День Всех Святых 31 Октября (1/1)

Как только мы вывалились из машины Боба, я тут же соврал, что мне нужно скорее в туалет. На самом же деле я просто был близок к панической атаке. Я тонул в воздухе. Я захлебывался. Мне казалось, что у меня чешутся внутренности, и что я вот-вот заблюю здесь абсолютно все. Я был просто не готов! Я понесся ко входу в клуб, даже не успев ничего разглядеть, кроме фиолетовых стен. Я сунулся без очереди сразу к охраннику, назвав свое имя и шепнув, что мне срочно нужно в сортир. Найдя мое имя в списке, татуированный громила налепил мне на руку браслет и благодушно пропустил. Господи спасибо. Я бы не выдержал позора получить атаку прямо на глазах будущих зрителей. Я кинулся тут же к буквам ?WC?, оббегая на своем пути нарядных подростков, словно это был какой-то гребаный Speed Race, я не рассматривал клуб, не оглядывался, просто тут же ворвался в заклеенную сотней стикеров кабинку и, склонившись над унитазом, проблевался. Желудочный сок полился носом, сразу стало ужасно противно вонять кислятиной, которая перебила химозный лимонный запах освежителя. На языке я ощутил мерзкие прогорклые катышки недавно съеденного шпината. Черт. Я откашлялся. Из глотки вырвалось тяжелое сипение, я отдышался, отматывая туалетную бумагу и вытирая ею лицо. В глазах темнело, ноги стали ватными, по позвоночнику словно ездил вниз-вверх кусочек льда, и в противовес этому я потел, как будто здесь было градусов сто двадцать по Фаренгейту. Мне было так хреново, что я даже думать не мог. Я трясся, как при лихорадке, а температура и вправду поднималась. Я смыл воду и уселся на крышку унитаза, качаясь из стороны в сторону. Я чувствовал, как панические слезы наворачиваются на глаза. Я стал задыхаться, я опять захлебывался воздухом, как будто он плотный, как ебаное желе. Но как бы я не открывал и не закрывал рот, как бы не силился вдохнуть воздух, я просто, блять, не мог! Паническая атака – это такая дерьмовая штука. Ты буквально веришь, что умираешь. И вот так я себя сейчас чувствовал. Я смотрел пустыми глазами в тусклую лампочку на потолке, и мне казалось, что сердце перестало биться, а в глазах темнело из-за недостатка кислорода. Я ни за что на свете не хотел, чтобы меня кто-то сейчас нашел. Я хотел сдохнуть, и чтобы про меня все забыли. Я умирал. Ну, я в этом был уверен. В ушах нарастал звон и ритмичным эхом разносящийся по черепу стук, пока он просто не стал больно колотить по ушным перепонкам. Я зажмурился сквозь слезы, закрывая уши ладонями. Внутри легких словно плескалась лава. Это было жутко больно, я не мог вспомнить, когда я себя в последний раз так чувствовал. Я помню, как поймал паническую атаку в пятнадцать, когда мне внезапно сменили психотерапевта и прописали неподходящие таблетки. Да, тот мистер был той еще некомпетентной сволочью. А сейчас все было в разы хуже. Потому что выступать перед сотней людей и соревноваться с крутыми группами со всего Нью-Джерси и при этом быть частью команды, которая возлагает на тебя большие надежды – это, мать его, вообще не про спокойствие! Я сам не заметил, как сполз на пол кабинки. Однако холодный кафель на меня подействовал успокаивающе, и мне было даже насрать, сколько наркоманов и пьяниц обоссывали этот пол прежде, чем я на него упал. Просто само ощущение физической материи дало мне чуть больше уверенности. Если можно так выразится, оно меня заземлило. Я потихоньку стал приходить в себя, благодарно проводя подушечками пальцев по вонючему черному полу. Я начал слышать, как возле кабинок толпятся другие подростки, как они там хохочут, как в зале настраивают инструменты и устанавливают барабаны, как пару раз дергали ручку моей кабинки. Спустя пару минут я уже смог сидеть ровно. Джерард, ты такой кретин. Я меньше всего сейчас хотел нервничать. Но я не мог! Я знал, что может мне помочь, но понимал, что нарушаю клятву, данную кое-кому особенному. Селфхарм всегда действовал отрезвляюще. Адреналин, который он выбрасывал в кровь, позволял мне себя чувствовать так, словно я способен на что-то. И в то же время он напоминал мне, что я жалкий кусок дерьма, которому лучше слушаться людей, которые управляют моей жизнью. Потому что если ты наносишь себе повреждения, то ты априори омерзителен. А с другой стороны, если я не нарушу клятву, это может стоить мне дружбы с Фрэнком и ребятами. Если я не приду в себя – я облажаюсь и поставлю всех My Chemical Romance под удар. Так что к черту. У меня не было сейчас с собой ни лезвия, ни иглы, совсем ничего. Но как опытный в этом деле человек… Блять, это даже в моей голове звучит саркастично, мерзко и унизительно, как шутка в плохой черной комедии девяностых… В общем, у меня есть зубы. Я закатал рукав, обнажая шрамы и, облизав губы, осторожно приблизил дрожащую руку, я зажал складку кожи между зубами и… Я почувствовал привкус крови, я почувствовал, как она брызнула, словно я разгрыз виноградинку. Я чувствовал волокна мышц между резцами. По телу прошлась волна мурашек. Я невольно скривил губы, но, отметая инстинкт самосохранения, напротив только сильнее сжал зубы. Кровяная струйка потекла по моему подбородку, в рот наливалась теплая металлическая жидкость с жутким тошнотворным вкусом. Было мерзко, было больно, гадко. Один из худших и самых неправильных видов селфхарма, близких к каннибализму. Я сглотнул, разжал челюсти, которые тряслись, как на жутком холоде, расфокусированным взглядом рассматривая повреждение. Блять. Я вовремя склонился над унитазом. Меня всегда тошнило от крови, а глотать ее было еще хуже. Чувствовать вкус того, что делает тебя живым теплокровным млекопитающем просто убийственно отвратительно. Моя рвота выглядела как розовая пена с багровыми кляксами. Меня стошнило снова, но в этот раз было уже нечем. На языке все еще был привкус металла. Я переждал сжимающие желудок спазмы, со рта тянулась ниточка коралловой слюны. С кончика носа теперь тоже падали алые капли, которые разбивались о белый кафель грязного толчка и растворялись в пузырях внизу. Блеск, просто блеск! Я поднял себе давление, и теперь у меня еще и носом течет кровь. Я был обессилен. Кое-как я оторвался и сел на пол, прижимая ладонь к носу и чувствуя, как по глотке стекает желудочный сок с железом. Черт, опять на пол натекло, да я запачкал весь рукав и седушку. Ладно еще в женском туалете это могло не вызвать вопросов, но в мужском это странно. Я замотал руку туалетной бумагой, вытер быстро окисляющуюся коричневую жидкость с пальцев, стараясь не смотреть, а потом убрал следы своего преступления. И почувствовал, что у меня чешется подбородок. Это засыхала кровь. Я брезгливо оттер ее и, смыв все обрывки дешевой