День 63-64 2-3 Ноября (1/1)

Я убито вернулся к клубу. Меня шатало и трясло, ноги подкашивались, я стоять ровно не мог. Все тело болело от ударов, но это было ничто по сравнению с той болью, что сдавливала горло рыданиями. Я чувствовал себя таким беспомощным, таким обессиленным. И абсолютно бесполезным. Я умею только вредить. Клянусь, я могу быть оружием психологического уничтожения. Когда я сдохну, все, кто меня знал, облегченно вздохнут. Я двигался и думал заторможено, как под успокоительными, сердце гулко колотилось – бум-бум… Бум-бум… Так, что я слышал его в ушных перепонках, которые разрывались от стука. Бум-бум… И с каждым ударом мне казалось, что Фрэнк все дальше и дальше от меня. Что же я наделал. Я не заметил, как вернулся в клуб. Там уже выступали The Used под крики накуренной толпы. Я привалился к стене в самом конце зала, подтирая рукавом кровь и запрокидывая голову, чтобы из носа больше не капало. Мне внезапно стало так похуй на все. Музыка, наша группа, выступление, Берт. Ничто не имело значения без Фрэнка. А если я не буду слышать его гитару за моей спиной, то какой во всем этом смысл? Я был здесь из-за него, я занялся вокалом ради него, позволил ему так крепко врасти в мою жизнь. И, как известно, чем большей частью тебя что-то становится, тем больнее это вырывать. Я себя чувствовал так же, как если бы лишился какой-то части тела. Пусто, беспомощно и неприятно легко. Благодаря Айеро я очнулся от спячки и почувствовал себя живым. Как я только умудрился все так просто разрушить.– Джерард? – подбежал ко мне Боб, перекрикивая шум. – Что, мать его, за хрень?! Я скосился на Брайара, пока тот удивленно таращился на мое измазанное побитое лицо.– Я его проебал.– Что? Я не слышу, говори громче! – ошарашенный старшекурсник почти вплотную подошел ко мне, показывая на ухо.– Я его проебал! Я все проебал! – проорал я, грубо отталкивая парня со своего пути и направляясь к гримерке.– Блять! Джерард, а ну-ка погоди секундочку! Мы одна группа! Что с тобой? – настойчиво шел за мной рыжий. – Где Фрэнк? Я протиснулся к повороту в узкий коридор, где пряталась гримерка. Поняв, что Брайар не отстанет, я развернулся и убийственно на него посмотрел.– Боб, прости за это, но отъебись! Мне нужно побыть одному, – я захлопнул за собой дверь крохотной комнатки так, что сверху осыпалась пыль штукатурки, и упал на диван, содрогаясь в только сейчас вырвавшихся рыданиях. Я так себя ненавижу. Я был готов перерезать вены от отчаяния, и только крохотный проблеск надежды на прощение останавливал меня. Я сжимал в пальцах обивку этого протертого дивана, слизывая полу-запекшуюся кровь с губ, которая противно хрустела на жевательных зубах, когда на эмаль попадали ее кусочки. Комната как будто начала сжиматься, выдавливая из себя воздух, а вместе с тем сжимая и мою ноющую от набухающих синяков грудь. Здесь до безобразия тесно. Кто вообще придумал построить такое крохотное помещение? Оно больше похоже на подсобку для швабр. Я скулил в подлокотник, мысли не очерчивались, не желали собираться, как забранные ураганом. Обычно в панике люди цепенеют и не могут сообразить, что им делать. Значит, я был в панике. Краем глаза я заметил, как мое отражение в зеркалах то чернело, то пропадало, то искажалось, как будто вторя тому, что творилось в моей голове. Свет становился ярче, почти до рези в глазах, тени – глубже. Мерзко контрастно и блекло, цвета потухли. В ушах музыка из зала превращалась в скрежет. Как в долларовых хоррорах в Steam’е. ?Ты предатель. Грязный неблагодарный мусор, лучше бы ты убил себя. Тогда бы Фрэнку не пришлось бы страдать из-за твоей измены. Ты даже не подумал о нем. Обо всем, что он для тебя сделал. Ты знаешь, как он страдает? Его избивают, у него нет дома, нет любящих его людей. Он поверил тебе. А ты предал. От твоей смерти все будут в выигрыше. Ты знаешь, они будут даже довольны? – хрипел чей-то голос в треске музыки. От этих слов горечь поднималась по пищеводу, и я едва ее сглатывал, чтобы меня не стошнило. Я вздрогнул из-за упрямого стука в дверь.– Убирайтесь! – проорал я, сдерживая слезы. Стук стал еще настойчивее.– Я что-то непонятно сказал?! – гневно прорычал я, упираясь в дверь прожигающим взглядом. В гримерку просунулся Майки, который сразу пристально осмотрел меня.– Джерард, – он зашел, беззвучно прикрывая за собой дверь. – Что случилось?– Я же, блять, сказал не входить! – вскочил я, тяжело дыша.– Где Фрэнк? – он уставился на мое побитое лицо и красные глаза, очевидно уже выстроив в голове картину произошедшего. Я решил игнорировать брата и демонстративно повернулся к нему затылком. Майки это нисколько не помешало, и он теперь смотрел в глаза моему отражению.– Джерард, что такого могло произойти за пару минут? – он сделал шаг в мою сторону, на что я злобно выдохнул, как разъяренный кот, предупреждающий к нему не приближаться.– Ты не сможешь прятаться весь вечер в этой каморке, – он сложил руки на груди. А вот в этом ты ошибаешься, братец! Я прикрыл глаза, чтобы он не пытался прочесть мои мысли.– Знаешь, что бы не случилось, я на твоей стороне. Я понимаю, что ты никому бы не захотел нарочно навредить. Тем более Фрэнку, – он помолчал пару мгновений, – Кстати, он оставил свою гитару. Думаю, он бы хотел, чтобы она побыла у тебя, пока он ее не заберет…– Нет, Майкл! – крикнул я, впервые называя брата полным именем, – Он бы не хотел, чтобы я вообще теперь хоть как-то был с ним связан! Понимаешь?! – я чувствовал, как в теле нарастает невротическая дрожь. Я открыл покрасневшие глаза, из которых сразу потекли нежеланные слезы, сдерживаемые раньше веками. Майки покачал головой, глядя на мое отражение.