон Жуаном и если черти будут варить меня в котле за это - пусть варят. Аллен потрясённо смотрел на мужчину, вся злость его немедленно испарилась. Тики сказал это так уверенно и спокойно, что у юноши не могло оставаться никаких сомнений в том, что этот человек не повернёт назад. - Я не понимаю, - устало произнёс Аллен, - но знаю, что это плохо. - Это естественно, - возразил Микк, но не став вдаваться в подробности. - Оставь это мне, монах, а сам живи, как тебе угодно. Уолкер молчал. Он ощущал ужасающую усталость, решив, что на сегодня разговоров было достаточно. Члены обители поужинал и разбрелись. Тики вытащил из-под кровати вторую бутылку вина, которую позаимствовал из тайника на кухне, и завалившись на кровать, стал пить из горла. Он не старался не налегать на вино, оно было хорошее - крепкое, напиваться было нельзя, хоть и хотелось. В прошлой жизни Микк часто пил, пока все его проблемы не сглаживались и не казались чем-то пустяковым. Не то, чтобы у него были серьёзные проблемы, но тяжелая работа убивала желание жить даже в самых несносных итальянцах, что говорить про него. Он слышал как Аллен ходит внизу, половицы у его дивана скрипели, слышалось что-то невнятное, похожее на молитву. Тики привык к этому смутному бормотанию и засыпал под него не хуже, чем ребёнок под мамину сказку. Алкоголь медленно дурманил его голову и слабость, возникшая из-за долгого эмоционального напряжения, стала брать своё, он заснул.Уолкер, вставший утром в положенный час, заметил, что гостя не было за завтраком. Поискав его вокруг дома, он постучал в дверь своей комнаты и открыл её. В комнате витал лёгкий запах вина, почти выветрившийся за ночь, а у изголовья кровати была наполовину початая бутылка. Аллен с неудовольствием посмотрел на неё, как будто стекло нанесло ему личное оскорбление. Он приметил, что бутылка была похожа на те, которые распивал Кросс, но обвинять мужчину в воровстве не мог, так как не знал, могла ли именно эта бутылка с вином принадлежать настоятелю или это была какая-то другая. Тем более юноша не помнил, что бы у Отца Мариана оставался алкоголь. - Вам пора на работу, - произнёс Аллен, подойдя к кровати мужчины. - Работа? - невнятно пробормотал гость, не открывая глаз. Он чувствовал себя словно в забытье и плохо понимал слова Уолкера. - Да, Вы опоздаете.Микк издал какой-то протяжный звук и закрыл глаза, не в силах подняться. Аллен постарался растормошить его, но ничего не выходило. Обеспокоенный юноша с сомнением дотронулся до лба португальца и обнаружил, что тот был горячим. Внимательно присмотревшись к лицу гостя, он убедился, что Тики заболел. Пробормотав что-то монах вышел, оставив полусонного мужчину одного. Тики ещё в субботу ощущал лёгкое недомогание, которое прошло в понедельник, но вчера вечером опять возобновилось. Вчера он списал это на усталость, так как действительно ощущал себя усталым, но сейчас чувствовал себя слишком слабым и разбитым даже для того, чтобы подняться с постели. С ним бывали подобные беды. Это не была болезнь, как таковая, иногда случалось, что работая в тюрьме день ото дня или на шахте, он ослабевал и несколько дней не мог работать. Конечно, могли быть и другие причины, которых следовало бояться - он ведь был с женщиной, с которой бывают многие мужчины. Микк знал про любовные болезни, но знали лишь то, что они бывают, а потому искренне надеялся, что это всего лишь усталость. Монах вскоре вернулся и принёс липовый чай с банкой мёда. Микк удивлённо поднял брови на Аллена, но тот ничего не сказал, лишь молча поставил чай и мёд на стол. Пока напиток остывал, юноша убрал бутылки и мусор из-под кровати, качая головой. Оказывается, это была не единственная бутылка с вином и его гость злоупотреблял тем, что Уолкер подозревал в людях только хорошее.