жесткой бумаги в унитаз, захлопнул крышку. Осталось только завершить все последним и самым классным финальным аккордом – метамфетамином. Я, как всегда, насыпал дорожку из крохотного зип-лока на гладкий черный дисплей, достал обрезанную соломинку и карточку, выровнял дорожку, и в тот момент, когда я поднес трубочку, экран засветился, из динамика полились аккорды American Idiot. Это был номер Фрэнка. У меня сердце остановилось. Нет, к черту, я перезвоню. Я заблокировал экран, но не стал сбрасывать вызов, чтобы я мог соврать, что не слышал. Я принял свой наркотик, запрокинул голову, чтобы подождать, когда стимулятор ударит в голову. А потом вышел к умывальникам. Выглядел я просто ужасно. Возле ноздри запекись багровые катышки, губы пожелтели, кожа лица покрылась пятнами из-за перепадов давления, волосы все слиплись от пота. Может, это и к лучшему на Хэллоуинской вечеринке. Я умылся ледяной водой, а затем, когда поднял взгляд, увидел в зеркале испуганного Фрэнка, покусывающего губу. В смысле, он реально был напуган.– Господи, Джи, ты в порядке? – он коснулся моей руки. Я вздрогнул.– В полном, да, – я стряхнул капли с рук и вытер их о пиджак. – Пойдем делать грим? – я старался делать вид, что все под контролем, я просто не мог позволить себе рассказать ему, что я чуть не сдох в сортире клуба от паники.– Слушай, я понимаю, что ты не хочешь нас подставить, но…– Я. В. По-ряд-ке, – медленно, как будто объясняю ребенку, по слогам произнес я. Я чувствовал себя виноватым за то, что мой голос сейчас прозвучал так злобно по отношению к этому парню, который подарил мне столько счастливых часов моей жизни, но, с другой стороны, я пережил страшное дерьмо, и не должен себя винить. Так что я предпочел отодвинуть мысли на задний план. Хотя бы до того момента, пока мы не отпоем свое выступление. Хорошо, что Айеро не стал ничего больше спрашивать. Так что мы, завершив с Амандой чек-ин у организаторов, вернулись к Тойоте Боба, и там я принялся раскрашивать парней под фонариком телефона, рисуя поверх их лиц другие более устрашающие. Больные мертвые гадкие лица. Такие, которые бы выглядели как что-то, что я только что пережил. Чтобы все парни были в точности как настоящие вампиры из моих комиксов. Сестра Боба вскоре ушла, пожелав нам удачи. Но, думаете, я хоть чуть-чуть успокоился? Как бы не так. Мы вернулись в Dingbatz, ведущий – его звали Йен, и он был в костюме зомби Оззи Осборна, поприветствовал всех со сцены, зачитал список всех выступающих групп, прочитал регламент, правила и бла-бла-бла. Он в общем-то показался мне приятным парнем, просто выполнял свою работу. Мы первые песен пять-семь с ребятами стояли у стены, потягивая колу из баночек и просто слушая конкурсантов и оценивая уровень. Не то, чтобы все играли прям отлично, но и не плохо. Было очень громко, и мы не разговаривали, потому что не могли. Я отошел под предлогом рассмотреть клуб. Здесь все было таким… хай-тэк, со всеми этими голыми трубами, хромом, черными стенами. Сверху мерцал диско-шар и еще куча цветных прожекторов. Боже, я нервничал так, что казалось, вот-вот меня стошнит собственным сердцем. Наш выход еще не скоро, и тем хуже, потому что я мог буквально сдохнуть за это время. Я не хотел, чтобы ребята из группы, и тем более Фрэнк, видели меня в таком состоянии. Жалкого и абсолютно беспомощного. Все эти люди вокруг, все эти молодые и уверенные музыканты на танцполе и их друзья – они прекрасно разбираются в том, что такое хорошо и плохо, и когда я слажаю, будет на все двести процентов очевидно, что я жалкий кусок дерьма, я просто смешаю My Chemical Romance с грязью в тот же момент, когда открою рот. И зачем только я не отказал Фрэнку тогда на заднем дворе? Я всех поставил под удар. Те ребята, что сейчас выступают на сцене – та группа с прекрасной вокалисткой в костюме мумии, которая однозначно поет не первый год, господи! Я на фоне любого из них буду звучать как пятилетка с утренника, способный максимум на ?Сияй, сияй, маленькая звездочка?. Я всех подставлю. Страх настолько мной завладел, что мне казалось, я сейчас потеряю сознание, в глазах то и дело темнело, а по телу прокатывалась слабость, словно я самолет в зоне турбулентности. Я прижался спиной к стойке бара, закрывая глаза и стараясь медленно дышать полной грудью. Я вспомнил чей-то совет из интернета досчитать до десяти, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Окей, один, два, три, четыре…– Неважно выглядишь, – перекричал музыку чей-то незнакомый низкий голос с тем особым ?потрескиванием? тембра, который бывает у курильщиков и любителей крепких напитков. Я вздрогнул, разворачиваясь на звук. За баром сидел довольно странный парень. Небритый, в алой футболке, в обрезанных перчатках и пыльных драных бриджах. У него были широкие светлые брови, что никак не сочеталось с черными рассыпающимися по плечам спутанными волосами, из которых выбивались белые дреды и какие-то шнурки. Очевидно, от природы он был блондин, но, как и большинство рок-музыкантов, пристрастился к темным тонам. Из-за того, что светлые корни уже отросли, это играло с ним ту злую шутку, которая характерна для всех крашеных брюнетов: казалось, что волосы на проборе плешивые, пока не всмотришься. Парень был приблизительно моего роста, и, как и я, имел привычку сутулиться, но по каким-то причинам плохо это не выглядело, скорее, расслабленно. Он ритмично стучал ногтями с облезлым черным лаком по стоящему перед ним шоту с виски. Я заметил на его правом мизинце татуировку с разбитым сердцем, и на внутренней стороне локтей какие-то символы, которые в плохом клубном освещении рассмотреть не мог. У парня были грубые черты лица, словно их вырезали по дереву, особенно нижняя челюсть, но его глаза сглаживали это впечатление: большие, привлекающие внимание, с длинными слезными железами, как у кошек. Но я бы не назвал этого парня похожим на кота, скорее было в его внешности что-то змеиное. Это так же завораживало, как когда ты не можешь оторвать взгляд от рептилии потому, что она настолько не похожа на других животных, которых ты видишь каждый день.– Новенький, да? – он расслабленно ухмыльнулся, изучая меня с ног до головы.– Первое выступление, – я даже такую простую фразу не смог произнести без запинки, и, отведя стеклянный расфокусированный взгляд на сцену, добавил замогильным голосом: – Признаться, я в ужасе…– Знаешь, что помогает? – он чуть склонился, в упор глядя на меня, и я не смог не смотреть в его глубокие синие глаза, обведенные размазанным черным карандашом, – Я никогда не пою трезвым, – от него действительно пахнуло алкоголем, но пьяным он совсем не выглядел. Значит, он тоже вокалист. Парень залпом выпил свой шот, и на секунду стиснул зубы, уткнувшись носом в ткань перчатки.