– Нет, не понимаю. Мы ждем тебя в зале. Как будешь готов – приходи, – ответил он.– Отъебись, Майки! – я внезапно схватил со столика чье-то недопитое пиво и швырнул в брата. Бутылка влетела в дверь буквально в дюйме от его лица, звонко брызнули осколки и рассыпались по всей комнате, застряв в русых волосах брата и подушках дивана, плечо Майки обдало напитком, и в добрых трех футах вокруг все было обрызгано хмелем. Стекло долетело и до меня, обсыпав мой пиджак блестящей пылью. Мальчик поджал губы, с болью посмотрев в мои глаза, встряхнул руками, со звоном зеленые кусочки попадали на пол с его отсыревшей пропахшей солодом одежды. Майки вышел, снова оставив меня один на один с собой. Боже, что же я наделал?! Я же мог его покалечить! А если бы я попал ему в голову?! Я не специально! Я этого не хотел! А ты всегда говоришь, что не специально делаешь, а на самом деле тебе просто наплевать! А вдруг ты его действительно поранил? Ты ни о ком, кроме себя не заботишься! Джерард из отражения с искренним отвращением и ненавистью посмотрел на меня, пока я с ужасом смотрел на него.– Ты разгоняешь всех вокруг себя! Всех, кто хоть сколько-нибудь хорошо к тебе относится! Родители, брат, Фрэнк, группа! Ты все делаешь специально для того, чтобы тебя ненавидели! Ты нарочно причиняешь боль! Таких, как ты, надо изолировать! Держать в одиночках! – кричал мне Джерард. Комната так и продолжала сжиматься до размеров гроба. Мне стало плохо, душно, галстук плотнее затягивался вокруг горла. У меня никогда не было клаустрофобии, но сейчас казалось, что я никогда отсюда не выберусь. Стены будут наезжать до тех пор, пока не станут повторять форму моего тела и не сдавят меня до хруста костей. В голове хаотично крутились тысячи мыслей, подгоняемые торопливой приглушенной музыкой. Взгляд Джерарда из зеркала упал на крупный осколок на столешнице. Он сделал шаг навстречу, под его подошвами хрустнули остатки бутылки. Он задумчиво подобрал кусочек стекла, проводя большим пальцем по острию. А затем протянул мне. Он ждал, пока я его возьму. Я посмотрел на обломок в своей руке. – Покончи с этим здесь и сейчас, – непреклонно шепнул Джерард. Внутренности сжались в комок. Разве не этого ты всегда хотел? Ты всегда был уверен, что покончишь с собой. Раз уж ты все проебал, то что ты теперь потеряешь? Я, как завороженный, смотрел, как на сколе играет свет лампы. В голове невольно возникали образы того, как Джерард в отражении проводит осколком по шее или как вспарывает плоть оголенного предплечья от сгиба локтя до самого запястья, так, что зеленый кусок почти наполовину увязает в окровавленном мясе, как муторно-теплая вязкая жидкость капает на ботинки. Господи, да что со мной?! Я отшатнулся к стене. Это все наркотики, это не я! Меня ужасно мутило от собственного воображения. Я не должен этого делать! Я даже представлять этого не должен! Надо отсюда выбираться! Срочно! Я сглотнул подступившую кислую тошноту и вырвался из тесной гримерки, судорожо вдыхая горячий воздух. Сразу в зале я наткнулся на людей, которых сейчас казалось слишком много, кто-то одобрительно крикнул мне, похвалив выступление. Я натужно улыбнулся, выискивая глазами ребят. Майки стоял у самой сцены и хлопал в ладоши, как запрограммированный на отбивание ритма робот, и на него со сцены умильно смотрел Джеф. Боб и Рэй толкались у бара с колой, потому что им еще не продавали алкоголь. Я хотел плакать. Мне хотелось тишины и покоя, но его нигде и быть не может. Звуки оглушали, я хотел сбежать. Я рванул на улицу, перебежал дорогу прямо перед просигналившим автомобилем и остановился возле каменного заборчика напротив знака ?DO NOT ENTER?. Я ходил туда-сюда вдоль почтового офиса. Даже отсюда было слышно гудение из дверей клуба. Я стал нервно курить. Сигарета за сигаретой, пока моя пачка совершенно не опустела, а на языке не скопилось противное прогорклое жжение, которое я даже не мог отхаркнуть, сколько бы не сплевывал неизменно накапливающуюся от жажды слюну. У меня поднялась температура, повысилось давление, в глазах шумело, немели конечности. Все оставленные Фрэнком гематомы стали болеть с удвоенной силой. Но, честно говоря, я был благодарен за них. Не знаю, сколько прошло времени, минуты отличались только степенью поганости. Я не отслеживал свои мысли, которые все время крутились вокруг Фрэнка и моего предательства. Правда ли я виноват?.. Господи, да сотни раз да! Я стал пить у Берта, из-за алкоголя потерял бдительность, потом в пьяном состоянии согласился принять экстази, нарушив обещание, наркотик расслабил меня окончательно, по итогу я еще и накурился, от чего совершенно перестал соображать и… и… Все нарастало, как снежный ком. Как же мерзко! Мне от тебя мерзко, Джерард! От одной мысли, что ты сделал для Берта! Ты не имел на это никакого права! Последние минуты ослабшего действия таблетки истекли давным-давно, и, как и говорил Маккрэкен, все стало еще хуже, чем утром. Это было совершенно невыносимо. С новой силой ударили симптомы, в голове вспыхивали по-настоящему жуткие мысли, мне казалось без всяких предпосылок, что я вот-вот обернусь и увижу чей-то развороченный