Дождавшись, когда чай остынет, юноша подал его в руки больного, полулежавшего на кровати. Приятный аромат липы обдал лицо южанина и тот слегка улыбнулся, всё ещё ощущая сильную слабость. Мёд монах положил в чай и его сладкий вкус приятно щекотал горло. Мужчина медленно вдыхал запах напитка, следя за лицом Уолкера. Лицо монаха выражало недовольство, но он ничего не говорил. Тики ждал, когда его маленький духовник начнёт новую проповедь о вреде пьянства, но ничего не происходило. Ожидание бури начинала нагнетать португальца. - Когда Вы успели заболеть? - нарушил молчание Аллен.- Не знаю, в субботу, наверное. Устал.Монах нахмурился, но вновь промолчал. Закончив с уборкой своей некогда идеально чистой комнаты, он вышел из дома в поисках сестры Миры. Сказав, что гость приболел и нуждается в укрепляющем и восстановительном, монахиня поспешила в садик, где росли некоторые лечебные растения, обладающие к тому же кулинарными свойствами. Приготовив отвар из ягод и трав, она попросила Уолкера отнести лекарство португальцу, так как ей было не положено часто говорить с мужчинами, особенно молодыми и не относящимися к сану. Живи бы сестры при женских монастырях, где бы их с младых лет воспитывали в рамках католических устоев, они бы не имели права даже взглянуть в сторону мужчины. Тот же факт, что иногда они обедали с мужчинами был по понятиям истинной христианской веры равен для монахини греху сладострастия. С появлением Тики женщины чаще стали думать о том, чем же так опасны мужчины. Они не желали его, а если и желали, то не могли бы заподозрить в себе столь порочного чувства, но он привлекал их внимание, он казался им милым и образ страшного грешника, разврата и ада казался им преувеличен. Тем более, в отношении монахинь Микк был истинным джентльменом. Аллен поблагодарил сестру Миру и отнес отвар мужчине, тот с благодарностью выпил его и быстро заснул. Уолкер, зашедший второй раз, чтобы забрать посуду, нашёл его глубоко погруженным в сон. Вид спящего человека пленял его, было что-то тайное во сне, когда душа бродит по закоулкам миров, ибо сон - кратковременное проявление смерти. Тики лежал на хлопковой подушке, лицо его было спокойным расслабленным. Темные волосы были заведены назад, но пару курчавых пряжей спадали на шею и лоб. Его густые чёрные брови, вечно насмешливые, сейчас не кривились от шуток, а загорелый лоб, достаточно высокий для простолюдина, был чистым, как лист. Спящий человек излучал умиротворение и Аллен залюбовался им. Как приятен был его гость во сне. Юноша никогда не наблюдал за спящими, чаще те, чей сон он заставал, были охвачены вечным сном, а в семинарии ему не хотелось смотреть на лица своих братьев. Аллен подошёл поближе, но лицо мужчины было всё так же возвышенно прекрасно. Протянув руку, юноша слега прикоснулся к нему, проведя по волосам, не совсем понимая что и зачем он делает. Волосы у португальца были жесткие, как щетина, но красил вились. Мысль о том, что он нашёл в Тики нечто красивое глубоко поразила и напугала его. Он никогда не рассуждал о красоте людей, не сравнивал их между собой и считал подобное недостойным его профессии. Он не смотрел на женщин, почти не знал их, за исключением тех, что приходили на службы и просили о помощи. Но что-то в этом человека так поразило его, так смутило, что Аллен решил немедленно покинуть комнату. Юноша ощущал нечто странное. Он был как неприкаянная душа, что-то глубоко внутри тяготило его, а в голове путалось. Монах не понимал, что он испытывает, почему он это испытывает, что это может означать и что делать. Он молился, но молитва не могла полностью заглушить беспокойство души. Душа его была усталой и словно какой-то чужой.