– Извините-ка, можно повторить! – он пощелкал пальцами, привлекая внимание бородатого бармена с тоннелями в ушах, который тут же подлетел с бутылкой шотландского Беллса, наливая новый бокал, и побежал обслуживать банду на том краю стойки.– Возьми, – он со змеиной улыбкой придвинул мне свой напиток и подмигнул, – Я угощаю. Я как полный кретин смотрел на эту золотистую жидкость, мерцающую в свете цветных прожекторов и не мог сказать ни слова. Интересно, насколько дерьмовая это идея. Мое сознание было настолько затуманено, что я не особо осознавал, что делаю, но зато вспомнил, как перед репетицией Фрэнк заставил меня выпить пол-литра пива. Так что я дрожащей рукой поднял стакан с черной зеркальной столешницы, рассматривая плескавшуюся в нем янтарную жидкость. До этого виски я пробовал лишь в кофе Луиса. Не думаю, что это будет сильно страшно, так что пригубил напиток. И тут же у меня заслезились глаза, а горло словно огнем обдало. Я быстро вернул бокал на стол, тяжело дыша и хрипя. Парень рядом беззвучно рассмеялся, с любопытством поглядывая на меня.– Ты что же, раньше скотч не пил? – саркастично вскинул он бровь. Я ничего ответить не мог, поэтому просто замотал головой, а парень растянул губы в тонкой насмешливой улыбке. Я его, должно быть, позабавил.– Берт, – представился он, протягивая мне руку.– Дж-Джерард, – прохрипел я, пожимая его холодную жесткую ладонь, и более-менее отходя от крепкого напитка.– Да ты, кажется, совсем юный.– Есть такое, – мне было неловко признаваться в том, что я малолетка, к тому же этот парень выглядел явно старше меня. Ему, наверное, года двадцать два, а то и больше.– Тем лучше. Раньше начнешь – больше шансов пробиться потом, – он снова подозвал бармена и забрал новый шот.– То есть, ты сейчас хочешь напиться, а потом выйти на сцену? – решил уточнить я его план.– Именно так, – уверенно ответил он, делая крупный глоток и зажмуриваясь. – Но ?напиться? неподходящее слово. Нужна правильная кондиция, иначе станешь просто пьяным скотом. – Он развернулся ко мне. – Я начал петь позже, чем ты. Возможно, сегодня будет твой триумф.– Скорее, полный провал, – я снова взял бокал с алкоголем, слегка покручивая его в руке и наблюдая за тем, как со стенок стекала рыжевато-чайная влага. А затем запрокинул сразу весь шот в глотку. Берт гортанно рассмеялся, наблюдая за тем, как краснело мое лицо сквозь белый грим. Я выдохнул через рот, а потом приставил к носу рукав, занюхивая воздух через ткань. Наконец, переждав жжение в горле, я глубоко вздохнул.– Надеюсь, мне это поможет, – наконец я вновь обрел способность говорить. Парень ухмыльнулся, опрокинул остатки своего виски, словно это был сок, и, оставив на столе наличку бармену, встал из-за стойки.– Удачи, – Берт наклонился слишком близко, так, что пряди его волос коснулись моей щеки, и я почувствовал исходящий от него запах сигарет и скотча, – Джерард, – он похлопал меня по спине и растворился в толпе. Я еще пару секунд стоял, как вкопанный. Черт, если мне придется сражаться с такими опытными и взрослыми ребятами, как он, то я просто обречен. Надо сосредоточится, надо сосредоточится. Я запустил руки в волосы, массируя кожу головы. Иногда это помогает. Ты и так далеко прошел. Осталось всего-то выступить. Выступить… О боже! Это будут худшие пять минут моей жизни.– Джерард, господи! Где тебя носило! – услышал я обеспокоенный крик Фрэнка и обернулся. – Блять, мы тебя обыскались!– Извини, – виновато потупил я взгляд. – Просто мне совсем не по себе, – я покачал головой.– Мы же эту песню репетировали сотню раз! – он взял мое лицо в свои ладони и с искренней уверенностью добавил: – Ты справишься. И коротко, так, чтобы никто не заметил, поцеловал меня.– Только ради тебя, Фрэнк, – шепнул я.– Хэй, от тебя что, алкоголем пахнет? И как я это упустил все веселье? – мягко рассмеялся он. – Как тебе его вообще продали?– Меня угостили.– Ого, и кто же? – насторожился Айеро. – Там же, надеюсь, ничего не было намешано? Никаких таблеток, порошка…– Нет-нет, – заверил я его, – На моих глазах бармен налил в чистый стакан. Там был один парень, представился Берт. Небритый такой, с длинными волосами.– Что-о? – округлились его глаза, – А не Берт Маккрэкен?– Не знаю, – пожал я плечами. – Но он вокалист.– Точно он, – нахмурился Фрэнк. – Постарайся с ним больше не пересекаться. Он, конечно, талантливый парень и все такое, но он жуткий нарик и полжизни прожил на улице.– О-кей, – я подумал, что он мне таким не показался, странный, конечно, но… а в прочем, у всех свои скелеты в шкафу.– Пойдем посмотрим, что там? – он утянул меня к сцене через плотную толпу прыгающих под бит ряженных юношей и девушек. По пути ближе к стене я заметил Боба и Майки, которые с видом самых спокойных на свете судей оценивали выступающих, что-то иногда говоря друг другу. Музыка здесь у колонок была настолько громкой, что тут уже я ничего не слышал. Айеро поднял руки, прыгая и хлопая в ладоши, как делали и остальные. Он, кажется, знал эту песню, учитывая, что орал слова почти так же громко, как и вокалистка. В меня врезались клоун справа и Гендальф со спины. Певица-мумия тоже прыгала, показывая остальным рукой, чтобы они делали, как она. Потом припев кончился, и музыка стала более плавной, люди качались из стороны в сторону. Прозвучали заключительные аккорды, и зрители неистово заорали. Из пластикового стаканчика клоуна на мой рукав брызнуло пиво.– Итак, это были ?Knock-Knock, Dumb Ass?… Боже, классное название! Сам бы так свою банду назвал, – появился ведущий, махая рукой на четырех ребят на сцене. – Вам понравилось, народ? Толпа завизжала.– Отличные результаты! А вы им, кажется, пришлись по душе, – он подмигнул группе, – Спасибо, ребята, вы зажигаете эту площадку! Будем надеяться, жюри так же высоко оценит вас, как и публика. А пока приготовимся к следующему выступлению. Группа забрала свои инструменты и ушла со сцены, протискиваясь к выходу для персонала.