труп на асфальте, что это, возможно, будет кто-то мне знакомый. Возможно, Фрэнк… Что на меня нападут, что меня просто проткнет ножом со спины кто-то, кого я даже не увижу, что на меня смотрели, смотрели, смотрели, что за углами прячутся тени, что в меня вдруг врежется со скрежетом автомобиль, что от меня останется только мокрое пятно и куча размозженных органов, что сейчас откроется дверь любой машины, и меня заберут, чтобы просто забавы ради пытать, отрежут язык и вырвут ногти… Я не знаю, что происходило. Это было похоже на до предела обострившуюся тревожность, в мыслях возникали сотни плохих исходов из самых безобидных вещей, даже самых абсурдных, вроде того, что подо мной провалится асфальт и я утону в канализации. Уж лучше бы я покончил с собой, чем пережил это. Я не заметил, как стихла музыка, как открылись двери клуба, и оттуда стал вытекать пьяный довольный народ. Я сощурился, вглядываясь в их лица. Спустя пару минут все зрители покинули клуб, но там не было Фрэнка. Я дождался, пока уйдет последний из посетителей, и боязливо вернулся в зал. Там парни складывали аппаратуру и собирали инструменты. – Джерард! Где тебя носило?! – накинулся на меня Рэй, и от волнения его высокий голос поднялся до субальпийского пояса, – Что за хуйня?! Ни тебя, ни Фрэнка! На сообщения и звонки оба не отвечаете! А нам что делать?! Гадать, не сбежали ли вы? Что происходит?! Я устало покачал головой, сил отвечать у меня не было, хотя я заслужил каждое слово выговора.– Подождите секундочку, я плащ заберу и помогу вам, – я засунул руки в карманы и поспешно направился в гримерку, пока меня провожали непонимающими взглядами.– Берт? – удивился я, застав парня в комнате. Он сидел перед зеркалом, смывая влажными салфетками карандаш с глаз и совершенно не обращая внимания на осколки вокруг, которые никто пока так и не убрал. Парень обернулся на мой голос, оценивающе осматривая меня.– Куда ты пропал после разогрева? – холодно спросил он, а потом усмехнулся. – Красивый синяк. Я приложил холодные кончики пальцев к скуле, словно только сейчас вспомнив об этом. Теперь у нас с Айеро одинаково побитые лица.– Я-я… Было жарко, – я запнулся, даже не в силах связать двух слов.– Ну не хочешь – не говори, – безразлично пожал плечами парень, отворачиваясь к зеркалу. И тут до меня дошло.– Это все ты… – меня словно ударило по голове, все стало так кристально ясно. – Это все ты!.. Ты нарочно меня споил! – вскричал я, – Нарочно дал мне свои таблетки! Ты знал, ты этого добивался! – я ударил кулаком по столу, в руку впились крохотные кусочки стекла, но я даже не заметил боли. Я остервенело смотрел на Берта, отыскивая в его глазах подтверждение моей теории. Маккрэкен неспешно откинулся на спинку стула, переводя на меня взгляд и лениво поджигая сигарету.– Ты во всем виноват! Ты просто хотел, чтобы я тебе отсосал! Ты это подстроил! Ты знал, что я не смогу отказать в таком состоянии! – не прекращал я на него кричать. – Из-за тебя Фрэнк меня ненавидит! Все из-за тебя! Ты ублюдок! Берт выслушал мою тираду молча, потом медленно выпустил струю дыма, по-змеиному щурясь на меня. Он вздохнул, удобнее разваливаясь на стуле. – То есть, ты перекладываешь ответственность за свое решение на меня? – наконец, сказал он, и в его голосе не было никаких эмоций. Ни грамма. Меня холодный пот прошиб. Ему было похуй. Ему изначально было похуй на меня. Он обо мне заботился лишь настолько, насколько было нужно для концерта. Чтобы я отыграл хороший разогрев. И все. Я шатко отступил. Берт еще раз затянулся и стряхнул пепел на пол в лужу пива.– У тебя кончилось действие таблеток, – сказал он. – Помнишь, что я тебе говорил? Поезжай домой и выспись. Если захочешь – звони мне. Я оставлю телефон включенным. Маккрэкен отвернулся, полагая на этом разговор законченным.– Берт… Берт, зачем? Он посмотрел на меня в отражении и спустя пару бесконечных мгновений сказал:– Привязанности причиняют боль, Джерард. Все это ты сделал сам. Я схватил плащ, не пересекаясь взглядом с Маккрэкеном и выбежал из гримерки. Я едва сдерживал слезы бессилия. Он прав? Он мне ничем не обязан. Я ничего с него не имею права требовать. То, что я сделал под алкоголем и наркотиками был истинный я? Это был я? Я так сильно запутался. Так запутался! В зале парни уже почти все забрали. Осталась барабанная установку и пара гитар. Питер рассчитывался с Бобом, так как он из нас был самым старшим. Я стал молча сматывать кабели, просто чтобы чем-то заняться. Рэй скручивал их проволокой и уносил в минивэн Брайара, на котором все приехали. Мой братец с кем-то переписывался одной рукой, второй складывая шнуры в коробку. Наверняка его девушка. Ближе к одиннадцати мы оказались у дома Уэев. Первыми Боб решил завезти нас с Майки, потому что иначе нам пришлось бы ждать, пока парни выгрузят всю аппаратуру. Торо договорился с моим братом о том, чтобы завтра они поехали, наконец, выбирать нормальный бас. Как бы я ни отпирался, Рэй настойчиво вручил Пэнси мне. У меня не было сил, чтобы наорать на Торо, так что я уступил. Фургончик выпустил последние клочки выхлопов и, ворча, скрылся за поворотом квартала. Я дыхнул на холодные пальцы правой руки, пока левой придерживал ремень чехла. Вес гитары на спине ощущался весом моей вины. Начались ноябрьские заморозки, температура опустилась где-то до сорока градусов по Фаренгейту, если не ниже. На улице к этому часу тихо, словно за стеклом витрины ночью, мороз сделал воздух разряженнее и жестче. Холод пощипывал нос. Майки понесся к дому, и пусть на его лице не было улыбки, но по его движениям заметно, как он взволнован успехом – он двигался немного быстрее, словно на видео на YouTube установлена скорость x1.25. Брат невыносимо лучился счастьем как радиацией. Его эмоции отравляли меня. Я нехотя проследовал за Майки и втиснулся в желтую от света прихожую. Нас встретили у входа родители, которые заслышали минивэн на подъезде. Донна крепко обняла брата, оживленно интересуясь, как все прошло. Она не знала, о чем точно спрашивать, потому что была безобразно далека от мира музыки, но хотела быть в него посвященной. Отец пока следил за мной, неизменно отхлебывая свой успокаивающий травяной чай, который он пил перед сном. Он заметил повреждение на моем лице и гитару. Он решал, спросить ли меня об этом. Чтобы не допустить диалога, я тут же убежал наверх и спрятался за дверью комнаты. С тех пор, как мы с Фрэнком убирались здесь, я больше ничего не трогал, и мой красный ковер так и оставался расчищен от эскизов, и это напоминало мне об Айеро еще больше, чем если бы его карандашное лицо смотрело на меня из каждого уголка. Я хотел как-то избавиться от Пэнси, чтобы она не мозолила глаза. Я не придумал ничего лучше, чем закинуть ее под кровать, словно труп. Я снял гитару и затолкал ее ногой. Что-то глухо звякнуло возле грифа. Я нахмурился и опустился на колени, задирая покрывало и обнажая пыльную черноту. Там все еще валялась пустая банка из-под Хейнекена, который Фрэнк оставил на капоте машины в нашу первую встречу. Черт! Все напоминает о нем! И разве не были это лучшие дни моей жизни? Глаза опять невольно наполнились слезами. Фрэнк, ты мне нужен. Очень нужен. Я вытащил Пэнси назад на свет, чувствуя себя виноватым за то, что хотел от нее избавиться, спрятать, как напоминание о своем предательстве. Я расстегнул чехол, достал инструмент и лег с ним в обнимку на ковер, поглаживая струны, которых касались пальцы Фрэнка. Я даже чувствовал себя польщенным и благодарным, что Пэнси оставили на меня. Вообще-то гитары очень приятные. Они созданы для того, чтобы лежать в руках, и это чувствуется. Но как бы я ни пытался отвлечься, паранойя съедала меня. Айеро дома с отцом, который жестоко с ним обращается, и я понятия не имею, в порядке ли Фрэнк. Раньше я не видел его с гематомами на лице. Бить кого-то по лицу вообще низко. Значит ли это, что его отец стал жестче с ним обращаться, или же это случайность? А считается ли удар Фрэнка по моему лицу? На меня смотрят тени, от чьих невыносимых взглядов горят плечи. Они меня винят. Они считают, что я это все подстроил. Но это не так! Я крепче прижал к себе гитару, зажмуриваясь и шепотом умоляя голоса оставить меня в покое. Мои мысли никогда не были ко мне особо добры, но сегодня они будут пировать, пока от меня не останутся одни кости. Немного отдышавшись, я достал из кармана телефон, открывая Фэйсбук. Стоит написать Фрэнку, что Пэнси у меня… Блять! Он меня заблокировал. Я отправил СМС. На которое он не ответил. Ни сейчас, ни через десять минут, ни через двадцать. Ни после еще пять других сообщений, где я упрашивал его мне ответить хотя бы чтобы я знал, что он жив. Ни после того, как я принял ледяной душ и вернулся в комнату. Настойчивый шепот винил меня. Он тонким сверлом впивался в мозг, в позвоночник, он высокочастотно жужжал, как бормашина стоматолога. Я хотел заглушить мысли радио, но голос просто стал громче, он издевался надо мной! В углу потолка, когда я на него не смотрел, разрасталась тень, и, чтобы она не захватывала собой всю комнату, мне приходилось периодически на нее поглядывать. Это утомляет, когда пытаешься заснуть. Я направил луч лампы на тот угол и победно хмыкнул. Теперь, кто бы ни пытался влезть ко мне в комнату через эту тень, у него ничего не получится. Но теперь другие три угла пульсировали. Они хотели от меня крови. Они не отстанут. Они требуют. Потому что за свои ошибки надо расплачиваться болью. Я должен искупить хотя бы часть вины. Я запер дверь и, проверив, что никто в доме уже не ходит, я открыл ящик, доставая из самого дальнего самого захламленного угла сверток. В смятых бумажных полотенцах покоился канцелярский нож. Как иронично. В Нью-Джерси запрещено ношение и хранение любого подобного оружия, а уж тем более в колледжах, потому что ученики могут навредить друг другу. Но никто не думает, что они могут навредить сами себе. Я виновен в преступлении четвертой степени. И был виновен последние три года. Почему-то эта мысль приятно грела мне сердце, как мысли о последствиях суицида. Я открыл уже покрытое легкой ржавчиной лезвие, рассматривая, как на металле мерцает свет и мутно отображается мое лицо с разбитой скулой. Окружающие меня призраки одобряюще перешептывались. Если это то, чего хочет от меня подсознание, то придется смириться и сделать это. Я ставил порез за порезом. Словно разлиновывал прописи. Неглубокие, но болезненные. Уже затупившимся лезвием. Нож, который я хранил в колледже, был в заметно лучшем состоянии. Потому что этим я пользовался чаще. От этих порезов останутся белые гладкие шрамики, почти не выпирающие над поверхностью кожи. Я просто хотел чувствовать боль, чтобы заглушить вину. Когда это кончится, я буду чувствовать себя лучше. Каждый человек выбирает свой способ самоуничтожения. У