– Итак, следующая начинающая группа… Ого! Не такие-то уж они и начинающие. Кое-кто из вас их быть может даже знает, – ведущий окинул зрителей хитрым взглядом сквозь свет прожекторов. – Итак, народ… Барабанная дробь… – он указательными пальцами сделал вид, что стучит ими, – Представляю вам… ?The Used? с песней ?Maybe Memories?! Подростки вокруг меня яростно завопили, приветствуя группу. Вначале вышел ударник с красным ирокезом и с бриджем носа. Он потряс в воздухе палочками и сел за установку, сыграв короткое соло с таким остервенелым лицом, словно вот-вот разнесет эти барабаны в щепки. Зрители зааплодировали. Следом появился крашеный в блонд гитарист с повернутой вниз грифом гитарой за спиной и басист в куртке с задранным вверх воротником и с басом на плече, словно это был топор. А вот потом на сцену в луч света вышел тот самый парень со стойки. Он двумя руками выхватил микрофон с подставки и, плотно приставив его к губами, с ходу заорал:– Привет Dingb-a-a-atz! – он посмотрел на толпу долгим почти сумасшедшим взглядом, широко раскрыв глаза и немного наклонившись вперед, как будто хотел рассмотреть каждое лицо. – Очень мило было потусоваться в этом клубе, но сейчас я собираюсь разнести его в клочья-я-я! – срывая голос, прокричал он, а потом подпрыгнул, отдернув от себя микрофон и дал сигнал играть. Барабанщик застучал по тарелкам, задавая ритм, следом вступили гитары. Басист замотал головой, широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие. И тут Берта понесло: он скакал по всей сцене, которая, очевидно, была для его энергии слишком тесной, подпрыгивал, размахивал руками, сгибался и выпрямлялся, а потом сразу со скрима началась его партия.– As we trudge along through the mud! And we tried to call it home! – с экстрима его голос перескочил на поток, и блять, как же потрясно он звучал, как будто он из себя душу хотел выпустить через горло. – But we weren't alright, not at all! Not for one, for one, for one seco-o-ond! – в тот момент, когда он пропел ?second? я уже потерял всякую надежду на победу, потому что не смотря на все шоты выпитого скотча, он звучал как профессионал, потративший на вокал годы.– Never have been one to write it down,Now I think I can!I know I'm stronger now,Who's looking so-outh –Not me, I'm not looking back,I'm done denying the truth to anyoneCause I'm ali-i-ive! – я понятия не имел, о чем таком он поет, но во-первых, он пел как бог, а во-вторых, пел так, словно этот текст был для него личным, болезненным и чем-то таким, что он выскреб из самых глубоких теней своего сознания. Я был очарован этим, Берт пел так, как я хотел уметь. И вместе с тем сама его подача заставляла на него смотреть, как гипноз – он носился по этому крошечному участку сцены, подбегал к колонкам, не боясь, что его оглушит, манерно закидывал руки, выгибался назад, чуть не падая, но вовремя выставляя ногу для опоры, опускался на колени, а потом рывком поднимался. Это мне напоминало немного Фрэнка, но не самими движениями, а жизнью в них. Айеро носился как гиперактивный человек с кофеиновым передозом и сахарной лихорадкой, а Маккрэкен это делал как сумасшедший, который каждым движением может себе навредить или покалечится. Он во времена проигрышей между куплетами махал кулаками, как будто сражался с невидимкой. А потом он подбежал к своему гитаристу и, схватив его сзади за шею, уперся в его лоб головой, и только микрофон разделял их лица. Берт дико смотрел в глаза этого парня, а тот так же смотрел на него, и, прокричав ?Denied the truth to you, just like the truth to me, mostly li-ied!?, Берт оттолкнул блондина от себя, что тот чуть не свалился со сцены. Но, кажется, гитарист уже привык и вообще никак не среагировал на выходку, только активней качался из стороны в сторону, отбивая ритм пяткой. Фрэнк рядом со мной тоже орал слова песни, просто наслаждаясь происходящим. А я смотрел за тем, как себя ведет Маккрэкен. Он выглядел таким уверенным, как будто сцена – это его дом. Он был в своей стихии именно здесь и сейчас. Я так никогда не смогу. Песня подходила к концу. Вокалист сжал микрофон в руках так крепко, как будто хотел его раскрошить, и сгибаясь, словно от жуткой боли, четырежды проорал ?I'm not going to look back!?, и на последний раз у него кончался воздух, Берт почти касался локтями коленей. И, закончив, он упал, неистово и безумно хохоча. Потом перекатился на спину и раскинул руки, пытаясь отдышаться и смотря прямо в прожектор, словно не чувствовал в глазах рези от ослепляющего света. Берт был просто идеальной сумасшедшей катастрофой. Зал взорвался овациями, визгами, орами, апплодисментами. И я к ним присоединился, потому что нельзя было не признать такую самоотдачу музыке, которая была у этой группы. Придя в себя, Маккрэкен вскочил, широко улыбаясь и оценивая произведенное впечатление, и, может мне это конечно только показалось, но он задержал взгляд на мне. На сцену вышел Йен-Оззи, включая свой микрофон.– Ого, вот это выступление! Заслуживает высокий балл, а? Вижу, публика и жюри в этом единогласны, не правда ли, Элен? – обратился он к кому-то из организаторов в углу зала. – Спасибо, ?The Used?! Вы разнесли эту площадку, как и обещали!.. – он взглянул на список. – Итак, дальше после небольшого перерыва с нами будут ?Michel and the boyz?! Готовьтесь, ребята, скоро ваш выход! Вокруг покидающей группу сцены толпа стала плотнее, поэтому мы с Фрэнком отошли назад, туда, где стояли Боб с Майки, и теперь к ним подплыл еще и Рэй.– Мы их ни за что не переиграем, – я обреченно привалился к стене.– Но-но! Может, они и заслужат приз зрительских симпатий, но с точки зрения конкурса шансов больше у нас, – возразил Брайар, – Мы все несовершеннолетние и все из Нью-Джерси, а значит, идеально подходим под регламент. Из тех ребят несовершеннолетних двое, а из Джерси только Куинн.– Ты уж конечно извини, вампиреныш, но ты не настолько хуже, – погрозил мне пальцем Рэй, – Вчера ты пел даже лучше, чем половина местных музыкантов. Фрэнк согласно кивнул.– Если столько часов репетировать одну и ту же песню, что делали мы, облажаться будет просто невозможно, – подхватил Майки. – Кстати, мы выступаем через две группы.– Что-о-о? – вскричал я не своим голосом. – Я совсем-совсем-совсем не готов!– Тише ты, – поморщился брат. – Тут громко и без тебя, но ты вопишь, как сирена!– И-извините, я пойду пока проветрюсь, покурю… Я протиснулся сквозь шумящих подростков к боковому выходу. Краем глаза я заметил, что Фрэнк пошел за мной. Мы вышли на Сэйд-стрит, перебежали улицу и оказались на небольшой парковке, которая сегодня была забита до отказа. Колыхалось на слабом ветру американское знамя на верхушке флагштока над автобусной остановкой. На прохладном воздухе мне немного полегчало. Я медленно глубоко дышал, приводя мысли в порядок. Только вот это нихуя не порядок! Айеро молча дал мне сигарету и зажигалку. Он не выглядел злым или грустным, скорее напряженным. Я понимал, как сильно он хочет выиграть, и у него были все права на это желание. У него был огромный опыт, у ребят был огромный опыт. Они все играли с начальной школы. Даже у Майки, он занимался гитарой последние два года, а я не имел об этом ни малейшего представления! Но Фрэнк все равно заявил меня как участника, хотя мог бы справиться сам и победить. Он рискнул, поверил. Единственная проблема – что мне эта его вера была не нужна! И сейчас, после всего, что уже было сказано, Айеро понимал, что нет смысла мне объяснять все по второму кругу, уверять и так далее. Просто не нужно. Я сам в курсе.– Джи, – Фрэнк положил руку на мое плечо, пока я нервно вхолостую щелкал зажигалкой. – Просто хочу, чтобы ты знал – если мы облажаемся – ты ни в чем не виноват. Хорошо? Я кивнул, поджигая сигарету трясущимися руками.– Все будет в порядке. При любом раскладе. Хах, не будет! В случае, если я настолько испугаюсь, что даже не смогу открыть рот на сцене. Айеро понял, что сейчас мне нужно дать собраться с мыслями, и, в последний раз взглянув на меня, развернулся и пошел в клуб. Я смотрел на фонарь, выпуская дым в его желтый свет. Он сейчас казался мне прожектором. При одной мысли, что я буду стоять перед толпой, их глаза будут прикованы ко мне, а я буду просто… молчать. Я зажмурился. Вокруг с пустой парковки на меня наступали прозрачные черные силуэты. Вытянутые, как палочники, как человек за моим затылком. Их не было видно, но они были. Я просто знал, что они здесь. Они поднимали руки ко мне, их пальцы росли, словно ветки деревьев. Они хотели коснуться меня кончиками своих ногтей, чтобы через уши и нос добраться до моего мозга и оставить там яд, которым отравлены их тела. Черт-черт-черт! Я не должен был давать Фрэнку уйти! Я должен был понять, что не в этом состоянии, просто не сейчас! Я за последние дни, проведенные с Айеро, иногда просто забывал, что болен. Он был моей панацеей, моим спасением. А теперь эта грязная отвратительная часть меня снова выползает из глубин сознания. С веток деревьев стекали склизкие лица, из их ртов вываливались слюнявые тающие языки, как слаймы на ярком солнце. Их глаза утопали. Мои галлюцинации были чем-то таким, что я понимал, что в реальности не вижу, но они были как очень ярко разыгравшееся воображение, которое ты не можешь отключить, они были не частью мира вокруг, а частью моего разума. Они сидели внутри, и это было еще страшнее, еще опаснее, потому что куда бы я ни пошел, они следуют за мной, убежать невозможно. Я чувствовал, как от страха сжимаются мои легкие. Страх. Это было ключевое чувство, которое подпитывало этих монстров. Лица с деревьев капали на асфальт и, пульсируя, перетекали ко мне. Они приближались, оставляя за собой мерзкие зловонные следы. Я был в такой панике, что не мог кричать. Дверь клуба громко жахнула. Все вокруг пропало, сменившись тихим шелестом сухих листьев и громыханием приглушенной музыки из клуба. Это был Берт. Он держал в руке целую бутылку Джека, и его сильно шатало. Он привалился к фиолетовой шершавой стене Dingbatz’а, а потом его стошнило. Я отвернулся и сделал торопливую затяжку. Сигарета уже на треть дотлела, и пепел упал на мой пиджак. Я поморщился и стряхнул его. Маккрэкен, видимо, уже пришел в себя. Я слышал, как он отдышался, и теперь его шаги приближались ко мне. Затем он шикнул ?Блять! Сука, опять кроссовки мыть…?– Как тебе наше выступление? – спросил он поразительно трезвым голосом, поравнявшись со мной, словно это не он только что выблевал пол-литра скотча за моей спиной. Я посмотрел на него. Если бы не аммиачный запах спирта и желудочного сока, я бы никогда не подумал, что он пьян. Он ровными уверенными движениями достал пачку Мальборо и закурил рядом со мной.– Это было нечто. В смысле, реально здорово, – выдавил я.– Спасибо, – он припал к бутылке виски, делая крупный глоток. Я смотрел на него в некоторой смеси восторга и ?какого хрена?.– А тебе не хватит? – кивнул я на виски.– Что? – рассмеялся он. – Алкоголь у меня вместо крови. Я молча кивнул.– На, – он ткнул мне в грудь бутылкой. – Теперь это твое.– Что? Нет! Спасибо, – неловко отказался я. – Мне вообще-то еще алкоголь нельзя… Берт закатил глаза.– И что, ты действительно хочешь сейчас дрожать на сцене как пойманный за порно пятиклассник? Что ж, в этом есть смысл. Я взял холодный виски, рассматривая прозрачную чайную жидкость сквозь стекло. Окей, была не была. Я опрокинул в себя пару обжигающих глотков крепкого напитка. Господи! Я тут же согнулся, шумно вдыхая воздух сквозь рукав пиджака. Как вообще к этому можно привыкнуть?! Я поднял глаза на парня. Он со змеиной улыбкой наблюдал за мной с зажатой в зубах сигаретой и вытекающим изо рта и носа дымом, как будто он был бумажным драконом на китайском карнавале. Я снова припал к бутылке, пока жидкость не поравнялась с краем бирки.– Ну что, как самочувствие? – насмешливо спросил Маккрэкен.– Как будто наглотался подожженного бензина, – прокашлял я и затянулся, но сделал этим еще хуже, словно по корню языка провели наждачкой. А потом постепенно алкоголь стал впитываться в кровь. Видимо, из-за того, что я никогда прежде такого крепкого не пил, и потому что мое сердце было разогнано стимулятором, я быстро стал пьянеть. Нет, безусловно, я не выпил так много, чтобы быть в кашу, но для расслабленности и расфокусировки зрения этого хватало. И еще для того, чтобы начало казаться, что твои проблемы не такие-то и страшные. То, что мне всегда нравилось в алкоголе и метамфетамине – это чувство всемогущества. Как будто ты способен на что угодно. Даже если на утро ты жалеешь о каждом сказанном вчерашним вечером слове, ты совершенно так не считаешь в момент затуманенного опьянением сознания. Берт докурил и затушил сигарету прямо о свое запястье, а затем выкинул бычок на проезжую часть. Я смотрел на ярко-красный усыпанный пеплом ожог, на месте которого стал надуваться волдырь. А затем заметил еще кучу таких же подживших или совсем старых розовых отметин на его коже. Да он сумасшедший! Хотя, если ты пьян ты почти не чувствуешь боли. Да и мне ли говорить что-то о самоповреждении…– А тебе не пора ли идти уже? – спросил парень. Блять! Я вернул ему его бутылку и побежал к входу через дорогу. Да где же они?! Я же не опоздал?! У меня просто сердце останавливалось. Я протискивался сквозь плотную массу подростков к сцене, вглядываясь в незнакомые лица. – …спасибо нашим гостям из Трентона ?Hollishit?... Да у нас сегодня просто фестиваль восхитительных названий – за их кавер-версию ?The Unforgiven?! – кричал ведущий. – Следующая группа – ?My Chemical Romance? из Бельвиля с оригинальной песней ?Vampires will never hurt you?!.. Готовьтесь, ребята! Мы вас ждем! Зал взорвался криками.– Ты где, блять, был?! – толкнул меня кто-то, а потом я понял, что это был Майки, злой, как сотня церберов, – Что за запах?.. – прорычал он с отвращением, – Ты что, надрался, кретин?! Болван! Уебок! Сучий сын, блять!– У нас одна мать, идиот! – пихнул я его в ответ, и он налетел спиной на колонку, с ненавистью смотря на меня сквозь сползающие очки.