меня таких был целый арсенал. По спине бегали холодные адреналиновые мурашки. Пока я совершал свой грех, я смотрел на Пэнси. Она стояла на моей кровати, упираясь грифом в стенку, она была моим наблюдателем и безмолвным собеседником. Мне казалось, она живая. Не может в инструменте, который так любит Фрэнк, не быть жизни. Я слышал, как ты поешь, Пэнси. У тебя прекрасный голос. Скажи мне, твой хозяин бы меня простил, если бы видел всю эту кровь, которую я себе пускаю? Я добрался уже до сгиба локтя, дальше мне не позволяла ткань свернутой рубашки. Одиннадцать порезов. Больше, чем я когда-либо прежде ставил себе за раз. Глаза щипало от ноющей боли, плотно сжатые губы дрожали. Я не смотрел пока на руку, потому что понимал, что иначе меня стошнит. Я скорее пошел к ящикам, чувствуя, как вниз к ладони стекала горячая струйка, делая кожу между пальцев противно склизкой. Желудок подскочил к горлу. Это так мерзко. Убийственно мерзко чувствовать, как кровь вытекает из твоего тела. Я достал аптечку в тот же момент, как у меня подкосились ноги, и я упал на ковер. В ушах зашумело. Звон сливался с хихиканьем в моей голове. Они считали меня слабым! Я едва ли что-то соображал, еще и ударился головой об пол, и теперь в затылке ныло. Я пялился в размазанный потолок, пока ореол света то сужался, то расширялся в моих расфокусированных глазах.– Ты мне не откроешь? – раздался тихий голос Майки из-за двери. Черт. Черт-черт-черт! – Я не могу, Майкс, – проворчал я, приподнимаясь на локтях и безуспешно пытаясь открыть ящик, в котором лежала аптечка. – Съебись! Заслышав возню, он насторожился, осторожно клацая дверной ручкой.– Джи, я не уйду, – глухо сказал брат. Я злобно посмотрел в сторону двери, открывая коробку и шебурша в поисках бинта. Руки меня все еще не слушались, и я старался игнорировать наливающиеся на порезах шарики крови, которые стекали по белой коже и впитывались в ковер. Главное не блевануть – повторял я про себя и думал о лимонах, потому что где-то прочитал, что в случае тошноты помогает вспомнить что-то кислое. Я стал криво наматывать повязку вокруг предплечья, делая то слишком тугие, то слишком расслабленные витки, и, порвав зубами хлопок, завязал нелепый узелок. Бинта мне не хватило, так что сквозь ткань тут же проступили красные пятна. Я опустил рукав и подполз к двери, все еще не рискуя подниматься на ноги.– Что тебе нужно? – спросил я.– Я слышал грохот. Я же знаю, что ты в своем состоянии сейчас можешь наделать глупостей, – он благоразумно шептал, чтобы не разбудить родителей. Хитрый мальчишка.– В каком еще нахуй моем состоянии?! – процедил я.– Не притворяйся. Мы все знаем, что между вами с Фрэнком что-то произошло, – его голос опустился вниз на мой уровень, словно Майки сел перед дверью.– И что?– Ты запустил в меня бутылкой, Джи. Произошло что-то серьезное. Я стиснул зубы и нарочно надавил на порезы, что бы физическая боль затмила воспоминания. Я шумно втянул воздух, почувствовав, как намокла ткань рубашки. – Зачем ты пришел? – шикнул я. Он помолчал пару секунд.– Подумал, что тебе может понадобиться друг, – я услышал, как его голова с глухим стуком уперлась в поверхность двери. – Ну, или брат. Я невольно всхлипнул, спрятав этот звук за кашлем. Мир сжимался. Ты не заслуживаешь его – шептали тени. Ты не заслуживаешь своей семьи, и тем более Фрэнка. Хорошо, что вы с ним больше никогда не встретитесь. Я взглянул на Пэнси, словно прося поддержки и опровержения их слов. Но она решила промолчать. Я уткнулся носом в колени, чувствуя, как содрогается спина. Почему после всего Майки все еще хочет помочь?!– Ну так что, Джи, ты хочешь поговорить? – мальчик шепнул это в самую щель между косяком и дверью напротив моего уха.– Прости меня. Прости, Майки, – хныкнул я, – Прости…– Джи? – испуганно позвал он, – Ты же ничего не?.. Открой! Пожалуйста.– Майки, я такой идиот! – я утер глаза запястьем. – Я просто сказочный кретин! Майки вздохнул.– Мы все идиоты, Джи. И я в том числе.– А ты почему? Ты единственный, кто все делает правильно, – недоверчиво буркнул я.– Знаешь, меня не было рядом все эти годы, – убито сказал он, и я слышал, как исказился его рот. – Когда ты больше всего нуждался в брате, я просто, ну, знаешь… пропал. Решил, что это не моего ума дела.– Майки, ты все это время защищал меня, – развернулся я к двери, тоже примыкая губами к щели, – Я представить не могу, что со мной бы произошло, если бы ты не избавил меня от гребаных расспросов родителей. Думаешь, я не понял, что они перестали капать мне на мозг по поводу сигарет после того, как ты с ним поговорил? Брат усмехнулся.– Так ты заметил?– Еще бы блять!– Такой себе из меня брат, если благодаря мне тебе позволили курить, – усмехнулся он.– Только мечтать можно, – робко улыбнулся я.– Что ж, – я слышал, как он почесал затылок, – так я могу войти?