– Да захлопнись ты! Нам сейчас выступать, а мы тебя, блять, даже найти не можем! – проорал брат, кидаясь на меня, и я даже реально испугался на мгновение.– Оба! Завалили ебала! – прикрикнул как из ниоткуда взявшийся Боб и, схватив нас за шивороты, кинул перед собой на лестницу к сцене. Мы послушно поднялись, оказываясь в слепящем свете прожекторов. Я сощурился, прикрывая глаза. Все сливалось. Только оглушали крики. Я как будто ничего не видел. Ничего не чувствовал. Я был благодарен тому парню Маккрэкену – если бы я реально видел все эти лица, если бы концентрировался на них, я бы был парализован. Я бы онемел. А сейчас, чувствуя, как растекается по жилам горячий крепкий виски, я маниакально улыбнулся, вырывая микрофон со стойки и манерно приветствуя толпу, вышагивая по самому краю крохотной сцены.– Добрый вечер, мальчики и девочки! – я завыл, как волк на луну. – Хэллоуин с каждым годом становится все более попсовым, а? – хмыкнул я, расслабленно становясь в центре, словно позировал для журнала. Толпа закивала, разрозненно крича.– Мы – ?My Chemical Romance? и мы пришли, чтобы напугать вас! Зал отозвался одобрительными аплодисментами и ободряющим свистом.– Ну что, ребята?.. – я обернулся к группе, вглядываясь в лица каждого, – Погнали! Я жестом дал знак начинать. Полилась ритм партия. Я вернул микрофон в стойку, закрыл глаза, отбивая ногой такт и быстро хлопая в ладоши. Я слышал, что часть людей в зале повторяла мои действия. И мне это понравилось. Я широко улыбнулся. Время вступать.– And if they get me and the sun goes down into the ground, – тихо, почти шепотом начал я, вжимаясь губами в микрофон и исподлобья оглядывая смазанные лица, я хотел быть сегодня не жертвой, от лица которой была эта песня, а хищником, в которого я превращаюсь после заката. – And if they get me take this spike to my heart and… Я глубоко погружался в музыку. В первую очередь физически: колонки были такими громкими, что я чувствовал волны звука, пронизывающие мое тело, как они долбили мне прямо по легким и по сердцу, выбивая из меня дрожащие от кинетической энергии слова. Я хотел, чтобы эта нарядная расплывающаяся публика тоже была со мной, в мире моей песни, так что я не отрывался от них, заставляя их почувствовать себя замеченными и вовлеченными, я не смотрел поверх их голов, я смотрел прямо в их смазанные глаза. И надо сказать, это действительно имело эффект. Они двигались, как я, повторяя мой темп. Теперь я сделал глубокий вдох, мне нужно много воздуха:– And if! They! Get me-e! Take this spi-ike.. and…You put the spike in my heart!!! – я вложил в эту строчку весь свой испытанный на парковке ужас, свою злость, свою свободу, подаренную мне алкоголем, и дальше я резко выпрямился, откидывая волосы с лица и перекидывая стойку с микрофоном из руки в руку, потом начал бегать по сцене, шатаясь под ритм, и стал вышагивать, как на параде, но при этом еще дико мотать головой.– And as always innocent like roller coaster, and you have no idea what you're up against, because I've seen what they look like… – прошептал я на грани слышимости в микрофон, безумным взором смотря на членов группы, на ведущего, в толпу, которые теперь для меня были безликими призраками.– И если солнце взойдет, сорвет ли оно кожу с наших костей? И тогда острые, как бритва, белые зубы раздерут наши глотки… Я видел тебя там! – словно некое откровение прокричал я, указывая в пустоту перед собой, которая была частью меня. Я хотел напугать эту орду приведений в костюмах, которые размыто шатались передо мной, потому что я боялся их сам. Да, мне было страшно, и именно поэтому я должен был стать чем-то большим, чем-то более опасным. Музыка, бьющая меня в спину, придавала эту уверенность. Знакомые ноты, знакомая перкуссия, ритм, заученный наизусть, под который я дергался, словно скоро умру. – Воткни кол в мое сердце! Это было единственной важной мыслью. Я помню, я где-то читал, что пьяные люди способны хранить в голове только самые основные, самые значимые мысли. И моей значимой мыслью было собственное убийство внутри этой мелодии, я сотню раз ее пел, и сотню раз просил меня убить, но так никогда и не знал, совершилось ли это или нет. И это было мучительное незнание, от которого желудок словно щекотали изнутри тонкие игольчатые пальцы. ?Что, если тебе придется вонзить кол в мое сердце?!? – Можешь взять этот кол? – молю я. – Заполнит ли он наши сердца мыслями о бесконечном! Ночном! Небе! Ты возьмешь этот кол? Смоет ли он это гадкое черное, как смоль, чувство? – у него было другое название – предсмертное, но я боялся называть вещи своими именами. Дальше музыка смягчилась, я безвольно обвис на стойке, опуская голову между рук, вцепившихся в микрофон, а затем приподнялся, пропевая:– И теперь ночной клуб готовит сцену для нас… Они входят парами, и она сказала: ?Мы отстреляемся святой водой, словно дешевым виски, они всегда здесь!?Темп ускорился, я поднял голос:– Кто-нибудь отведите меня к доктору! И кто-нибудь, вызовите медсестру! И кто-нибудь купите розы! И кто-нибудь сожгите церковь! Мы зависаем с трупами и разъезжаем на катафалке, и кто-нибудь… спасите мою душу! Спасите! Мою! Душу! – орал я в микрофон не своим голосом, и этот крик мольбы резонировал внутри моей головы и оглушал меня из колонок, и отскакивал от стен, его повторяли голоса Фрэнка и Рэя. Одно присутствие Айеро воодушевляло. Его энергичные рифы, дрожь пола под моими ногами от его прыжков. Начался проигрыш, я использовал это время, чтобы вовлечь зрителей, я стал балансировать по самому краю, рискуя свалиться с платформы, я давал пять безликим цветным людям, я видел их широкие зубастые улыбки, но теперь я не боялся. Я знал, что сегодня я был сильнее, и они не могли мне навредить. Я чувствовал, как от напряжения и постоянного движения пот стекал со лба, и белый грим, смешанный с карандашом, попадал под веки, образуя пленку, которую постоянно приходилось смаргивать, потому что она щипала глаза. Я развернулся спиной к залу, делая движения, словно я дирижер собственного маленького оркестра. И дальше началась моя партия припева, в которую я должен был вложить все свои эмоции, весь свой ужас и гнев. Потому что именно так работает музыка. Это исследование своих эмоций. Вот почему музыка находит такой отклик. И я хотел быть тем, чьи слова потом будут повторять сотни голосов… Как будто мечта Фрэнка стала моей мечтой. Но я хотел быть чем-то грандиознее. Чтобы мы были не группой, а идеей. Сейчас начинается моя самая любимая, самая жуткая часть, переход к которой я заполнил душераздирающим криком, от которого кровь холодеет в жилах: – Сражен! Перед! Нашей премьерой! Прежде, чем ты поднялась с пола… – Мой голос поднимается, словно плавно въезжает в гору: – Можешь ты пронзить мое сердце?! – голос сорвался, словно я стал рыдать в мольбе, и эхом отзывались голоса Айеро и Торо, шепчущие о мыслях в ночи: – Ты сможешь пронзить мое сердце?! – повторял я вновь и вновь, падая на колени, как будто хотел докричаться до самого создателя. – Сможешь ли ты пронзить мое сердце прежде, чем зайдет солнце? – такими неизменно были мои последние слова. Шепот Фрэнка стихал вместе с угасающим финальным аккордом. Я драматично поклонился публике, заставив руку за спину и ногу за ногу. Зрители зашумели. Я не мог понять, громким или слабым было это одобрение, и одобряли ли меня вообще эти нарядные призраки со смазанными лицами. Звук из динамиков меня оглушил, как и мои крики, так что я громче слышал собственное сиплое дыхание.