– Отползи от двери, – я повернул щеколду. Тонкая полоска света скользнула по растрепанному сидящему на полу подростку в пижамных штанах и столкнулась с противоположной стеной. Майки сощурился и поправил очки, неловко встречаясь со мной взглядом. Я прикусил губу. Первый час ночи. Вокруг только хрупкая тишина спящего дома, моя комната единственный источник света. Брат впервые за долгие годы снова на пороге мой спальни. В последний раз мне было тринадцать лет, а ему всего десять. Мы молча читали комиксы о Людях-Икс, лежа в четырех футах друг от друга. Из старых барахлящих колонок играл Innocence & Instinct. Был конец весны, трещал вентилятор в углу. Снизу донесся крик Донны – она позвала нас ужинать. Брат ушел, а я соврал, что спущусь позже. Ни я, ни Майки в тот момент не знали, что это будет последний раз, когда мы проводим вместе время на ближайшие три с половиной года. Майки осторожно поднялся с пола, его босые ноги холодил паркет, с узких бедер спадала резинка фланелевых штанов. Он правда такой худой, я видел арки ребер, обрисовывающие его впалый живот. Всего шаг – и он снова здесь. Как будто я впустил его не в комнату, а в свою голову. Я подвинулся, перекатываясь с порога к косяку. Брат осторожно закрыл за собой дверь и снова опустился рядом со мной, проводя пальцами по ковру.– Я и забыл, какой он у тебя жесткий.– Ты всегда подкладывал под локти подушку, чтобы он не натирал кожу.– Точно. Его глаза затуманились ностальгией, и он оглянулся, сопоставляя воспоминания с тем, что видел сейчас. – А где Мистер Маркус?– Я его порвал. Уже давно, – я отвернулся.– Правда? – поднял брови Майки. – А мне казалось, ты его любил. Я неопределенно повел плечом. Я тогда порвал не только все свои игрушки. Я в тот день разбил и сломал все, что мне было хоть сколько-нибудь дорого. А потом свалил обломки в мусорные пакеты и отвез на тележке на городскую свалку, словно трупы. Я прихватил с собой бензин и сигареты. Я не уходил оттуда до тех пор, пока от пакетов не осталась лишь горстка пепла.– Тут много что поменялось, – вздохнул Майки, оббегая глазами развешанные по стенам рисунки. – Что это? – он нахмурился, смотря на темнеющие разводы крови меж моих пальцев.– Ничего особенного, – я попытался спрятать руку.– Джи, – он с болью покачал головой, и в этот момент он уже не казался моим роботоподобным младшим братцем. Он даже был взрослее меня. В такие минуты, как эта, ты начинаешь понимать, сколько времени и душевных сил на самом деле отнимают расстройства. Они замедляют твое развитие как личности. Ты тратишь столько энергии на то, чтобы просто оставаться в живых, что сил на прогресс уже не остается. Ты становишься просто телом, заточенным в себе вечным ребенком, который не знает, что с ним будет, и даже думать не может о будущем. Ты не строишь планов, не заводишь отношений, не мечтаешь о карьере. Да и какая может быть карьера, если даже просто не забыть поесть становится достижением? Глаза защипало. Я почувствовал себя таким проебаным. Сколько времени ушло впустую? Сколько дней я провел, не вылезая из кровати? Сколько часов я проплакал? Сколько шансов упустил? Со сколькими людьми не пообщался, сколько событий прошли мимо меня? Сама жизнь меня миновала. Этого не вернуть. Три ебаных года самого важного периода в жизни человека я провел на автопилоте. Каждый новый день был похож на вчерашний, как ctrl+с/ctrl+v. И я даже не знаю, кто в этом виноват. Никто. Это просто случилось. Как и большинство плохих вещей. И я никогда не узнаю, почему случилось именно со мной. Я заплакал, утыкаясь в острое теплое плечо брата. Майки дернулся от неожиданности, но не отстранился. Он медленно нерешительно поднял руку, пытаясь погладить меня. Это у него вышло неловко, какими всегда бывают физические контакты между братьями или сестрами. Но я был ему так благодарен, что он сейчас здесь. Что ему есть до меня дело. Потому что тогда это будет означать, что тени неправы. Что мне есть, для чего и для кого жить. Что однажды пауки покинут мое тело, и страхи испарятся через раны, которые я открыл.– Джи, как ты? – шепнул Майки, склоняясь к моему уху и чувствуя, как стекают мои слезы по его обнаженной коже, такой же бледной, как у меня.– Нормально, – всхлипнул я. – Майкс?– Да? – тихонько спросил он.– Как ты думаешь, Фрэнк меня простит?Он вздохнул, похлопывая меня по спине.– Я не знаю, что ты натворил, но я бы тебя простил.– Я страшный мудак, Майки, – мне не хватало воздуха, и потому мои слова были прерывистыми. – Мне кажется, я просто убил его.– Ты всегда плохо к себе относился, Джи. Хуже, чем кто либо, – он поджал губы, и я понял, что он имеет в виду мой сырой от крови рукав. Я поднял взгляд на брата.– Я очень плохо с ним поступил, понимаешь? Я заслужил что-то гораздо хуже, чем то, что я могу с собой сделать.– Джи, ты настрадался лет на десять вперед, – он был искренен со мной. – Тебе пора отдохнуть от ненависти к себе.– Фрэнку досталось от жизни больше, чем мне. В разы, – шепнул я. Майки пожал плечами, он не знал, о чем я, но верил, потому что видел страх в моих глазах. Я продолжил:– И из всех сотен людей он наткнулся именно на меня! Жизнь просто над ним поиздевалась, заставив его сойтись именно со мной! – мой голос звучал, как отчаянный крик шепотом. – Я не могу ему помочь, не могу его спасти!– А может он и не ищет спасителя, – прервал меня Майки. – Почему ты считаешь, что можешь решать за него, кто ему нужен? Я думаю, Фрэнк свой выбор уже сделал. И, очевидно, ты ему подошел. Я опустил взгляд в жесткий красный ковер. Весь мир застыл на мгновение. Я никогда даже не пытался взглянуть на себя глазами Айеро.– Дай ему немного времени, – подсказал брат, ловя мой взгляд. – Он тебя простит.– Спасибо, – я благодарно обнял хрупкое угловатое тело. – Извини, что оставил тебя в одиночестве и был не лучшим братом.– Мы квиты, Джи, забудь. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать, – он вышел и закрыл дверь за собой так трепетно, словно она была из фарфора. Я остался один, и этой ночью мне снились кошмары. Те самые по-настоящему жуткие в своей реалистичности. Я видел во сне Фрэнка. Он был одет в смокинг. Мы встретились с ним в церкви, которую видно с крыльца нашего колледжа. Все было бы хорошо, если бы Фрэнк не был бы мертв. Он лежал в гробу, все его тело было разворочено ниже грудины. Я плакал так сильно, что, казалось, выплакал всю свою душу. Мне нельзя было отводить глаза от трупа, и я не знал, почему. Словно что-то страшное произойдет. А пока я смотрел, я медленно терял рассудок. Его органы торчали из огромной дыры в теле, свисая с края открытого гроба, и кровь капала на холодный пол, пропитывая белое покрывало, которым был укрыт стол. Но я должен смотреть. Нельзя отвести глаза. Что-то страшное грядет, если я нарушу этот обет. Я проснулся в холодном поту поздним утром воскресенья. Перед глазами так живо стояли картины из сна, что я еще пару минут не мог отойти от кошмара, чувствуя невыразимое облегчение от того, что это лишь сон. Настоящий Фрэнк жив, мы виделись вчера. Ничего же не могло произойти? Крупные капли щекотно стекли с шеи, пропитывая черную футболку. Я откинул одеяло, рассматривая на простыни огромное влажное пятно формы моего тела. И сколько еще будет длиться эта жуть после серотонинового синдрома? Господи, Фрэнк, я так скучаю. Я усиленно потер ладонями лицо, вдыхая полной грудью спертый воздух моей комнаты. Надо будет проветрить здесь. Господи, как жестоко со стороны моего подсознания заставлять меня видеть то, что я увидел. Какой-то скрежет заставил меня повернуться. Сдавленный вопль ужаса вырвался из груди, мое лицо исказилось, я отпрыгнул, вжимаясь спиной в стену. На моем столе стоял гроб. Ч-что? Это была лишь галлюцинация. Проклятый ящик пропал так же быстро, как и появился. Видения часто приходят в минуты пробуждения. Я уже должен был привыкнуть, но не мог. Еще несколько долгих секунд я в оцепенении смотрел на пустое место, не в силах заставить себя даже пошевелиться. Я был слишком напуган. Блять! Блять! Блять! Я стиснул зубы от злости и отчаяния. Это слишком. Какой-то шелест прокатился по комнате. Я был уверен, тени сейчас прячутся в моем шкафу, довольные своей выходкой. Это, блять, не смешно! Я решительно выбрался из кровати. Надо избавиться от этого грязного бинта. Я покопался в аптечке, выуживая там коробочку пластырей. В дверь постучали.– Джи, милый, это мама. Я закатил глаза на ее обеспокоенный тон.– Я в полном порядке! – будничным тоном заявил я.– Я слышала крик.– Видимо, кричал во сне. Ничего нового! – раздраженно отмахнулся я.– Ты сегодня с нами позавтракаешь?– Нет! Я слышал, как удалились ее шаги. Как только на этаже стало тихо, я прокрался в ванную. Надо отмочить повязку, а то снимать ее будет непоправимо больно. Закончив все свои утренние приготовления, я спустился вниз, благоразумно нацепив по пути толстовку, чтобы скрыть изрезанную и покрытую пластырями снизу доверху руку. Отец опасливо на меня поглядывал из коридора, причесываясь перед входным зеркалом. Они с Донной должны сегодня уехать за покупками, и вечером мать сделает, по обыкновению, фирменных дамплингов. Ничего нового. И я не имел ни малейшего представления, чем я должен заняться сегодня. Стоило бы пропущенной учебой, но у меня не было желания. Интересно, считаюсь ли я все еще частью группы? Я прошел на кухню, включая кофеварку и открывая Фэйсбук. Я все еще заблокирован у Айеро, но не у остальных. Я открыл чат My Chemical Faggots.?Привет. Не хотите сегодня устроить репетицию?? Как только я это отправил, Фрэнк вышел из беседы.Рэй: ?Кажется, Фрэнки сегодня не в настроении?Боб: ?Что вчера произошло?? Боб: ?Мне никто вчера так и не сказал. Считаю, что имею право это знать?Я: ?Мы просто немного повздорили?Рэй: ?Не выглядит как немного, я ни разу в жизни не видел, чтобы фрэнк кого-то бил? Я шумно выдохнул.Я: ?парни, давайте просто закроем эту тему?Боб: ?окей, как скажешь. Так что будет сегодня репетиция?Я: ?надеюсь, подождите минуточку? Я решил позвонить Айеро в надежде, что он все же отошел немного за ночь. Я ошибался. Ладно, наверное, у меня осталось только одно оружие – шантаж.?Фрэнк, я поступил как полный мудак. Мы можем поговорить?? Ответа не последовало.?Правда, извини. И еще Пэнси у меня. Ну, ты уже об этом знаешь. Я бы хотел тебе ее отдать.? И еще одно сообщение вдогонку:?Полагаю, мне придется оставить ее у твоего дома??Я знаю твой адрес, я зайду через полчаса, ладно?? О да. Именно таким хитрым способом мне удалось выбить из него сообщение.?Нет? – это было все, что он ответил.?Окей, тогда жду тебя через полчаса на Смоллвуд Авеню 106 у потертого дома с белым забором возле продуктового? Боже, могу представить сейчас разъяренное лицо Фрэнка, и буквально слышу, как он шипит сквозь зубы ?Джерард, ты просто невыносим?. Но он ответил:?Не смей??Тогда назначь мне другое место для свидания? – напечатал я. Это как психологический прием, который действует на детей, если ты спросишь у ребенка, будет он шпинат или нет, он откажется, а если спросишь, положить ли тебе два стебелька или пять, он выберет из двух зол меньшее.?Ты же понимаешь, что шутки сейчас неуместны?? – спросил Фрэнк.?Почему???Между нами все кончено? Это сообщение буквально ножом впилось в мое сердце. Я сглотнул подступивший к горлу ком. Фрэнк, ты не можешь так со мной поступить! Ты, блять, не представляешь, как сильно ты мне нужен! Я едва сдерживал слезы. В смысле, не сдерживал. Не смог. Крупные капли покатились по щекам.?