– Спасибо, вы прекрасная публика! – крикнул я, вспоминая Нью-Йоркский концерт, и как себя вел Джесси. Зал тут же отозвался слаженным криком и аплодисментами.– Ого! Напугали так напугали! – показался ведущий, хлопая нам, но его голос для меня сейчас звучал как звон в ушах. – Спасибо ?My Chemical Romance? за их страшную историю! Зал закричал. Я, манерно вышагивая, ушел со сцены, посылая воздушные поцелуи, за мной спустились остальные ребята, махая на прощание слушателям.– Господи! – схватился я за голову, я сейчас потеряю сознание, в ушах жутко шумело, – Кто мне скажет, опозорился я или нет?! Айеро усмехнулся, переглядываясь с Майки, все молчали.– Все в порядке, вампиреныш, – склонился ко мне Боб, таинственно улыбаясь, – ты спел лучше, чем когда-либо. У меня ноги подкосились, и если бы я не вцепился в Брайара, то попросту бы упал, кровь отлила от головы, и все тело ощущалось как белый шум в телевизоре.– Эй, ты чего? – испуганно спросил он, мягко поднимая меня. Я смотрел на него, как на Иисуса-спасителя.– Я чуть не умер там, – побелевшими губами проговорил я. – Я блять… реально… чуть не откинулся… Меня перехватил Фрэнк, сжимая меня в крепких благодарных объятиях.– Джерард, да ты просто хренов Джеймс Хэтфилд! Я все еще не мог поверить в то, что все это кончилось, и тупо смотрел на парней вокруг меня, не особо осознавая, что происходит. Я чувствовал себя как после наркоза, меня жутко тошнило от нервов и от гипервентиляции. Мне в смысле было хуево.– Пойдемте покурим, мне надо на воздух… – попросил я, и меня послушно проводили из клуба широко улыбающиеся парни.– Эй, потрясно сыграли! – крикнул нам какой-то парень в костюме зомби Капитана Америки, и ему довольно отсалютовал Майки. Как всегда, нет ничего лучше, чем оказаться на свежем воздухе, даже если этот воздух – смог Клифтона. Рэй протянул мне уже подожженную сигарету.– Блять, вы играли, как боги, – сказал я, нервно затягиваясь. – Ни разу не слажали, серьезно, я как будто под запись пел, но вы-то, блять, играли вживую! Рэй, Фрэнк и Уэй-младший удовлетворенно переглянулись.– Что? – спросил я.– Ничего, просто рады, – Торо потрепал меня за щеки. – Мы реально больше всего боялись за тебя… Ну, это было очевидно, – пожал он плечами.– Ты справился, Джи, правда, – похлопал меня по плечу Рэй, а потом тоже закурил. – Осталось дождаться результатов.– А долго ждать?– Ну, где-то через двадцать минут закончится битва групп, а потом еще минут тридцать будут обсуждать выступления, – пожал плечами Майки, – Условно, час. Потом еще лучшие группы споют на бис…– Что-о-о?! – вскричал я. – Я не смогу больше! Типа… извините, парни, но я не переживу второй раз, так что... Я хотел сказать, что надеюсь, что мы проиграем, но вовремя осекся. Фрэнк рассмеялся.– Джи, – он схватился за мои плечи и легонько встряхнул, – Tatty Vampire, ты всех нас удивил сегодня! Ты бомба замедленного действия! Чем ты больше поешь и чем ты больше нервничаешь, тем ты сильнее жахаешь! Я затравленно взглянул на него. Прямо сейчас мне хотелось его ударить вместе со всем его оптимизмом, со всей его проклятой верой в меня! Да чтоб он провалился сквозь эту парковку в самый ад! Он понятия не имеет, через что мне пришлось пройти сегодня! Через эту ебаную паническую атаку, через стоящее мне еще одного шрама минутное успокоение, через алкоголь, которым меня напоил тот чокнутый, через настоящий, блять, ужас!– Ты мне веришь, Джи? – спросил он, глядя в мои глаза.– Конечно, – выдохнул я. Но я ему ни черта не верил. Я был в панике перед паникой, которая снова может наступить.– На второй раз уже так страшно не будет, ты преодолел первый порог, – он мягко убрал мне волосы за уши. А я подумал, что, если он продолжит так же явно показывать мне свою привязанность, то для его друзей наши отношения ненадолго останутся тайной. Мы немного посидели на скамейках, отдыхая от пережитых эмоций. Боб принес снэки из автомобиля, и действительно через какое-то время мне стало легче, но только потому, что я принял мудрое решение не думать. Мы просто молча сидели и ели начос, запивая пивом. Через полчаса мы вернулись в клуб. Там уже никто не выступал, теперь только у барной стойки с коктейлями и колой столпилось большинство конкурсантов, оживленно обсуждавших своих конкурентов. Метал 80-х негромко лился из колонок, позволяя отдохнуть уставшим от громкой музыки ушам.– Боб! Привет, дружище, – к Брайару подошел барабанщик с красным ирокезом из The Used, и они дружески с ним обнялись, похлопав друг друга по спине. – Охуенно играл! Типа реально, я Джеффу про тебя тоже рассказал, он похвалил. Хэй, а ты кто? – насмешливо склонился парень над Майки, – Блять, да ты совсем пиздюк! Рэй перехватил взгляд этого бесцеремонного парня и провел большим пальцем по шее, с опаской кивнув на нашего мелкого басиста.– Оу, моя ошибка, извини! – он примирительно выставил ладони перед Уэем-младшим, который выглядел так, словно уже придумал, как подмешать мышьяк в его завтрак, – Я Брэнден Стэйнкерт. Он протянул руку. Мой брат оказал ему высокую честь пожать ее в ответ и представился.– Знаешь, если бы я начал играть в твоем возрасте, я бы уже был большой шишкой, так что главное не бросай это дело. Ну я в общем, по какому поводу – меня послал к вам Берт. Мы послезавтра выступаем в QXT's Night Club – это в Нью-Арке. И он хотел бы вас позвать сыграть пару песен на разогреве…– Что?! Что?! – вскричал Рэй и развернулся к Бобу, – А я вам, блять, говорил, что не зря мы сюда приедем! Знакомства! – многозначительно протянул он последнее слово. Брэнден немного смутился.– Ну, в общем мы впечатлены, в самом деле. Для такой молодой группы вы просто на верхушке моего личного топа, – широко улыбнулся Стэйнкерт. – Короче, если вы не против, либо Куинн, либо Берт с вами свяжутся, только дайте мне контакты кого-нибудь из вас. Мы с Фрэнком и Рэем одновременно переглянулись, но первым открыл рот я, диктуя номер своего телефона. Я не знаю, почему я это сделал. Хотя вообще-то вру, я пиздец как знаю. Потому что я чувствовал себя польщенным, потому что я хотел быть приятелем кого-то из настолько крутой группы, которые уже такие взрослые и которые записывают собственный альбом. Брэнден поблагодарил меня и, пожав мне руку, исчез в толпе возле бара. Теперь оттуда торчал только его красный ирокез, как гребень акулы в цветастом море. Я занимал себя чем угодно, лишь бы не думать о том, что мы можем выиграть. О чем угодно, лишь бы не думать, что мне придется петь. О чем угодно, лишь бы не думать о том, что я сам только что согласился выступать на разогреве. О чем угодно, кроме того, что я пою. Этого не должно было случиться. С каких пор люди с пограничным расстройством выступают? Абсурд! Это как если бы человек с аллергией на кошек сунулся бы в приют, не приняв свои антигистаминные. И вот я был тем самым сумасшедшим.– Ого, Tatty Vampire, а ты быстро приспосабливаешься, – хмыкнул Рэй. – Хвалю. Я смущенно потупил взгляд. Остаток этого получаса я провел в играх за телефоном, и вот, наконец, Йен вышел на сцену, постукивая пальцем по микрофону и привлекая всеобщее внимание. Это было как в тумане. У меня сердце на секунду зависло.– Народ, – он, кажется, всегда звал публику ?народ?, – Кто из вас хочет узнать результаты? Поддатый ?народ? завизжал, запрыгал, захлопал, как будто от этого могли зависеть результаты, и немного затих, жадными птичьими глазами вглядываясь в зомби-Осборна. А зомби выглядели они. Айеро рядом со мной прыгал от нетерпения.– Окей, – нарочно медленно начал он, невероятно неторопливо разворачивая черный конверт с тыквенным Джеком. – Мы начнем с конца… С пятого места, – он приподнял круглые очки. – Наш номер пять получит скидку в сорок процентов с нашим партнером – магазином музыкальных инструментов HightWay Music Store на следующие пять покупок… Толпа завизжала, словно это был неебать какой крутой приз.– А не хотите ли вы, – лукаво протянул Йен, – чтобы я напомнил, какие призы ждут остальные четыре места? Конечно, нарядные подростки одобрительно завизжали. Даже если все и так наизусть знали, что за призы получат победители, иначе бы они сюда не приехали.– Что ж, четвертое место получит скидку на… пятьдесят процентов в HightWay Music Store и по билету на каждого члена группы на Halloween After-Party Festival в Трентоне! Завопили еще громче. Йен выставил вперед ладони, жестом успокаивая крики.– А теперь… – загадочно прошептал он, – третье место… Получит чек… на четыреста… пятьдесят… долларов… и по билету на каждого на Halloween After-Party Festival! Кажется, Рэй орал громче всех.– Второе место… награждается… чеком… на тысяча шестьсот… шестьдесят… шесть долларов! – эту толпу было невозможно остановить, – Тс-с-с… Вы же хотите узнать, что получит первое место?.. Конечно, хотите, – улыбнулся он. – Итак… те, кого я назову последними… получат наш супер-приз… Три! Тысячи! Долларов! Да, три тысячи баксов мне бы не помешали.– Так-так, и кто же у нас на пятом месте? Напряжение нарастало.– Ого, да это же ?Mouse-Snicker?! Поднимайтесь сюда, ребята! Я их даже не помнил, видимо, они выступали, пока я убивался на парковке в первый или во второй раз. Следующими Йен назвал ?Knock-Knock, Dumb Ass?. Наверняка они попали в финал из-за классного названия. Зрители и музыканты все больше нервничали. Группы, конечно, больше. Буквально воздух наэлектризовался от чужих нервов. Или от моих собственных. На третьем месте были ?Wizard De Lizard?, которые выступали в самом начале, как мы приехали. На втором месте он назвал ?My Chemical Romance?… Стоп, что?! Что?! Что, блять?!– …ну вы нас и напугали своей страшилкой про вампиров! Идите сюда, парни! – радушно махнул рукой Йен, пока меня, бледного как смерть, втаскивал на сцену радостный визжащий Фрэнк. Он тряс кулаками в воздухе, подпрыгивал и, расставив руки, как самолет, крутился по сцене.– Поздравляю, ребята! Вы сделали этот Хэллоуин жутким по-настоящему! – улыбался зомби-Осборн, вручая нам символичный черный чек со скелетным паттерном и горящими цифрами ?1666?. Я тоже улыбался, но не нормально, а как полный идиот, пока нас снимал фотограф для отчета, в нас летели аплодисменты, свист, поздравления и визги. Кто-то запустил хлопушку, обдавая нас серпантином. На задних рядах довольно хлопали и переговаривались организаторы. Наша звездная минута кончилась, и нас согнали со сцены, чтобы объявить последнего победителя.– Боже! Мы не просто выступили, не просто договорились на разогрев, но еще и выиграли второе место! – орал Рэй, кидаясь ко всем подряд и обнимая, моего бедного хлипкого братца вообще чуть не задушил. – Да мы купим тебе бас-гитару, Майки! Нормальную басуху! Может, даже Гибсона! И даже колонку! Или-или нет! Обновим шнуры! Точно! – А победитель наверняка ни для кого из вас не является загадкой, – подмигнул Йен со сцены. Есть предположения? Половина музыкантов расстроенно вздыхала, другая половина и просто слушатели кричали уже известное нам название группы.– Конечно ?The Used?! – оглушительно проорал в микрофон ведущий. Боб недовольно цокнул, поскольку он изначально считал, что они не вписываются в регламент. На сцену прямо из зала вскочил Берт, размахивая над головой уже абсолютно пустой бутылкой Джека. Я не мог понять, он правда так рад, или просто алкоголь все же взял над ним верх? Другие парни из группы, включая уже известного мне Стэйнкерта, как нормальные люди, поднялись по лестнице. Маккрэкен принял чек, позируя для фотографа со злобной улыбкой и с высунутым языком. А потом он поймал мой взгляд и… Серьезно? Он подмигнул? Не то, чтобы выступать на бис перед закрытием вечеринки оказалось плохо, но менее нервно. Потому что где-то четверть зала, если не треть, разбежалась после оглашения результатов. Парни играли более расслабленно, уверенные в этот раз в своих силах, а я просто выдавал, что мог, не столько вникая в текст, сколько вспоминая свое звучание на первом выступлении. Перед самым выходом The Used выступать само по себе было давлением, так что я старался как мог, но все равно пару раз слажал. Когда мы закончили, и остальные уже хотели двигаться к машине, забирая инструменты, я попросил остаться и дослушать. Черт, как же сильно я хотел научиться петь, как он. Как Берт Маккрэкен. Он в любом состоянии пел, и делал это восхитительно эмоционально и чисто, каждый раз находя в себе силы обнажать душу перед аудиторией. Хотел бы я послушать его студийные записи. Хотел бы я записать свои.