Назови любой адрес, и я буду там? – отправил я, попадая мимо клавиш.?Там же у парка, где уже встречались??Возле заправки???Да? Я сразу рванул наверх мимо прихорашивающегося Дональда, так и не допив свой кофе. Только натянул носки и кеды, так и оставшись в своей домашней растянутой толстовке, закинул чехол с Пэнси на плечо и выбежал из дома, обматывая шею подхваченным с крючка полосатым шарфом. По всему телу разливалось предвкушение, смешанное с почти парализующим страхом. Я не знал, как буду просить прощения у Фрэнка, но точно знал, что не могу проебать свой шанс. Уже то, что он согласился на встречу, было настоящим чудом. Живот урчал от голода и от нервов. Я пришел заблаговременно. Пожалуй, даже слишком. На целых двенадцать минут. Я так бежал, что даже не заметил дороги. Чтобы не концентрироваться на жутких мыслях и на тенях несуществующих людей, я воткнул наушники и включил музыку так громко, чтобы не мог слышать самого себя. Что ж, ожидание было мучительным. Я почти до крови прикусывал губы, все время бледнея, меня кидало то в жар, то в холод, сердце колотилось, как отбойный молоток.?Ничего не поменяется. Ты уже все проебал. Бесполезно? – кричали птицы. Я мог узнать Фрэнка из миллиарда людей. По одной его походке, по одному силуэту. В груди радостно екнуло, а затем тут же оборвалось. Айеро выглядел не просто опечаленным или удрученным. Он был убитым. Я медленно дернул провода наушников, на автомате скручивая их и пряча в карман. Я не отрывал глаз от приближающегося парня. Одежда на нем была все та же, что и в нашу последнюю встречу, только ужасно пыльная, на торчащем из дырки колене была ссадина, а рукава кофты измараны аэрозольной краской. Его лицо было осунувшимся, глаза опухшими, словно он плакал несколько часов к ряду. Я просто не мог поверить, что так на него повлияю, что я вообще настолько реально могу иметь над кем-то силу. Это же, мать его, Фрэнк Айеро! Он гребаный герой колледжа! Он прятал глаза в тени капюшона, его слегка шатало, и от него крепко пахло Хайнекеном. Айеро кашлянул, поправляя на плече рюкзак и выжидающе остановился от меня на расстоянии трех шагов. Он нарочно не пересекался со мной взглядом, уставившись на носки своих невероятно грязных кед. Мне так чертовски сильно захотелось прижать его к себе, почувствовать тепло его тела, его неповторимые прикосновения, его вес, руки, его вкус.– Боже правый, Фрэнк, – мои губы невольно дрогнули, выдавая сдерживаемые слезы. – Фрэнк, я так виноват, чертовски виноват! Я просто настоящий мудак! Прости меня, Фрэнк. Пожалуйста…– Отдай гитару, – в его голосе слышался такой закостенелый лед, словно я был незнакомцем. Нет, не совсем незнакомцем, скорее наоборот – словно я был тем, кого он хочет забыть.– Фрэнк, пожалуйста, могу я объясниться? Пожалуйста, дай мне шанс. Всего один шанс… – не прекращал я умолять его, и, честно говоря, я был готов на любые унижения, я это заслужил.– Джерард! – прервал он. – Просто. Отдай. Мне. Ебаную. Гитару! Он вытянул руку, и в этот раз посмотрел на меня. Его взгляд был еще более холодным, чем голос. Меня словно облили стылой водой, которой не хватило пары градусов, чтобы стать льдом.– Фрэнк, я… Договорить я не смог. Словно горло сдавили, как бы я не открывал рот, из него не вылетало ни звука. Я покорно снял чехол с плеча и отдал парню. Он молча развернулся и стал уходить.– Подожди, Фрэнк! – в полном отчаянии крикнул я. Он остановился.– Просто скажи, есть ли у меня хотя бы ничтожный шанс на прощение? – прошептал я. Айеро вздохнул. Последовавшее молчание показалось мне вечностью.– Я не знаю, Джи, не знаю. Я не стал его останавливать. Каждый шаг, казалось, увеличивает расстояние между нами на сотни миль. Дать ему время. Дать ему время – как мантру повторял я. Я не сдамся, чего бы это ни стоило. Тогда он поймет, как сильно я сожалею, и однажды простит меня. Я должен просто набраться терпения. Я до победного смотрел, как Фрэнк удаляется, пока его фигура не превратилась в точку, которая скрылась за поворотом. Завибрировал телефон. Это было сообщение от Майки: ?Держи себя в руках. Но ты все равно рано или поздно бы узнал? и далее скриншот скриншота чьей-то фотографии. Я увеличил изображение. На фото была стена винного магазина на углу Гамбург Тернпайк – я это место знал, туда часто ходили барыги из нашего колледжа по выходным. Должно быть, и фото сделал один из них. А на стене граффити со схематично изображенным лицом Фрэнка с перечеркнутыми глазами и тэгом синей краской Ghoul. А поперек надпись – If love is blind, cross out my eyes. ?Если любовь слепа, перечеркни мои глаза?. Что это все значит? Я прижал руку к губам. Вот отчего одежда Айеро была испачкана. Господи, он что, всю ночь проторчал у винного? Совесть просто съедала меня заживо. Нужно ли говорить, что весь остаток дня я провел, заперевшись в комнате в одиночестве, пока Боб, Рэй и Майки репетировали. Я даже вечером не сходил посмотреть на новый бас брата, а ему купили на призовой фонд настоящий свеженький Gibson. Я тупо торчал в спальне за компьютером, сгрызая ногти до корня от ужаса. Я слышал шаги над головой, словно кто-то бегал по потолку. Я пытался нагнать учебу, марал холсты, переписывал лекции. Лишь бы отвлечься. Уснуть удалось только под двойной дозой снотворного.